Читать книгу Дневники Энди Уорхола - Энди Уорхол - Страница 4

Понедельник, 10 января 1977 года

Фреду нужно было пойти на встречу в офис нашего юриста Боба Монтгомери, это насчет договора о прокате фильма «Плохой» через компанию «Нью Уорлд». Сам Роджер Корман[107] фильма не видел, однако Фред говорит, что это неважно, потому что фильмы для проката выбирает вовсе не он, а другой парень, его зовут Боб Рейми[108]. Они попытаются по-разному провести премьерные кинопоказы в разных местах страны, чтобы понять, что лучше всего работает, прежде чем делать премьеру в Нью-Йорке.

Позвонила Бьянка, пригласила на ужин, который Режин давала у себя в ресторане[109] в честь Флоранс Грэнда[110], потом параллельную трубку взяли мои Кэтрин и Виктор, чтобы сказать, что они тоже туда хотят пойти, но Бьянка предложила им появиться лишь к концу, на кофе.

До этого мне звонила Андреа Портаго, она тоже попросила взять ее с собой на ужин, но я сказал ей, что пригласили не меня лично, поэтому я не могу взять это на себя, так что лучше ей позвонить Бьянке, и она ей позвонила-таки – Бьянка же была в полном восторге, потому что она уже положила глаз на Тони, брата Андреа, с которым Андреа и собиралась прийти в гости. В общем, Андреа с братом заехали за мной. И мы отправились в «Режин».

На Бьянке был платье от Хальстона – без бретелек. За многими столиками сидели латиноамериканцы. Ужинать еще не начинали, и пока все еще только разговаривали, стоя около бара, вошли Кэтрин и Виктор – это они так появились «на кофе». Когда начался ужин, их посадили за отдельный маленький столик, а когда Виктор, указав на мой стол, попросил, чтобы принесли такое же блюдо, ему ответили: «За это вам придется заплатить», и Виктор сказал, что хорошо, мол, так и быть. Еда была ужасная. И Режин вообще-то невежливо отнеслась к Виктору и Кэтрин. Там была Диана фон Фюрстенберг[111]. Она на днях звонила мне, предложила быть ее кавалером, когда телевизионщики из «Си-Би-Эс» приедут снимать ее в следующий четверг: она решила, что мы с ней – интересная пара, ну, для телевидения; я же сказал, что меня уже не будет в городе (хотя на самом деле я уеду только в пятницу) и что пусть лучше она вместе со съемочной группой приедет ко мне во вторник вечером на ужин. Но потом Режин пригласила меня на ужин, и тоже на четверг, а ДФФ [Диана фон Фюрстенберг] стояла рядом и услышала, как я говорю ей, что да, мол, приду (на русский Новый год), и тогда она заявила: это что еще такое, да как я посмел ей соврать… В общем, я попался, как дитя, и тогда я просто сказал ей, что ошибся.

Виктор оделял всех липовыми попперсами. Режин сказала, что они пахнут немытыми ногами, а я заметил ей, что их поэтому-то и называют еще Locker Room («раздевалка»), и ей это очень понравилось. Бьянка вскоре принялась глупо хихикать, к тому же она порядком завелась уже от одного попперса, так что они с Тони Портаго стали вроде как целоваться-обниматься, но потом она сфокусировалась, поняла все же, что нельзя ей все это проделывать на людях – но все-таки она такая красивая, когда хихикает, и она обожает попперсы. Ко мне подошли какие-то мои поклонники, и я дал автографы. Виктор, Кэтрин и я уехали уже около половины третьего ночи, и шофер Портаго развез нас по домам.

Потом в четыре утра позвонил Том Кашин[112], ему был нужен Джед, потому что Джей порезал руку, у него шла кровь, и Джед отправился к ним, чтобы отвезти брата в больницу. А потом Джей еще звонил из больницы, и вся эта драма продолжалась до девяти утра.

Вторник, 11 января 1977 года

В шесть вечера все еще были в офисе, ожидая, когда надо будет отправляться на открытие моей выставки в галерее Кастелли[113], потом мы поехали туда, и сначала там никого не было, мы шатались вокруг устроенного там бара и пили шампанское – а потом навалилась невероятная куча народа. Были выставлены большой «Серп и молот»[114] и восемь маленьких. Там были Дэвид Уитни, Филип Джонсон, Дэвид Уайт. Приехала Полетт Годдар[115], она сказала, что хочет, чтобы я для нее сделал брошку с молотом и серпом. Там был Виктор, который устроил перформанс: резал на части какую-то рубашку. Бьянка появилась в платье с витрины Хальстона, том самом, на котором Виктор оставил отпечатки своих ступней. А на Кэтрин был красный костюм, который Виктор также усеял отпечатками своих ступней. Приехали Тони Портаго и его мать Кэрролл Портаго. Как выяснилось, Полетт и Кэрролл – давние подруги. Бьянке понадобились попперсы, но их ни у кого не оказалось. Хальстон пришел с небольшой картиной, которую для меня написала Элизабет Тейлор, потому что сама она не приехала – а он только что навещал ее. И когда я думаю об этом, меня охватывает настоящее разочарование: ведь как было бы хорошо, если бы Лиз Тейлор побывала на вернисаже. Вот тогда он стал бы настоящим событием, верно?

У Бьянки и Тони Портаго такой вид, будто они всерьез влюблены друг в друга. Это все началось на рождественских праздниках. Сын Си-Зи, Александр Гест, тоже был на вернисаже. А еще – Джорджио Сант-Анджело[116], Сильвия Майлз[117], Рони Блэкли, Франческо Скавулло[118] и Шон Бернс, Ирвинг Блум и Чарли Каулс. Шампанское было – «Моэт Шандон». Появился корреспондент «Сохо ньюс» Майкл Голдстайн, он вел себя ужасно. Я дал Джеду деньги, чтобы он угостил пришедших ужином после вернисажа (200 долларов), а мне обязательно нужно было попасть к Джону Ричардсону[119].

Когда я пришел к Джону Ричардсону, то разочаровался: там было одно старичье. Мэрион Джавитс[120], Франсуаза и Оскар де ла Рента, Марелла Аньелли, Бейб Пейли – о, она, как мне кажется, когда-то была настоящей красавицей. Бейб и Марелла пели мне дифирамбы – они уже побывали на выставке в субботу. Я сидел рядом с Мэрион Джавитс. Она сказала мне, до чего же она обрадовалась тому, что на прошлой неделе Руперт Мердок купил журнал «Нью-Йорк» у Клэя Фелкера. Ведь именно Фелкер год назад разоблачил ее контакты с Ираном.

Кэтрин и Виктор пришли после ужина, на кофе. Виктор снова сшил разрезанные части своей рубашки.

Мать и отец Нимы Айшэм [Фарманфармайян] были на вернисаже, и я не мог поверить своим глазам: даже они вернулись со свадьбы дочери на Гаити, притом в прошедший уикенд, а Боба все еще нет как нет!

Среда, 12 января 1977 года

Когда я приехал в дом номер 860, большая съемочная группа из телекомпании «Си-Би-Эс» снимала Джейми Уайета – как ему позирует Арнольд Шварценеггер – для их нового телешоу под названием «Кто есть кто». Потом мы с Джейми и Арнольдом поехали на ланч в «Илейн»[121] в честь фильма Арнольда «Качай железо» (5 долларов). Остановились около «Ритц-Тауэрс», там пришлось подождать, минут пять, пока Полетт Годдар спустится вниз. Она надела все свои драгоценности и выглядела нелепо. Она сказала: «Вот если б ты только действовал умело, они бы все были твоими» – и это она мне сказала! Боже, как вспомню, сколько часов мы с Бобом убили, записывая наши разговоры с ней, пытаясь вытащить из нее истинную историю ее жизни – для книги, которую хотел издать мистер Джованович… То есть вот если бы я был голливудской звездой и если бы моими мужьями были Чарли Чаплин, и Бёрджесс Мередит[122], и Эрих Мария Ремарк, я бы уж, наверное, был в состоянии припомнить пару-тройку историй…

В ресторане «Илейн» уже была Дельфина Ратацци. Она теперь работает в издательстве «Викинг», корректором у Джеки О. Еще там был Виктор, и Полетт прямо у нас на глазах влюбилась в него, потому что вычислила, сколько же моделей одежды от Хальстона она сможет заполучить благодаря ему. Появился Пэт Пэттерсон[123], он сел за наш столик, а еще там была Шарлотта Кертис[124] из «Нью-Йорк таймс».

Потом довез Джейми до магазина художественных товаров (5 долларов). В офисе сегодня все сходили с ума, и Винсент совершенно озверел. Позвонила Бьянка, сказала, что устраивает вечером ужин в честь дня рождения Джоэля Лебона, который работает у Пьера Берже[125]. Драг-квин Потасса появилась в офисе в самодельном платье «фэнтазийной модели», черном с золотом, и Джейми пришел в такой восторг, что тут же взялся писать ее портрет в этом платье, но так, чтобы был заметен ее член. Он будет работать над своими картинами у нас в доме 860 около двух месяцев. А потом Виктор попросил Потассу позировать в обнаженном виде. Ненна Эберштадт уже начала работать у нас, она печатала на машинке какое-то интервью. Пришли Джон и Кимико Пауэрс, они принесли много всяких художеств, чтобы я их им подписал. Появился Алекс Хинричи [см. «Введение»], принес несколько ацетатных трафаретов.

Я работал до семи вечера, потом пошел к Биллу Копли[126] – подписать мою картину, которую тот купил. Он как раз только что приготовил ужин для своей маленькой дочурки Теодоры. Прекрасный ужин: хотдоги, кетчуп, кока-кола и ванильное мороженое.

Довез Фреда до дома Ли Радзивилл (2,75 доллара). Сам поехал дальше, на вечеринку в честь Джоэля. На Бьянке опять было то же платье, что в предыдущий раз, – и так странно видеть женщин, которые по-настоящему любят наряжаться, в том же платье, что и накануне.

Пятница, 14 января 1977 года Нью-Йорк – Лондон

Прилетели в Лондон, не ожидая, что нас кто-то будет встречать, но нас ждала леди Энн Лэмтон[127] с шофером, и мы были взаправду очень рады ее видеть. У нее ведь перелом шеи, она все еще в шейном протезе. Остановились в отеле «Ритц» (5 долларов на чай носильщику). Энн позвонила своей сестре Роуз и Оливеру Маскеру, и мы решили встретиться с ними в ресторане «Мортон». Заказал апельсиновый сок и шампанское, а еще сэндвич с бифштексом – он был ужасно невкусный (55 долларов). Мы с Джедом уехали оттуда к себе в отель, думая, что Энн останется с Фредом в его номере, но она не осталась – у него слишком узкая постель. Я ощутил зуд и обнаружил у себя вошь. Стал искать еще.

Суббота, 15 января 1977 года – Лондон – Кувейт

Встал в семь утра, чтобы попасть на рейс в Кувейт. Устал. Собрал вещи, принял душ. Поискал еще вшей. Отослал счет за гостиницу в галерею «Мейор» (в гостинице дал 10 долларов на чай). Заехал за Джеймсом Мейором на его квартиру. Он купил нам билеты во второй класс, и я было разозлился не на шутку, но оказалось, что один билет в первый класс еще остался, и я его взял. Летели рейсом кувейтской авиакомпании. Летели через Франкфурт-на-Майне, там село немало пассажиров. Читал «Потребителей» Джойс Хабер, это очень скучно: про мужа, который оказался гомосексуалистом. Сама Джойс замужем за Дагом Крамером, он продюсер[128]. В самолете летел какой-то шейх, он вместе со своими телохранителями сидел в переднем отсеке, даже перед первым классом. Я принял таблетку. Заснул. Проснулся, когда самолет уже шел на посадку. Приземлились мы в одиннадцать вечера. В аэропорту нас встречали какие-то местные. Среди них была девица по имени Надя, из Совета по делам культуры, – она и организовала мою выставку. Они нас угостили каким-то странным кофе, прямо в аэропорту.

