Читать книгу Моя Прелесть - Эн Варко - Страница 3

Первое время я шла по тенистым аллеям городка и нервно оглядывалась по сторонам. Но никого не увидела. Дождик почти закончился, и свет редких фонарей купался в лужах. Один раз боковое зрение уловило какое-то движение в кустах. Я чуть не заорала, но потом поняла, что это кошка. Короче, страха натерпелась порядочно. Зато когда, наконец, подошла к общаге, испытала некоторое облегчение. Никогда не думала, что обычная брежневская коробка может так услаждать взор. Не знаю, каким чудом, но она сохранилась в этом шизоидном мире в своем первозданном виде – родненький серый прямоугольный параллелепипед с пятью рядами окон. Сейчас он казался мне эталоном архитектурной изысканности и сдержанной красоты.

Судя по большому количеству темных окон, было уже довольно поздно. Интересно, сколько времени? Мой старенький Nokia уже пару недель как приказал долго жить, а новый телефон пока купить себе не удосужилась. В принципе, он мне особо и не нужен. Все мои друзья жили под боком, а после того, как дядя Леня пропал, надобность созваниваться с родными отпала сама собой по причине отсутствия оных.

Я потрогала свой пузатый рюкзачок, но доставать оттуда Прелесть не стала. Все равно она разряжена. Просто на меня успокаивающе действует сам факт ее присутствия. Вот и сейчас, нащупав ее каркас, приободрилась. Да, в конце концов, не так уж и важно – насколько далеко за полночь я заявлюсь. Скандала все равно не избежать. С этими мыслями я поднялась на бетонное крыльцо и торкнулась в дверь. Она оказалась предсказуемо запертой изнутри. Я нажала на звонок, сжала кулаки и расправила грудь, собираясь с духом.

Окна вспыхнули мягко желтым, послышались шаркающиеся шаги и родной сердитый голос вопросил:

– Чего надо?

Ох, как я обрадовалась! Мое временное помешательство закончилось. Мир стремительно приобретал привычные и родные очертания. И пусть я получу нагоняй. Пусть! Главное, я дома.

– Марь Иванна, это я, Кристина Мерлина из 315, – привычной скороговоркой заныла я. – Пробка такая жуткая, Марь Иванна. Опоздала я.

– Ты по жизни, Мерлина, в пробке, – непреклонно отчеканили мне в ответ.

– Ну, Марь Иванна, – еще горше застенала я. – На улице дождик. Хо-олодно.

Лязгнул замок, и дверь открылась. Я радостно нырнула в проем теплого желтоватого света и счастливо выдохнула. Все было, как всегда: с левой стороны – стойка, маленький телевизор и стеллаж с ячейками для ключей; с правой – просторный холл с домашними цветами в кадках и казенными стульями; впереди – желанный коридор и Мария Ивановна как несокрушимая преграда на пути в теплую постельку. Она стояла, широко расставив ноги и подперев руками бока, и очень неодобрительно взирала на меня. Впрочем, это ее обычное выражение лица. Иногда она выдавала такие фортели – мама не горюй. Очень пожилая дама умела внести оживление в наше скромное житие. Но при всем при этом у нее была ахиллесова пята, о которой она даже не подозревала. А мы знали и безжалостно этим пользовались. Секрет этот бережно передавался из поколения в поколение: Мария Ивановна больше всего на свете боялась понести ответственность за чрезмерную верность долгу. Что приедут бравые парни на воронке и вопросят так строго:

«А почему вы, Мария Ивановна Сергеева, довели до смерти комсомолку, активистку, отличницу Кристину Константиновну Мерлину? Может, у вас есть какие-то обиды на Партию?». Конечно, я не комсомолка, но подозреваю, Марь Иванна об этом не знает. Она застряла где-то на рубеже 50–60-х годов. И не активистка я, уж точно. Но и это ей неведомо. В общаге пять этажей, на каждом по двадцать комнат, в каждой комнате по три-четыре студента. Итого в среднем (если вычесть подсобные и сдаваемые в аренду помещения) получаем около трехсот мучеников науки. Вот откуда ей знать, кто из нас кто? Главное действовать нужно на ее психику мягко, не пережимая гайки, чтобы у Марь Иванны не вступила в силу вторая ее ипостась: «На понты берете, гады! Думаете, я вас боюсь?!? Да ни фига я вас не боюсь! А ну, пошла в дождь, шпана малолетняя!»

Поэтому, я действовала тактично. У меня всегда это лучше всего получается. Войдя в холл, я долго и тщательно вытирала ноги о коврик, подкашливала и шмыгала носом. Короче, как могла, изображала умирающую лебедь.

