Читать книгу Первый путь к женской любви был поломан и демонтирован. Предупрежден – значит защищён и вооружён! - Энди Купер - Страница 4

Везде будет похвала за усидчивость, кропотливость, выносливость и ответственность, особенно за любимым делом. Но увы, оно не принесёт никакой пользы ни для сверстного общества ни для одной основной задачи, возложенной на данный жизненный этап. «Твою бы энергию да в нужное русло…»

Часами карпеть над почти рутинной ручной работой, решать задачи по точным наукам лишь на знание элементарной их теории, не требующее включать мозги, учить и пересказывать слово в слово любую понятную всякой бестолочи информацию, объяснимую двумя-тремя словами, будет не только легко, но иногда сочтётся и удовольствием.

В знак благодарности школа безоговорочно ставит 5 баллов, а за пределами ждёт разная другая похвала. Но лишь едва эта же информация в каждых текстах по любому предмету усложнится, наполнив себя непростыми словами, множеством действий и заблуждений, а задачи по техническим примут свою истиную непростую форму, требующую реального включения головы, вырастет спрос и планка требований – в этой же школе и везде всему хорошему приходит конец, в силу вступает ненависть, всякие выражения, разные чёрные прогнозы.

Банальными будут: «Потому что ты раздолбай!»; «А потому что у тя бл**ь мозгов нет, всё через ж**у на**й!»; «Не всё, отыгрался ты в компьютер/приставку».

Кроме нареканий за учёбу со стороны отца, редко бабушки, проводящей большее время за проверкой уроков, и очень редко матери лишь «за компанию», более угрожающим и отвратительным фактором будет отрицательное небезразличие от дворовых сверстников и одноклассников за неподобие их жизни и интересам.

Глядя на необычное поведение и изречение, сопровождаемое несправлением с текущими обязанностями, им неравнодушно хочется вбить до конца или отковырять этот плохо торчащий гвоздь.

В (покинутом) лагере, в школе и во дворе живётся совсем не другом, а больше прячущимся врагом народа или преступником, скрывающимся словно от самосуда, отшельником (свиду) и изгоем по собственной воле, волком-одиночкой, решившим быть не таким как все, и на том счесть себя особенным, гордясь этим больше чем обижаясь, не счесть это серьёзной проблемой и не пытаться её решить, а двигаться по своему-параллельному другим пути, жить и всё делать по своему, и вечно на что-то надеяться и мечтать, а не искать способа добиться того самому безо всякой помощи.

Главным же возглавителем негатива становится родной отец, находящийся на стороне школьнодворовых гопников, за дело по его мнению убивающих эго сына: «Как себя поставишь в коллективе – такое и будет к тебе отношение», параллельно наезжаюший за плохую учёбу вешаньем разного рода несостоящихся (по факту) угроз и крайне неудачных мотиваций её улучшить. Контролирует гуманитарные предметы.

Проверяющая математику и все технические бабушка-бывший инженер электро– радио обородования с сороколетним стажем работы и высоким на ней почётом, сама когда-то имела по ней только «хорошо» и «отлично» в школе и даже в техническом институте. В возникающих сложностях где затрудняется сама, повторяет: «Вот когда захочет – вмиг всё решит, но когда заупрямится…»

–«Я не понимаю»

–«А ты и не хочешь понимать и думать!»

Изучая новую тему и решая первые самые лёгкие по ней задачи, ни у меня ни у кого проблем не возникает. Но едва в силу вступают ситуации тормозящие самих отличников, вызывая этим активную работу на уроке и делая его погоду, истиные, не подлежащие контролю лентяи просто забивают на всё, а у реальных жертв тёмного им леса и ответственности за него, начинается коллапс. Дома его не улаживает самый подкованный человек, изредка подключая технически образованного сына, тоже не всегда смекающего решение. Что следует дальше – думаю понятно. Иногда с поставленной задачей не справляется «всем миром», но и это не отменяет лёт палок в сторону её создателя: «А потому что он всё прослушал. Они наверняка это в классе разбирали, а он бл**ь сидел и ушами хлопал»; «А потому что вот чем он на уроках занимается, а не слушает» (показывая рисунок сцены из приставочной игры); «А потому что на уроках надо слушать, а не вот этой бл**ь х***ёй заниматься». Одна из самых негативных пилок мозгов по дороге из школы домой забравшей бабушкой в обеденное время за двойку по контрольной по проверяемому ей предмету, без того вбирающему огромное время и силы, зная что дома это продолжится гневом отца просто за оценку и лишением компьютера и приставок до завтра, запомнится как и позволение себе часа свободного времени во вторник на знакомство с одной их видеоигрой, обернувшееся после в среду сразу тремя отложенными на неё контролируемыми на исполнение несделанными предметами и жестокой расплатой за час тот, не отдыхая который можно было бы выполнить хотя бы один из них чтобы сегодня труда было меньше (10 лет, 5-й класс (4-й год обучения, осень)): а нужно ли всё это было? Что больше из того дня трудностей и удовольствий пойдёт на пользу, запомнится и возьмётся с собой в дальнейшую жизнь…? Кем кроме этих родителей завтра на занятиях всё это именно так до мелочей и без пощады спросится, и разве будет за неисполнение этого такое наказание какое будет за всякое неисполнение в будущей работе во взрослости? Почему говоря что сейчас ты не справляешься с учёбой – тебе не ставят удовлетворительные оценки, а потом не будешь справляться на работе – тебе не будут платить зарплату, никто не увидит и не скажет что сейчас ты не справляешься только со сложной и не каждому посильной частью учёбы, а потом также не будешь справляться с не каждому посильной сложной работой, найдёшь посильную с меньшей-хватающей на меньшее зарплатой, а не без зарплаты вообще, и по возможности и личным способностям будешь стремиться к большему? Почему те кто на это забьёт и будет дома отдыхать зная что не отдыхая, а делая, всёравно ничего не выйдет и родители ругать их за это не будут, окажутся вместе с ними (их не наказывающими родителями) не хуже и не глупее, не усложняя себе жизнь раньше времени, выйдут сухими, а не мокрыми как я из той воды? Спустя полтора года, гнев матери с работы по телефону, вызванный бабушкиной жалобой, так и не исправит ситуацию с несколькими нерешёнными уравнениями – данное положение кажись как обычно не отпустит, но в этот раз на удивление отпустит отстав дома, так и не доделав задание, а в школе так и не проверит и не оценит его на следующий день (11 лет, 6-й класс (5-й год обучения, весна)). Можно же было бы так делать всегда, давно поняв бесполезность траты сил и времени обоих сторон на то что изначально, слишком уж постоянно и беспробудно не нравится, да и не получается вобщем; не меньше поняв что усваиваемое долго и трудно, и дальше не будет усваиваться легче и быстрее, а только сложнее и дольше, а значит и будет не нравиться и не получаться дальше-тем более на высшей стадии, и выбрав дальнейшую жизнь лишь с тем что сразу пошло и идёт с успехом, пусть тяжело, но привлекает с первых же секунд, вызывая дикое желание и стремление к себе, на месте отсеяв лишнее-неинтересное, продолжая его делать лишь как получится-для минимальной отчётности и положенного разностороннего развития пробуя всевозможными для себя способами, и подвинуть в сторону с чистой совестью, чувствуя и зная что простится оно и всёравно проставится для галочки в аттестате? Во что только время незабываемое-первое в жизни угрохается…? Кому пригодится и сколько принесёт пользы так спрашиваемое вдобавок содержание внеклассного чтения…?

Похвала за историю пойдёт не дальше изучения первобытного строя в самом начале её преподавания, далее на пару мнгновений всплывёт заученными-после забытыми перессказами параграфов о всемизвестной культуре и социальной жизни античного и средневекового периодов, и одного параграфа про восстание Спартака в конце первого года её изучения. 10 лет 5-й класс (4-й год обучения). В тетради за задание нарисовать древнегреческого воина стоит «5» даже при всей неудачности и ясельной примитивности изображения, за ответы же на тестовые вопросы по политике и жизни того времени, на той же странице тем же подчерком стоит «2». Один учитель ведёт русский язык и литературу. За самостоятельное упражнение в классе на грамматику, может быть слабая тройка, иногда два балла и публичное у доски нарекание. Но сто́ит по звонку сменить учебники и рассказать наизусть стих/отрывок с выражением, как тем же учителем произносится восхищение, в журнал заносится максимальная оценка, а в дневник добавляется похвала: «Нет слов! 5». На одном из занятий я становлюсь единственным, выполнившим задание написать и пересказать текст о Наполеоновском сражении и его преддверии (не без сражения дома соответственно). В дневнике появляется запись: «Прекрасно!!! 6».

И всё это не из-за лени, а из-за реального непонимания при всём старании понять. Противостоять безвыходности приходится самыми простыми способами: зная что всёравно этот трудный и непонятый параграф по истории не выучится и не поймётся, специально для вида сидится с учебником до девяти вечера, а после спать, и ни разу не услышится: «Ты у меня с*ка спать не ляжешь пока мне не расскажешь», и не будет того чтобы это реально непонятное и непосильное всё же понялось и сделалось, «сдалось на проверку», а после услышалось: «А вот теперь идешь спать. Ты шустрый я ещё шустрее». На утро перед школой, после одного из таких вечеров, дома будет очередная атака чёрными прогнозами, включившее слова: «Я тебя прихлопну как паука», и как здо́вово будет вспоминать тот момент, пришедший на май – за неделю до конца учебного года. Также не будет ни разу чтобы это-по непосильности несделанное спросилось на уроке, поставилась соответствующая оценка, или свои же дома заставили всёже выучить и перессказать следующим вечером «просто так» – во благо их прихоти, не говоря и о том, что ничего из выученного всёже-зазубренного не вспомнится уже через пять минут после «сдачи», и не пригодится в дальнейшем ходе событий… Ещё вариантом, чувствуя дома спрос заданной сложной и непонятной литературой повести или очередной темы по истории, специально делается всё остальное с тормозами чтобы оттянуть время – и спрашивающий забыл об этом, медленно пишутся другие предметы на чистовик, медленно и специально чертятся поля в тетрадях, ставятся лишние точки и выводятся линии под номером задачи или названием темы, долго просиживается в туалете и ванной, и вобщем всё помогает!