Воскресенье, 16 января 1977 года – Кувейт

Встал в половине десятого. На завтрак тосты с чаем (чаевые 2 доллара, стирка 1 доллар). Позвонил Джеймс, сказал, что встречаемся внизу в полдень. Нас повезли куда-то, где все было, как на свалке, но здесь ведь все так выглядит, и только по прошествии нескольких дней мы сообразили, что место это было шикарное. На улице тепло, мимо отеля ехало множество автомобилей – большие «роллс-ройсы», большие американские автомобили. Нам предоставили два автомобиля, но мы пользовались только одним. Поехали назад в гостиницу, чтобы попытаться купить «А-200» – это средство от вшей. Купил приключения Ника Картера (4 доллара). В четыре нужно было снова встречаться с Надей и Джеймсом. Ходили на местный базар – «сук», чтобы проникнуться местным колоритом. Все женщины в черном, они закрывают свои лица, огромная рыночная площадь, базар. Сильно похолодало. Купил костюм в подарок Виктору (шляпа 4 доллара, костюм 26 долларов). Некоторое время искал что-нибудь антикварное, но такого в Кувейте не оказалось – лишь несколько старых горшков, сделанных пару лет назад. Мы были единственными иностранцами на всем рынке.

Поехали в галерею к Наде. Нас опять угостили этим странным, очень сладким кофе, который здесь без конца предлагают, можно с ума сойти от этого. Мы не знали, что, оказывается, если не покачать своей пустой чашкой, ее будут снова и снова наполнять.

Купил еще пять экземпляров местной газеты – «Кувейт таймс» (1 доллар). Каллиграфия прекрасна, поп-графики нет. Заходил в разные аптеки, все пытался купить «А-200». Заказал ужин намного заранее (чаевые 2 доллара). Те, с кем мы вместе ужинали, прислали за нами серебряный лимузин «кадиллак». Приехали в дом Кутайбы аль-Ганина, это молодой богатый человек, типа Питера Брента. Его дом на берегу залива, уже несколько за городом. Земля здесь очень дорогая. Из-за того, что он сюда переехал, это место стало фешенебельным. Жители Кувейта не предлагают выпить спиртное, или пиво, или что-то еще, это запрещено законом, и только у богатых есть немного виски, например, «Джек Дэниэлс» или что-то вроде этого. Читал Ника Картера. Очень здорово – секс и девушки.

Понедельник, 17 января 1977 года – Кувейт

Был в Национальном музее, он создан недавно, ему всего лишь двадцать пять лет. Там что-то около восьми комнат, и в одной было три монеты – во всем помещении. По-моему, есть еще одна комната, где Александр оставил несколько горшков. Александр Македонский – три глиняных горшка и четыре монеты. В одной из комнат одежда прошлых лет. Снова чай и кофе – с директором музея. Я просто сидел там – делать ведь было нечего. На машине поехал на встречу с генеральным секретарем Совета по делам искусств, там опять – чай-кофе да разные церемонии. На стене грязные отпечатки рук, как будто тут кого-то убили, и это было произведение искусства или что-то вроде того. Одни мужчины, и все стоят.

Все спрашивают одно и то же: «Где вы остановились?», «Как долго вы уже в Кувейте?», «Сколько еще пробудете?», «Когда уезжаете?» и «Когда снова приедете?»

Съездил на машине на встречу с богатым коллекционером по имени Фахд аль-Даббус. Он пухлый, круглолицый, симпатичный. У него на стенах висело немало картин, было несколько работ Дали, одна довольно большая. Много друзей-мужчин, большинство в европейских костюмах, также некоторые жены. А еще там подавали выпивку – это только у богатых, помнишь? На столе большая скатерть, но ее нельзя и сравнить с большими иранскими скатертями.

Мужчины все на вид толстые, хотя из-за костюмов это не слишком понятно. Но сам хозяин был пухлый. Он купил принты с Мэрилин и из серии «Цветы». На руке у него были женские часики, украшенные бриллиантами, с голубым циферблатом. Еда в Кувейте жирная – жирное жаркое. Купил мыло от вшей (6 долларов). В восемь вечера за нами заехал мистер Бейтер, он – культур-атташе посольства США в Кувейте, и нас повезли на встречу с американским послом Моранди, который устроил ужин в нашу честь. Его жена из Сиэтла, она говорила без умолку и этим совершенно довела нас. Оба демократы. Ужин нам подали в десять вечера. Уехали мы оттуда в полночь, скука. Помылся с мылом против вшей, но оно не помогло. Заснул прямо в ванне. В кровати заснуть не мог. Снова стал читать книгу Рут Клигман: она всячески доводила Джексона Поллока, когда они ехали в машине, тут-то он и врезался в столб. Дал почитать это Фреду.

Вторник, 18 января 1977 года – Кувейт

Ночь прошла беспокойно, встал я в девять утра (чаевые 1 доллар, стирка 2 доллара). Позвонил Джеймс Мейор, нужно было срочно выходить: а мы постоянно опаздываем, потому что здесь такая скучища, что мы никуда и не торопимся. Посетили мастерскую кувейтских художников. В каждом помещении там было выставлено по три художника. На этот раз предлагали чай или апельсиновую газировку. Я подходил к каждому из стендов, это надо было обязательно сделать. Один из художников писал картины в стиле Пикассо-Шагала. Ни у кого не было своего собственного стиля. Они усаживаются на пол и пишут красками, сидя на коврах и подушках, все это похоже на то, как в шестидесятые годы хиппи продавали какие-то вещи, сидя прямо на тротуаре. Здание, где мы побывали, было единственным в Кувейте строением с хорошим дизайном, потому что это была копия здания Фонда Форда. Мне показали все здание. Мой гид сказал, что оно очень кувейтское по духу.

В 16.30 за мной заехали, чтобы отвезти на открытие моей выставки в здании Совета по делам искусств. Там нам надо было встретиться с государственным министром. Звали его, кажется, Ахмад аль-Адвани – у меня записано это имя. Правда, возможно, это имя кого-то еще. Я послал ему заранее экземпляр своей книги «Философия» [см. «Введение»], и он сказал, что прочел ее и что там есть умные мысли, он был стар и очарователен. Перед входом на выставку повесили красную ленту, мне пришлось нести золотые ножницы на красной подушке – чтобы ими перерезать эту самую ленту. Было много журналистов и телевизионщиков.

Среда, 19 января 1977 года – Кувейт

Поехал на выставку, где устроили званое чаепитие, так что снова пришлось пить чай, а потом нас пригласил к себе британский посол. Там была его дочка, ей семнадцать лет, она рисовала карикатуры про «голубых». Она очень славная и смешная. С точно таким же, как у отца, подбородком – то есть вообще без подбородка. Было немало англичан, которые многие годы живут и работают в Кувейте. Мы ушли оттуда. Грандиозный ливень с ветром. За мной заехала Надя, а я поссорился с Фредом – из-за того, что не хотел ехать в Германию. Он сказал, что мне обязательно нужно туда поехать, потому что «там ты угасающая звезда». Я рассвирепел от одного того, каким голосом он это произнес…

Ужин в доме Нади. Приглашенных шестьдесят человек. Лучшая вечеринка за всю поездку. У Нади восемь или десять братьев, еще мать и сестры, и мужчины все танцуют вместе, друг с другом, похоже на твист. Еда была очень вкусной. Потом мужчины начали танцевать с Фредом. Кто-то дал ему 40 долларов – за то, как здорово он танцует. Мне пришлось пробыть там, пока не ушел последний гость – в половине третьего ночи. Джеймсу понравился чей-то бурнус, и ему тут же его подарили. Джед начал восторгаться чьим-то кольцом в носу – и ему тут же его подарили. А я не знал, что здесь такой обычай, поэтому мне ничего не подарили.

Четверг, 20 января 1977 года – Кувейт – Рим

Летели рейсом «Алиталии». Пять с половиной часов. Читал римскую газету «Дейли американ». Прошла инаугурация Картера. В самолете отвратительные пьянчуги. Аэропорт пустой, все дезорганизовано. Пока были там, случайно столкнулись с Мариной Чиконья[129] и Флориндой Болкан[130], которые прилетели из Санкт-Морица (такси до «Гранд-отеля» 20 долларов). Номер наш не был готов, поэтому мы пошли на ланч в ресторане. Пока сидели там, случайно встретились с Хельмутом Ньютоном и художником-визажистом Патриком. И еще пришла Суни Аньелли[131].

Мне дали номер, в котором останавливался Ман Рэй, он ведь недавно умер – причем буквально накануне этого у него в Риме открылась грандиозная выставка. Фред сказал, чтобы я забыл его слова о том, что я в Германии – угасающая звезда, он передумал и теперь говорит, что мне туда ехать не нужно.

Воскресенье, 23 января 1977 года – Париж

Проснулся в десять утра. Я остановился в квартире Фреда. Договорился с Питером Бирдом[132], что мы с ним встретимся за ланчем. Пошел по магазинам и наткнулся на Мика Джаггера.

Съездили на показ мод у Скьяпарелли (такси 3 доллара). Нас посадили там на хорошие места, проявили особое внимание. Показ был ужасным, все строилось вокруг «Трех граций» Боттичелли. Один из нарядов стоил два миллиона долларов или около того, и больше всего мне понравились вооруженные охранники вокруг этой модели.

Понедельник, 24 января 1977 года – Париж

После пяти часов пополудни в квартире проходной двор – все без конца приходили и уходили. Мик, который провел вторую половину дня с Питером Бирдом и Фрэнсисом Бэконом, явился в дымину пьяный и тут же уснул на моей кровати. В одиннадцать вечера мы попытались разбудить его, но он спал мертвым сном. Поехали в «Клаб Сет»[133] (120 долларов) – с Питером, Моной Кристиансен и Джедом (такси 2 доллара туда и 2 обратно).

Суббота, 29 января 1977 года – Нью-Йорк – Нэшвилл

Кэтрин первая сошла по самолетному трапу, ей вручили букет, а следом и всем остальным. Нас встречали около восьми девушек-«чирлидерш», они были в голубых костюмах с большой буквой W, и эти девушки с помпонами исполняли здравицы в честь Уорхола и Уайета.

Остановился я у парня по имени Мартин и его жены Пегги, они из клана, который владеет компанией «Джек Дэниэлс».

В «Гранд-Ол-Опри»[134] я сразу направился за кулисы, зашел в гримерку. Там репетировал Марти Роббинс[135].

Воскресенье, 30 января 1977 года – Нэшвилл

Открытие выставки портретов в музее (портреты мои и Джейми) было назначено на шесть вечера. Организатор поездки устроил нам с Кэтрин экскурсию по центру изящных искусств в Чиквуде. Мы попытались купить хотя бы хотдоги – очень уж были голодные, но он так подгонял нас, что не дал этого сделать. Там есть старинная лестница, которую перевезли из Англии. Наверху был автомат с попкорном, и мы с Кэтрин поднялись туда, чтобы купить его, мы ели и болтали о том о сем, а потом заметили, что по всей лестнице стоят люди, и поняли: они встали там потому, что решили, будто нужно занять очередь, чтобы меня поприветствовать, – они видели меня на самом верху. Мы наполнили несколько пакетов попкорном и попытались выбраться оттуда, но потом кто-то попросил поделиться попкорном, я отдал один пакет, а потом полтора часа раздавал автографы. Потом наконец подали ужин. На выставку явилось немного местных, был еще Дон Джонсон, этот красавчик, которого мы знали по фильму «Волшебный сад Стенли Свитхарта»[136], он приятель Фила Уолдена[137].

Сюзи Франкфурт[138] приехала в Нэшвилл, чтобы повыпендриваться. Она заранее написала все благодарственные письма, еще даже не приехав сюда, и так ловко со всем справилась, что попала, в компании со мной, на обложки журналов – вместо Кэтрин, которая вовремя не сделала нужный шаг.

