Читать книгу Обещание сердца - Эмма Скотт - Страница 14

Тот завтрак я выдержал стойко, как и десяток других после него, однако с каждым разом становилось очевидно одно: мои силы стремительно таяли. Ярость, вспыхнувшая во мне еще в Риме, к Барселоне переросла в отчаяние, которое лишь усиливалось по мере посещения Ниццы, Парижа и Брюсселя. Оно разъедало меня изнутри, оставляя опустошенным. Даже гнев теперь был для меня недосягаем. Я словно очутился в темном чулане под лестницей, грязном подполе или под стеклянным колпаком, как в романе Сильвии Плат[27], где даже воздух казался затхлым.

Поэтому, добравшись до Амстердама, я готов был в любой момент сдаться.

Поезд из Брюсселя прибыл на Центральный вокзал города около девяти утра. Кто-то коснулся меня рукой, выдергивая из неглубокой дремы. С чьей-то помощью – возможно, кондуктора – я вытащил чемодан и поплелся к зданию вокзала.

– Стойка информации? – спросил я, почувствовав, что кто-то проходит мимо.

Этот подход я называл рыбалкой: я просто бросал реплику – ну, или вытягивал руку – в надежде поймать того, кто сможет мне помочь. Поначалу это казалось унизительным, но сейчас я перестал утруждать себя любезностями. Вежливость слишком утомляла.

– Э-э… да, – отозвался пойманный мною парень, явно молодой. Может быть, моего возраста. – Ладно. Сюда.

Он проводил меня к стойке информации, а потом довел до стоянки такси. Обычно поездки на такси давали мне небольшую передышку, но осознание того, что рано или поздно придется покинуть уже знакомый, безопасный салон машины, шагать по незнакомым улицам и входить в здание отеля, сильно действовало на нервы и эмоционально опустошало. Впрочем, эмоций у меня давно не осталось, а нервы и вовсе будто уснули. Так что я проехал в такси, заплатил за проезд и выбрался из машины. Чему быть, того не миновать.

В чертовом роскошном номере люкс, который я все равно не мог увидеть и оценить по достоинству, обнаружилась двуспальная кровать. Вот бы рухнуть на нее и не двигаться целый день! Но я вдруг понял, что совсем не устал. Только морально вымотался до предела. Вот почему меня по большей части ничего не волновало.

Я открыл чемодан и занялся привычным делом. Не из-за того, что мне хотелось или это было необходимо. А просто… почему бы и нет? Все равно нечем заняться. И я на автомате начал двигаться по комнате. Приготовил костюм для завтрашнего концерта Шарлотты. Сегодня у оркестра был выходной, а значит, и у меня тоже. Затем разложил свои устройства, достал ноутбук и обошел номер, чтобы определить его размеры и понять, как от кровати добраться до ванной.

Я принял обжигающе горячий душ, надеясь, что он меня взбодрит. Не помогло. Когда я закончил, часы показывали полдень, и я решил выбраться куда-нибудь пообедать. Так будет правильно. Если я сейчас лягу на кровать, то вряд ли заставлю себя снова подняться. Возможно, так и проваляюсь несколько дней в постели, а когда позвонит Люсьен, то по моему голосу сразу поймет, что я не в силах двигаться дальше.

Покончив с обедом, я остался сидеть за столиком в кафе и раздумывал, чем занять себя на остаток дня. В прошлой жизни я посещал Амстердам. Это был красивый город с каналами и велосипедистами, разъезжающими по мощенным камнем улицам. Он буквально дышал историей, и здесь находились важные достопримечательности. К примеру, дом Анны Франк, но что с того? Тихий, едва различимый голосок убеждал меня сходить туда, прочувствовать историю этого места, пусть даже я ничего не увижу. Не стоит упускать такую возможность.

Но я ею не воспользовался.