Рисование на соответствующем уроке и на любом другом где оно было нужно, признаётся передовым среди всех, особенно послушав описание сделанного, забыв о главном смысле и нужности того с чем от души свершено перестарание. На свободную тему, помимо сцен из игровых уровней, зелёных электричек и разносинего метро с акцентом на выступающие рёбра жёсткости, в 9-10 лет активно изображаются логотипы «Whiskas», «Friskies», «Frolic», «Pedigree» и гранулы (кусочки) этих кормов. Больше понравятся те что на упаковках «Friskies» и тв рекламе этой фирмы в 1999 году (где ими заполняется силуэт рыжей кошки на зелёном фоне, а сверху в ряд появляется каждая гранула). Опустевшие консервные банки, дойпаки, коробки и даже огромный пустой мешок от пятикиллограмового собачьего корма «Pedigree» незамедлительно кочуют из рук списавших плохой товар знакомых продавцов рынка и магазина ко мне в комнату в полной коллекции. Разного цвета нижние части всех видов упаковок в зависимости от вкусов, но под одним и тем же по цвету и размеру логотипом и на таком же одинаковом фоне – разве не прикольно…? Летом после 3-го класса школы (9-10 лет) в мусорные контейнеры неподалёку от дома Нахабинской родни изо дня в день как ни в какие Химкинские помойки поступает всё это добро что не попадётся дальше в обиду мусоровозу – за нравящееся до безумия своё дизайнерское оформление (конкретно 1999 – 2000-й года). Данное занятие не останется незамеченным родителями и не скроется его творителем перед одноклассниками и учителями в школе, вызывая соответствующие реакции. Осенью заведётся своя кошка и коллекция расширится, а летом 2000-го обнаружив в кухонном шкафу киллограмовый мешок развесного корма вместо ожидаемой упаковки, негатива будет немеренно, но ненадолго…

Самый большой и постоянно живший с рождения интерес, ворвётся ко власти резко и на полную летом 1998 года в девятилетнем возрасте: начнёт свою «карьеру» наряду с процветавшими ещё, но скоро изжитыми удовольствями лазить по чужим подъездам с целью катания на лифтах, застопоривая их с раскрытыми дверями на этаже – чтоб любоваться этим необычным зрелищем, собирать любимые пустые банки и коробки конкретных марок из под чипсов и кормов для животных, мечтать о большем количестве «кэпс», «бит» и деталей «LEGO», актуальных и для многих других в то время, рубиться в не менее актуальные и величаемые тв передачами приставки «SEGA» и «Dendy», а также в первые трёхмерные игры на первом ПК, узнавать и получать новые из них; займёт главное место в темах для разговоров, пронзит все дальнейшие события, изобразится всеми средствами. Он переживёт все временные увлечения раннего детства, отрочества, юности и молодости, успешно пойдёт дальше, будет стихать лишь ненадолго – перед крайне нелёгкими трудами и временными проблемами. Сейчас я немного расскажу о нём, и вернусь к дальнейшей неотделимой от него жизни.

1989 – год знакомства. Москва. Станция метро «Речной вокзал» Замоскворецкой линии. Автобусы подъезжают прямо за пятьдесят метров к южному крытому входу. Едва приблизившись к его шатающимся в разные стороны дверям, уже во всю вдыхается запах столичной подземки. А пройдя через серые мигающие турникеты, кинув в них зелёный прозрачный жетон, слышимый шум и грохот так и зовут к себе вниз. Там нас во всю встречают с рёвом и стуком колёс на большой скорости приезжающие и уезжающие разных синеголубых тонов поезда. Их стихия – небывалая наверху быстрота и громкость, превышающие всё громкое и быстрое. Их лицо – кабина с «треугольным» (2х2х2) расположением фар, несущая за собой поразительно длинную конструкцию, высшую в длине и размерах всего длинного и большого в мире на поверхности. Белые «кресты» и «галочки» на дверях вагонов, соединяющая их горизонтальная выступающая рефлённая белая полоска огибающая весь кузов (называемая «подоконным поясом»), и выступающие почти остроконечной формой ниже и выше неё гофры («рёбра жёсткости»), заставляют забыть всё и смотреть только на это, имеющее заводское название 81-714/717 «Номерной». Дальше открывается интерьер: пластик в салоне яркогрязнобирюзового цвета, как и другой вариант – рыжекоричневый, иммитирующий дерево. Но больше всего здесь цепляет и безоговорочно выделяет перед наземной жизнью движение, ритм масштабность – всё что только открывается по преодолению пропускных пунктов, резкая смена яркой и светлой станции чернотой за окном, необычное и тонкое «мычание» при стоянке, и смена его тона при объявлении станции (у 81-714/717 «Номерной»).

Важный и главный атрибут подземки, не оставлявшй равнодушным с первых её посещений – здешняя симметричность: поезда одинаковых размеров движутся по рельсам одинаковой ширины с одинаковой скоростью и шумом. Одинаковое расстояние от края платформы до путевой стены на обоих путях. На каждой станции одинаковый вид из окна в обоих направлениях. Неописуемо здо́рово сидеть спиной к «своей» путевой стене – лицом к платформе

и «обратной» стене, смотреть на мелькающие справа налево провода и тоннельные сооружения, проходящие обратные поезда и платформы станций.

В рабочие дни ездится редко по случаю. Фишка здесь – прислониться к не открывающимся на этом пути дверям: стоя смотреть на уходящие слева направо тонкие провода.

«Ну чё тут хорошего? Как селёдка в бочке едем»

– «И что? А мне нравится на провода смотреть».

В выходные же дни подземный мир полупустует, радуя своими просторными размерами станций и подвижного состава. Подумать только: основной транспорт от дома до ясель и детского сада, рынка и магазина – какие-то там одноярусные и двухъярусные, вечно битком забитые автобусы, ездящие по всего лишь какой-то там серой жирной полоске – дороге, с машинами ещё меньшими размером, но бо́льшим удобством в плане внутреннего комфорта и свободы передвижения. А тут метро: именно к нему все эти автобусы съезжаются со всех районов. Долго, собирая светофоры и кучу народу. И все в одну точку. Это уже о чём-то говорит? Они просто молятся на него! Оно не поддаётся ни пробкам, ни погоде, ни какому-то другому наземному фактору. Оно вечно независимо и максимально комфортно для всех и для каждого. Над ним меняется всё что угодно: жизнь, политика, техника, социум, интерьеры ближайших домов, построятся новые, появляются и совершенствуются наземные маршрутки и те автобусы, но здесь не меняется ничего – жизнь и политика своя, над собой оживляет своим появлением всё некогда еле живое. Рядом с ним вчера были палатки и рынки, а сегодня крупные торговые центры и ещё больше народу. Но всё это вокруг него и ради него. Оно – больша́я сила! Оно растёт быстро и медленно – по достатку и вкладу в него города, но растёт и стремится расшириться. Она влияет на стоимость всякой земли и недвижимости рядом с ним, а недвижимость та и земля резко обретают свою ценность и «крутизну» именно от его появления. Каждый будучи новый его кусок ещё с зачатия своего радует местных жителей: «Стройка на время, метро навсегда!»; «Метро растёт!»; «От Реутово до центра – без пробок!» «Поезд от станции «Нижняя Масловка» отправится в 4-м квартале этого года!»; «Жители района «Жулебино» смогут добраться на работу на сорок минут быстрее!». Оно просто больше и красивей, надёжней и удобней. Оно не имеет себе равных – оно лучше всех. Оно – наше метро.

В переполненном туда и обратно автобусе, со слов-воспоминаний матери я чувствовал себя некомфортно с самых пелёнок. Остановить эмоции было невозможно. Но выбравшись наконец из этой несчастной тесной коробки, спустившись вниз под землю, вдохнув тот запах и войдя в невероятно огромную, технически красивую и просторную яркобирюзовую внутри и разносинюю снаружи махину-восьмивагонный состав, всё плохое сразу пропадало, начиналась радость и удивление каждому мнгновению. Каждому звуку. Всему. И эта радость была недолгой, часто заканчивалась на станции «Войковская» – где мы покидали этот могущественный мир чтобы перейти в другой, часто ему собратный – железную дорогу.

А этот – сильно подобный покинутому вид транспорта привлечёт и осознается таким несколько позже: из-за кажущихся меньше скорости и расстояния между остановками, частой переполненности попутчиками в оба конца в соответствующее время, изначального необращения внимания на красоту его электрофикации (что будет только с 10 лет).

Две пары рельс – туда и обратно, одинаковые размеры подвижных составов – как и у чада его подземного расписанного выше, место обзора – сидя вплотную к окну, против хода, с видом на обратный путь и самое главное – уходящую электрификацию над ним. Эти железобетонные опоры с консолями держат целые системы троссов (проводов). Реже и более красиво – металлические опоры решетчатой формы. Низ покрашен в чёрный/не покрашен вообще (до середины двухтысячных годов). Один столб не похож на другой своими консолями и количеством изоляторов, а на путевых развитиях (где много пар рельс) аналогичные железобетонные столбы соединены горизонтальными сетчатыми мостиками – ригелями (жёсткими поперечинами), либо те же металлические решетчатые (вертикальные) опоры зелёного цвета становятся бо́льших размеров, высокие и такие же – по форме ромбовой сетки, сужающейся к верху, часто без консолей (гибкая поперечина между двумя такими опорами по обе стороны полотна). В отличии от метро, всё это здесь несколько не симметрично, но это только красит. Эта электрофикация выглядит много мощнее и богаче электрофикации предыдущего наземного транспорта – троллейбуса, трамвая. Каждая её еденица неумолимо ведёт к Москве/от неё, и это выглядит красиво, но лишь на большой скорости и с нужного места обзора. Всё это круче и масштабней подобного, но более скромного автобуса, находясь на одной с ним поверхности под одним небом, имея одну черту – продольность в форме кузова и многовместимость.

И транспорт этот как и предыдущий-любимый выделен перед транспортом другим огромными размерами и низкой загруженностью в выходные – дни первого личного посещения. Высокая скорость, максимальная надёжность, максимально комфортные и просторные условия, независимость от запредельных факторов, и главное – зрелищность, нет пробок.

По словам матери, первым отзывом о метро было: «Как это так – под землёй поезда?» А что говорить про наземную-ему подобную электричку? Вместо всего лишь серой дорожной плоскости аж две и больше пары рельс, и усыпанные гравием шпалы. По обоим сторонам от них и между ними одна провододержащая конструкция не похожа на другую. Всё обвешано изоляторами и разными крепежами. Более крупно (чем у автобусов) выглялят остановочные пункты – платформы. Огромные двенадцативагонные темнозелёные поезда с жёлтой горизонтальной полоской (подоконным поясом) и выступающими на кузове гофрами (всё как в метро), стоящие на этих рельсах зацепленные чёрными ромбовыми пантографами за нижние (контактные) провода. Но всё это в удовольствие только при быстром движении, глядя в окно со специального-«зрелищного» места.