Понедельник, 31 января 1977 года – Нэшвилл – Нью-Йорк

Винсент узнал, что на прошлой неделе на Лонг-Айленде умерла приемная мать Джо Даллесандро [см. «Введение»]. А всего за две недели до этого умер его брат, Бобби, и Джо все еще был в Америке – не успел вернуться в Европу. Я работал до половины восьмого вечера. Поехал в клуб «Режин». Там был Уоррен Битти[139], он на вид несколько постарел и пополнел. Еще был Джек Николсон, и он на вид тоже несколько постарел и пополнел. Были Анжелика Хьюстон[140] и манекенщица Аполлония[141]. Мне сейчас Аполлония нравится, она в самом деле очень славная. Была и Катрин Денёв, в честь которой устроили эту вечеринку. Уоррен ухаживал за Иман[142], чернокожей манекенщицей. Там были Барбара Аллен и ее ухажер Филипп Ниархос, еще Джеймс Брейди[143] и этот парень из «Уименс уэр дейли» (Women’s Wear Daily) по имени Коуди[144]. Этот слишком много позволял себе около стола Барбары и Филиппа, но Филипп старался быть обаятельным, а Коуди был с очень красивой девушкой (хотя я вообще не в силах представить себе, кáк такое могло получиться), и они рано ушли. Барбара Аллен подошла ко мне, чтобы сказать, что Коуди без конца повторял: «Как же мне здесь все не нравится! Терпеть не могу Джека Николсона, терпеть не могу Уоррена Битти, терпеть не могу Энди Уорхола, терпеть не могу Диану Вриланд, но больше всего я ненавижу Джеймса Брейди!» Ах, да, и еще – еда. Она ему тоже совсем не понравилась. Филипп пил крепкие напитки и делался все более милым. Барбара, похоже, хочет за него замуж, и еще, по-моему, она хочет иметь от него детей. Рут Клигман позвонила мне во второй половине дня, еще до вечеринки, и я ей сказал, что вечером встречусь с Джеком Николсоном и тогда поговорю с ним, не сыграет ли он главную роль в фильме о Джексоне Поллоке. Она спросила меня: может, я возьму ее с собой – познакомиться с Джеком, но я сказал: нет, не возьму. [Смеется.] Я бы вообще никуда не взял ее с собой, после того как я прочитал ее книгу. Ведь это она убила Поллока: довела его до умопомрачения. На вечеринке была одна пятнадцатилетняя девушка, которую Филипп знал еще по Санкт-Морицу, она пришла с отцом, и когда она стала разговаривать с Филиппом, Барбара занервничала: ведь если поставить их рядом, сразу видно, что такие как Барбара и Аполлония уже пожили свое – они выглядят старыми, а эта пятнадцатилетняя девушка вся исполнена очарования, она так молода и похожа на маленькую девочку, как будто никто ее еще не попользовал… Джек подошел к моему столику, и я сказал, что пришлю ему книгу Рут Клигман, а он ответил, что она ему уже звонила.

Вторник, 1 февраля 1977 года

Джо Даллесандро зашел к нам в дом 860 во время ланча. Я спросил его, как же на самом деле умер его брат Бобби, и тут он наконец сменил формулировку: раньше всем говорил про «несчастный случай», а теперь наконец рассказал, что же произошло в действительности. Бобби повесился. Джо весь ланч молчал. Этой ночью я наконец-то лег спать рано. Сейчас главная новость – резкое похолодание. И нехватка бензина, которую всячески муссируют.

Среда, 2 февраля 1977 года

Мы с Ронни поссорились. Он расстроился, когда я сказал, что не хотел, чтобы он резал и натягивал «Серпы и молоты» так же, как он это делал, пока меня не было, а он возразил, что – как же так – он, получается, всю работу проделал зря? Я его спросил, а что бы он делал, если бы не занимался этой работой? Ну и какая разница, что его работа не пригодилась? Я ему сказал, что никогда не знаю, чего хочу, пока не увижу то, чего не хочу, и тут он заметил: ну, это другое дело, если я «отталкиваюсь от такой позиции», тогда его усилия не напрасны, его просто обидело бы, если бы оказалось, будто он делал все это совершенно зря. Работал в офисе почти до половины восьмого вечера. Поговорил с П. Х. про «ПОПизм», она мне рассказала, как накануне взяла интервью у Йонаса Мекаса[145] и Кенни Джей Лейна. Йонас был молодцом, а вот Кенни подкачал. Подвез Кэтрин до ее дома (такси 3 доллара). Приехал к себе, немного поработал, а потом, в одиннадцать вечера, мы с Кэтрин поехали в «Режин», чтобы взять интервью у Майкла Джексона из группы The Jackson 5. Он сейчас сильно вырос, но голос у него действительно очень высокий. С ним пришел какой-то здоровенный парень, может быть, телохранитель, и еще девушка из мюзикла «Виз»[146]. В целом, ситуация была весьма странной, потому что ни Кэтрин, ни я ничего не знали о Майкле Джексоне, ну совсем ничего, а он ничего не знал обо мне – он думал, что я поэт или что-то в таком духе. Та к что он задавал мне вопросы, которые ни один из знающих меня и не подумал бы задавать: например, женат ли я, есть ли у меня дети, жива ли моя мать… [Смеется.] Ну, я ответил ему: «Она в доме престарелых» [см. «Введение»].

Мы стали упрашивать Майкла станцевать для нас, и поначалу он не хотел, но в результате он и эта девушка из мюзикла «Виз» поднялись из-за стола и исполнили для нас один танец.

Четверг, 3 февраля 1977 года – Нью-Йорк – Денвер

Утром в аэропорту я случайно встретил Джин Смит, она летела тем же рейсом. С ней был ее сын, он довольно крупный, неуклюжий. Она спросила меня про Джейми Уайета. В Денвере нас встретила блондинка за рулем «роллс-ройса», в форменной фуражке шофера, и она показала нам весь город. Потом отвезла нас в отель «Браун палас», у этой старой гостиницы есть новая пристройка, но я решил взять номер в старом здании. Вестибюль в гостинице выглядел лучше, чем сам номер, хотя обслужили нас очень быстро, здесь много дополнительных услуг – например, шапочки для душа, новый телевизор и мыло. В номере была корзина с фруктами. Я позвонил своему племяннику, патеру Полу, и сказал, что хотел бы встретиться с ним завтра на открытии моей выставки. В 6.30 вечера за нами заехали, чтобы отвезти на предварительный просмотр выставки, который устроили для местных меценатов. Фред там напился. Он разозлился на какую-то упрямую девяностолетнюю даму, сказал ей, что он вообще-то здесь ради денег, душечка, и хотя я попытался заткнуть ему рот, но он до того возненавидел там все и вся, что решил: в следующий раз, когда мне надо будет приезжать на открытие своих выставок, он будет ставить условие, чтобы их устроители были обязаны что-нибудь купить. Все женщины там были слишком безобразны, чтобы написать хоть чей-нибудь портрет.

Пятница, 4 февраля 1977 года – Денвер

Погода чудесная, температура 16–20 градусов по Цельсию, небо голубое. Постарался как можно больше пройти пешком. Дошел до музея в два часа дня, там нужно было дать интервью для прессы. Какие же они скучные… Открытие назначено на семь, но мы решили, что придем в восемь. Для нас снова заказали «роллс-ройс». В половину восьмого пришел патер Пол и моя племянница Эва. Я заказал коктейли с двойной порцией спиртного, патер Пол немного захмелел, и они захотели поехать вместе со мной, так что сели в «роллс-ройс», полный всяких девиц. Патер Пол тут же взялся обращать их в веру. В музее толпы народа. Ужин был кошмарный, я продавал рубашки с логотипом Interview, экземпляры «Философии» и плакаты. Кто-то всучил мне какие-то любовные стишки.

В 10 часов впустили наконец тех, кто купил билет за десять долларов, это были все фрики Денвера, много парней-красавчиков и эксцентричных девиц.

Воскресенье, 6 февраля 1977 года – Карбондейл, штат Колорадо – Денвер

Поехал с Джоном и Кимико Пауэрсами посмотреть участок в сорок акров, который я купил неподалеку от Аспена. Мы встретили там, на моем участке, каких-то девиц, которые катались на лошадях. Они сказали, что здесь самые красивые места, какие они когда-либо видели.

Успел на самолет до Денвера. Летели всего сорок минут. Поселился в отеле «Стоуфер», около аэропорта.

В три часа ночи услышал, как кто-то дергает ручку двери в мой номер, – это были сопляки из соседней комнаты, которые все еще тусовались у своего телевизора. Страшно…

Понедельник, 7 февраля 1977 года – Денвер – Нью-Йорк

Проснулся в невероятную рань, на рассвете, поехал в аэропорт. Какой-то парень мыл окна самолета, когда я шел по трапу, и он был из тех, кто способен этак небрежно поднять глаза и бросить: «Привет, Энди!» – он именно так и сделал, и это было здорово. Позже он подошел к нам, когда мы были уже в самолете, и попросил автограф для своего школьного учителя. Та к с и из аэропорта (20 долларов). Завез багаж к себе домой, а потом и Фреда (звонил из аэропорта Винсенту – 0,10 доллара). Послал Ронни за продуктами (10,80 доллара). Отправился в наш офис в доме 860 (такси 4 доллара). Там был Джейми Уайет, я поговорил с ним (чай 10 долларов). Позвонил Лестер Перски[147], чтобы пригласить меня на званый ужин в честь Джеймса Брейди, он теперь новый редактор журнала «Нью-Йорк».

Там была Джеральдин Штутц[148]. Оказалось, что она участвует в работе того же совета, что и Джейми, то есть Американского совета по делам искусств, а он выделяет деньги на нужды художников. Я думаю, для художников, которым они дают деньги, это отвратительно. Они всегда выбирают тех, кого считают очень «серьезными». На ужине был Уолтер Кронкайт[149].

Лестер захмелел и повел себя совсем смешно: сказал мне, как замечательно, что мы с ним все еще друзья, пусть даже он никогда ничего для меня не делал – и ни за что не сделал бы… И снова затянул свою песню: «Ах, хоть теперь я так богат, но все же по-прежнему несчастен…» Нет, в самом деле: он что, каждый раз ее исполняет, на каждом ужине, каждый вечер? Явно да. Один известный манекенщик из модельного агентства «Зоули» подошел ко мне и присел рядом. У него только что родился ребенок на Аляске. Я познакомился с издателем «Дейли ньюс» Майклом О’Нилом. За все эти годы так и не представился случай с ним познакомиться, и я был в полном восторге от него. Когда я выяснил, что он знает об Interview абсолютно все, он мне в самом деле понравился. Он крупного телосложения, по происхождению ирландец, густая шапка волос на голове, все седые. Я представил ему Кэтрин как «издателя» Interview, просто чтобы они могли поговорить друг с другом, но у нее было странное настроение, и она даже не отвечала толком на его вопросы. Джейми Уайет отправился в «Илейн». Кэтрин сказала, что хочет взять такси и поехать домой. Наверное, она с кем-то назначила свидание, может, и с Джейми. Какой-то парень, англичанин, подошел ко мне из бара, где только что разговаривал с Лестером Перски, и спросил: неужели это правда, что Лестер – тот самый Лестер Перски, тот самый великий продюсер, и мне [смеется] пришлось сказать – да-да, тот самый.

Ларри Фриберг из компании «Метромедиа», который первым предложил, чтобы мы сделали с ними телешоу, а потом сам отказался, когда Боб представил ему наш бюджет, тоже был на этом ужине, но я его не узнал, так что я лишь уставился на него, когда он вошел в комнату. Но это к лучшему: может, он призадумается над тем, как поступил с нами.

Вторник, 8 февраля 1977 года

Во второй половине дня позвонил Лео Лерман[150] и заказал мне для журнала Vogue портрет королевы Елизаветы.

Пятница, 11 февраля 1977 года

Доехал на такси до дома Сюзи Франкфурт, по пути было немало пробок (5 долларов). Сюзи сейчас разрабатывает модели одежды для пожилых женщин, и это странная идея, тем более что эти модели не тех оттенков и подчеркивают не те места в фигуре, но она пытается затеять этот бизнес на Седьмой авеню, а еще она пытается профессионально заняться антиквариатом. В среду она поедет с нами в Калифорнию, ведь не надо забывать, что ее кузен – Нортон Саймон[151].