– Простите, Марь Иван. Я больше так не буду, – полным раскаяния голосом произнесла я.

Тетка с проплешиной на голове и ярко рыжими концами волос, закрученными в хлипкий пучок, в ответ недоверчиво хмыкнула, но смилостивилась:

– Все вы так говорите, Мерлина. Давай уж. Иди. Да скажи вашим с третьего – не угомонятся, милицию вызову.

«Милицией» Марь Иванна стражей закона по старинке называла. Никак врубиться не может, что мы уже несколько лет – прогрессивное демократическое общество. Но, кстати, на тревожный звонок имела полное право. Заунывное многоголосье сверху довольно слажено выводило «Ой, то не вечер, да не вечер…».

– Скажу, Марь Иванна, – бодро соврала я.

Не вызовет. Она стражей закона как чертей боится. Говорила же насчет ее ахиллесовой пяты.

Я уже собралась было топать наверх, как уловила некое движение под ногами. Мое зрение опять стало, как и было всегда, средней степени паршивости. Поэтому я прищурилась, силясь разглядеть, что это.

– И-и-и! – тонкий противный визг вырвался из меня.

Я вскочила на стул, с ужасом взирая на рыжих и усатых, деловито ползающих по ковровому покрытию.

– Мерлина! А ну прекрати визжать и мебель мне портить! – гаркнула Марь Иванна.

– Т-тараканы. Живые, – простонала я. Я их до смерти боюсь.

– Что ты, милочка, – возмутилась старуха и добавила с гордостью. – У нас приличное заведение. Дохлые. Нам их на днях «Формальдегид&Ко» презентовал. Для уборки помещений. Спонсорская помощь. А то от вас, грязнуль, у Ларисы Петровны давно руки опустились… А ну слазь, сказала, со стула, Мерлина, а то Ларисе Петровне расскажу, как ты тут беспедельничаешь!

Угроза на меня подействовала. Лариса Петровна – это наш комендант. Еще одно исчадье ада, время от времени омрачающее нам жизнь. Но, в отличие от Марь Иванны, относится к высшей нечисти, поэтому договориться с ней очень сложно.

Аккуратно прижимая раздувшийся рюкзачок как щит к груди, я двинулась к коридору. Тараканы резво рассыпались в стороны от моей поступи, а потом дружно стекались к тому месту, где только что находились мои кроссовки. Вообще, весь мой путь от дверей до конца холла можно было проследить по рыжим шевелящимся холмикам. Я отвернулась и поспешила к себе.

Чем выше я поднималась по лестнице, тем становилось темнее, а прочувственные завывания делались все громче. «Догорай, гори моя лучина, догорю с тобой и я», – старательно выводили голоса. Вот уже и бренчание гитары начало пробиваться сквозь хор. Мое зрение больше не радовало в темноте сверхвозможностями, поэтому приходилось ступать осторожно. Зайдя на свой этаж, я от ужаса остолбенела. В середине коридора оранжевым огнем горели глаза. Много глаз. Я попятилась назад на лестничную площадку и заорала, натолкнувшись на кого-то. Хор смолк, а мне в лицо ударил сноп белого света.

– Блин, Крис, ты чего так пугаешь!

Валька Будейкин замахал фонариком и закричал:

– Именинница, наконец, пожаловала.

И подтолкнул меня вперед. Ох, я не знала, плакать мне или смеяться. Это надо же было так перепугаться, чтобы огни свечей принять за глаза мутантов. Хотя с другой стороны, судя по очень и очень нетрезвым рожам, может, я и не совсем ошибалась.

Янка сидела на полу в обнимку с каким-то парнем, которого я не знала. Как, собственно, и половину присутствующих здесь. Похоже, наша частная вечеринка переросла в нечто гораздо большее.

– Ну, и зараза ты, Кристи… ик, – возмутилась Янка. – Я готовила, старалась, а ты взяла и смылась.

– Штрафную имениннице! – провозгласил ее кавалер под одобрительный вой собравшихся.

Он с трудом поднялся на ноги, держа в одной руке пластиковую бутылку, а в другой рюмку. Ярик Маслов с пятого этажа, известный балагур, пьяница и любимец девчонок, начал негромко наигрывать на гитаре марш. Остальная братия принялась тихонько отбивать руками-ногами темп и приговаривать зловещим шепотом:

– Пей до дна, пей до дна, пей до дна…

Все это звучало достаточно жутко в темноте, которую жалкие огоньки свечей вовсе и не освещали, а как бы даже наоборот. Но этим придуркам понравилось. Кто-то завыл, кто-то заклацал зубами. Я затравлено оглянулась: может, все-таки мутанты? Валька пьяненько ухмыльнулся мне и положил руку на плечо:

– Пей, Мерлина. Уважь общество. Ведь ради тебя собрались.

