Читать книгу Лимонов - Эммануэль Каррер - Страница 4

Я никак не могу совместить в своем сознании эти два образа: писатель-неформал, с которым я раньше был знаком, и серьезный политик, знаменитость, которой журналы посвящают восхищенные статьи в рубрике «Персона». Мне приходит в голову, что, возможно, я смогу во всем разобраться, если поговорю с членами его партии, рядо выми нацболами. Бритые затылки, которые каждый день возили меня в черной «Волге» к своему лидеру и поначалу внушали мне некоторую робость, оказались симпатичными ребятами, но были не очень разговорчивы. Или я не сумел найти к ним подхода. Выходя после совместной с Каспаровым пресс-конференции, я подошел к одной девушке – она мне просто понравилась – и спросил, не журналистка ли она. Оказалось, что я угадал, к тому же выяснилось, что она работает для интернет-сайта Национал-большевистской партии. Очаровательная, скромная, хорошо одетая девушка оказалась нацболом.

Через новую знакомую я познакомился с еще одним членом партии: он тоже оказался симпатичным, хотя и засекреченным руководителем московского отделения НБП. Длинные волосы, собранные в хвост, открытое лицо, дружелюбный взгляд – парень совсем не был похож на фашика, скорее на активиста движения антиглобалистов или левого неформала вроде сподвижников группы Тарнак[7] или членов Фракции Красной Армии Баадера. У него дома, в маленькой квартире на окраине города, есть диски Ману Чао, а по стенам развешаны картины в стиле Жан-Мишеля Баскиа, написанные его женой.

«А жена поддерживает твою политическую борьбу?» – интересуюсь я. «Да, конечно, – уверяет он, – только она сейчас в тюрьме. Она была среди тех 39 членов НБП, которых судили в 2005 году. Тот процесс, на котором присутствовала Политковская».

Парень произнес это с широкой улыбкой, явно гордясь женой. А если он сам находится на свободе, так это не его вина, просто, как он считает, «ему не повезло». Но это не страшно, может быть, повезет в следующий раз.

Вместе с ним мы отправляемся на заседание Таганского районного суда, где как раз сейчас идет процесс над несколькими нацболами. Маленький, тесный зал, обвиняемые сидят в клетке в наручниках, на трех скамейках для публики – их друзья, все сплошь – товарищи по партии. На скамье подсудимых – семеро, выглядят очень по-разному: от студента с бородкой до мусульманина в толстовке с надписью Working class hero[8]. Среди них одна женщина, чуть постарше остальных, бледная, со спутанными черными волосами, довольно красивая, нервно катает в пальцах сигарету: тип преподавательницы истории, симпатизирующей левым. Все обвиняются в хулиганстве, иными словами, в драке с юными путинистами. С обеих сторон – легкие ушибы и порезы. Когда обвиняемым задают вопросы, они объясняют, что путинисты начали первыми, но их почему-то никто не судит, что данный процесс – чисто политический. И что за свои убеждения приходится платить: никаких проблем – они заплатят. Защита подчеркивает, что обвиняемые – никакие не хулиганы, что они – серьезные ребята, студенты, хорошо учатся, что предварительное заключение длится уже год и что этого вполне достаточно. Судью приведенные аргументы не убеждают. Объявляется вердикт: по два года каждому. Охрана уводит осужденных, они смеются, поднимают над головой сжатый кулак и выкрикивают: «До последней капли крови!» Товарищи смотрят на них с завистью: они – герои.

Молодых людей, бунтующих против цинизма, который стал в России настоящей религией, в стране тысячи, может быть, даже десятки тысяч, и Лимонов – их настоящее божество.