Среда, 16 февраля 1977 года – Нью-Йорк – Лос-Анджелес

Приехал в солнечную Калифорнию. Отвез Сюзи Франкфурт в отель «Саймон» на бульваре Сансет, в гламурном Беверли-Хиллз. Позвонил в отель «Беверли-Хиллз», но у них не было свободных номеров, так что нам пришлось остановиться в «Беверли-Уилшир». Кэтрин позвонила своему дяде Эрскину – это единокровный брат кого-то из ее родителей, и он немного моложе ее: он сейчас в Лос-Анджелесе. Он целый год путешествовал по свету со своей кузиной Мирандой Гиннесс, а она близнец Сабрины. Я отправился к Аллану Карру[152]. У него прекрасный дом. Но когда мы к нему явились, он сказал, чтобы мы уходили, потому что он как раз в этот вечер давал званый ужин и уже вот-вот должны были прийти гости. Но едва мы завернули за угол, как и Джед и Кэтрин едва не потеряли сознание: увидели, что там сидит сам Фонц[153]. Аллан все же провел нас по дому, он сказал, что построила его Ингрид Бергман, а после нее здесь жила Ким Новак. Он провел нас по всем ванным комнатам и гардеробным, показал, как устроена в спальне кровать, которую можно поднимать и опускать, как кресло в парикмахерской. Тем временем Сюзи разговаривала с Фонцем. Она спросила его, чем он занимается, а он ей сказал: «Я пловец из олимпийской команды», и она ужасно обрадовалась, потому что «никогда прежде не была знакома с таким человеком» – она все спрашивала его, в каком году он принимал участие в Олимпиаде, знаком ли он с Марком Спитцем[154], и всякое такое. В результате Фонц даже разозлился: он не мог поверить, что кто-то в самом деле не имеет ни малейшего представления о том, кто он такой. А она так и не поняла, кто он такой, даже когда я сказал: «Это же Фонц». Фонц разговаривает очень важно, старается выражаться с большой значительностью. Он сказал мне, как сильно я ему импонирую, из-за слов о «15 минутах славы», и еще что-то сказал насчет одной главы из «Философии» – той, где про пустые пространства и тому подобное. Я был так рад его видеть, что даже не смог придумать, что бы ему ответить.

Приехал Дэвид Бегельман с женой[155]. Настала пора нам уходить, потому что званый ужин вот-вот должен был начаться. На тарелках, предназначенных для женщин, были разложены белые орхидеи. Аллан пригласил нас в помещение, где были накрыты столы, показал нам, какие на них блюда, а потом выдворил нас из своего дома. Странно.

Четверг, 17 февраля 1977 года – Лос-Анджелес

Поехал осмотреть галерею «Джемини» с Сиднеем Фельзеном и его партнером[156]. Там мне в голову пришла одна идея. Теперь ведь уже могут печатать изображения в формате десять на десять футов, и я подумаю, как этим можно воспользоваться. Мы закончили на час раньше, чем предполагалось, и решили пройтись по окрестным улицам, ведь там такие чудесные магазины! Кто-то догнал меня на улице, и оказалось, что это Джексон Браун[157]. Он пригласил меня зайти в студию звукозаписи на другой стороне улицы и послушать его новую запись. Он был очарователен.

Бастовали таксисты, так что нам с Кэтрин пришлось самим искать лимузин где-то на улице, нам надо было встретиться с дочерью Тайрона Пауэра, ее зовут Тайрин[158], в пять часов вечера на бульваре Сансет, в китайском ресторане «Империал гарденс» (лимузин 10 долларов). Вернулся в гостиницу ради Фреда, пришлось выдать ему денег (такси 5 долларов). Он отправился на коктейльную вечеринку, которую Пол Джесмин[159] устраивал в честь Дивайн[160], и там он познакомился с Тэбом Хантером[161].

В «Императорских садах» на встрече с Тайрин записал на магнитофон почти двухчасовое интервью. Выпил немного саке, поел (20 долларов, с чаевыми). Она повела нас в дом по соседству, где живет ее бойфренд Норман Сиф[162]. Он до того некрасивый, а она такая красавица, что я ужасно огорчился. Он сказал, что встречал меня много лет назад в «Максе». Тайрин полностью находится под его влиянием. Мы хотели увести ее с собой и поэтому пригласили пойти с нами на ужин, который галерист Даг Кристмас[163] давал в мою честь в китайском ресторане «Мистер Чау». У нее была машина, так что она привезла нас обратно в гостиницу.

Переоделся, потом меня привезли в «Мистер Чау». Там – целая толпа людей. Бьянка Джаггер, Рассел Минс, Полански, Тони Билл[164], Аллан Карр, Пэт Эст. У Рассела Минса[165] подруга – индианка. Были еще Джордж Хэмилтон[166], Марша Вайсман, Нельсон Лайон, который рассказал мне историю, как некий продюсер выпил мочу, которую ему подсунули, но так и не понял этого. Джед пригласил Тэба. Джед чувствовал себя виноватым, потому что мы не дали Тэ б у роль мужа Кэрролл Бейкер в фильме «Плохой» – а он очень хотел получить ее. Питер Лестер из Interview появился с Марией Смит, он без конца извинялся, что опоздал, но никому до этого не было дела. Джеральдин Смит [см. «Введение»] была с Джонни Вайомингом. Перри Кинг, Сюзан Тайррелл, Аллан Карр сидели и болтали с Джорджем Хэмилтоном. Я сидел рядом с Тони Биллом и Бьянкой. Полански был напротив меня. Мы столкнулись с ним еще в вестибюле отеля, он как раз шел на просмотр «Рокки», а теперь он уже вернулся и сказал, что ему очень понравилось.

«Великие люди», то есть Сью Менгерс и Райан О’Нил[167], на ужин не пришли, они сказали Бьянке, что не могут «позволить себе показаться на глаза людям в таких дешевых заведениях, как этот китайский ресторан». Бьянка повела нас в бар «Он зе Рокс», который принадлежит Лу Адлеру. Когда мы туда пришли, там были Ринго Старр и Элис Купер. Не скажу, что они были там единственными знаменитостями, но лишь они были единственными людьми, и они находились в уборной… А в этом баре в уборную отправляются принимать кокаин. Бьянка познакомила меня с Ринго. Элис тоже подошел – поздороваться.

Бьянка вскоре уехала, потому что она остановилась в Малибу, туда вот-вот должен был приехать Мик, а он наутро уезжал, и она хотела поскорее быть дома, чтобы успеть повидаться с ним.

Пятница, 18 февраля 1977 года – Лос-Анджелес

Съездил в галерею «Эйс» в Венис, где проводили пресс-конференцию с моим участием. Утром позвонил в офис в Нью-Йорке, и Ронни сказал, что сегодня в телешоу «Гонг» был «День Энди Уорхола». Вернулся в гостиницу, обнаружил, что очень многие оставили мне сообщения на телефоне. Ужин у Марши Вайсман (такси 4 доллара). Там были Райан О’Нил и Сью Менгерс. Райан прислонился к картине Морриса Луиса и в результате оставил на ней вмятину. Он был мрачен. Вся молодежь из семьи Гиннесс – Кэтрин, Эрскин и Миранда – были со мной, и оказалось, что Миранда, сестра-близнец Сабрины, была нянькой у дочери Райана Татум, а также его секретаршей, когда он снимал фильм «Барри Линдон» в Англии, но Райан терпеть ее не мог, так что и сейчас вдруг взялся вымещать свои чувства на Миранде, и она даже вышла в уборную, чтобы там поплакать всласть. Сабрина на самом деле типичная «группис», фанатка, пусть даже она из семьи Гиннессов.

Сью ужасно выглядела, Райан тоже. Оба ушли рано, поскольку, как мне показалось, оба решили, что здесь «никого» не было. Все эти люди из Голливуда – гнилые. Они играют в свои игры, создавая для себя, по степени важности, группу A, B и C, и это ужасно глупо. Вот почему когда они падают, они падают действительно ужасно. А вот Бьянка, например, она действительно высокого класса, потому что она пойдет куда угодно.

Суббота, 19 февраля 1977 года – Лос-Анджелес

За нами заехали Сюзи Франкфурт и Марша Вайсман. На «роллс-ройсе», так что мы быстро прикатили к больнице «Седарс Синай». Там нас уже ждала целая толпа. Я продал разного на 1 500 долларов – в счет благотворительной акции. Марша брала нахрапом. Тот, кто хотел мой рисунок, должен был заплатить 10 долларов. Если я ставил свою подпись на банке колы, за это платили 5 долларов. Она говорила всем, что после полудня цены поднимутся до ста долларов за плакат, тогда как на самом деле они снижались до шести долларов.

Нас отвезли обратно в гостиницу. В половине второго за мной заехал Даг, и по пути в Венис на открытие моей выставки нас с ним в лимузине снимала киносъемочная группа. До открытия выставки мы пошли осмотреть квартиру Тони Билла, он ведь купил здание напротив галереи «Эйс» – на деньги, которые заработал от фильмов «Таксист», «Афера» или «Шампунь». В самой галерее было очень много людей и очередь ко входу огибала квартал. Мы с Расселом Минсом подписывали его постеры. Были Вива и Пол Моррисси. Пришли кое-какие знакомые со старых времен – из «Кокеттс»[168]. Я до того устал, подписывая постеры весь день, что в пять часов свалил на лимузине. Сюзи пригласила нас на коктейль в Бель-Эр, к своей подруге, манекенщице Шерил Тигс[169] и ее мужу Стэну Дрэготи[170], который работает в рекламном агентстве «Уэллс-Рич-Грин». Фреда укусила здоровенная собака, когда он в поисках туалета открыл не ту дверь, но он никому ничего не сказал, пока у него по ноге не потекла кровь, причем довольно сильно. Но он лишь полил на рану немного спиртного, а потом, в 7.30, мы оттуда уехали.

В вестибюле гостиницы я столкнулся с Энни Лейбовиц и Янном Уэннером[171]. Сьюзен Блонд[172] оставила сообщение: она с Майклом Джексоном в «Он зе Рокс». Янн и Энни как раз приехали оттуда, трансляция «Грэмми» только что завершилась, и все уже упились в хлам. В вестибюле несколько парней попытались меня закадрить.

Воскресенье, 20 февраля 1977 года – Лос-Анджелес

Эстер, пиарщица Дага Кристмаса, вернулась из церкви с автографом Джейн Уайман[173]: она попросила у нее автограф, когда Джейн Уайман стояла на коленях во время молитвы.

Сначала предполагалось, что мы пойдем на ланч с Бьянкой Джаггер, но Венди Старк[174] сказала: а давайте все поедем на ланч к Коко Брауну, и хотя я не хотел, Фред решил, что это прекрасная идея. Первая машина уже отъехала, мы были во второй, у нас был указан дом номер 36912 в Малибу. Когда мы туда добрались, то не смогли найти такой номер, но тут появилась первая машина, в которой был Ричард Вайсман[175], и он пошел постучать в дверь номера 36910, потому что номера 12 вообще не было, и дверь открыла некая «Мэри Хартман» со странными смешными косичками.

Она сказала, что могла бы принять нас и угостить, если мы не можем найти того места, куда нам нужно попасть в гости. Но в другой машине приехал Коко Браун, он был с Венди Старк, и они сказали, что все совсем рядом, просто у Венди указан не тот номер дома.

Мы доехали до нужного дома, и Бьянка была уже там. Она поссорилась с Миком, он еще утром улетел в Нью-Йорк – она обвинила его в том, что у него связь с Линдой Ронстадт[176].

Прошлись по пляжу вместе с Бьянкой мимо дома Ларри Хэгмэна[177], он стоял на пляже в странной униформе, похожей на обмундирование солдата из Иностранного легиона, и делал руками странные движения – по-моему, он съехал с катушек. Когда мы проходили мимо него, накатила волна и залила мои ботинки.