Ага, ради меня! Уж мне-то можно не заливать. Чуть дрожащей рукой я приняла рюмку.

– Пей до дна, пей до дна, пей до дна, – шепот нарастал, гитарное бренчание усиливалось.

Я выдохнула и опрокинула в себя жидкость.

– У-у-у… а-а-а, – я взвыла и выпучила глаза.

– На, запей быстрей, – чьи-то руки вручили мне граненый стакан.

Я жадно отхлебнула и закашлялась. Вот гады – спирт заставили водкой запивать. Раздался дружный ржач.

– Приговор приведен в исполнение. Теперь, ты Криська, прощена, – давясь от смеха, сообщил Валька.

Приятель, называется. Но безмятежность стремительно овладевала мною. Я плюхнулась рядом с Янкой и ответила:

– Гады вы все. А я вам пирожки принесла.

– Еда! – дружно взревело сообщество и потянулось ко мне.

Больше я ничего не помню.

– Тр-рр-тр-рр-тр-рр…

Самый отвратительный звук вырвал меня на поверхность гнусной действительности. Голова трещала не меньше этого будильника. Я застонала и закинула руку к прикроватной тумбочке, где он стоял. Увы, рука прошлась вскользь. Будильник свалился на пол, продолжая отчаянно верещать.

Ох-хо-хо, как же мне было плохо. С трудом разодрав глаза, я наклонилась и подняла эту орущую гадость. А потом взгляд мой упал на дверь, и остатки сна мгновенно покинули меня. И даже голова стала болеть меньше. Одна из досок была разломана посередине. Сквозь довольно приличную щель проглядывал коридор.

Я затравленно осмотрелась. Янка лежала тихо-тихо, уткнувшись лицом в подушку. Кровать Машки была аккуратно застелена. Ну, это и понятно – она в больнице, счастливица. А вот Янка какая-то слишком неподвижная. Я потерла виски. Но это не поспособствовало работе мозга. Я никак не могла понять, что было вчера, что не было. А главное – кто сломал дверь?!?

– Ян! Ну, Янка, – принялась я тормошить подругу.

– М-м, – промычала она и подняла голову от подушки.

Всклокоченные темные волосы, оплывшее лицо, глазки-щелочки – она была похожа на тунгуса, пережившего метеоритную атаку. А потом увидела дверь и загрустила.

– Писец, – печально изрекла она. – Лариса Петровна нас с потрохами съест.

В голове царил полный сумбур, а провалы в памяти и дикая головная боль усиливали мое смятение. Но комната была до боли знакома. Янка тоже. Я сама…

Взглянула на настенное зеркало.

Темно-русые волосы, серо-зеленые глаза, чуть вздернутый нос – тоже вроде такая же, как обычно. Может, разве что излишне бледная. Но это понятно, учитывая вчерашние возлияния. Валька, гад! Я ему еще отомщу.

– Слушай, – морщась, спросила я, – а что было-то вчера?

– Меня Ярик пригласил к себе. Чаю попить. Ну, я и решила дверь на ключ закрыть. Подумала, народу незнакомого собралось много, ты уже никакая. Вдруг кто к нам в комнату зайдет, утащит что-нибудь.

– Что утащит? – не поняла я.

– Не наш холодильник точно, – презрительно скривилась Янка. – А вот у меня ноут новенький, четырехъядерный… Короче, обратно мы с ним возвращаемся, слышим звуки странные. Входим в наш коридор. А там уже большая часть ребят по комнатам разошлись. Остались ты да трое парней: Ашот, Пашка и Колька Мозляков. Ты важная такая. Руку подняла, потом как махнешь ею. Ашот разбежался, а потом ногой как в дверь хрясть. И она в щепу.

Что-то смутно заворочалось в моей голове. А ведь точно, все так и было. Мне вдруг позарез захотелось поставить на зарядку свою Прелесть. И когда дверь оказалась запертой, я не нашла ничего умнее, как потребовать чтобы ее выломали. Потому что моей Прелести холодно и голодно. Очень холодно. И очень-очень голодно. У меня даже пьяная слеза тогда на глазах навернулась от приступа острой жалости. Ну, парни и устроили соревнования, кто с одного удара дверь откроет… Ашот выиграл.

Я вздохнула. Все было плохо. Так плохо, что прямо, мамочка, спаси и помоги. Янка думала так же. Мы дружно посмотрели на будильник, а потом друг на друга.