Окружающая инфраструктура – важная отличительная детать. Под землёй практически одинаковые перегоны, но совсем разные по оформлению станции, за окном слегка меняются (на форму) тоннели, расположение, количество и толщи́ны проводов, сверху город, в большинстве того же архитектурного решения что и подземные его «причалы»: ближе к центру – красивый, дальше от него – простой и одинаковый. Всё где метро – уже Москва. Цивильная и комфортная. Продление только этого вида транспорта (а никакого другого) в соседний город присоединяет его к столице. Покинув метро и пройдя на платформу «Ленинградская», уже на ней создавалось ощущение деревни/загорода/домиков-избушек вокруге: ведь эта длинная зелёная напичканная махина (электричка) и эти протяжённые рельсы с бесчётным количеством над ними разных столбов с проводами, и предназначены связать город с областью и наоборот. Железная дорога Рижского направления отсюда до Нахабино и обратно, казалась уже «принадлежностью» второй бабушки (по матери), дядей и двоюродного брата, живущих там – в Павловской Слабоде. Всех их от неё отделял ещё автобус (позже маршрутка), но сами знаете – это уже/ещё не «моё» время…

Я не переставал думать о двух видах транспорта, подобных друг другу. Две ближайшие от Химок к столичному городу линии метро: Замоскворецкая («родная») и Таганско-Краснопресненская (пока ещё труднодоступная) имеют две разные модели подвижного состава. Восьмивагонный «Номерной» (на Замоскворецкой) с «крестами» и «галочками» на дверях – просто символ Московской подземки (изображены на предпоследней иллюстрации (слева)), их большинство и на остальных линиях. Меньшая часть составов тогдашнего метро – более старые их предшественники моделей «Еж»/«Еж-3»/«Ем 508т»/«Ем 509т» (на Таганско-Краснопресненской) (изображены там же справа): точно такие же по форме и размерам, но с чёрного или тёмно-синего (а не белого) цветов горизонтальной рефлённой подоконной полоски, разделяющей кузов вагона на синие и фиолетовые снизу, а сверху на голубые и бирюзовые цвета, и с также расположенными гофрами (рёбрами жёсткости) – по четыре в нижней части кузова между дверями, и по два-по три сверху между дверями и окнами, освещение салона не продольным рядом люминисцентных ламп сверху по центру, а чередующимися в шахматном порядке круглыми плафонами по всему потолку, и внутренние стены этих вагонов в отличии от стен «Номерных» тёмнодревесного, а не зелёно-голубого и рыжедревесного цветов пластика; оконные рамы часто деревянные (оригинальные), а не металлические (на поздних модификациях), с такой же чёрной резиной, огибаюшей стекло. Каждый промежуточный (а не только головной и хвостовой) вагон имеет кабину машиниста в отличии от всех последующих моделей поездов, включая «Номерные», имеющие кабины лишь в крайних вагонах, и в отличии от кабин «Номерных» имеют торцевую дверь.

Железнодорожные составы во всём подобают подземным, включая уровень технического развития – много подарившие семидесятые-восьмидесятые годы СССР, отличны лишь формой кабины, количеством и формой гофров, декоративной-разделительной подоконной полосой, внутренним оформлением, а также шириной и количеством дверей, окон между ними, ну и конечно же всеми остальными мелочами вроде прибамбасов сверху и видимыми механизмами, расположением фар и заводской скоростью. Уж не говорю об их родовой сплочённости: Московский метрополитен в начале 20-го века и принялась строить компания «РЖД». Первым проектом был паровоз с остановкой на Красной Площади. И дорога из деревень и посёлков в город-цивилизацию начинается с железной дороги, а после передаёт «бразды правления» подземке. Такие простые вещи вызывают восхищение и желание быть рядом с ними, даже когда нужно думать по актуальному делу…

Всё это в 8-9 лет загорится «на базе» тех лифтов, подаренных нам теми же яркими годами позднего СССР, подобающих горизонтально работающему транспорту своими автоматически раздвижными дверями и имитирующим дерево пластиком. Дальше взгляды на одно и тоже будут стремительно меняться.

В 9 лет из небольшого набора конструктора «LEGO» собрать состав, платформу и путевую стену не удастся: деталей хватит только на кабину, крышу и пол вагона. Синего цвета будет на одну тысячную желаемого, зелёного вообще две маленькие детальки. От негодования строятся тоннели из всего имеющегося в квартире после недавнего в неё переезда, самому́ ползая метропоездом. На просьбы прокатиться хоть раз в жизни дальше «Тверской» (сбербанка, куда ездила и брала мать, и медцентра дерматологии (пару раз), имея там знакомую-врача с лагеря) никто не реагировал. Остальные поездки только до «Войковской» на пока ещё не так нравящуюся электричку (в Нахабино), и в Коптево (от неё же на трамвае) на «Въетнамский рынок» за дешёвой одеждой и обувью. Один раз до «Театральной» на 10-ти летний День рождения на Красную площадь и в Кремль. Проезд от «Речного вокзала» до того самого рынка в этот раз на каком-то автобусе, прокомментируется: «Катаются на роликах и на самокате. А на метро ездят…» На мои просьбы взять фотоаппарат и пофотографировать подземные поезда, отказом станет: «Нам не разрешат». Прочесть положение о проведении съёмок на московском метрополитене, и элементарно втроём-втроём поработать с возражениями сотрудников если уж что, никто не захочет, а зря…

3-й класс, 9 лет. Разбор общих ошибок на контрольной по математике, всех задержавший после уроков. За всеми уже пришли родители, сев за парты к своим детям как и моя мать, вместе с ними слушают и разбирают замечания.

–«А мы скоро закончим? Ато нам с мамой на метро очень долго к врачу (дерматологу) ехать?»

–«Ну вот к врачу сегодня на самолёте полетишь. Или на первой попавшей птице».

В это время внимание обращено на зеркала заднего вида: с зелёной в электричках и синей в метропоездах наружной покраской. С июля 1998 (начала фанатизма) до весны 1999 любимый транспорт не меньше чем поездами своими привлечёт тогдашними пятиугольными турникетами и их овальными прорезями с выдвижными дверцами. Сцена соответствующая из мультика «Ну погоди» (с метро) и попытки мастерства понравившегося из чего-нибудь в домашних условиях, приложатся. Расстояния от края платформы до плиточной путевой стены станций-сороконожек («Речной вокзал» – «Войковская») ассоциируются с длинной ванной – над ней тоже плитки (а синие поезда – с дельфинами). Движение от родных конечных в центр и дальше, почитается больше чем в обратную сторону, не подлежа объяснению: здесь впереди ещё целая такая же дорога назад, там же увы все заканчивается и больше будет неизвестно когда. Так, двигаясь всёже рано или поздно домой, на путь в центр из окна смотрится с завистью его поездам и пассажирам в них. Подвижной состав в сторону центра назовётся «метро вперёд», обратно – «метро назад». При очередной, но первой с обращением на эту менее популярную (пока ещё) линию внимания поездке от «Тушинской» до «Планерной» в начале 1999 года (9 лет), глядя из открытых дверей своего поезда в область на опустевший после поезда в центр обратный путь «Сходненской», её сплошная охристая мраморная путевая стена и яркосерый гранитный пол показались слившимися, создающими угол между собой – как будто не имеющий той «ямы-впадины» в виде целого такого же как и наш пути, да ещё и с такими же рельсами, такой же длины и ширины, значимости, и такого же сложного мощного технического оборудования. Это станет ещё одной важной морально-эстетической частью любимого транспорта, заслужит своего изображения, размышления и повода его величать.

Метропоезду в который мы сели, предстоит пройти долгий путь до конца своей линии – гораздо больший увиденного нами: когда мы высаживаемся и покидаем её всего лишь на третьей станции, этот же вагон (и поезд) отправится дальше, где из его же окна откроется столько всего интересного и очень много: всё это-большее также подвластно и покорно ему как и меньшее-пройденное на наших глазах, всё это нужно также увидеть – чтоб думать об этом. И это всё начинается с одного слова «на центр». Но мы уходим со второй-третьей станции, разменивая это всё на уже другой путь – часто не такой хороший и удобный с самого начала. Метропоезд поедет дальше – там впереди у него столько всего, но уже без нас. Его путь на этом только начинается. Когда же мы вернёмся откуда вышли, но спустимся и свернём на другой край платформы – там это всё у него уже позади, а впереди остаётся совсем немного, именуемое словом «из центра».

10 лет. Огромное количество изведённой бумаги рисунками по памяти: фрагменты кузовов трёх видов поездов, станций с ними, салонов, кабин машиниста снаружи, всё в разных проекциях. Огромное количество попыток передать всякую новую запомнившуюся деталь подвижного состава чтобы показать его красивым и необычным со своей точки зрения. Десятки изведённых фломастеров чёрного, синего, голубого, и зелёного цветов. Никто другой не заострит внимания на таких элементах внешности этих двух видов транспорта, всем похожих друг на друга кроме оплаты и интервала движения.

11 лет. Вторая в жизни поездка в Анапу после пятилетней паузы состоится в конце августа 2000 года. Ко всему добавятся поезда дальнего следования. В отличии от одинаково покрашеных и гофрированных вагонов пригородных электропоездов, имеющих токоприёмники через каждый, и кучу прибамбасов на рефлённой крыше, эти вагоны с крышей более закругленной негофрированной разно-серой (по тону) и ненапичканой механизмами, имеют разные зелёные тона, а также два вида расположения, формы и количества рёбер жёсткости (гофров) на кузове.

Купейные вагоны – по два почти остроконечной скругленно-треугольной (в разрезе) формы ниже жёлтой (такой же разной в тоне, но одинаковой в форме) горизонтальной средней полоски (подоконного пояса); два ребра (не всегда) между окнами без половинящих их посередине форточек (в отличии от пригородных электропоездов), и одно ребро сверху между рядом окон и началом выступа серой крыши одинаковой (на каждом вагоне) формы и размера. Плацкартные вагоны имеют пять более выступающих (чем у метро и электрички) рёбер жёсткости закруглённой (в разрезе) формы ниже разделительной жёлтой полосы, три таких же ребра между окнами, и ещё три между рядом окон и крышей на разном расстоянии друг от друга.

Среди них зелёных есть поезда синих (Харьковские), красных («Красная стрела», «Экспресс» Ленинградского направления (до 2006 года)) и других цветов – фирменные, одной и той же модели вагонов. В 2003 году при поездке из Анапы в Москву, впервые увидятся темнозелёные вагоны с шестью сильновыступающими трапеционными (в разрезе) рёбрами ниже жёлтой полосы, тремя менее выступающими скругленными (в разрезе) между стеклопакетными и более закруглёнными (чем деревянные и металлические) с более жирной белой рамкой и чёрной резиной окнами, и с четырьмя сильновыступающими (как нижние) рёбрами наверху перед крышей.

Подумать только: всё время кроме поездки в Анапу, в этих длинных, гофрированных снаружи и облицованных деревоиммтирующим пластиком изнутри подземных и наземных составах я привык проводить от десяти минут до полутора часов в день. А тут целых полтора суток! Ночевать, есть пить и мыться. И всё это время тебя везут. С комфортом, в лежачем состоянии. Так далеко! А за окном не прекращаются обратные рельсы, станции, провода и поезда, ночью от фонарей мелькают освещённые ими элементы той же что и днём электрофикации. Да разве можно после такого этим не зафанатеть с головой?! Родители всегда брали билеты в купе (не плацкарт), но на дополнительные – дешёвые и неудобные поезда. Иногда даже с рук – за месяц до отъезда, не зная дадут ли отцу отпуск, и вкалывая месяц без выходных лишь бы заработать на поездку. Прозванивали по записной книжке частные сектора, а по приезду их искали. «Организаторы» будут жить конечно в своё удовольствие, мне же кроме моря с запахом, вечерних спадов жары, чебуреков с газировкой, шампуров с шашлыком, пары хороших аттракционов (советская «Орбита» и 90-х годов «Максифуга»), и музыкального фона из пары-тройки новых на тогда радиопесен вспомнить будет нечего…

«Мам, а помнишь как я в 5 лет перед первой поездкой в Анапу боялся ехать на поезде, посмотрев какой-то фильм («Неуловимые мстители 1966»), где горел паровоз, а бабушка сказала: «Привыкай к квартире на колёсиках»?