Здесь также находился музей Ван Гога. Бесценные произведения искусства, висящие в трех футах от моего лица, с таким же успехом могли быть обычной мазней, и я бы не заметил разницы.

Нет-нет, я себя не жалел. По правде говоря, то, что я не мог увидеть знаменитые места, никак меня не беспокоило. Я все равно ничего не мог с этим поделать, так зачем себя накручивать? Это ли не прогресс? Принятие собственной судьбы? Я убеждал себя, что так оно и есть, но тот же самый тихий голосок шептал, что я сильно заблуждаюсь.

Мне нужно было как-то выбираться из этого оцепенения, полнейшей пустоты – настолько глубокой, что даже не походила на депрессию. Я поинтересовался у официанта, не знает ли он кафе другого типа, в котором торговали не только едой. Если нельзя изменить реальность, нужно просто ее прогнуть и перестать так чертовски усердно думать.

Официант подсказал мне название и помог поймать такси.

– Кафе «Джей», – сообщил я водителю.

Раз уж для меня не существовало ни Ван Гога, ни Анны Франк, я получу немного кайфа, и к черту все остальное. Сейчас эта идея казалась лучшей из всех возможных.

Когда я вышел из такси, на улицах почти не было прохожих. Будто кафе притаилось в самом тихом уголке города. Однако по будням в два часа дня нормальные люди обычно работали, а не курили дурь. Я ожидал встретить внутри хотя бы туристов, но по обрывкам приглушенных разговоров не смог понять, есть ли среди посетителей американцы.

– Сигарету, пожалуйста, – заказал я парню за стойкой.

Это заведение отчего-то казалось мне тусклым и уютным, хотя я отчетливо представлял неоновые огни над стойкой и меню, написанное цветным мелом на стене.

Парень прочистил горло.

– Э-э… ладно. Что-то конкретное? У нас почти сотня вариантов.

– Удиви меня, – ответил я.

– Чем дороже, тем качественнее, – пояснил он и добавил: – Но придется купить еще и кофе.

– Да, в этом есть смысл, – усмехнулся я.

– Простите?

– Не обращай внимания. Кофе. Черный. И самую дорогую сигарету. Тут рядом канал? – Мне показалось, что я почувствовал запах воды, но не стал бы с уверенностью утверждать, поскольку в воздухе витало множество других сильных ароматов.

– Да. Хотите место рядом с каналом? Могу устроить.

Неужели голландские бариста настолько пеклись о своих клиентах? Или парень расстарался, только потому что за одну сигаретку я выложил тридцать три доллара? Как бы то ни было, он провел меня через кафе на открытую террасу и усадил на диванчик. Вокруг раздавались голоса, но я сидел один. Пока.

– Кофе на столике справа. – Парень сунул мне в руку коробок спичек. – Помочь зажечь?

– Не, приятель. Спасибо, дальше я справлюсь сам.

После двух затяжек мне и правда стало лучше.

Мрачные мысли, скорбь и боль от разлуки с Шарлоттой, что прежде давили на меня со всей своей тяжестью, теперь лишь невесомо скользили над головой. Я отмахнулся от них, и они растворились в воздухе. «Как дым», – подумал я откинувшись на спинку.

Нетронутый кофе остывал на столе.

Признаться, я не знал, сколько просидел там. Время медленно утекало, отмечаемое лишь разговорами сменяющих друг друга посетителей. Благо у меня хватило ума отложить сигарету до того, как она наполовину истлела, иначе я наверняка бы впал в кому. Сквозь окутывающую меня зеленую дымку пробились мысли о еде, но подняться с дивана было выше моих сил. Вместо этого я решил с кем-нибудь поболтать, чего еще ни разу не делал с начала путешествия.

Дурь придала мне дерзости, граничащей с идиотизмом. Обнаружив, что слева на моем диване расположилась небольшая группа людей, я повернулся к ним и сказал:

– Хороший денек для этого, верно?