– Через полчаса Лариса Петровна придет на работу, – тоскливо заметила Янка.

– А мы свалим до вечера, – нашла выход я. – Сейчас двинемся на экзамен, потом на пляж. А вернемся вечером – попросим ребят починить дверь.

Сказано – сделано. Мы быстро привели себя в порядок, затолкали в сумки свои самые ценные вещи, туда же бросили купальники. А потом я открыла платяной шкаф и завизжала: в его темном нутре потусторонним светом переливался скелет. Два скелета!

– Крис, ты меня в гроб вгонишь, – разозлилась Янка, заглядывая за плечо. – Там что, мыши?

– Скелеты, – нервно сглотнула я.

Она выразительно покрутила пальцем у виска.

– Это костюмы. Нам их вчера представитель компании «Формальдегид&Ко» вручил в качестве пропуска в «Красный Бык». Как лучшим студентам. Забыла? Там сегодня вечеринка в стиле Зомби Миллениум.

– Забыла, – прошептала я.

Надо как-то осторожнее себя вести, чтобы меня в психушку не упекли. С вполне объяснимой опаской я вновь заглянула в шкаф. Кроме скелетов, все было до боли знакомо. И это вызывало серьезные затруднения с выбором одежды. Не из-за того, что ее слишком много, а наоборот. Мои любимые джинсы выглядели ужасно. Они были не просто грязные, а кошмар! Дизайнерские дыры на них сделались больше и выглядели отвратительно естественно. Короче, этому ужасу место теперь только на свалке. Платье тоже пришлось отвергнуть. На всю неделю обещали тридцатиградусную жару. Бродить по улице в длинноруком трикотаже как-то не комильфо. Оставались короткие шортики. Конечно, заявляться в них на экзамен – не лучшая идея, зато для пляжа сойдет…

– Мерлина, чего застыла, – поторопила меня уже одетая Янка. – Мечтаешь о свидании с комендантшей?

Это уничтожило все сомнения на корню. И я поспешила натянуть на себя шортики, засунула ноги в сандалии, и мы поспешили покинуть общежитие.

На вахте произошла небольшая заминка. Марь Иванна оторвалась от экрана телевизора и воззрилась на нас. Очень нехорошо так воззрилась.

– Ключики не забываем сдавать, – слишком слащавым голосом произнесла она.

Глаза ее при этом маслянисто блестели. Мы с Янкой тревожно переглянулись.

– Здрасть, Марь Иванна. Конечно, Марь Иванна, – синхронно ответили мы, отдавая заветный ключ.

Дверь-то все равно сломана. Да и дубликаты ключей мы сделали себе еще на первом курсе. Только я свой потеряла. А у Янки был.

Выбравшись на крыльцо, я с наслаждением вдохнула в себя городской воздух. На небе ни облачка. Синоптики не обманули: день обещался выдаться жарким. В животе было пусто, но ничего – после экзамена в столовке перекусим. Кстати, насчет экзамена…

– Ян, а мы что сегодня сдаем?

Янка посмотрела на меня, как на чокнутую:

– Деловое общение, конечно. Слушай, Кристи, а ты как, нормально? Странная ты какая-то сегодня.

– На себя посмотри, – беззлобно огрызнулась я.

Несмотря на назревающие неприятности и похмелье, настроение стремительно улучшалось. Все вокруг такое родное, знакомое, что даже житейские трудности умиляли. Да и глюки все эти, наверняка, временное явление, результат интоксикации. Права Машка, надо в следующий раз не лениться, мыть фрукты.

Улыбка исчезла с моего лица, когда я увидела заворачивающего к нам черного ослика. Он тащил за собой пластиковую коробочку такого же цвета. Янка тоже остановилась, как вкопанная.

– Лариса Петровна, – хриплым от волнения голосом произнесла она и схватила меня за руку. – Бежим!

Мы развернулись и помчались в обратную сторону. Обогнув общагу, бросились к забору из металлических прутьев. Янка несколько замедлилась, чтобы протиснуться между ними. А я в этот миг нашла еще одно отличие этого мира от моего родного. И это отличие показалось мне довольно зловещим. С торца нашей общаги вместо веселой зеленой вывески «Парикмахерская «Маугли» висела черно-белая надпись «Ритуальное агентство «Последний приют». По моей спине пробежал озноб. Кому пришла дикая мысль открыть ритуальное агентство в университетском городке? Да еще в нашей общаге?!?

– Эй, Крис, чего застыла? – окликнула меня Яна по другую сторону забора.

Очнувшись, я скользнула следом за ней. И вот уже мы мчались по тенистому проулку к оживленному проспекту Ленина.