Провел три часа, пытаясь спланировать, куда пойти ужинать. Боб Эллис, бывший муж Дайаны Росс, и Алана Хэмилтон[178] слишком много выпили, Бьянка не хотела быть вместе с Мирандой, потому что она – сестра Сабрины, Джед сказал, что голоден и готов идти есть куда угодно, а Венди хотела, чтобы мы отправились к Максу Палевски[179], потому что, по ее мнению, это было бы хорошо: он так и так собирался позвать нас в гости, чтобы показать свою коллекцию произведений искусства.

В конце концов, когда мы собрались, то пошли в ресторан под названием «Орсини», там итальянская кухня. Фред накричал на Кэтрин, он заявил ей, что она страшно нагрубила ему, причем прямо при всех.

Понедельник, 21 февраля 1977 года – Лос-Анджелес – Сан-Франциско

Встал, упаковал вещи (такси в аэропорт 20 долларов, чаевые носильщику 4 доллара, журналы 8 долларов).

Рейс 433 компании «Юнайтед» прибыл в Сан-Франциско в 13.05. В аэропорту нас встретил с шампанским и лимузином Марк из галереи, в которой открывалась моя выставка. Он довез нас до отеля «Марк Хопкинс», а ланч устроил в баре «Топовзе Марк» на самом верху отеля.

Потом мы прошли в его галерею, это всего в трех кварталах от гостиницы, но идти надо было вниз по крутому, очень крутому спуску. Помещение очень большое, оно в том же районе, где мы обычно останавливались с «Велветами» [см. «Введение»]. Развешано все было совершенно дико. Очень плохо, ужасно развешано. Трудно поверить, что такое возможно. Дурной вкус. Мать у этого Марка – полный кошмар.

Пресс-конференция выглядела как телешоу, ее вел какой-то красавчик, который знать ничего не знал и я ему вовсе не нравился, так что я тоже был ужасен. Я подвел его к какой-то скульптуре и сказал, что это якобы моя работа, хотя на самом деле это не так, – но меня разоблачили. Затем Марк провел нас в заднюю комнату, где нас ждали волшебные грибы. Он свозил нас на прогулку на машине через Золотые ворота. Под мостом были серферы. Очень странное зрелище. Все парни одеты в черные гидрокостюмы – жуть, рехнуться можно. Объехали Саусалито – очень понравилось. Когда вернулись в гостиницу, там уже были Джед и его родные – у него теперь новый, толстый отчим. А мать Джеда поблагодарила меня за то, что я так хорошо отношусь к ее сыну, – я даже покраснел от смущения.

Пришлось задержаться в галерее до половины десятого вечера. Мать Марка заставила меня попотеть. Недалеко от галереи ресторан «Трейдер Викс». Сходил туда.

Да, а на открытие моей выставки пришла та самая стриптизерша, Кэрол Дода[180], и мне до того там было тошно, что я только о ней и говорил, и тогда Марк сказал: а давайте сходим к ней в стриптиз-бар. Опять вызвали лимузин, съездили туда: Кэрол сейчас раздалась – вширь стала такая же, как в высоту, а еще видели трех голых девиц, которые терлись о пол своими задницами и промежностью, сама же Кэрол Дода спустилась на сцену на рояле и потом опять вознеслась на потолок, так и танцуя на нем. Она уже немолода, поэтому при ее появлении включили мигающий свет. Мы с Кэтрин там совершенно засыпали (коктейли 35 долларов). Фред исчез – отправился искать кого-нибудь себе на ночь.

Вторник, 22 февраля 1977 года – Сан-Франциско – Майами

Летели в Майами пять часов. Я заплатил за билет Кэтрин (72,53 доллара). Стемнело мгновенно – перелет долгий. Чарли Каулс[181] встретил нас на прекрасной машине, в ней тепло, приятно, но было уже одиннадцать утра. Часы переставил. Проехали мимо «Фонтенбло», всякое такое… Он привез нас в дом своей матери на острове Индиан-крик, это на территории частного клуба, у него здесь большой участок на берегу. Познакомился с его матерью и отцом, это мистер и миссис Гарднер Каулс. Съ ел сэндвичи. Нас с Фредом поселили в доме для гостей, а Кэтрин – в главном доме. Почитал «Артфорум», который принадлежит Чарли Каулсу, и лег спать.

Среда, 23 февраля 1977 года – Майами

Спал долго, встал около половины одиннадцатого, и завтрак здесь в это время уже не подают, был только кофе. Начал фотографировать Гарднера – они зовут его «Майк» – он усыновил Чарли, ему принадлежат телевизионные станции, некоторые из своих журналов он продал в концерн «Нью-Йорк таймс», а раньше был владельцем журнала «Лук».

Во время ланча миссис Каулс сказала, что от нее вот-вот уйдут две ее служанки-аргентинки: что ж, богатые люди за ужином и за ланчем обычно говорят о своей прислуге. Потом Чарли повез нас прогуляться.

Фред объяснил Кэтрин, почему наорал на нее: когда он пришел ее будить, она вдруг закричала: «Не трогай меня!» Она извинилась.

Чарли справился у нас, не желаем ли мы съездить в Форт-Лодердейл, туда, где тусуются парни. И мы отправились по тамошним «голубым местам» – Чарли повел нас по пляжному променаду. В первом заведении, не помню названия, бармены были в платьях, и у всех – бороды и усы. Первый из них сказал мне: «А я друг Бриджид Берлин».

Мне очень захотелось пописать. Фред как раз вернулся из уборной, я его спросил, есть ли там кто-то, он сказал, что нет, никого, пусто. Я пошел туда, начал писать, и вдруг кто-то встал рядом со мной и тут же сказал: «Боже мой, не верю собственным глазам, что я рядом с вами, позвольте мне пожать вашу руку», но потом понял, что к чему, и поправился: «Прошу прощения, сначала помою руки, конечно, а потом мы поздороваемся». Но я уже больше не мог сконцентрироваться на том, что делал, и мне пришлось перестать писать. А тут еще все больше и больше народу ввалилось в туалет, и каждый говорил: «Неужели это вы?!» Я вышел. Официанты сказали, что иногда здесь по вечерам только официантки – потому что у заведения разная клиентура. Все это похоже на идею, которая однажды пришла на ум Полу Моррисси: сделать вестерн про город, где половина жите лей – мужчины, а другая половина – тоже мужчины, но переодетые в женщин, потому что женщин у них там нет (5 долларов).

Дошел до какого-то бара, он довольно далеко, там были автоматы для игры в пинбол, и я довольно долго играл на них (10 долларов).

Суббота, 26 февраля 1977 года – Нью-Йорк

Джейми Уайет пригласил было меня во время ланча пойти на день рождения Теда Кеннеди, но утром перезвонил и сказал, что Роза Кеннеди устраивает совсем небольшое торжество, для очень узкого круга, а он этого не понял, и я в результате туда не пошел, – но, кажется, Джейми просто-напросто передумал брать меня с собой. Отправился домой в половине девятого вечера. Увидел на канале «Метромедиа», что они воспользовались нашей идеей, которую до этого отвергли, а теперь вот вернулись к ней и воплотили ее, как смогли: программа называлась «Ужин с Беллой Абцуг»[182]. Только вот сделали они все это скучно-прескучно, до того все банально и глупо, что я на них ужасно разозлился.

Понедельник, 7 марта 1977 года

Проснулся страшно недовольный жизнью, из дома вышел рано, около половины десятого, доехал на такси до «Кэмбанка» (3,30 доллара). В офисе получил письмо из Белого дома от Джимми Картера. Жаль, что в прошедшем месяце, когда я с ним встречался, не удалось побольше с ним поговорить, я слишком нервничал. Какой же он симпатичный, по-настоящему приятный человек. Джейми Уайет все еще пишет Арнольда Шварценеггера, который все еще позирует ему. Пригласил обоих на ланч (16 долларов). Приходил Алекс Хинричи, чтобы кое-что подправить. После полудня я весь день работал. Забрал с собой Боба Колачелло, и мы взяли такси до Саттон-Плейс-Саус, дом 45. Там был прием в честь презентации книги Аниты Лус[183], который устроил Арнольд Вайсбергер. Я забыл захватить с собой и портативный магнитофон, и фотоаппарат, а там собралось много знаменитостей. Эти двое – Арнольд Вайсбергер и Милтон Голдман – прожили вместе дольше, чем любая другая гомосексуальная пара в Нью-Йорке. Арнольду уже за семьдесят, он самый крупный юрист в области шоу-бизнеса, притом работает по-старому, и еще он фотограф-любитель. Он фотографирует всех, кто появляется у него в доме. В прошлом году он выпустил книгу «Знаменитые лица». Она лежала на обеденном столе в комнате, где проходил прием, и автор предлагал каждому из знаменитых лиц расписаться в ней рядом со своим портретом. Милтону Голдману за шестьдесят, и он крупный агент в ИФА. Боб отметил, что он сам на этом приеме был единственным человеком моложе тридцати (правда, незначительно моложе). Я ему на это сказал, что Арнольд, наверное, не хочет, чтобы здесь бывали молодые мужчины, а не то он мог бы потерять Милтона. Всем слугам и всем барменам было за шестьдесят. Они разносили по одному коктейлю за раз, и поднос подрагивал у них в руках.

Полетт Годдар была на этом приеме, и она сказала мне, что через «Парк-Бернет» не смогла продать ни одного ковра, потому что, как она считает, дилеры вступили в сговор за ее спиной. Наверное, так и есть, ведь ее ковры просто великолепны. Разговаривал с Розмари Харрис, Мартой Грэм, Сирилом Ричардом, Рексом Харрисоном, Сильвией Портер. Милтон каждого из пришедших представлял трижды.

Поехал на такси в «Илейн» (3,25 доллара), чтобы встретиться с Джейми, Арнольдом и Рудольфом Нуреевым. Джейми проводил эту встречу, чтобы достичь всеобщего согласия. На входе приятель Лестера Перски, который вечно грубо пристает ко мне, схватил меня за руку и познакомил с Нил Маккуин[184], и та оказалась настоящей красавицей. А он мне прямо в ухо шепнул: «Бывшая жена Стива Маккуина».

Арнольд пришел с тремя маленькими девушками, одна из них – спортивная журналистка из «Нью-Йорк таймс», явно в него влюблена. А потом случилась удивительная вещь. Этот парень, с которым меня познакомила сама Илейн, выступал с карточными фокусами, и один из них был такой: он показывал колоду, просил загадать карту и дальше восемь раз подряд правильно угадывал, какую именно вы загадали! У меня потом этот фокус никак не шел из головы, я весь вечер только про него и думал. Мне обязательно нужно узнать, как он этого делает, потому что если научишься такому, можно добиться чего угодно. Развез по домам Кэтрин, дядю Эрскина и Миранду (3 доллара).

Вторник, 8 марта 1977 года

Приятная погода, прошелся по аптауну, потом отправился в офис. Там были Джейми и Арнольд. Я поблагодарил их за приятный вечер накануне (художественные принадлежности 5,85 доллара). Джейми сказал, что Нуреев влюбился в Эрскина и что Эрскин почти что сдался, но в последний момент все же отказал ему, так что последние слова Нуреева [смеется] были: «Ну, хотя бы телевизор вместе посмотрим…». Он дал автограф Эрскину и Кэтрин. В восемь вечера за мной заехал Боб, и мы поехали на такси в Иранское посольство. Боб заставил меня приодеться, надеть смокинг, но оказалось, что мы там единственные в вечерних костюмах, и тогда он объяснил это так: нас на столько вечеринок приглашают, что он не смог вспомнить, как надо было одеваться. Кажется, иранцы используют нас для своих целей. Началось все несколько недель назад в Вашингтоне, когда мы поняли, что у посла Захеди сейчас нет «контакта» с Картером (настолько, насколько он был и с Никсоном, и с Фордом), и сейчас он хотел бы установить контакт с демократами, ему нужна помощь в этом, и оказать ее должны мы. Он давал ужин в честь шведского посла – невероятно обильный.