–«Приучили на свою голову»

По приезду домой, появятся рисунки со следами неравнодушия к увиденному. Через год, достучавшсь по телефону до того же частного сектора и договорившись о проживании, после очередного моего промаха, услышится: «Вот мы щас приедем туда же где были год назад. К тем же людям. Вот чем ты бл**ь на**й за год изменился?»

12 лет, 6-й класс школы (5-й год обучения), весна. Возникавшая неоднократно ранее идея объёмной передачи из бумаги любимого подвижного состава, наконец примется за дело. Время бурного процветания 11-14 лет. Получаемый результат совершенствуется с каждым разом, становясь более «правильным» и детализированным. И это будут не только поезда, ж/д полотно и электрофикация, а эстакады, жилые дома, пассажирские самолёты, ракеты или просто непонятные композиции из рутинно выполненных элементов, часто похожих конечно же на решетчатые опоры контактной сети, или простые геометрические фигуры. Стёклами будут гладкие прозрачные плёнки от дисков и сигаретных пачек. Бумага канцелярская, но по возможности более толстая. Глина и пластилин попробуются раз, но это не сложится в связи с невозможностью получения желаемого результата в ручных условиях даже с линейкой и досками. Все свободные щели в комнате примут десятки неудачных попыток одного и того же, жалкого на выброс. Большее удовольстве доставит вырезка начерченных четырёх граней макета решетчатой опоры или горизонтального сетчатого ригеля более длинной формы. Ширина таких элементов в макете – не более сантиметра, а длина от 10 (опоры) до 30 (ригеля) сантиметров. Толщина получаемой сетки достигнет меньше милмиллиметра. Также кропотливо для детализации режутся и клеятся сотни шпал к рельсам, консоли опор, рёбра жёсткости на вагоны, и окна многоэтажных высоток (13-15 лет). Из нитей делаются провода. Часть макетов раздарится соседям и родственникам, бо́льшая уничтожится в смене на лучшее, многое бросится за нерентабильностью делать дальше, а что-то просто развалится из-за нерасчёта прочности как к примеру «ажурная ракета» из тысячи таких же вырезанных сантиметровых треугольников, разделённых миллиметровыми полосками каждый, но на этот раз образующих огромный циллиндр с куполом. Эта штука, усидчиво сделанная за два вечера, поразит всех любивших меня соседок по подъезду, зашедших в квартиру. Отец и мать сочтут подобный труд занятием неделом.

Небольшое время летом 2000 (10-11 лет) привлекают автобусы «ЛиАз»-5256/6212.00 (двухъярусный с гармошкой) за сильную похожесть на «Икарусы», более современную переднюю часть (кабину водителя снаружи), и сам «Икарус-280» за белый цвет с зелёной жирной полоской снизу и тонкой посередине (как и у тех «ЛиАзов» – одинаковое наружное оформление), раздвижные двери, большее расстояние от них до начала крыши, и внутреннее убранство: белый (иногда деревоиммитирующий) пластик в сочетании с чёрной резиной на оконных рамах, межсекционную гармошку и поручни (всё привлекавшее в 6 лет). Мечтается (как и тогда) спрятаться ото всех, жить (с кроватью, едой и санузлом) в таких пустых салонах, не вылезая и не впуская туда никого. Обойдётся парой-тройкой рисунков и одним неукреплённым внутри и оттого быстро деформированным макетом «Икаруса» из тонкой канцелярской бумаги.

Но бо́льшим пожеланием как всегда остаётся свидание с любимыми-бо́льшими по размерам видами транспорта, и только вживую!

Весь этот кропотливый рутинный труд ценится лишь бабками-соседками и некоторыми гостями, умеющими слушать всё что угодно-не игнорировать (да тем более своих (родственников)), забравшими себе часть на память. Никто же из сознательных людей такого не понимает не признаёт, как не признает и сам сотворивший то, но лишь спустя годы – по причине возможности приобретения профессиональных макетов. Мысленно каждый думает: «Ты считаешь что ты такой усидчивый, терпеливый, стараешься? (взглянув на эти макеты или на овощи принесённые с ухоженной своими руками грядки на огороде). Я вот не вижу. «Ты молодец конечно же, мне это всёравно, я вот не понимаю почему ты в школе так плохо учишься?! Что это за оценки? Это твоё старание и терпеливость? Это результат…?»

Реакция разных людей на одного и того же меня, разделит их на «своих» (друзей) и «врагов/страшных врагов». Так тётя – одна из двух дочерей сестры моей бабушки, уговорившая отца по телефону забрать меня в один вечер лета 2002 (13 лет) от занятий дома английским в Москву на экскурсию по Кольцевой линии метро, по выходу наружу на «Комсомольскую» неожиданно угостившая вкусным дорогим мороженным, и проехавшая вместе обратно в Химки на электричке, пощёлкав мыльным фотоаппаратом меня где и как я хотел, по окончанию того заселится в голову одним из лучших «заступников» (вместо должных-сверстных друзей/подруг-сверстников за другие заслуги), покажется подобной мне по жизни и интересам, как и тогдашняя жена брата моей матери из одного с ним дома-пятиэтажки их в Павловской Слободе, родом из соседнего подъезда: из-за доброго отношения ко мне, и просто живя там куда ведут два «главных в жизни» транспорта. И неважно то, что спасшая ненадолго от отцовой прихоти тётя сама имеет к ней неразрывное отношение: уехав в Шведцию, но прилетая к своей матери и к нам (в гости) в Москву (Химки), владеет не только соответствующим для жизни там, но и упомянутым международным языком, и строго контролирует его изучение своим же сыном, уехавшим вместе с ней. Как и жена брата матери имеет непосильное мне образование, и работает с его использованием на соответствующе непосильной по мне работе и должности.

Помимо того, не будет жизни и без дозы «популярных» вещей-запретных плодов того времени, не меньше отрицаемых и многими другими родителями других детей: «Quake»-1,3 (1996, 1999), его конкурента «Unreal Tournament» (1999) (UT99) (одиночные версии игр), Mortyr-1 2093-1944 (1999) и множества других электронных удовольствий нового поколения, о которых позже – по ходу…

Всякие последствия «бабушкиного воспитания» или вообще никакого (по меркам со стороны); неверного (на содержание) сидения дома, и занятий, не интересных и непонятных большинству, не прекращают отражаться на недаразумении всего нормального современного общества и неотсталых от него родителях. Фраза отца: «Постоять за себя не можешь», или любая другая – за плохую учёбу и несправление с ней даже при всём старании, применяются только по факту. А фраза: «Вот они непрочитанные книжки и непросмотренные фильмы» вставляется буквально везде где хоть немного уместна. Мать – не особо сильный дублёр его слов и действий. Также как и отец недовольна отсутствием друзей, нелучшими оценками в школе, конфликтами с бабушкой в непонимании сложностей по математике. Но только гуманней. И ничего не делает по такому же неумению и непониманию причины. Также заставляет читать внеклассное чтение после сделанных уроков хотя бы час в день. Перессказ оба спрашивают меньше чем угрожают спросить, а когда это делают – отвечается лишь легкопонимаемое, что-то вроде русских народных сказок, республики ШКИД, и историй из жизни и воображений советских детей. Из современного-всучаемого поймётся Гарри Поттер вне Хогвардса (текст о принявшей невозлюбившей его семье, как и в подобной плагиатной книге про Таню Гроттер), и ещё какая-то серия тонких недавно вышедших купленных на Арбате детских книг с выдумками и рассказами про космос и телепортацию.

Принеся диск «Тесты для детей» и выбрав возраст 10-12 лет, компьютер по совпадению сочтёт интеллект низким. «Ну что? Допрыгались? Вот мои слова начинают сбываться. Пора задуматься…» Слегка напугает.

Военная литература и история, всякие досоветского написания произведения школьной программы и рекомендуемого внеклассного чтения, не доставляют абсолютно никакого понимания их содержаний, а значит и интереса к ним. Но советский бывший военный, а после сотрудник милиции, хорошо понимающий политику страны, с детства повёрнутый на военно политической истории мира, и чтущий и любящий книгу отец по-разному не слезает и выходит из себя за непонимание этих двух предметов, и за случайную порчу такой любимой им бесценной вещи из сотен бумажек с текстом, сшитых с коркой. Глядя интеллектуальные шоу «Умницы и умники» или «Cамый умный», можно услышать: «Вот они нормальные дети, бл**ь!»; про всех же не таких: «Страна нуждается в героях, а вырастает бл**ь одно дерьмо!» Но это не в тему, ибо такими как там (в передачах) всегда приходятся немногие.

Заялдое изведение бумаги, но не портретами людей и животных, долгое корпение в изображении храмов над их архитектурными деталями, накладывание по десять слоёв гуаши на один лист бумаги с целью добиться густого цвета – без понимания того что на общем смысле этому не отразиться, к концу 6-го класса (5-го года учёбы), не по своей воле соответственно, сдаётся со всеми потрохами в ближайшую – самую образцовую в Химках Детскую Школу Искусств на художественное отделение. Вступительный экзамен из рисования простым карандашом и коричневыми мелками большого круглого горшка с цветами определяет на первый её класс минуя подготовительное отделение, а через год, вместе с ещё парой лучших, сразу же на третий из пяти!

Данная школа доставляет не только большу́ю радость родителям еженедельной приостановке вечернего шаболдыжничества их детей, но и даёт максимально лучшее довузовское образование по всем направлениям в искусстве, если получатель его расположен к тому талантом – даже не желанием, у тридцати пяти из сорока отсутствующем: получив здесь из под той палки бумажку, они не пойдут развиваться дальше. Не располагающие же никакими задатками бесцеремонно отсеяны сразу со вторых-третьих занятий, без возвращения денег.

Отложив в сторону проблемы по школьным предметам, сюда отправляется ровно на 2 часа 15 минут два раза в неделю. С огромным неохотным трудом живопись нартюрмортов и пейзажей, и чуть похуже технический рисунок идут безупречно не только «вопреки» любому предмету общего образования, но и много лучше почти всех соседей по аудитории. Похвала не прекращается и дома от до и после нарекающего за обратную ситуацию со всем остальным без понятия причин тому. Но и здесь нередко восходят свои трудности. Выпадают творческие задания совсем не по душе, или рисование людей. Хуже – когда им нужно придумать образ, сюжет, внести большую лепту креатива. Хорошо или плохо, пройдя отцовское (и не только) наставление и осквернение, в конечном итоге сделав что просили, спустя время это снова «покроется» на ура идущими направлениями (изображениями всего неодушевлённого).

Основное плохое здесь – невыносимость и трата драгоценного свободного времени. Самое худшее: «Дома вы эту работу дописываете, со следующего занятия мы будем…»

–«О нет! А мне ещё то и другое делать! Когда отдыхать-то я буду?

–«А рисование не отдых?» (Слова дома).

–«Ты чё издеваешься?! Какой это отдых, это такая же работа!»