Они внезапно замолчали. Спустя мгновение я рассмеялся, и они засмеялись в ответ. Вот так у меня появилось четверо новых друзей. Молодых, примерно моего возраста. Они учились в колледже и хорошо говорили по-английски.

Рукопожатие Брэма было таким же сильным и грубым, как и его голос.

Балагур Шуйлер много смеялся и пожал мне руку легко и свободно.

Джеймс, урожденный британец, сухо и официально потряс мою ладонь, назвав «приятелем». В его голосе отчетливо слышалось любопытство.

Пахнущая карамелью, мягкая и нежная Аника задержала мою руку в своей и явно не собиралась отпускать, пока я не отстранился.

Новые знакомые засыпали меня вопросами. Почему я здесь, к кому приехал и какого хрена слепой парень вообще делает один в Амстердаме? Я по-идиотски отвечал, забыв о всякой осмотрительности. Потом кто-то помог мне снова раскурить сигарету.

– Чем зарабатываешь на жизнь, Ной? – спросил Джеймс.

– Я… э-э… писатель, – ответил я.

Я впервые произнес это вслух. Прозвучало до странности высокомерно. Заслужил ли я этот титул? На ум пришли все статьи, написанные мною для «Планеты Х». Что ж, пожалуй, слово мне подходит.

– Раньше я писал для журнала. Теперь работаю на фрилансе… так сказать. – Я рассмеялся, вспомнив, как надиктовывал слова компьютеру. – Да, точно! Сказать… Прямо в точку! Понимаете?

Они, конечно же, ничего не поняли, но все равно рассмеялись. Обычное дело для людей в таком состоянии – смеяться безо всякой видимой на то причины.

– А почему ты в одиночку мотаешься по Европе? – спросил Шуйлер.

– По мне, так это полнейшее безумие, – добавил Джеймс.

– Моя девушка скрипачка и играет в симфоническом оркестре, – медленно ответил я, стараясь, чтобы с губ слетели именно те слова, которые крутились у меня в голове. – У нее сейчас турне, а я следую за ней. Что-то вроде экскурсии. Или исследования, – добавил я. – Как слепому человеку путешествовать по Европе. Это для моей книги.

Да, звучало вполне прилично. Немного сентиментально, но достаточно правдоподобно.

– О-о-о, ради девушки, – проворковала Аника, которая успела подвинуться ко мне поближе. – И во имя любви!

– Ага, – согласился я с ленивой улыбкой. – Любовь тоже в деле.

«Играет главную роль».

Похоже, я сумел завоевать расположение Аники. А когда я поделился, парни сплотились вокруг меня, мгновенно превратившись в лучших друзей.

– Ты говоришь по-голландски, Ной? – спросила Аника. Казалось, живость и энергия сквозили во всем, что она делала. Эта девушка просто не могла усидеть на месте. Я чувствовал, что от нее исходит вибрация, как от провода под напряжением.

– Я говорю по-французски, – ответил я.

– О-о, обожаю французский. Такой романтичный язык. А что ты шепчешь своей девушке, чтобы ее возбудить?

Парни рассмеялись.

Я лишь выдавил улыбку.

– Она не знает французского.

– Нет? Какая жалость. Что за расточительство. – Аника наклонилась ко мне. – Зато я знаю. Может, скажешь мне что-нибудь горяченькое на французском? Oui?

Разумеется, я не знал, как выглядит Аника, но в этот момент перед мысленным взором появилась девушка с нежным лицом и жестким, холодным взглядом. Из тех, что согревают прикосновениями, но оставляют синяки на коже. Или пощечины. Такие, как она, вполне способны ударить мужчину, а потом истерически рыдать, вымаливая прощение.

– Аника, niet een slet van jezelf niet te maken, – со смехом заявил Шуйлер. – Скажи спасибо, Ной. Я только что попросил ее не выставлять себя шлюхой перед тобой.