Мы ушли пораньше, под тем предлогом, что должны были попасть на вечер, который Франсуа де Менил, у которого был вернисаж в галерее Йоласа[185], устроил в честь греческой принцессы Марины (такси до дома Франсуа на 69-й улице 2,25 доллара). Вечер удался на славу – там были Арман и Корис[186], а еще Ларри Риверс.

Там была Джиджи, она только что разругалась с Ронни и ушла от него к Спиро Ниархосу, так что Ронни в жутком состоянии. Она уже рассказывала мне раньше, что у них с Ронни все очень плохо – сказала даже, что они целых три месяца не разговаривали друг с другом. Его угнетало то, что она зарабатывает куда больше его и без конца путешествует, но он не честолюбив – в отличие от нее, и хотя она его любит, им все равно придется расстаться, потому что так не может больше продолжаться. Там были и Барбара Аллен с Филиппом Ниархосом, они опять в Нью-Йорке.

Должен был прийти Деннис Хоппер, но я его не застал. Он не то живет с Катрин Милинер[187], не то проживает у нее – в общем, они [смеется] «неразлучны». Был еще друг Ронни по имени Тони Шафрази, который только что вернулся из Ирана. Это он повредил картину Пикассо в Музее современного искусства. «Гернику»[188]. Ховейда сказал нам, что на следующей неделе на ужин к нему в посольство придет Сидни Люмет, и мы ответили: «Как хорошо». Я слышал, что Сидни Люмет носится по всему городу, называя меня расистом, просто потому, что «Мандинго» стал для меня любимым фильмом года.

Среда, 9 марта 1977 года

Вычитал в одной заметке в газете, что Лиз Тейлор собралась тайком продать свои бриллианты на Мэдисон-авеню, чтобы помочь мужу финансировать его избирательную компанию[189], так что я решил быть начеку. В офис пришел пешком. А Ронни не явился на работу, и притом по двум причинам: во-первых, его Джиджи прошлой ночью на вечеринке сбежала со Спиро Ниархосом, а во-вторых, у него в лофте Вим Вендерс снимает фильм – и Деннис Хоппер играет там главную роль. Ли Радзивилл и ее сын Энтони пришли на ланч. Энтони стал еще больше. Толще. Она сказала, что поскольку не ездила в Вашингтон на ужин, который Захеди давал в мою честь, он недавно напомнил о себе, послав ей шампанское и черную икру, а когда она ответила запиской с благодарностью, он послал еще шампанского и еще черной икры, а когда она и на этот раз поблагодарила его… и т. д. и т. п. Короче, он явно ее домогается.

Позвонил Уолтер Стейт из Филадельфии, спросил, не хочу ли отужинать с ним и Тедом Кери[190], и я согласился. У Теда Кери начались проблемы со здоровьем, он явился к доктору Коксу, а Док Ко кс – хороший врач: он тут же понял, что за симптомы у Теда, и сказал: это – сифилис глотки. У Дока, наверное, есть и другие пациенты с таким же заболеванием. Он направил его на лечение, однако проблема в том, что Тед все равно продолжает заражаться и симптомы без конца возвращаются. За ужином мы с Тедом разговорились, и это очень хорошо для «ПОПизма»: вспоминали, как оба позировали для нашего портрета, который написал Фэрфилд Портер[191].

Четверг, 10 марта 1977 года

Барбара Аллен привела с собой на «Фабрику» иорданскую принцессу Фириал[192], которая встречается со Ставросом Ниархосом.

Грандиозная трагедия сегодня – это треугольник Ронни – Джиджи – Спиро. Ронни позвонил вчера поздней ночью в «Уолдорф Тауэрс», но дежурный не соединял его с апартаментами Ниархоса, поэтому он сначала оставил сообщение «Звонил муж Джиджи», а позже – еще одно: «У Джиджи умер брат». В результате сегодня утром Спиро позвонил Ронни и спросил его, не будет ли тот возражать, если он появится у нас на ланче в честь Фириал. По его словам, он понятия не имел, что Джиджи и Ронни «вместе» и т. п. Ронни сказал, что ладно, пусть приходит, но что если Спиро даже просто поздоровается с ним, он ему тут же набьет морду.

Спиро рассказал Бобу, что Джиджи взяла и подошла к нему на вечеринке у де Менилов, спросила: «Помнишь меня?», а он не помнил, ну, она и освежила его память, а потом сказала, что со своим бойфрендом больше не встречается и что раз они оба пришли на вечеринку без пары, то почему бы им не провести ночь вместе. Как Спиро сказал Бобу, ему теперь представляется, что Джиджи поступила ужасно, впутав его в свои отношения с Ронни. В общем, она все испортила. Как бы то ни было, на ланче все уже были за столом, и тут вошел Ронни, он наполнил себе тарелку и спросил: «А мое место где?» Я перепугался, что сейчас что-то может случиться, он и без того вел себя несколько истерично, а еще кому-то ведь нужно было отвечать на телефонные звонки и вообще: вместе с ним у нас за столом было бы тринадцать человек. Я работал примерно до четырех. Барбара казалась очень, очень похудевшей, она сказала, что Питер Марино[193] замечательно справляется с дизайном ее квартиры. Заехал на такси за Виктором, чтобы двинуться дальше к Сюзи Франкфурт: сегодня у нее открытый дом, это еще называется «Сюзи Франкфурт у себя дома» (такси 5 долларов). Там был Фред и еще Франческа Стэнфил из «Уименс уэр дейли». Еще был мэр Линдси[194]. У Сюзи подавали прекрасные сэндвичи к чаю, я съел их штук сорок. Там был еще Марвин Дэвис, который когда-то работал в компании «И. Миллер»[195], он дал мне там первую работу, а теперь сказал, что когда увидел у Сюзи мои старые рисунки ботинок, то будто попал в машину времени. Сюзи сильно встревожена тем, что у нее никто ничего не покупает – ни одежду, ни мебель, ни антикварные предметы. Тема вечера была «Старинные вещи в домашней обстановке». Славная идея. Она теперь сможет, наверное, не платить налоги за три четверти своего дома. Подвез бывшего мужа Сюзи – Стива Франкфурта (3 доллара). Отправился на антикварную выставку на Ист-Сайд (2,50 доллар). Домой добрался пешком.

Мы с Бобом заехали за Эльзой Мартинелли в «Сент-Риджис», чтобы привезти ее в Иранское посольство. Там был фуршет, народу – не протолкнуться. Все это в честь нового американского посла в Италии, мистера Гарднера, и его жены Даниэль.

Я попал в ловушку – заговорил с баронессой де Бодиско[196]. Ховейда попытался было спасти меня, он ей сказал: «Пойдемте со мной, там наверху есть, по-моему, один человек, с кем я очень хотел бы вас познакомить», на что она лишь ответила: «Нет». Ховейда заявил тогда, что больше ее сюда не пригласят, а она ему на это: «Ну и ладно».

Пятница, 11 марта 1977 года

У меня в офисе был деловой разговор с Риком Либрицци[197], и я ему сказал, что он слишком дешево продает мои портреты Мао и мои банки супа. Зашел домой переодеться, за мной заехала Кэтрин, и мы отправились к Ниме Ишам – праздновать день рождения Фируза и ее мужа Криса Ишема (3 доллара). Квартира была украшена серпантином и воздушными шарами. Я дурачился, прикрепляя шары, наполненные гелием, к одежде гостей, сзади, так что они даже не подозревали об этом. Боб, например, без конца раздраженно отмахивался, пытаясь откинуть шар от себя, – не понимал, что тот к нему привязан. После ужина внесли два торта, но у стола вдруг подломилась ножка и оба торта оказались на полу. А Ронни и Джиджи снова сошлись.

Суббота, 12 марта 1977 года

Встал рано, день – чудный. Поехал в антикварный магазин Зубкова[198] поднабраться идей (такси 3 доллара). Потом пришел пешком в офис. Боб уже был там, он отсматривал фотографии для фотокниги, которую мы с ним вместе делаем. Винсент отправился за газетой, и на передней полосе был заголовок: «КИНОРЕЖИССЕРА ОБВИНЯЮТ В ИЗНАСИЛОВАНИИ». Роман Полански. Он пригласил тринадцатилетнюю девушку на вечеринку в дом Джека Николсона, а на следующий день, после того как ее родители обратились в полицию, полицейские явились к Джеку, произвели обыск и арестовали Анжелику: нашли кокаин. Виктор сказал мне, что я должен обязательно посмотреть программу «Ужин с Хальстоном» на Пятом канале – это «Метромедиа».

Именно такую идею мы подали в «Метромедиа», Ларри Фрибергу, они ее не приняли, а теперь вот взялись делать эту программу с другими. Гостями Хальстона были Бьянка, Джо Юла[199], врач-иглоукалыватель Джиллер, Дженни Хольцер, Виктор. Очень скучная программа. Они и меня приглашали, но я сказал, что не приду, потому что они украли мою идею.

Это был прямой эфир с ужина, с задержкой всего на семь секунд. Один раз Джо Юла сказал «дерьмо», и это вырезали. За столом у них – в отличие от реального ужина у Хальстона – не было кокаина, ну и в уборную никто не бегал. Виктор был душой общества, и в какой-то момент взял да снял свои накладные усы. У него раньше были настоящие, но он их недавно сбрил – может, потому, что терпеть не может этого иглоукалывателя, у которого усы точно такие же, но все-таки для программы он надел накладные. У него также была с собой пластмассовая курица, и Виктор без конца обращался к ней, приговаривая: «Передай привет Энди». Джо Юла и Виктор из-за меня там поцапались, прямо за столом. Джо сказал Виктору: «Что ж Энди сам не скажет, почему его тут нет?», и вот тогда Виктор – прямо в программе «Метромедиа» – заявил: да потому, что «Метромедиа» украла у него эту идею. В общем, он молодец.

У Джейн был неудачный макияж, поэтому она выглядела неважно, а они без конца называли ее «знаменитая модель». В конце ужина все принялись обливать друг друга коктейлями. Может быть, так было заранее решено, ведь предполагалось, что все они сумасброды. Джейн выплеснула вверх целый бокал шампанского, за ней и все прочие принялись делать то же самое, все это так глупо, и Виктор пролил ей на колени свой бокал шампанского. Виктор с Хальстоном там поссорились всерьез, это было заметно, поскольку Виктор вдруг объявил, что больше не будет заниматься дизайном витрин у Хальстона и что он вообще отныне «художник по найму» – а телекамера тут же дала крупный план закаменевшего лица Хальстона. В какой-то момент то ли Хальстон, то ли Бьянка, то ли еще кто-то из них даже сказал: «Давайте на оставшиеся полтора часа смиримся с судьбой!» Тут, наверное, большинство зрителей и выключили свои телевизоры: от одной мысли, что вся эта тягомотина будет продолжаться еще целых полтора часа, им наверняка стало тошно.

А между тем, Фред недавно ужинал с тем самым Ларри Фрибергом, который у меня эту идею и украл. Все они были в «Эрмитаже», на ужине в честь Нуреева, и Фриберг явился туда с Ли Радзивилл – они и с ней планируют сделать программу ужина на Пятом канале.

После программы Хальстон устроил у себя дома вечеринку. Когда я туда пришел, там только что появился Мик. Он вел себя славно: сказал Бьянке, как она хорошо смотрелась в этой программе, но потом около четырех утра он собрался уходить, а Бьянке еще не хотелось, так что он ушел, а она осталась. Все очень сердились на Виктора, говорили, что он все испортил в этой программе, и тогда он отправился слоняться по барам.