Финал каждого учебного года – четыре дня выездной практики, а самая противная техника рисования – пастэльные мелки. Самое ужасное – отправление через полтора часа обратно в автобус, за которые точно отрисовать и закрасить акварелью и белилами детальную архитектуру невозможно. Доделывать приходится дома по памяти, с больши́ми усилиями и нежеланием. Транспорт до места проведения занятий и обратно украшает предстоящее испытание: это будет самая лучшая, негрязная и приятная его часть. Некомфортные условия: листок, прикрепленный к картону (этюдник ради четырёх дней в году не куплен); в любую погоду; с пакетами, раскладным стулом и одной несчастной на всё-провсё баночкой воды; поуши в краске, без возможности вымыть руки, что уж там кисти и прочие вещи. Обратное сопоставление ясно какому отдыху:

То что будет под дождём в усадьбе Абрамцево 2 июня 2003 года и ровно через сутки под землёй в знакомстве с Арбатско-Покровской линией метро: при тех же погодных условиях наверху и той же сопровождающей бабушкой, севшей вчера по разрешению в автобус полюбоваться за компанию усадьбой, сравнивать думаю самим понятно. В дни летних каникул под заставлением рисовать чтобы не разучиться, в какую попало погоду поедется в Коломенское, где из-за нелучшей её в тот момент, принесённый листок лишь разрисуется карандашом, а краситься будет дома из головы по памяти. Зная на чём поедется туда и обратно, по приезду скажется: «Но зато свою «тупость» ты получил…»

Всё окружаюшее вне этих считанных-не грузящих мозги часов в неделю однозначно много сложней, ужасней, лишь иногда знает меру и остановку. Трудности образования основной школы: технические и гуманитарные науки, самостоятельные работы связанные с применением непростого теоретического материала, и многозадачности простого переходящие в сложные логические и непонятные цепочки бьют с толку и взяты под контроль, отбирая тем бо́льшие предполагаемого время и силы; самым страшным является непонимание тебя окружающими в этом положении.

Лето 2002 (12 лет). Городской лагерь другой школы на первом её этаже и во дворе, в ста метрах от своего дома. Когда все играют и общаются, бумага и инструменты принесены с собой, расположившись навиду на одной из поставленных вплотную друг к другу парт. Сто́ит выйти в туалет или передохнуть на улицу, по возвращению обнаруживается пропажа инстрментов, или что хуже – порча сделанной работы. Один за другим выбегают во двор: «Там твою электричку сломали».

Ещё при разговоре матери с главной вожатой об условиях здешнего нахождения с 8:00 до 17:00 с понедельника по пятницу – в этой скудной инфраструктуре из аудитории для начальных классов, корридора, школьного двора, столовой с трёхразовым питанием без ужина, моментально закатывается истерика. Мало ей и остальным учебного года, так ещё и лето чтоб было «при нём»?! Дома-поверх того не отменяется час внекласного чтения, а в выходные огород? Особым моментом быть передаче матерью пятистарублёвой купюры (Ценовая политика: Москва 2002) за месяц всего этого в руки вожатому, и истерический возглас: «Нахрена ты ещё деньги за это платишь?!» Это будет совсем немного как раз за те несерьёзные условия, а вся сущность ближайшего будущего верно почувствуется заранее, стоя и слушая тот разговор, бесполезно скуля всем кому можно, но никакие эмоции и уговоры конечно же не помогут…

Правила просты и изложены вожатыми на первой же линейке: вторым табу после первого «не повредить ничто/никого» будет «не перелезть за невысоко ограждённую территорию школы» – моментальное исключение без разговоров и денежных возвратов (возможно угроза/преувеличение для внушения страха). На такое пойти конечно в голову не придёт, но невозможно будет и находиться там дальше по всем причинам.

На второй понедельник помочившись внутрь ножки найденной в кустах табуретки, а затем вылив всё на асфальт ради прикола перед соседом по месту заточения, сдавшим проходившей мимо младшей вожатой случайно увидевшей странную мокроту́ на земле, в опустевшей к концу дня аудитории один на один с двумя другими старшими состоится беседа о моей сущности и перспективе в жизни глазами взрослых. Главная из них – директор школы, принявшая деньги матери и видящая остальное нормальное, но страдающее поведение, выдаёт правду: «Всё-таки тебе здесь реально плохо». Подтвердив это, в последующем самовольном монологе о себе, за рассказ о проблемах с учёбой, не пожалеет, а окрестит будущим дворником. Написав от руки просьбу явиться родителям в ближайшее время, на следующий же день из-за совпавшего выходного матери, спустя переговоры, посторонившие виновника их за дверь кабинета на улицу, через считанные минуты более желаемому проведению бесценного времени – летних каникул снова продолжиться, а на случайный «десерт» прямо оттуда с той же матерью состояться поездке на метро до «Тверской» туда и обратно в ранее упомянутый банк по её делам. По дороге назад в автобусе, на мой радостный свободе вопрос «чем я плохой?» она ответит что ей просто не нравится отсутствие у меня друзей. Дома же реакция на свершившееся событие бесспорно примет несколько другой характер, а спустя время городское телевидение расскажет как в этом и другом лагерях (при стенах школ) здо́рово и интересно, никто не притягивает окончание этого времени, у всех одно утешение – впереди ещё одна смена…

Школьные и дворовые хулиганы и гопари – большое и ужасное препятствие везде: на переменах и в туалете, во дворе, по дороге домой. Мысленно кажется они пытаются разрушить не только твоё тело, но и всю твою жизнь. Все твои действия, и конечно всё сделанное тобой. Некоторые из них уже курят, а некоторые стоят на учёте в детской комнате милиции. Двоих известных в районе и в школе даже учителя-защитники (не противники) моего «внеучебного» поведения пытались привлечь к уголовной ответственности ещё до их знакомства со мной и загона одним из них в туалет с объявлением условий принести к следующему разу 28 булок или 4 шоколадки, чего естественно не сделается (10 лет, 5-й класс школы (4-й год обучения)). Таких юных бандитов и менее агрессивных сорвиголов на глазах детства и юности будет везде достаточно.

Среди всех одноклассников и одноклассниц обоих школ, знавших домашний номер телефона и звонивших чтобы приколоться, лишь один сочтётся реальным хулиганом после поджёга на уроке кабинета географии и заставления его классной руководительницы по тому же номеру молить о прощении за телефонное хулиганство поверх ответа перед школой за порчу её имущества. После она же свяжется с моим отцом, посчитав меня много лучшим в школе в сравнении с подобными, и в пределах разумного удалённым от уровня желаемых отличников.

Отец хоть и сотрудник «защиты», но потакает моральное и физическое преступление в адрес неумеющего дать нормальный отпор, и допускающего своим же поведением такое к себе отношение, мать также не понимает в чём дело: «Ну вот почему ни к кому не пристают, а к тебе все лезут? Значит ты повод какой-то даёшь, позволяешь чтоб над тобой издевались», но никто из них так и не предпримет ничего дельного чтобы выяснить причину происходящего и устранить какой-либо грамотной мотивацией: за очередное недоразумение суётся книга с заставлением прочесть сегодня от сих до сих и под пересказ… Идеей фанатеющего историей отца найти друзей будет удивить на перемене парой вручённых им старых монет кого-нибудь из ребят. Но стоило это сделать, как сами они давным давно знали эти блестяшки не хуже него и меня-наученного, не породив на этом ожидаемого результата.

Ещё с четырёхлетнего возраста если не раньше, никто иной как бабушка, не меньше и больше провожавшая и забиравшая из детского сада, узревает постоянное уединение от коллектива из-за ненахождения с ним общего языка. Её просьба к родителям: «Андрей, Ларис, сводите его к психологу, почему он всё время один? Почему рисует одни линии?» особо не слышится, а состоявшиеся всё же походы к нему-бесплатному и пару раз не туда куда надо – к психотерапевту венчаются чем и ожидались водившей матерью: не больше пустой траты времени. Вернувшись домой ответится: «Он здоров. Сама ты больная».

Коллектив сверстников просто враг, если не игнориующее и не взаимно игнорируемое живое пустое место. Он собирается на перемене и о чём-то разговаривает; он каждый своими «кусками» (компаниями) тусует на улице, играет в футбол, подтягивается на турниках, обсуждает просмотренные новые фильмы. С ним живётся вплотную и круглый год даже после всех лагерей – пересекаясь в своём и гостевом дворах. Его поведение кажется слегка навеяным западной культурой – «втираемой» СМИ на тот момент. Его разговор и действия бывают просты и понятны, но повторить такое и за это влиться к нему не выходит. Его жизнь за пределами сада, школы, работы и учёбы остаётся надуманной предрассудочной загадкой. Его увлечения и перспективы неясны и далеки. Разговор с ним длится недолго, оставляет отпечаток недаразумений. Большинство, включая «элитный слой», с первой же связавшей с ним ситуации отшивает сразу – за непонимание и неподобие себе. И сколько не пытается вслушаться в его общение, понять и продолжить беседу, а после общаться дальше и быть во всём с ним – ничто не выходит.

«Я мог быть интересен своими интересами, общением и внутренним миром лишь первые минуты. Недостатками выходили беспрестанные рассказы о себе и жалобы на свои трудности, громкая монотонная «загрузочная» речь и эмоционально-волевая неустойчивость – выход из себя, крики, истерика и неадекватное дикое поведение-реакция на малейше нетак – например на проезд мимо своей остановки, где-то задержку-трату времени, падение предмета и порчу одежды, ввязку в проблему по дикой голупости – оттого целую боль в голове о том что сегодняшний обычный-замечательный день этого совсем не предвещал. Для кучи – не такая походка и прочие телодвижения, лишние действия, всегда попытка договорить свою мысль, видя и игнорируя её полную уже неактуальность в общей/диалоговой беседе, дабы услышать по ней ответ». Энди Купер.

За попытки навязать себя и своё, неуважение и непонятие интересов других, в ответ могла следовать ненависть призёрами такого поведения. Отсутствие этикета при сверстниках и за столом в гостях также не остаются безнаказанностью.

«Андрей, ты не обратил внимание – чё-то (родственники по отцу – его братья и их семьи) нас больше не приглашают к себе? Раньше мы к ним часто ходили и они к нам, везде с нами были, ездили куда-то на шашлыки, рыбалки, в походы. Сами вон собираются, ходят, а про нас забыли»

–«А небось этот там чё-нибудь пи***нул, вот и не ходят…». (Истиной причине быть в конфликтах между взрослыми).

Ещё одним классическим нареканием будет: «А о чём с тобой можно разговаривать? Книжек мы не читаем, фильмы мы не смотрим. 13 лет бл**ь. Тебе уже 13! (10, 12, 14). А мы всё «коробочки клеим», да на метро катаемся». Позже будет 15-18, 23 года; «Друзей на**й нет, подруг бл**ь нет, от тя все шарахаются. Кому ты нужен-то такой? Ты людям неинтересен! Где бы ты не был, сначала все думают: ну может прикалывается, ладно. Присматриваются. Видят бл**ь уже что нет – это так и есть. Потом начинают чморить. И будут чморить постоянно, везде и всегда!»