Человек, который годится им в отцы, а самым юным – даже и в дедушки; его жизнь полна приключений, а в двадцать лет об этом мечтает каждый. Для них он – живая легенда, и стержень этой легенды, то, что заставляет их ему подражать, – cool героизм, который он демонстрировал, находясь в заключении. Он сидел в Лефортово, в тюрьме КГБ, а это заведение, если верить тюремным преданиям, будет покруче Алькатраса. Зэк Лимонов прошел через лагеря строгого режима и выстоял, не сломался. Находясь в заключении, он не только сумел написать семь или восемь книг, но и оказывал реальную поддержку товарищам по камере, для которых был не просто суперавторитетом, а почти святым. В день, когда он выходил на свободу, охранники и заключенные вырывали друг у друга его вещи, чтобы помочь ему их нести.

Когда я спросил у самого Лимонова, как это было – его жизнь за решеткой, он поначалу ограничился обычным «нормально», что по-русски означает О. К., никаких проблем, ничего особенного. И лишь позже рассказал мне одну маленькую историю.

Из Лефортово его этапировали в лагерь в Энгельсе, маленьком городке на Волге. Это было образцовое учреждение, новенькое с иголочки, плод творческих поисков амбициозных архитекторов, который охотно показывали заезжим визитерам, дабы иностранцы сделали лестные выводы о состоянии российской пенитенциарной системы. Сами же зэки называли лагерь в Энгельсе «евроГУЛАГом», и Лимонов уверяет, что архитектурные изыски отнюдь не сделали его более приятным для обитания, чем классические бараки, окруженные колючей проволокой. Скорее наоборот. Любопытная деталь: раковины в умывальнике, под которыми проходит сливная труба, были сделаны из матированной ста ли – это выглядело очень элегантно и напоминало элитную гостиницу, оборудованную известным дизайнером Филиппом Старком. В такую в конце восьмидесятых, во время последней поездки в Нью-Йорк, Лимонова поселил его американский издатель.

Эта мысль развеселила нашего героя. Такое сравнение не пришло бы в голову ни его сокамерникам, ни постояльцам элегантной нью-йоркской гостиницы. И он задумался о том, много ли на белом свете существует таких людей как он, Эдуард Лимонов, чей жизненный опыт вместил бы целую вселенную – от заключенного-уголовника в лагере строгого режима на Волге до модного писателя, привычного к интерьерам от Филиппа Старка. Нет, пришел он к выводу, скорее всего, таких людей немного, и душа его преисполнилась гордостью, которая мне понятна. Именно это обстоятельство и натолкнуло меня на мысль написать о нем книгу.

Я живу в спокойной, слабеющей и стареющей стране с низкой социальной мобильностью. Рожденный в состоятельной буржуазной семье в 16-м округе Парижа, я перекочевал оттуда в богемную среду 10-го округа. Мой отец – высокопоставленный чиновник, мать – известный ученый-историк, я пишу книги и сценарии, а моя жена – журналистка. У родителей есть дом на острове Ре, на западном побережье Франции, где они проводят отпуск. Мне бы тоже хотелось иметь дом, но я бы предпочел Гард, на юге страны. Я не считаю, что это плохо или что такая судьба обрекает на скудость жизненного опыта, но с точки зрения как географической, так и социо-культурной нельзя сказать, что жизнь оторвала меня от моих корней. И то же самое я могу сказать в отношении большинства моих друзей.

Лимонов же успел побывать харьковской шпаной, кумиром андеграунда, бродягой, а позже слугой в доме миллиардера на Манхэттене, модным писателем в Париже, солдатом удачи на Балканах, а теперь, на бескрайних просторах постсоветского бардака, немолодым харизматичным вождем партии, состоящей из юных бунтарей. Сам он воспринимает себя как героя, другие же могут считать его негодяем: приводить здесь свое личное мнение я воздержусь. Анекдот об умывальниках в Саратове показался мне забавным, не более того, однако я подумал, что в романтичной и полной опасностей жизни моего героя зашифровано какое-то послание. Причем оно касается не только его самого или современной России, но также и нашей общей истории после Второй мировой войны.

Но в чем же его смысл? Я начинаю эту книгу, чтобы это понять.