Воскресенье, 13 марта 1977 года

Фред говорит, мне не нужно всем рассказывать, что программа ужина по телевизору – это наша идея, потому что программа-то получилась ужасная. По его мнению, Хальстон и все прочие просто опозорились. Еще он сказал, что Бьянка в этой программе Мику на самом деле страшно не понравилась. Весь день лило как из ведра. Ходил в церковь (газеты и журналы 14 долларов). Позвонила Полетт, мы говорили про «Ужин у Хальстона», и я сказал ей, что у меня украли всю эту идею, а она мне на это: только никому не говори, потому что передача получилась жутко плохая! Но, по-моему, все дело в том, что когда программа так затянута, раскрывается истинная суть всех ее участников, и становится видно, до чего они все скучны.

Позвонила Дженни Хольцер, она хотела, чтобы я заехал за ней по дороге к Гилманам, но я отказался. Дождь не переставал, а мне нужно было отвезти картину Сондре Гилман[200]. Звонила Барбара Аллен, пригласила меня на ужин со Ставросом Ниархосом. Ричард Терли[201] звонил дважды – сначала сказать, что у него есть оба моих номера, которые не значатся в телефонной книге, а потом что они с Теннесси Уильямсом отправляются на вечеринку и что он приглашает меня пойти с ними.

Гилманы устроили званый вечер в честь каких-то лошадников из Франции. У них появилась новая работа Лихтенштейна, это его натюрморт – дверь в уборную. Всем очень понравился мой портрет Сондры, и вроде бы даже говорили, что я ей порядком польстил. Нам предлагали черную икру, прямо из большой жестяной банки, ею обносили всех гостей. Сондра познакомила меня с Аделой Хольцер, она чудесная, у нее сейчас большой успех – она продюсер спектакля из двух одноактных пьес: в одной толстяк Джеймс Ко к о[202] без конца жрет, наедаясь до смерти, вторая – про сиамских близнецов, а весь спектакль называется «Чудовища». Она пригласила меня на ланч на следующей неделе. Еще она сказала, что собирается заняться телевизионным бизнесом, и я очень ею заинтересовался.

Понедельник, 14 марта 1977 года

Вчера позвонила Бриджид и сообщила, что похудела еще больше и теперь ее вес 73 килограмма. Сказала, что приедет завтра и за своим рождественским подарком, и за подарком на свой день рождения еще с прошлого сентября, который она тогда не хотела забирать. Из Англии прислали критические обзоры, все плохие – про моего «Плохого». Глупцы вроде Фрэнка Рича[203] способны написать четыре страницы про какой-нибудь совершенно никчемный фильм, а про «Плохого» такие, как он, не способны сказать ничего, кроме пересказа содержания. Они не знают, в чем суть их работы? Не могут объяснить, что все это означает? Я прочитал рецензии, и цензоры, по-видимому, не вырезали – как собирались – сцену с младенцем, которого выбрасывают из окна.

Позвонили Ахмет и Мика Эртегюн – пригласить меня на ужин в этот же вечер в ресторане «Гэлахер»[204], который устраивают в честь The Traamps, группы негритянских певцов из тринадцати человек, которых записывает компания «Атлантик», – группа эта выступает в зале «Роузлэнд»[205]. Ну, мы туда съездили, но лучше всего в «Роузлэнде» была эта девица с накладными ногтями, покрытыми настоящим золотом каратов на четырнадцать, такие продаются, и она взяла у меня номер телефона, так что позвонит, чтобы мы поговорили с ней для Interview. Она известная певица.

Вторник, 15 марта 1977 года

Вчерашняя певица с золотыми ногтями позвонила, ее зовут Эстер Филлипс[206]. Я просто знаю, что она – прекрасная певица, серьезно. Она сказала, что едет в Калифорнию, и мы постараемся снова встретиться с ней уже там. Виктор привел натурщика – позировать обнаженным. Я сейчас все время приглашаю к себе разных парней для ню-фотографий, которые я делаю для новых картин. Только, пожалуй, не стоит называть это обнаженкой. Надо бы как-то более художественно. Скажем, «ландшафты». Ландшафты. Подвез Кэтрин и Фреда (4 доллара). Переоделся, подготовился к торжественному ужину в честь Кэрри Донован[207] – это в ресторане «21». Меня пригласил туда Джозеф Брукс, президент сети универмагов «Лорд энд Тейлор» (такси до «21» 2,50 доллара). Диана Вриланд в этот вечер была дамой Фреда, и они заехали в «21», а потом отправились в Иранское посольство, куда позже и мне нужно было попасть. В «21» было весело (такси 2,60). А иранская затея – это званый ужин в честь Полетт Годдар, и Боб им составил список гостей и кто с кем сидит, и вообще все было так, как хотелось самой Полетт, мне же было скучно, потому что она не пригласила ни интересных людей, ни красавиц или красавцев, а просто собрала своих друзей. Правда, было много свежей черной икры. Я сидел рядом с Кэрролл Портаго и Гизелой Ховейда, женой посла. Боб вообще не собирался приглашать чету Люмет, но они сами заявились за час до начала ужина, так что ему пришлось заново планировать, кто с кем сидит. Диана Вриланд очень весело проводила там время, болтая с неким доктором Лаки, главой Нью-Йоркской больницы. Там была Анита Лоос, и я сказал ей, что у нее красивое платье. Она такая невысокая, что я спросил ее, не покупает ли она свои вечерние платья в детском универмаге, на что она ответила, что в детских магазинах не бывает вечерних платьев, а на ней наряд от мадам Гре[208], и я спросил у нее, не досталось ли ей платье за полцены, ведь оно такое маленькое, но она ответила: «Нет. Что я покупаю меховое пальто, что Кейт Смит[209] – мы обе платим одинаково».

Я спросил у Аниты, как именно спали с мужчинами настоящие гламурные дамы, что они при этом делали, и она сказала, что знает только про одну из них – это кто-то из голливудских супер-красавиц, и вот она, едва наступал решающий момент, становилась на колени и начинала умолять Бога простить ее, а мужчины от этого ужасно смущались и потом дарили ей драгоценности. Анита сказала мне, что смогла остаться подругой Полетт только потому, что ни разу не задала ей прямой вопрос на эту тему. А я ответил, что однажды совершил эту большую ошибку, спросив: «Ну и какой у вас с Чарли Чаплиным был секс?»

Среда, 16 марта 1977 года

Пришлось рано уехать из офиса, чтобы переодеться, поскольку надо было быть у Эли Кайзер на площади ООН. Ей около шестидесяти, но выглядит она моложе. Она была медсестрой, а он – владельцем алюминиевого концерна «Кайзер Алуминум», и он женился на ней. У нее свой лимузин, и на переднем сидении сидел большой французский пудель в шоферской фуражке. Мы поехали в «Бергдорф-Гудман»: на показ мод Хальстона в пользу Марты Грэм. Пришли все, кто обычно бывает на благотворительных акциях в пользу Марты Грэм. Мне не пришлось покупать входной билет за сто долларов, это сделала Эли. Познакомился там с Эндрю и миссис Гудман, владельцами универмага, они живут в апартаментах наверху, над своим универмагом. Она – кубинка. Видел Пэт Кливленд[210] с Эстер Филлипс. Миссис Кайзер просто влюбилась в Эстер. Позже мы все отправились в клуб «Режин». «Мы все» – это миссис Кайзер, Эстер и ее бойфренд (он парикмахер). Фред пришел туда с Сюзи Франкфурт, на которой было платье от Гре. Еще была Си-Зи Гест с князем Рупертом Левенстайном[211]. Эстер на всех произвела большое впечатление. Я впервые танцевал. Первый раз на публике. Эстер вывела меня на танцпол и научила танцевать диско, она считала, что это смешно, да и мне тоже так показалось. Потом молодежь захотела покурить, и Эли привезла их назад, к себе в квартиру, там был некоторый беспорядок, потому что ее как раз красили. Она вынесла целый пакет с марихуаной. Они начали курить. Мне в самом деле нравится Эстер.

Пятница, 18 марта 1977 года

Послал Ронни в фотомагазин (19,31 доллара, 12,78 доллара, 7,94 доллара). Позвонил Лестер Перски, пригласил меня к себе на ужин в честь Барышникова, но я уже собрался быть с Нуреевым в Иранском посольстве на его дне рождения. Приехали с Винсентом на такси в мастерскую Фрэнка Стеллы[212] (2,75 доллара), там чествовали Лео Кастелли – двадцать лет в галерейном бизнесе. Фред сказал, что мне обязательно нужно там побывать, а я терпеть не могу подобные сборища, потому что все эти типы там похожи на меня, ну не отличить, и все-то они жуткие оригиналы, только они-то воображают себя творцами, тогда как я вконец коммерческий, и я чувствую себя странно. Наверное, если бы я считал себя действительно мастером, у меня не было бы такого странного ощущения, когда я вижу их всех вместе. Все художники, кого я знаю уже много лет, пришли со своими вторыми женами или с подругами – у Класа Олденбурга[213] новая подруга, у Розенквиста[214] тоже. Рой был с Дороти, Эд Рушей[215] с Дайан Китон[216], Лео явился и со своей бывшей женой, Илеаной Соннабенд, и с новой женой, ее зовут Тойни, и еще с Барбарой Джекобсон – в него почему-то влюбляются все девушки. Дэвид Уитни был очень мил, обходителен. Я занял у одной из секретарш Лео фотопленку.

Художники устроили игру под названием «подпиши мою работу, а я – твою», и я получил два автографа – Класа, а потом Кита Соньера[217], чьи вещи мне нравятся. На юбилее была Нэнси, бухгалтер Лео. Все это в помещении на Джонсстрит, и я сразу вспомнил, как жил там и как моя тогдашняя соседка, Лила Дэвис, привела к себе какого-то китайца, думая, какой он милый, а он вдруг вытащил нож и стал ей угрожать.

Поехал домой, немного поспал, потом вылез из постели, чтобы заехать за Андреа Портаго и двинуться в Иранское посольство. Андреа чудесно выглядела, она опять собралась стать кинозвездой, вот только иногда упускает это из виду, но потом вновь хватается за эту идею. Полетт была там, она только что продала права на роман, который Ремарк написал про отца Андреа: «Небо не знает фаворитов»[218] – кошмарное название, сказала Полетт. Она получила 100 тысяч долларов плюс 10 процентов от доходов за прокат фильма, снятого кинокомпанией «Парамаунт». Он называется «Бобби Дирфилд», и главную роль в нем играет Аль Пачино: он в роли отца Андреа, автогонщика Фона [Альфонсо] де Портаго.

После ужина Андреа захотела, чтобы ее повели на прием в честь Барышникова у Лестера Перски, но как раз когда мы уходили, появились Бьянка и Франсуа Катру[219], они сказали, что приехали прямо оттуда и что ходить туда ни к чему, поскольку там все ужасно, так что в результате мы вернулись на вечеринку к Нурееву, хотя пришлось какое-то время терпеть все эти «А-а, вы опять тут?». Но потом Андреа решила, что Бьянка специально заявила, будто у Лестера все так ужасно, лишь бы помешать ее будущей кинокарьере, и что там, наверное, на самом деле ужасно здорово и что туда наверняка вот-вот заявится сам Милош Форман, а потому для нее было бы куда лучше, если бы мы все же туда поехали. Та к с и до «Хэмпшир-хаус» (3 доллара). Лестер живет на самом верху, и когда мы сидели у него и разговаривали, его огромная люстра все время раскачивалась. Меня это беспокоило. Барышников был совершенно замечательный. Милош славный, он сказал мне, что у нас с ним одинаковые ботинки. Там была Брук Хэйворд[220], она обняла меня и сказала: «У меня сейчас такой успех, даже не знаю, что делать дальше». По-моему, у нее мозги набекрень. У Лестера есть работы Розенквиста и Раушенберга, а из моих всего одна «Корова», которую я ему дал просто так, и одна Мэрилин. Ему стоило покупать мои вещи в начале моей карьеры. Я, правда, попытаюсь повесить ему на стену некоторые из моих «Долларов». Квартира у него уютная. Подвез Андреа до дома (такси 3 доллара).

Понедельник, 21 марта 1977 года

У Фреда возникли проблемы с Илеаной Соннабенд, которая ужасно ведет себя, не желая возвращать некоторые мои рисунки.