Светящиеся на глазах молодёжные премьеры, всемилюбимые боевики, детективы и прочее кино любого жанра, в целом не понимаются и не вызывают интерес. История с литературой как уже говорилось – аналогичная тьма. Справиться удаётся лишь с са́мой незначимой, посильной информацией.

По воскресеньям сутра до обеда ходится с бабушкой и дедом на рынок, по магазинам. Здесь родители не против, ведь периодически сами туда же берут с собой, не оставляют дома на целый день – это плетётся с рождения. С него же, от той же бабушки не прекращается просьба: «Андрей, Ларис, сводите его в театр, в музей, на выставку. Ну что же он всё время с нами-то по рынкам и магазинам ходит? Надо чтоб он развивался, а здесь он что получит?»

Мать же и отец редко и с трудом выходят в центр скопления всея Родины – столицу, куда проходит и приходит метро: раз за детство на Красную площадь и в Кремль, второй – в московский зоопарк где как и везде не понравится, особенно подстраиваться под них, и выделяется лучшее из того – покинутая подземная туда дорога, желание и радость долгого обратного по ней возвращения домой; цирк/представление – раз-два в год в Новогодние праздники; пара тройка походов в музеи, а позже (уже под конец раннего детства) регулярно на Измайловский вернисаж. Отдыхая в Анапе, обчешутся с ними все щели исторических гордостей курорта. Но действие их направлено в свою пользу в первую очередь, не поняв почему это не интересно мне, а лишь вежливо и не очень попросив не портить настроение, и почему эти поездки и походы так долго ждались только из-за метро/поезда дальнего следования туда и обратно, тоже не поймётся. Больши́м плюсом в них станут лишь угощения мороженым, чебуреком, шашлыком и газировкой, заметней делающиеся ближе к подростковости, а пока только изредка, не всегда, и не сильно улучшая обстановку. Это единственное в чём поход с ними будет лучше походов с бабушкой, материально не способной тратиться на такое. Но скоро походам с ней же неожиданно измениться и проявлять другие-много высшие положительные качества и без этой отличительной мелочи…

11 лет, начало 2001, зимние каникулы. В последний их день, уже привыкнув ездить на метро раз в год по обещанию до «Войковской» и реже до «Тверской», неожиданно будет получено сверх желаемого, не поверив в это.

Незанятая работой бабушка, таскавшая как и мать с отцом по ближним рынкам и магазинам, на этот раз поведёт к остановке «Больница» 268-го автобуса, едущего в Москву до станции метро «Планерная». Тогда это был второй автобус после 817-го ((бывшего 517-го), идущего на МКАД с Ленинградского шоссе), соединяющий Химки с этой линией подземки. Ходил редко, ждался долго.

И спросил я тогда: «А чего мы так долго ждём? Куда поедем вообще?»

–«Первую звезду ждём».

Приехав на Планерную, мы походили по тому рынку и купили всё что она хотела, дальше без моего ожидания зашли в метро, прошли через манящие это сделать пятиугольные турникеты, доехали до «Беговой» просто так, и пересели в обратный поезд – время уже не позволяло, скоро обед со всеми вместе.

«Ну ты доволен?»

–«Ещё как»

–«Только дома ни слова!»

Знавшего езду по этой линии с матерью не дальше «Тушинской» в то же Нахабино (Павловскую слободу) считанные разы в жизни, и ещё реже до центральных её станций, резко окатит волна удивления. Это был подарок от другого члена семьи, аналогично не поощрявшего его смысл. А содержимое-то какое: другие поезда с чёрной сплошной (а не белой с «узорами» на дверях) горизонтальной подоконной полоской, более тёмные (из-за другого освещения) изнутри – не привычные (как на большинстве других линий). Оформление здешних станций говорит о лёгкой понятности, порядошности и величии своей эпохи: почти однообразное, почти все – сороконожки разной отделки, немногие-остальные – всех остальных типов, всё облеплено материалом скромным, но ярко, указанные составы здесь пишутся как никакие другие. Семидесятые годы СССР отражены во всей красе. И всё это параллельный аналог северному радиусу Замоскворецкой линии – более доступному (на тот момент) к Химкам, чаще посещаемому и изначально более понравившемуся за вечно совершенную довоенную красоту (начиная от «Сокола» в центр), а главное – за большее удобство: популярные и почти ещё современные в те годы «Номерные» очень быстро увозят от трёх «сороконожек» («Речной вокзал» – «Войковская») с атмосферой недалёкого от них речного порта в исторический центр большого города уже со следующей станции «Сокол». Всего один тоннель (между ней и Войковской) разделяет линию на «красивое» и «простое» метро.

Вопрос оставался один, с раннего детства до поздней подростковости: как заполучить или самому сделать уменьшенные копии этих шикарных на вид составов, рельс, платформ и токонесущих опор? Таких же длинных, детализированных до полумиллитетровой точности, масштабированных 1:87? Из конструктора собрать не удаётся – деталей попросту не хватает. Бумага тонкая: что не делается – гнётся и деформируется. Хорошие (относительно) вещи получатся нескоро – классу к восьмому (13 лет), в маленьком количестве. На большее даже при изначальной к нему жажде не находится много времени, да и терпение с ходом работы быстро иссякает. Купленные и выброшенные детские железные дороги имели и имеют всего лишь паровоз и один-два «ненаших» довоенного стиля вагона. Длинного же поезда, да не одного, хотелось ещё до начала фанатизма.

Что ещё будет подобно и параллельно тому? В морозный солнечный зимний день ходя по рынкам и магазинам, обращается внимание на знаменитые советские весы «Тюмень» зелёного и синиего (основных, привычных) цветов корпусов, но больше – на их красную, чёрную, темнозелёную или темносинюю стрелку: сплошную или с красной головкой на фоне белого циферблата. Ну чем это всё не цвета кузова метропоезда, или токоприёмника электрички то красных то чёрных оттенков, иногда с красными или оранжевыми кончиками полозов?

И наконец, собираются с бабушкой и сдаются литровые стеклянные бутылки в точку их сбора и обмена на деньги недалеко от дома, получая рубль за штуку (Ценовая политика: Москва 2000). Отец и мать снова неравнодушно реагируют видя за этим делом, особенно во дворе при сверстниках, наблюдая отличие от них: «Я не пойму, тебе чё жить не на что? Ты понимаешь что ты нас этим позоришь? Что ты как бомж-то себя ведёшь?» «Бизнес» же их (сверстников) наглядно показывается из окна балкона: «Вон видишь твои (по возрасту) пацаны машины моют? Вот это я понимаю зарабатывание денег. А не бутылочки бл**ь ходить собирать». Спустя немного времени, со слов того же представившего эту картину отца, один из них неудачно помоет авто крутого дяди, продав после этого чтоб расплатиться двухкомнатную квартиру и часть имущества. Спустя три года и закрытие того «пункта награды», те же бутылки будут биться в лесу и везде для поиска и извлечения из них шариков-дозаторов, из которых сделается неплохое украшение поставленное на подсветку, но пока и об этом разбитии тоже не будет положительного мнения…

Всё это останется приходящим и уходящим перед ни от чего независимыми объектами постоянного заострения внимания. Подземка и её родитель железная дорога одинаково неизменные всегда, в разное время привлекут и порадуют собой по-разному, натолкнут руки и голову, а значит целую часть жизни на изменение её хода.

13 лет, 2002 год. Сентябрь 8-го класса школы (7-го года учёбы). Ни на юбилей Москвы ни на обычный День Рождения столицы (как и ни на одно 9 мая) в центр её никто не поедет, не повезёт с собой и не призна́ет этот праздник. Боятся толп, не считают это нужным, и не слышат меня-желающего блеснуть перед другими жителями своего города в этом плане. Преодолев с больши́м боем первые резко объёмные и сложные домашние задания по алгебре в первые же дни учёбы, со второй недели по воскресеньям начинаются регулярные поездки с бабушкой на Тушинский рынок. Первая из таких была ещё весной, несколько раз промелькнула летом. Это место ещё выделяется и завлекает значительно дешёвыми продуктами, конкурирующими в цене с более отдалёнными от центра областя́ми. Дома всеми остальными-работающими и не думающими о ценах, «лишь бы покататься на метро» полагается главной причиной хождения туда. В начале двухтысячных на месте скоро будущих торговых центров и цивильных крытых павильонов ещё располагаются рынки и палатки. Одну и туже на свежесть и качество зелень, фрукты, овощи и мясо ещё можно купить в соседней лавке гораздо дешевле чем в этой. В некоторых палатках особенно дёшево – туда выстроена и отстаивается десятиметровая очередь. По дороге назад в завершении всего, спустившись обратно на станцию «Тушинская», домой – в сторону «Планерной» сразу не поедется, а сначала прокатится чем дальше тем лучше: до «Полежаевской», «Беговой» (в сторону центра), ато и до «Улицы 1905 года», с запахом купленной свежей зелени из мешков с продуктами. Эти темноватые на освещение салоны с ещё деревянными рамами окон, мягкие сиденья в сочетании с этим наружным оформлением кузова, и именно эти станции за окном, так продолжают чем-то этот покинутый рынок, его добрых людей и купленные в нём свежести; подобают ему в плане «советской колхозности» отделочных материалов и дизайна (именно эта модель вагонов (а не «Номерные» – на соседней линии) – до поголовной их модернизации с начала и до конца двухтысячных), но много сложнее этого рынка и его палаток (на конструкцию), удобней, больше размером, способны двигаться, да очень быстро, и привезти в такие бо́льшие и разные просторы мира подземного своего владения (и мира наземного), о которых эти рынки и эти их люди даже не думают…

Страшной бедой и неисправимостью остаётся одно и тоже: рассказывать окружающим свои интересы и пристрастия, непонимание ответных интересов и пристрастий их слушающего, и от того часто назревающая в нём (слушающем) ненависть к такому собеседнику, строящаяся на его реакции сначала ко внешнему странному поведению её в нём пробуждающего, дальше ко внутреннему: содержанию общения, общему низшему качеству исходящей энергетики. Отвечается тем чем считается нужным по ситуации, поведению и характеру это делающего. Ответ не понимается, ничто не даёт собой, рожает лишь нового врага в давшем его. Всё продолжается делаться по своему.

«Тебя все чморят!»

–«Да, но вот когда весной на меня напал один из «семейства» Веселовых (местных хулиганов, нападавших и на других), соседка (уставшая от их выходок) выбежала из подъезда, кинула в него большой железной палкой – он тут же сбежал назад». От тех защищал весь район, от подобных вредителей в школе хорошо защищали учителя, классный руководитель и завуч, один раз работница вестибюльного киоска, уставшая от стуков по её стенке из загнанного угла с криком выйти и помочь. Но все эти люди также не пытались выяснить тому причину, и запросто могли напасть тем же образом, но морально, а не физически, за неподобие уже их желаниям: несправление и недостойное выполнение своих предметов дома и на занятиях. Добавив рассказ о заступлениях директора, ответится: «Да жить-то не соседкам и ни директору».

