Читать книгу Владыка морей - Эмилио Сальгари - Страница 4

Если попавшее на мель судно Янеса было красивым с наружной стороны, настолько красивым, что оно могло смело соперничать с самыми роскошными яхтами эпохи, к которой относится наш рассказ, то внутри, особенно в отведенных для самого капитана кормовых помещениях, оно было просто великолепно.

Особенно богато была отделана центральная комната, служившая салоном и вместе с тем столовой. Симметрично расположенная в ней мебель красного дерева была очень тонкой филигранной работы, с красивой инкрустацией из перламутра и широкими золотыми ободками по краям. Пол был покрыт тяжелыми персидскими коврами. На стенах отливали всеми цветами дорогие обои индийской работы, а маленькие хрустальные окна были полузакрыты воздушными занавесками из красного шелка, поддерживаемыми серебряными цепочками. С потолка в центре салона-столовой спускалась большая роскошная люстра, по-видимому венецианской работы, свет которой по вечерам отражался миллионами ярких бликов на богатейшей коллекции оружия всех стран и народов, развешенной тут же по стенам.

В этой обставленной с чисто восточной роскошью комнате, на обитом зеленым бархатом диване лежал перевязанный чуть ли не с ног до головы и покрытый толстым белым шерстяным одеялом управляющий Тремаль-Наика, уже несколько оправившийся и выглядевший сравнительно бодрее, чем несколько минут тому назад.

– Ну, как ты себя чувствуешь, мой мужественный Тангуза? – спросил Янес, подойдя к импровизированному ложу метиса.

– О, Кибатани обладает поистине волшебными лекарствами! – ответил раненый. – Он смазал мне каким-то снадобьем все тело, и теперь я чувствую себя гораздо лучше, чем раньше.

– Ага! Ну, теперь расскажи, как все произошло. Прежде всего я хочу знать, находится ли мой друг Тремаль-Наик все еще в кампонге Пангутаран или он защищается от восставших где-нибудь в другом месте?

– Да, господин Янес, он остался в Пангутаране, и когда я покидал его, он деятельно готовился к защите против даяков, надеясь продержаться до вашего прибытия. Давно прибыл к вам, в Мопрачем, посланный нами гонец?

– Три дня тому назад. Как видишь, Тангуза, мы не потеряли ни одной минуты и примчались сюда на самом лучшем корабле, каким только располагали.

– А что думает Малайский Тигр об этом неожиданном возмущении даяков, которые всего каких-нибудь три недели тому назад чуть не молились на моего хозяина?

– Мы все строили здесь самые разнообразные предположения на этот счет, но боюсь, что настоящей причины даякского возмущения мы так и не отгадали. Бедный Тремаль-Наик! Шесть лет гигантского колонизаторского труда. Сотни тысяч рупий, израсходованных, по-видимому, без всякой пользы. Это ужасно!.. Скажи, Тангуза, неужели у вас там тоже решительно ничего не знают о мотивах, побудивших даяков взяться за оружие и подвергнуть беспощадному уничтожению фактории Тремаль-Наика, стоившие ему таких больших усилий и забот?

– Я расскажу вам сейчас, сахиб, все, что нам известно.

Около месяца тому назад, а может, и несколько раньше высадился на этих берегах какой-то человек, не принадлежавший, по-видимому, ни к малайской расе, ни к какому бы то ни было племени, обитающему на острове Борнео. Говорили, что он был ревностным мусульманином и носил на голове зеленый тюрбан – знак того, что он совершил священное паломничество в Мекку, ко гробу Магомета.

Вы знаете, сахиб, что даяки этой части острова не верят ни в добрых, ни в злых духов, как это наблюдается у их южных соплеменников. Они считают себя – по-своему, разумеется, – мусульманами и фанатичны до такой степени, что способны затмить в этом отношении, пожалуй, даже мусульман Центральной Индии.

Что говорил, чего наобещал этот таинственный пилигрим дикарям даякам – ни я, ни мой хозяин до сих пор не знаем. Факт, однако, что ему очень легко удалось затронуть их религиозный фанатизм, загипнотизировать их, заставить восстать против Тремаль-Наика и подвергнуть разграблению его фактории.

– Ты видел его, этого пилигрима?