– Slet? – взвизгнула мне на ухо Аника. – Я отвечу тебе по-английски. Иди на хер, Шуйлер!

Парень только усмехнулся и постучал меня рукой по колену, чтобы привлечь внимание.

– Слушай, тебе нужно выучить голландский. Я помогу. Повтори-ка. Neuken in de keuken. Очень важная фраза.

– Noykehn in de koykehn, – пробормотал я, чувствуя себя глупо, и сразу затянулся. Уверенности сразу прибавилось. – Что это значит?

– Трахаться на кухне, – сообщил Шуйлер и захохотал, словно гиена.

– При переводе звучит не очень, – заметил я. – Рифма теряется. Может, лучше «трах в кустах»?

Самый дурацкий разговор в истории устной речи. Мы все расхохотались.

– Шуйлер идиот, – произнес Брэм. – Лучше пусть выучит что-нибудь полезное. Ной, скажи: Ik moet mijn zonnebrils avond dragen.

– Даже не мечтай, – сухо отозвался я.

– Это значит: «По вечерам я ношу солнцезащитные очки», – сказал Брэм. – Ты ведь носишь, ja[28]?

– Ja, – подтвердил я с мягкой улыбкой, и в памяти эхом отозвалось старое воспоминание. – Как Боно[29].

– Как Боно! – взвизгнул от смеха Шуйлер.

Все снова истерически расхохотались. Должно быть, они так накурились, что уже парили, как воздушные змеи. Смутное беспокойство, терзавшее меня по поводу моих новых «друзей», лишь что-то тихо нашептывало в уголке сознания. Мы болтали ни о чем, смеялись над пустяками и глупо шутили, пока я вдруг не осознал, что больше не чувствую на лице солнечных лучей.

– Эй, Ной! – внезапно позвал Шуйлер. – Мы идем ужинать, а потом… как говорят у вас, тусить в клуб.

– Ты когда-нибудь был в клубе в Амстердаме? – спросила Аника. – Обязательно пошли с нами!

– Да! – взревел Брэм. – Но какой выбрать? «Райский уголок»? «Побег»? Или…

– «Побег», – тут же вмешался я. – Идем в «Побег».

– Ной хочет в «Побег», – объявил Шуйлер. – Так давайте поможем ему сбежать!

Аника сжала мою руку, после чего новые приятели помогли мне выйти из кафе. Нас сопровождало облако терпкого, пьянящего запаха, смех и, возможно, крупица опасности. Я чувствовал, что она притаилась где-то под поверхностью, но копнуть глубже у меня не было ни сил, ни возможности. За последний месяц у меня развилось некое пятое чувство, инстинктивно уводящее подальше от подобных ситуаций и темных переулков, которых я не видел, но все же распознавал.

Однако эти четверо двигались слишком быстро. Они тянули меня за собой, и я, как подхваченный волной пловец, мог лишь беспомощно кувыркаться в воде и ждать, пока море успокоится. И, боже помоги мне, отчасти я даже наслаждался этим. Я всю свою жизнь жаждал опасности, искал ее, словно наркотик. От этого ощущения, щекотавшего мне нервы, меня вштыривало в миллион раз сильнее, чем от любой другой дури.

Мы перекусили сэндвичами в уличном кафе, а потом на машине Брэма отправились в клуб «Побег». Мне-то казалось, что для ночного клуба слишком рано, но прежде, чем оказаться в помещении, наполненном громкой пульсирующей музыкой, я выяснил, что сейчас около восьми вечера.

– О-о, у тебя говорящие часы! – крикнула Аника мне в ухо. – Суперкруто!

Притупленный наркотиком и оглушенный громкой музыкой мозг отказывался здраво мыслить, и я не нашелся с ответом. Впрочем, это не имело значения. Аника попыталась вытащить меня на танцпол, но я отказался. Может, я и был под кайфом, но не настолько, чтобы танцевать перед кем-то.