Сдача даётся инстинктом самозащиты, пару из сотни раз выведет на победу, навсегда отогнав обидчика: интуитивно предчувствуя разумность и целесообразность её в ситуации, во многих из них не зная самой главной, бесстрашной, элементарной и самой надёжной самообороны – недопуска этой драки своим поведением и общением с возможным её инициатором или в его присутствии, характерной такому же «лоховатому» и замкнутому в себе физически и умственно не развитому однокласснику, ниразу никем в отличии от Данной истории не тронутому, не получившему по морде ни от одного самого конченного отъявленного школьного и дворового раздолбая, наконец недогоняя возможность решить этот наезд словами, отведением самому́ в сторонку этого нападающего с вежливой и умной к нему просьбой отвалить раз и навсегда, по мирному без кулаков не вызвавшей бы у него желание дальше своё продолжать…

Первая (и последняя) классный руководитель (после начальной школы) обратив на всё внимание, скажет всем собравшимся на одном из всемилюбимых (кроме меня) добровольных после уроков сидений и занятий внеклассной жизнью в её классе, втайне от меня: «Ну вот такой вот он у нас (с этим надо мириться)», о чём спустя три года расскажет сама после уже моей некой провинности, добавив: «но вот то что сейчас уже ты делаешь, извини…» Она же, в те моменты знакомства – первого за мной и за всеми наблюдения, помимо заступлений-совместных поисков обидчиков по всем школьным этажам, в одной из ситуаций, ещё не до конца понимая чем я не такой, скажет: «Значит ты так ведёшь себя что тебя не грех обидеть…»

Часто (рассуждая по себе, и надеясь что также и здесь будут как-то и когда-то друзья в последующих коллективах) используется: «Вот будешь ты бл**ь в компании серъёзных мужиков и вот так себя поведёшь (ляпнешь/сделаешь чё-нибудь)… Знаешь они этого не терпят. Это тебе бл**ь не с мамой и не с бабушкой…»; Методы отучения от метро и поездов просто ниочём: «Помнишь мы ехали из Анапы? Что тебе умные люди сказали? Метро вообще надо избегать. Даже пятнадцать минут в метро сказываются на нервной системе. Это уже психологи установили. А уж сорок минут или час – это вообще! Да от каждой такой поездки человек определённо меняется, это вредно для организма. Это замкнутое пространство!» Или ещё вариант: «Я тебе говорю как от этого избавиться: берёшь листочек бумаги, ручку и пишешь на нём: «Метро» на**й, «Поезда», «Видеогры» бл**ь, «Тупорылые занятия». Затем рвёшь его на мелкие кусочки и кидаешь в мусорное ведро. И всё бл**ь. Психологи советуют. Помогает!»

«У меня на работе кто ни спросит чем у тя сын занимается, я отвечаю: Да дома в основном, никуда не ходит, не гуляет особо, уроки делает»

–«Оооо, ну тогда он у тебя наверное отличник просто, умный да?

–«Да какой на**й умный, троечник да двоечник бл**ь»

–«Да ладно, как это так…?»

А уж когда мы говорили про остальных детей, и я проговорился что мой сын на метро катается, да мне бл**ь сразу сказали: «Он что у тебя вообше ненормальный?» Мне стыдно стало, я покраснел, я начал вывёртываться:

–«Да не, мы просто поехали по делам в Москву, а там надо было подождать, и мы от нечего делать проехали на новую станцию «Парк Победы…»

Любящая прочесть мораль бабушка, это тоже положительно не ценит. 9 лет, 3-й класс школы. «Ты зациклился. Как идём со школы с Серёжей вместе, ты начинаешь: «Серёж, тебе нравится метро «с чёрной полосой»? Тебе нравится метро «с белой полосой»? Ну так же нельзя! Лучше бы ты рассказал: я вот сегодня до школы прочитал книжку – и на природе попутешествовал и на море поплавал, побывал и там и там, в роли персонажа какого-то побыл, переживал за него, за других героев». А после жалобы на очередной наезд Веселовых (весна, лето 2002, 12 лет), мать говорила: «Ты им небось подходишь и про метро рассказываешь?»

–«Ты издеваешься что-ль? Я к ним вообще даже близко не подхожу. Они сами первые набегают. Я даже прохожих прошу вместе пройтись вдоль их двора когда они там сидят, а ещё защитившие от них соседки мне сами сказали где точно их никогда не бывает и лучше обходить»

–«Да не прятаться надо бл**ь, и не искать где обойти. А надо быть мужиком и находить общий язык с коллективом!»

Время идёт. Меняются взгляды на жизнь. Отец, мать и сверстники продолжают действовать казалось сплочённо, хоть и не зная друг друга. Особо ужасно осознавать осквернение не только себя, но и своих дел, а значит существования. Пристрастия и стремления к своим желаниям только увеличиваются вовлекая третьих лиц. Метрополитен и железная дорога в 2001-2003 годах (11-14 лет) воспринимаются средством «эвакуации» ото всего плохого: любых врагов, гнева отца, заставлений чтения, занятия не идущими успешно-вызывающими отвращение техническими и гуманитарными предметами, другой сочтённой ненужной-вбирающей силы и время работой.

7 января 2000 года (10 лет). Поездка до «Тверской» на Пушкинскую площадь вместе с ним и матерью, фактически по их желанию. Сделав фото на фоне местной Новогодней ёлки, пройдясь мимо билетов на представления, а дома посмотрев всем вместе пару фильмов, про час внеклассного чтения никем и не вспомнится. А после, предстоящая с мамой поездка в Нахабино с завтра по субботу, а отцу выход на работу на сутки, отложит «наседание» с английским на потом вроде воскресенья – последнего дня каникул, где за совместным знакомством с принесёнными оттуда подаренными дендивскими картриджами, всё снова забудется и задобрится. И разве здесь можно позволить себе не назвать «силой спасения» или доро́гой из «мира зла» в «мир добра» эти два мощных, ведущих туда и оттуда транспорта?

Каждый из их подземных и наземных железнодорожных составов бомбоубужищем укрывает в себя, спасает никаким ударом непроломимым кузовом, и в нём же увозит много быстрее их (всех врагов) ног в безграничные дали от узких и опасных клочков ими наполненной земли. А внушительные размеры, детализация и техническая часть сильно противопостоят огороду, на который почти каждый день в летние каникулы с 1999 (отмены лагеря) по 2003 (до продажи земли) водит бабушка.

Рыбалка, катер, шашлыки и палатки раз в кои веки с отцом и по его линии родственниками на той же природе несравнимо лучше, но крайне редки и коротки ввиду отсутствий у них возможностей на больше и чаще: хозблок и пахучий сарай для справления нужды, влажность, крапива, жара, скукота, нормально присесть-прилечь негде, замкнутые шесть соток почти весь день, увы берут верх перед более лучшим загородным времяпровождением. Родной же городской комфорт владеет всеми противоположностями какими можно: кривой и покошенный небольшой огородный дом, а тут большое и ровное, отапливоемое и охлажлаемое здание вокзала или городского жилого дома. У сарая/хозблока всего четыре стены, пол, потолок и так мало внутренностей, может быть сделан одним человеком, всё непрочное, ломкое, поросшее паутиной. А многоэтажное жилое или офисно-деловое/производственное здание? Тех же стен видимо-невидимо: одна над другой, а между ними кучи потолков, и всё это из более прочного материала, сделано множеством людей, за больший срок. А сколько всего внутри, гораздо больше пространства вширь и ввысь, светло, ровно, сухо и комфортно, в жару прохладно, зимой тепло. Разве сможет один простой деревенский Ваня соорудить из природного материала в лесу или в поле такую постройку, и сделать-повторить рядом с ней и под ней такое чудо как Московского типа подземку с эскалатором и наружным входом? Если только в сказках. Но есть одно общее: и то и другое находится под одним солнцем, вокруг одной растительности и внутри одного грунта. Это всё – обязательно чья-то земля, а значит и туда и туда ступят одни и те же органы власти, и там и там совершат одинаковые физические и моральные действия. Ни в той сложной большой цивилизации ни в этой отдалённой и кажется ни от чего независимой природе и простоте, спрятаться от них одинаково невозможно. В этих местах быть, их оценивать, рассуждать как о них так и обо всём что за их пределами-совершенно не подобными пределам этим, совершать в них поступки по отношению к ним и друг к другу одним и тем же людям: с одними характером, статусом и отношением ко всему. Наконец, эти цивильные и больши́е строения – часто будущее ме́ста этих бедных худых из брусьев построек, снесённых по решению этой самой власти. Но лишь распадётся она или что-то натворит-неподелит, как этот крупный источник света, тепла, шума, пользы и притяжения масс народа станет такой же бесполезной развалиной, лишится всего того, и снова окружи́тся загородной природой, не будет лучше того сарайного домика если не хуже, не претендуя на большее… Все мы знаем о призраках и явлениях в за́мках, постройках на месте бывшего кладбища, и даже таких кораблях и поездах вокруг мест их когда-то или кого-то от них гибели. А теперь представьте что в зоне современного строения, стенку в стенку построенного на месте бывшего деревянного дома, произошло смещение настоящего времени в прошлое, и теперь его часть – технически передовая, выполняющая обслуживающую роль (например наземный вход в метро или стена с продаваемым товаром или рекламой в торговом центре), призрачно-ненадолго превратилась в стену из брусьев…

В маленьком деревянном домике что в лесу (а-ля избушке на курьих ножках), страшен серый волк и медведь: они запросто могут окружить его, пролезть через окно, проломить слабую дверь и стену потому что он маленький, из кусков дерева, окошко на высоте метра от земли, кругом лес. Внутри него криво и сыро. Пусть они попробуют это сделать в большом и высотном домике серии П-44 или КОПЭ – где всё прямо и сухо, исправно работает отопление, подаётся электричество, газ, новая хорошая пров одка и изоляция, двери толстые под сильным замком, всё под контролем множества человеческой силы… В домике-вагончике ЭР2Т, 81-714/717 и 61-820 (в представлении – изначальный внешний и внутренний их виды) что на колёсах, длинных

рельсах, под множеством столбов с проводами (а-ля избушке на бегущих «куриных ножках»), серый волк, медведь и даже маньяк в том же окружающем всё это лесу не страшен, убежать от них всех подальше – как нечего делать, просто одно удовольствие: всё потому что он (домик-пассажирский вагончик в составе поезда) большой, из более прочных и разных продвинутых материалов, внутри тоже прямо и сухо, тепло в мороз/холод в жару, светло и удобно, просторно и пусто, всё это на месте такого же леса: теперь вырубленного и застроенного вот такими «избушками», да быстро передвигающимися. Соответственно рассуждая о том что раньше на этом месте была чаща-болото, не забывается воображение о той же стычке его прошлого с настоящим, а может и будущим: тот же горящий светом и быстро движущийся вагон вдруг останавливается, проваливается в резко образовавшееся снова то самое нынче осушённое болото, или резко протыкается бывшими на нынешнем месте его жизни и движения деревьями и растительностью, тонет в сугробе снегов бывших-возможно будущих этого места зим. Представляете что будет с неготовыми к тому едущими в нём людьми, или наоборот как офигенно свезёт испытавшему превращение места его заблуждения в беспробудной глухомани наедине с суровой природой и бегства от дикого животного в кусок стопроцентной цивилизации?