– Да, вырываясь из рук мучивших меня даяков, я успел разглядеть его. Это высокий худой старик с изможденным лицом и лихорадочным, возбужденным блеском глаз. Вид у него такой, что его действительно можно принять за пилигрима…

Оба собеседника на несколько мгновений погрузились в раздумье.

– Есть еще одно обстоятельство, господин Янес, которое заставляет отнестись к тайне даякского восстания очень серьезно. Мне передавали, что две недели тому назад здесь приставал пароход, шедший под английским флагом, и что пилигрим вел продолжительный разговор с капитаном этого парохода.

– Англичане? – воскликнул Янес. – Да, да, это вполне возможно! В Лабуане давно уже ходят слухи, что английское правительство намеревается занять наш остров, Мопрачем, под предлогом, что мы представляем постоянную опасность для его колоний.

– Нужно еще добавить, что утром, после прибытия этого таинственного парохода, многие даяки, которые до тех пор имели в качестве оружия только сумпитаны[10] да сабли, оказались вдруг каким-то загадочным образом владельцами превосходных мушкетов и пистолетов.

– Да, да… Теперь мне все ясно.

– Неужели вы допустите, чтобы англичане и в самом деле выселили нас с нашего острова?

Янес улыбнулся и затянулся дымом душистой сигары.

– Тиграм Мопрачема, – презрительно сказал он, – не впервые бороться с «британскими львами». Им не раз уже приходилось трепетать от нашего боевого клича. Не посрамим себя мы и на этот раз.

В этот момент с палубы раздался встревоженный голос Самбильонга:

– Наверх, капитан! Даяки приближаются…

Португалец затянулся еще раз сигарой и неторопливо поднялся на палубу. В самом деле, между островами двигалось до дюжины больших прао[11], впереди которых плыла двойная широкая лодка с водруженным на ней миримом – орудием несколько больших размеров, чем упомянутая раньше лила.

– Ага! – флегматично заметил Янес, наводя бинокль на медленно двигавшиеся впереди прао, наполненные вооруженными даяками, разряженными в пестрые боевые костюмы. – Они хотят помериться с нами силами? Ну что же! Ты приготовил им угощение, Самбильонг?

– Да, капитан. Орудия заряжены, и экипаж готов к сражению.

Действительно, все сорок человек экипажа уже находились на своих местах. Часть их стояла под ружьем, а другая часть возилась у орудий, заряжая их для предстоящей баталии.

– Ну, теперь милости просим, – пробормотал Янес, видимо довольный скорым и точным исполнением его распоряжения.

Солнце близилось к закату, рассыпая вокруг последние лучи и омывая золотисто-розоватым светом берега бесчисленных островков и коралловых рифов, о которые с глухим шумом разбивались несущиеся с морского простора волны. Громадный огненный диск дневного светила гордо опускался в начинавшее подергиваться синей дымкой море, зажигая вокруг себя фантастический веер облаков. Над ними тянулись широкие золотые и пурпуровые полосы, незаметно сливавшиеся с яркой лазурью бездонного неба.

Наконец солнце закатилось. Оно как-то сразу озарило весь горизонт огнем своего пожара и быстро погрузилось в свинцовые волны моря, оставив после себя бледную полосу света, которая все тускнела и тускнела, пока не потухла, уступая место стремительно, без сумерек наступающей южной ночи.

Флотилия даяков начала заметно ускорять свой ход. Впереди по-прежнему двигалась лодка с медным миримом, за которой шли, выстроившись в одну линию, чтобы не подвергаться слишком большой опасности от огня «Марианны», остальные лодки.

– Ну, Тигрята Мопрачема, – дал сигнал Янес, – начинайте!

Самбильонг, который уже давно и тщательно прицеливался в лодку, несшую на себе мирим, поднес запал.

Грохнул раскатистый выстрел. Орудие было наведено так метко, что высокая мачта даякского прао вместе с необыкновенных размеров парусом свалилась в воду, точно подкошенная.

Выстрел этот сопровождался яростным ревом даяков, которые на «угощение» Самбильонга ответили выстрелом из своего мирима. Но второпях, очевидно, прицел был взят ими не совсем точно, и ядро только продырявило треугольный носовой парус «Марианны».

– Эти идиоты стреляют хуже, чем португальские новобранцы, – заметил Янес, спокойно стоявший у борта и куривший сигару.