– Хочу присесть, – объяснял я, пытаясь вырваться из ее худых, но сильных рук.

Кругом грохотала музыка, а клуб был битком набит людьми. Случись здесь пожар или какое-то другое происшествие, мне конец.

«Из-за дури ты стал параноиком. Лучше возвращайся в отель».

«Почему? Шарлотты здесь нет. Она в безопасности».

«А ты?»

Да пошло оно все! Я устал от этой рутины, от образа жизни, который сам же и установил для себя. И поэтому решил сегодня просто плыть по течению, а после разбираться с последствиями. Ведь мой глупый, затуманенный разум не видел никаких угроз, кроме виснувшей на мне Аники. Нужно просто держаться подальше от цепких рук и постараться не разозлить ее.

– Где ты остановился, Ной? – вдруг спросил Джеймс.

– В районе красных фонарей, – предположил Шуйлер. – Там живут все американские туристы. И кайф, и девчонки под боком.

– Нет. В отеле «Сэр Альберт».

Внезапно повисло молчание.

– «Сэр Альберт»? О-ля-ля, – рассмеялся Шуйлер. – Ты принц? Член правящей семьи Америки, принц Ной?

– Что ты, приятель. Если бы. Я снял номер только на одну ночь, – ответил я, проклиная свой болтливый язык. Мое правило номер четыре гласило: «Раз ты слеп, как летучая мышь, молчи, что у тебя есть деньги». – Решил немного шикануть. На одну ночь.

– Да-да, конечно, – хмыкнул Шуйлер. – Само собой, на одну ночь.

Я мысленно отругал себя последними словами и почти физически чувствовал, как они оценивают мою кожаную куртку, часы и солнцезащитные очки какого-то дорогого бренда – подарок Авы.

«Принц Ной? – ехидно вопросил внутренний голос, в последнее время поселившийся в моем сознании. – Не забудьте подготовиться, ваше высочество. Вас знатно поимеют этой ночью».

Они начали болтать на голландском – даже британец Джеймс, как оказалось, владел этим языком, – и я ощутил, как поменялась атмосфера. Казалось, стало холоднее. В конце концов, ребята решили, что пора уходить, и усадили меня в машину Брэма, втиснув между Джеймсом и Аникой.

– Думаю, мне пора в отель, – запротестовал я.

– Ну нет, дружище, – возразил Брэм с переднего сиденья. – Мы едем ко мне домой на вечеринку. Вид на канал, и все такое, – добавил он с мрачным смешком. – Тебе понравится.

– Не сомневаюсь, – пробормотал я, пытаясь придумать, как выбраться из затруднительного положения и сохранить при этом все части тела.

Однако я стал медлительнее из-за дури, да и Аника не оставляла меня в покое. Она повернулась боком на сиденье и прижалась грудью к моему плечу, скользнув рукой вверх по ноге.

– У меня есть девушка, – резко произнес я и перехватил ее запястье, удерживая на месте. – Этого не будет.

– Этого? – пискнула Аника, а затем громко рассмеялась. – Мы лишь немного развлечемся. Трах в кустах, помнишь?

– Нет. – Я повысил голос, чтобы было слышно на переднем сиденье. – Брэм, останови машину. Я сам доберусь.

Он ничего не ответил. Аника, видимо, тоже решила не тратить на меня слова, зато сказала что-то по-голландски. Они вчетвером что-то активно обсуждали и больше не смеялись.

«Гребаный идиот», – обругал я себя, но было уже поздно.

Вскоре Брэм остановил машину и заглушил двигатель. Распахнулись две дверцы: пассажирская спереди и левая задняя. Шуйлер и Джеймс вылезли из автомобиля, а Брэм остался за рулем. Аника по-прежнему терлась рядом со мной.

Она тут же оседлала меня, сняла солнцезащитные очки и провела руками по моим волосам.