Заросшая травой навозная коробка из необработанных деревянных досок никогда никуда не поедет и легко развалится от природных условий. А тут подвижной состав: под ним не трава высокая и непроходимая, а ровная земля, гравий, и бесконечно длинные стальные рельсы: больши́е, надёжные, с бесчётными бетонными шпалами на одинаковых друг от друга расстояниях, и ещё большее количество гаек и винтов, скрепляющих всю эту железную «почву», созданную для быстрого по ней движения. Электричка и поезд дальнего следования – это более огромная коробка на колёсах, сложных тяговых механизмах, и состоящая из также более прочного и улучшенного материала, ДСП-пластиком отделанная изнутри. Всё это с двух сторон окружено необъятным количеством непохожих друг на друга бетонных и металлических столбов и поперечин с консолями, держащими провода и изоляторы: не досок с ветками от деревьев, поставленных вокруг сарая что не поедет под ними потому что не сможет этого сделать, и даже не загородных деревянных опор ЛЭП с тремя проводами. Это намного серьёзнее, сложнее и главное – соответственно красивей! Навозная же коробка, деревянная хата и сарай ранним утром не повезут тебя на работу в город или куда-нибудь отдыхать в любую точку мира – потому что построить их много легче описанного транспорта, и денег и сил в них вложено меньше, банально площади. А электричка, поезд дальнего следования, электровоз, метропоезд и любая ж/д техника, рядом с теми же огородами, деревнями или подальше от них, сделанные на далёком отсюда заводе, и теперь находящиеся в движении по своей инфраструктуре на той же травяной земле и из немного подобных, намекающих на эту дачную жизнь «загородных» материалов (как это кажется, но на самом деле из более лучших) поедет да ещё и быстро, успешно соеденит свежий воздух, леса и эти огороды с большой и развитой городской средой. Мало того, их крутизна перед этим застоем-отстоем ещё и совершенствуется, пока то так и остаётся таким же… Нет слов бесконечно расписывать эти баснословные расхождения, имеющие что-то общее. И то и другое освещено одной погодой, и даже может находиться совсем рядом – меньше чем в ста метрах друг от друга; правда то, что и то и другое приносит каждое свою пользу. Торопясь на поезд дальнего следования, особенно под вечер когда темнеет, войдя наконец и сев в вагон его, глядя на освещённый интерьер, ощущая отопление в холод, только и думается что в сарай таких же площади и внутренних стен, но из брёвен, без света и тепла, прикованный к земле, спешить незачем: он не отправится никуда ни в указанное время ни даже позже, а этот «сарай» отправится (да как быстро если «скорый»). А отправившись, не забывается общее между ними – одна чернота, снег и дождь за окном. Это же сравнение характерно и для сараев из заброшенных-тех самых когда-то живших вот так же вагонов: ещё вчера в них торопились люди, горел свет, и они двигались вокруге бурного и яркого подземелья, его ритма и шума, или наземной инфраструктуры. Сегодня они вот такие остановлены навсегда, в них ничто не горит и не греет, они заросли в траве и никуда не сдвинутся… Рассуждая о будущей взрослой-«против массовых обычаев» строящейся жизни, пока эти массы на все выходные и на праздники поедут на такую вот дачу-к маме домой и к этим кривым сараям из города в область по всем пробкам на автобусах и машинах, я буду ездить как ни странно в другую сторону – тоже в деревню и тоже к сараям… Но только в бывшую, и находиться в сараях прямых, более просторных и быстро куда хочешь везущих, и… ко многому другому-более лучшему! Вырытые узкие канавы на огородах пересекаются друг с другом, заходят за пределы шести соток: в них ползают пиявки и слизни, как и в сырых влажных проходах в парниках между грядками. Всё это отвратно и криво. Зайдя в парник поработать, становится омерзительно. Под землю уходит полваленка. Уж не говорю про запах и тесноту. А уж если нечаянно провалиться ногой в эту канаву – наступает моральный конец. Пострадавшая обувь моментально и необратимо наполняется еле отмываемой коричневой жижей и живностью.

А теперь сравните метро вырытое в том же Красногорском районе в километрах лесов и дорог отсюда – от этой канавы: прямо и сухо; ровно, симметрично и комфортно, огромных размеров в сравнении; глубже, длинней, просторней, вечный свет внутри. Эти парники и домики (на формы) попрямее и пахнущие получше – лишь только входы в канавы побольше, а в них… Вместо медленных пахучих и опасных пиявок – огромные, быстрые, приятно пахнущие и безопасные полупустые поезда с очуменным запахом всей той среды, идущие туда и обратно, параллельно друг другу. Такое разное освещение каждого куска этого большого созданного целого мира, его сложные системы, материалы, архитектурная красота. Эти «канавы» разных форм также пересекают одна другую, и заходят за пределы своего «огорода» – столицы. А запах-то какой, ммммм. Креазот, вентиляция, прохладный воздух в одну с обычными-не имеющими то канавами жару. Под землёй… Разве не здорово? Метро из множества линий, станций и входы в него, воображены в себя входом-выходом возле тех же сараев (или собственно интегрированными в них), летних дачных домов, отдалённых за километры от цивилизации посёлков – как действующих так и заброшенных/полузаброшенных, но метро это в них действующее, скоростными тоннелями и несколькими промежуточными станциями как и наземный транспорт связывающее то с землёй Большой, выход из него здесь не в окружении шума городского, а в объятии поселковой-заброшенной тишины…; отдыхая на берегу моря на шезлонге, этот же вход-выход воображён в пяти метрах сзади в форме входа в пещеру, но там внутри всё как в метро Московском: глубокий эскалаторный наклон, двухпутно, низкий интервал между восьмивагонными поездами, только пусто-припусто, малолюдно. Шезлонг же твой и соседний – его ещё/уже отголоски как память о тех его двух путях (туда и обратно): этот вид транспорта, по факту закончившийся где-то очень далеко отсюда, как будто бы имеет здесь свою конечную остановку, и привёз тебя сюда – прямо к берегу моря (по факту-в реальности такое позволяет себе участок его «родителя» – Черноморская железная дорога). На диком морозе, сильном ветре, под ливнем пробивая щитом землю, борясь с плывуном и собирая из блоков конструкцию будущей станции и перехода на другую, скоро здесь будет свет вместо тьмы, высокая скорость и активная жизнь вместо обычной толщи земли, тепло вместо холода!

Здесь же всего шесть соток, одноэтажный маленький запущенный дом, пахучие парники и кривой косой сарай для хождения «по потребности». Коробка навоза, поросшая крапивой, да ненужный бетонный покошенный столик. Эта площадь – тоже один из подарков Советского Союза, сделал все эти будущие немощности рукодельный дед и помогавший ему его сын – отец. Дальше развивать дело никто не захотел. Всё это еле продастся летом 2003, отстояв бешеные очереди в зданиях Красногорского района за двумя-тремя конечными бумажками, перелопатив ради того 20-30 документов, потратив кучу времени, не рискнув и зажав деньги нанять на то третье лицо.

Несмотря на всё, последний год во время несильной жары наконец взять лопату, тяпку, и растить самые удобные грядки, будет неплохо вплоть до удовольствия. Разного (по цвету) тона и формы рыхлённая почва ассоциируется с разного тона тоннелями из окон разно освещающих их метропоездов на разных линиях при знакомстве с ними тем же летом с той же бабушкой между днями хождения на огород (об этом позже), эти мелкие или крупные её (от рыхления) куски – с тонкими или толстыми проводами в них соответственно. И конечно всё это будет много легче, чем прийдя на «Большую землю», в большой цивильный и комфортный дом, вместо кажись занятия подобным по уровню сложности, растить хорошие знания и оценки по всем предметам, – хотя именно такой и более сложный здешний труд соответствует такому дому и условиям, ведь без него не быть ему таким, и цивилизации вокруг него построенной. Можно думать что эти девять месяцев разлуки-учёбы («зимы») на этой «земле» – просто временное расстояние между двумя походами на тот же огород/природу/берег моря (в поездках в отпуск), такое же как и привычный один вечер-ночь до завтра, только длиннее, богаче и ярче на воспоминания. Хорошо учиться – это выполнять уже непосильную (посложнее) прихоть – «умственный труд», и этим пытаться сделать снова довольными (из недовольных) тех же людей, что довольно смотрят на от тебя же другой – «благородный летний физический труд» (много легче), внутри души кажись не понимают ту разницу в сложности, а один из них делает его совместно. Тоже можно сказать и о трудовой летней практике в школе в первые дни июня с теми же учителями – хвалящими тебя последние несколько дней за отличную и усердную уборку, но совсем недавно целых девять месяцев осквернявшими тебя же за отвратительное исполнение другого и к сожалению основного труда – учёбы. И увы, эта суровость нормальна в их глазах как и в глазах всего мира: хорошо полоть грядки, вскапывать и поливать землю – по его «закону» есть вообще отдых в выходные не только школьников, но и взрослых. Первых вообще не оставляют в городе на каникулы/выходные, вторые-не оставляющие подписаны на него добровольно по всем причинам: от проживания там родных до просто свежего воздуха вне города. Данный «отдых» – слишком низкоквалифицированная работа перед основной работой/учёбой, ещё и деньги-налог за себя отбирает, а не приносит. Его результаты «чистота» и «урожай» практически неощутимы на фоне сложности достижений остальных результатов.

«Можно я сяду за компьютер? Я сегодня столько грядок прополол и полил, столько всего там помог…?»

– «А ты книжку сегодня читал?» (по отцовому порядку – час (позже два) внеклассного чтения несмотря ни на какую причину кроме целодневной загруженности школьными заданиями в учебный день).

За тунеядство, неуплату налогов и коммунальных услуг, став жертвой махинации, из этой самой «Большой земли» вот к таким огородам и развалинам легко выселяют людей. Вернуться назад сложно.

Купаясь летом 2001 (11 – 12 лет) в ешё не очень грязном Химкинском водоканале за километр от Химкинского ж/д моста, хорошо видны проходящие по нему ж/д составы и стоящая электрофикация. Большинство из них зелёные-цвета водяных животных: крокодилов и лягушек. После уговорится купить резиновую лягушку-пищалку в ближайшем магазине за похожестью формой на настоящую, а цветом на поезда. Пару раз покрутившими у виска отцом и матерью игрушка купится, напомнит водное лето, а отдыхая в Анапе, порадует бирюзово-зелёная подводная трубка с жирной двухсторонней лимонно-жёлтой полоской, рассекающей её вдоль пополам. Ясно да что напомнит? Уж не говоря о поездке туда и обратно этим транспортом очень долго, видя за окном столько технической красоты, и проезжая над водой такими же мостами? И разве можно зарядившись морем позитива от моря воды и увиденного над ней, не прийти домой и своими руками не повторить это (увиденное) дома, и/или не загрузить своими мыслями и эмоциями отдыхающих с нами на том канале родственников и двоюродных братьев с сестрой?