Непосредственно вслед за выстрелом мирима со стороны даяков послышался ряд сухих и коротких выстрелов маленьких лил. Но они остались совершенно безрезультатными: снаряды не долетели до «Марианны» и упали в воду в нескольких сотнях метров от нее.

– Нужно потопить прао, которое несет на себе мирим, – заметил Янес. – Остальные нам пока не страшны. Эй, люди! Живо к…

Не договорив, он вдруг круто повернулся к корме.

– Самбильонг! – воскликнул он, бледнея. – А где же наш лоцман?

– Капитан, – ответил малаец, находившийся при двух кормовых пушках, – я видел, как он сошел вниз.

Прежде чем Янес успел опомниться, Самбильонг с пистолетом в руке бросился в трюм и минуту спустя вытащил оттуда за шиворот лоцмана, в руках которого дымился зажженный фитиль.

– Собака! – закричал Янес. – Что ты пытался там сделать?

– Господин, – ответил даяк, – я сошел вниз, чтобы отыскать фитиль для пушек.

– Фитиль?! Лжешь, негодяй, ты пытался поджечь «Марианну». Самбильонг, свяжи этого человека. Когда мы разделаемся с даяками, у нас с ним будет особый разговор.

– Мы обойдемся без веревки, сахиб, – ответил Самбильонг. – Мы просто-напросто усыпим его на дюжину часов, тогда с ним будет меньше возни.

С этими словами он грубо схватил лоцмана за плечи и крепко сжал ему большими пальцами обеих рук затылок. Затем уперся большими и средними пальцами в шею и сдавил даяку сонные артерии. Эффект получился поразительный. Лоцман выпучил глаза и раскрыл рот, как бы начиная задыхаться, потом дыхание его стало прерывистым, тяжелым, голова свесилась назад и все тело бессильно повисло на руках Самбильонга.

– Ты убил его?! – воскликнул Янес.

– Нет, сахиб, – ответил малаец. – Я только усыпил его, и теперь раньше чем через одиннадцать-двенадцать часов он не проснется.

– Брось его скорее на какую-нибудь подушку и идем наверх. Там что-то слишком уж оживленно начинают стрелять.

Самбильонг положил лоцмана на ковер и затем поднялся вместе с Янесом на палубу, ходившую ходуном от действительно не на шутку разыгравшейся канонады.

Флотилия наступавших врагов теперь изменила свою прежнюю тактику. Чтобы ослабить огонь, сосредоточенный до того момента на лодке с крупнокалиберным миримом, вооруженные более слабыми лилами пироги развернулись на два фланга, намереваясь таким образом отвлечь на себя часть огня орудий «Марианны». Ядра начали уже довольно часто летать над «Марианной», продырявливая ее паруса, обдирая временами борта и причиняя другие, более серьезные повреждения. Из экипажа один или два человека были убиты, а еще несколько – ранены, но это не останавливало других, и они продолжали равномерно и спокойно заряжать орудия и обстреливать надвигавшуюся даякскую флотилию.

– Сбрось-ка в воду этот проклятый мирим, Самбильонг! – распорядился Янес, одним быстрым взглядом оценив обстановку.

Самбильонг неторопливо навел орудие.

Раздался взрыв.

Над бортом намеченной в качестве цели лодки взвился высокий водяной столб, судно сильно накренилось на один бок и, по-видимому, стало быстро наполняться водой.

– Прекрасный удар! – одобрил португалец.

Несмотря на эту крупную неудачу и на непрерывную канонаду с борта «Марианны», лишь в очень редких случаях не достигавшую цели, даяки все приближались и приближались; урон в людях нисколько не пугал их и не уменьшал фанатичной решимости добраться до неподвижно стоявшего на мели парусника. К первоначальной флотилии, как было видно экипажу «Марианны», присоединилось еще несколько десятков новых лодок, вышедших из речного устья и буквально переполненных вооруженными врагами. Слившись с этим подкреплением, даяки все быстрее и быстрее продвигались вперед, намереваясь, очевидно, во что бы то ни стало атаковать «Марианну».

– Дело, однако, становится очень серьезным, – пробормотал Янес и взялся сам за орудие.

Два-три ядра врезались в самую гущу даякских лодок, разнося все вдребезги на своем пути, но вслед за тем вражеская флотилия оказалась уже настолько близко от судна Малайского Тигра, что пушки стали бесполезными.