– О-о, а ты красавчик, принц Ной, – проворковала она и задвигала бедрами, прижимаясь ко мне. – Давай-ка поиграем. Мы вместе поговорим на прекрасном французском, а потом ты мне заплатишь, ja? За доставленное удовольствие.

Брэм на переднем сиденье закурил сигарету. Джеймс и Шуйлер были где-то снаружи. Видимо, стояли на страже, где бы мы, черт возьми, ни находились.

Я вздохнул.

От серьезности происходящего кайф полностью развеялся. Однако эти четверо даже не подозревали, что я уже участвовал в подобных состязаниях. Однажды вечером меня ограбили в Квинсе, после того как я вдоволь покатался на метро, а потом еще раз в Адской кухне, где Шарлотта лишилась своей скрипки. К тому же это путешествие меня до крайности измотало. Мне сейчас точно не до перепихона.

Когда Аника потянулась к ширинке джинсов и попыталась расстегнуть молнию, я сжал ее запястья с такой силой, что она взвизгнула. Я скинул ее с коленей и схватился за дверцу машины, услышав, как девушка врезалась головой в стекло.

– А-а-ай! Ублюдок! – вскричала Аника и пнула меня ногой. – Брэм! Джеймс! Hij mi pijn![30]

Крепко сжимая в руке белую трость, я на ощупь открыл дверцу и выбрался из машины.

Тут же раздался шорох шагов по бетону, и чей-то кулак заехал мне в правый глаз. Ощущение, будто вмазали кувалдой – только в десять раз сильнее, поскольку я не мог предвидеть удара. Однако былая апатия неожиданно принесла свою пользу. Боль казалась такой далекой и незначительной. Я замахнулся белой тростью, с удовлетворением почувствовав, что она врезалась кому-то в пах. Шуйлеру, судя по страдальческому писку. Отлично.

Ощутив приближающийся удар, я увернулся и шагнул влево, чтобы не оказаться зажатым между новыми «друзьями» и машиной. Однако Брэм почти мгновенно оказался рядом.

– Ты тронул Анику? – спросил он, схватив меня за лацканы куртки.

– Еще как тронул! – взвизгнула та. – Всю меня облапал, а когда я сказала, что придется заплатить, ударил по голове!

Я никак не мог понять, для чего нужно это маленькое представление, но от нелепости происходящего не смог сдержать смеха.

– Ради всего святого. Я не хотел причинять тебе боль…

– Думаешь, это смешно? – С этими словами Аника с силой залепила мне пощечину. По лицу разлилась сокрушительная волна жгучей боли, а кожа загорела словно огнем.

Я устало усмехнулся.

– О, Аника. Знал ведь, что ты любишь насилие.

После этого я мало что помню.

Думаю, я хорошо дрался, но они превосходили меня численностью и, что немаловажно, обладали зрением. Я прилично угостил Джеймса и Шуйлера ударами, но Брэм уничтожил меня, как катящийся с холма валун.

Они забрали оба моих кошелька – настоящий и наживку для воров, – часы, чертовы солнцезащитные очки, трость и, что хуже всего, сумку, в которой лежали телефон, прибор для считывания денег и устройство преобразования текста в голос. Все, что мне было так необходимо. Слава богу, у меня хватило ума оставить в отеле паспорт и немного наличных на крайний случай.

Они бросили меня избитого, залитого кровью где-то на улице. Раздался визг шин, а потом все стихло. Ни поблизости, ни где-нибудь вдали не гудели автомобили, лишь трещал над головой какой-то уличный фонарь. Я чувствовал солоноватый запах воды и собственной крови, вытекавшей из носа, рта и подбородка.

Долгое время я просто лежал на тротуаре. Голова кружилась, а подо мной будто бы вращалась земля. Я крепко зажмурился, чувствуя, что сознание то появляется, то исчезает, как плохой радиосигнал.

– Уходи уже, – пробормотал я и наконец-то провалился в забытье.