– Эй, Тигрята! – распорядился тогда Янес. – Живо очищайте нос и беритесь за ваши паранги[12].

Команда была моментально приведена в исполнение. Все стрелки собрались на корме, оставив только несколько дозорных на марсах. В это время Самбильонг с двумя помощниками поспешно вскрыли несколько ящиков и разбросали по палубе целую груду маленьких стальных шариков, усеянных тончайшими, почти незаметными для глаз иглами.

Даяки, обезумевшие от злобы из-за понесенных жестоких потерь во время нападения, окружили «Марианну», оглашая воздух дикими завываниями, и пытались вскарабкаться на палубу.

Янес, схватив ятаган, стал в окружении своих людей.

– Сомкни ряды у спингард! – скомандовал он.

Тем временем вооруженные ружьями стрелки, не покидая своих мест у бортов осажденного судна, осыпали выстрелами нападающих, причиняя им огромный ущерб, потому что почти ни один выстрел не пропадал даром на таком близком расстоянии.

Стрельба эта велась с таким усердием, что дула ружей раскалялись и причиняли ожоги рукам стрелков, но убийственный огонь не удерживал осатаневших дикарей, и они, наконец перебравшись через борта бригантины, градом посыпались на ее палубу. Но в тот же миг из толпы вырвался отчаянный крик безумной боли, сменивший только что раздававшиеся крики о победе: они наткнулись на стальные шары с иглами, походившие на миниатюрных дикобразов, и это ужасное оружие выбило из строя всех, кому удалось каким-то образом попасть на палубу, не поранившись о развешенный по бортам терновник. Уцелевшие несколькими ударами очистили часть бортов от убийственных игл и столпились у мачты. Но оттуда они были моментально сметены четырьмя выстрелами картечью.

Таким образом, первый натиск даяков был отражен. Но до победы было еще далеко.

Через минуту палуба «Марианны» опять кишела темными гибкими телами, которые метались с дьявольскими криками, собираясь в группы для последнего победного удара. Тогда на сцене появились запасенные Янесом ручные гранаты.

В тот момент, когда судно, казалось, уже было во власти даяков, а на его палубе толпились сотни дикарей, Янес дал сигнал, и на даяков посыпались гранаты. Они разрывались с оглушительным треском, поголовно уничтожая нападавших, сметая их с палубы.

Вслед за тем гранаты посыпались на переполненные даяками пироги, причалившие к бортам «Марианны», уничтожая их команды.

Все это произошло так быстро, что казалось каким-то сном. Миг – и нападавшие отступали по всей линии, бросая у «Марианны» полузатонувшие прао, а также сотни убитых и раненых, еще плававших возле судна. Уцелевшие прао убегали изо всех сил, а следом за ними неслись, все круша, все уничтожая, беспощадные выстрелы спингард «Марианны».

Увидев отступление врагов, Янес первым делом закурил новую сигару.

– Наконец-то гости убрались! – засмеялся он. – Кажется, наше угощение показалось им слишком горячим. Надеюсь, теперь они оставят нас в покое?

– Будут ждать нас, господин, при входе в реку, – отозвался Самбильонг, глядя на исчезавшие суда врагов.

– И снова вступят в бой, – подтвердил его предположение Тангуза, который при первых же выстрелах поднялся из каюты на палубу, чтобы принять участие в сражении.

– Ты думаешь? – спросил португалец.

– Уверен в этом, – отозвался метис.

– Ну ладно. Дадим еще бесплатный урок, который навсегда отучит их лезть туда, куда их не звали. Но вот в чем дело, Тангуза: сможем ли мы добраться на корабле до самого кампонга?

– Река судоходна на очень большом протяжении, – ответил Тангуза, – и ветер держится благоприятный. Доберемся без труда.

– А какие у нас потери? – осведомился Янес, оглядывая ряды бойцов.

– Восемь раненых, из них двое – опасно, и четверо убитых.

– Черт бы побрал даяков и этого пилигрима! – выругался Янес. Но сейчас же добавил привычным тоном: – Ну что же! Таков закон судьбы. На то и война…

Потом, обернувшись к Самбильонгу, он распорядился:

– Прилив нарастает, скоро достигнет наибольшей высоты. Воспользуемся этим и попробуем слезть с мели. Чем черт не шутит!..