Бьянка появилась на ланче в нашем в офисе, и Джейми спросил ее, откуда она родом [смеется] – не из Уганды ли? А все потому, что она говорила об отсутствии прав человека «в ее стране» и об убийствах, которые совершает там тайная полиция. Бьянка чуть не убила его за такой вопрос. Она потом без конца повторяла: «Никарагуа, Никарагуа!»

Работал всю вторую половину дня. В шесть отправился к Аделе Хольцер (такси 3,50). Боб не захотел к ней ехать, совсем взбеленился, сказал, что у нее нет денег. Но ей же принадлежит целый дом, номер 216 на Восточной 72-й улице, и мне понравилось, как он выглядит. Она принимала у себя Джеймса Ко ко и его бойфренда.

Когда я вернулся домой, зазвонил телефон, это был Филипп Ниархос, он хотел заехать ко мне и посмотреть мой дом, но мне это было ни к чему, вот я ему и сказал, что уже лег спать.

Вторник, 22 марта 1977 года

Уже был в дверях, выходя, как зазвонил телефон, это объявилась Бриджид, после стольких недель, она сказала, что просит сейчас же прийти повидаться с ней в дом ее матери. В общем, я добрался до номера 834 на Пятой авеню, в дом Хани и Дика, и Бриджид спустилась ко мне по лестнице, она была совершенно восхитительна, ну просто копия собственной матери. Я предложил ей работать у меня в офисе. Мы минут двадцать говорили о том, куда подевалась ее задница – сейчас ее просто нет. Я ей сказал, чтобы она ни в коем случае не смотрела «Плохого», потому что увидит себя там такой толстой да еще услышит все это попердывание и тогда дико разозлится на нас. Отправился в «Мортимер» на прием в честь Иди Воннегут, которая сделала портрет «Мортимера». Но кто этот «Мортимер», разве он действительно существует?[221] Не мог поверить, что у нее такие ужасные работы. Там был Курт Воннегут, он сказал несколько слов о том, какая у него талантливая дочь. Помнишь, это она была замужем за Джеральдо Риверой?[222] Рут Клигман меня поцеловала, и я не понял, с чего это вдруг, но тут она заговорила о любовных отношениях, которые, по ее словам, у нас с ней были, она попросила у меня прощения, что прервала нашу связь, и снова поцеловала меня, и все это было ее выдумкой, так что я подумал: если она со мной способна устроить все это представление, тогда у нее, по-видимому, вообще не было никакого романа с Поллоком. Выглядела она прекрасно, на ней был бархатный костюм от Хальстона. Фред в этот вечер выступал в роли кавалера Эдны О’Брайен[223]. Еще там была Барбара Аллен. Она сказала, что хотела надеть бриллиантовые серьги, которые Филипп ей только что подарил, но он заставил ее положить их обратно в сейф.

Среда, 23 марта 1977 года – Нью-Йорк – Лос-Анджелес

В аэропорту меня встретила Сьюзен Пайл[224] – с лимузином и множеством разных рекламных материалов, и она сказала, что запланировала на четверг массовый просмотр фильма «Плохой» с фуршетом в его честь, но мы ей ответили, что надо было нас известить об этом заранее, потому что весь четверг у нас уже занят.

Нам дали самые жуткие номера в отеле «Беверли-Хиллз». Мы все собрались в номере у Сюзи Франкфурт, пока Сьюзен Пайл решала разные деловые вопросы с Фредом в его номере на другом этаже. Приехала подруга Сьюзен по имени Джоан Квинн[225], она пригласила нас на ужин в мексиканский ресторан, повезла туда всех на двух машинах. Еда просто прекрасная. Познакомился с мужем Джоан, Джеком, он юрист. Лег спать около часа ночи.

Пятница, 25 марта 1977 года – Лос-Анджелес

Проснулся в семь утра. Позвонил Тодд Браснер, сказал, что только что видел Мохаммеда Али в коктейль-баре внизу, в ресторане «Поло Лаунж», а еще что в вестибюле нашей гостиницы он видел Чарльза Бронсона. Нам с Фредом нужно было попасть на встречу в офисе Роджера Кормана, так что взяли такси (5 долларов). Находится офис в только что построенном здании, там я познакомился со всеми этими молодыми ребятами, которые работают у Роджера. Фред сказал, что Роджер «такой робкий, что никогда не дает интервью», – однако его, насколько я заметил, не назовешь робким, а кроме того он в последнее время дал немало интервью.

У Дианы Вриланд был лимузин, и мы поехали на нем к Джорджу Кьюкору. Джордж не разрешил мне фотографировать. Я был разочарован. Он сказал, что ему очень понравился «Плохой», вовсю его расхваливал. Он его видел накануне, вместе с Полом Моррисси, на большом кинопоказе, который устроила Сьюзен Пайл в кинотеатре «Пиквуд» – там были и Джек Николсон, и Уоррен Битти, и Джули Кристи, всего 750 зрителей.

Мы с Фредом вернулись в гостиницу, чтобы подготовиться к званому ужину у Сью Менгерс в Бель-Эр. По пути туда заехали за Дианой. Райан и Татум[226] были уже у Сью, а еще там были Барбара Стрейзанд и Джон Питерс. Диана подошла к ним и за что-то отругала Барбару. На ужине были Кэнди Берген и Роман Полански. Ужин был в честь Сидни Люмета. Он меня терпеть не может, а его жена Гейл все никак не поймет, может она меня терпеть или нет, однако она следует во всем своему мужу, так что держится со мной холодно. Сидни бросается ко всем с поцелуями и только когда доходит до меня, тут у него это как-то не получается. Режиссеры раньше были крутыми мачо, а теперь превратились в этаких лапочек-эльфов, которые мельтешат, целуясь по-французски, два раза клюнут в щечку, хотя все еще, по старой памяти, воображают себя крутыми мужиками.

Джоан Вудворд и Пол Ньюман за ужином сидели рядом с Фредом, и они сказали, что хотели бы побывать у нас в офисе. Была Лилиан Хеллман. Роман сказал, что со мной хотел познакомиться Джин Хэкмен, но Диана не знала, кто это такой, и потому не захотела подходить к нему. Она сказала Роману, что пусть Джин сам подходит к нам, и тот в самом деле пришел – он такой славный, а Диана все не могла понять, кто же это такой, хотя фильм «Французский связной» она смотрела.

Мариса [Беренсон] была на этом ужине со своим муженьком, но все говорят, что они страшно поссорились и уже разошлись. Но самое грандиозное событие вечера случилось, когда служанка вошла в комнату со сменой блюд и вдруг упала, да так, что еда разлетелась по всей комнате. Сью была на вид очень обеспокоена этим, и, думаю, ее больше всего волновало, не подаст ли на нее в суд кто-нибудь из присутствующих. Это было прямо как сцена из фильма. Еда разлетелась повсюду, попала на всех гостей. Служанка наверняка сильно ушиблась, однако тут же поднялась с пола, сделав вид, будто ничего не произошло. Ей под пятьдесят, она в очках.

Позже мы поехали к Алане Хэмилтон на прием в честь Мика Флика, и там были все-все. Диана стала заметно хмелеть, все больше и больше, Фред тоже. Там были Валери Перрин, Тони Кертис и Нельсон Лайон – он как раз был трезвый. Рон Вуд пригласил меня в «Топ оф зе рокс», но я уже хотел ехать домой. Диана преисполнилась ревности, потому что Фред увивался вокруг Жаклин Биссет, не зная, что та пришла на прием со своим бойфрендом-французом. Диана сказала Фреду, что пора уходить, а он заявил, что ничуть не пора, тогда она вконец расстроилась и пошла от него прочь, я довез ее до гостиницы, и она захотела, чтобы я поднялся к ней в номер и за коктейлями поговорил с ней о Фреде, но я просто сказал, что нет, не могу, и был таков. Ей-то все кажется, что у нее с ним что-то «склеилось».

Суббота, 26 марта 1977 года – Лос-Анджелес

Прочел восторженную рецензию на моего «Плохого» в «Лос-Анджелес таймс». Поехал на вечеринку к Сьюзен Тиррелл, там было отлично. Туда пришла Татум, был и ее младший брат, а еще брат Райана, Кевин О’Нил, боксер Чу-Чу Малаве, Тим Карри из «Шоу ужасов Рокки Хоррора», Гарфункель, Арт «Мерф», который написал рецензию в «Вэрайэти», Барри Диллер[227], Бак Генри, которому «Плохой» в самом деле очень понравился, Арнольд Шварценеггер, Фред Уильямсон, Тере Тереба, Коринн Кальверт с сыном, Рони Блэкли с братом, Салли Киркленд, Дон Ругофф, Пол Моррисси, Тельма Хьюстон, Эд Бегли-младший, Мартин Мулл, тот самый, кто в мыльной опере «Мэри Хартман» избил свою жену, – в общем, где-то человек двести таких вот людей. Майкл Блумфилд, который сделал звуковое сопровождение для «Плохого», прибыл на вечеринку, когда мы уже уезжали. Рон Галелла[228] всех фотографировал.

Мне нужно было уйти, чтобы попасть на показ «Плохого». Смотреть его в «Филмексе» было здорово: все вдруг приобрело особую значимость, потому что там огромный экран, все казалось еще более поп-артовым – совсем как фигурка Санта Клауса на холодильнике у Кэрролл Бейкер. Я хочу теперь для показа в Нью-Йорке тоже арендовать большой кинотеатр. Вернулся в гостиницу около трех ночи.

Воскресенье, 27 марта 1977 года – Лос-Анджелес

Встретился с Эстер, пиарщицей Дага Кристмаса, в баре гостиницы, и она пригласила нас в консульство Франции, на кинофестиваль, а я пригласил туда самого Дага Кристмаса, и в половине восьмого мы туда отправились. Познакомился с Кингом Видором[229], который сказал, что знает обо мне абсолютно все. Там был Бобби Ньювирт[230], и я разговорился с ним об Андреа Портаго, его старой подруге, а еще – об Эди Седжвик[231]. Вива была со своей дочерью Александрой, которая сосала большой палец. Видеть Александру было грустно: большая «спиногрызка», она все время цеплялась за Виву – черт знает, что из нее вырастет. Вива будет, конечно, все делать наперекор тому, как поступали ее родители, но в итоге все будет плохо.

Понедельник, 28 марта 1977 года – Лос-Анджелес

Встал в семь утра. Смотрел «Тудей шоу», показали авиакатастрофу, в которой погибло более 550 человек: два Боинга-747 врезались друг в друга. Фред поехал в больницу «Сидерс Синай», чтобы присутствовать на операции по восстановлению уха у Пола Гетти[232]. Питер Лестер позвонил и назначил встречу, чтобы мы с ним взяли интервью у Уильяма Кэтта, звезды «Кэрри», а также встретились с его агентом по рекламе – это в час дня в «Поло Лаунж». Разговаривал с Уильямом Кэттом. Его отец был кинозвездой, его звали Билл Уильямс, а его мать, Барбара Хэйл, играла роль Деллы Стрит в телесериале «Перри Мейсон». Хорошее интервью.

После интервью присел на секунду в лобби гостиницы и благодаря этому познакомился с Лив Ульман.

Здесь вообще столько звезд сейчас, что яблоку негде упасть, ведь все готовятся к церемонии вручения наград Киноакадемии. В четыре часа пополудни я пошел в номер Фреда, чтобы сфотографировать жокея Вилли Шумейкера. Ричард Вайсман заказал мне серию портретов атлетов. Некоторые он оставит себе, часть выставит на продажу, а еще часть пойдет самим атлетам. В общем, этот Вилли оказался первым в серии. Понадобилось купить фотопленку (такси до фотомагазина «Швабс» 3 доллара, фотопленка 15,30 – потерял квитанцию). Из вестибюля позвонила жена Вилли, потом поднялась в номер, вместе с подругой, но без Вилли. Он появился лишь в десять минут шестого, и когда увидел собственную жену, то не мог поверить своим глазам, что она здесь. Он только что приехал из суда, где оформлял развод с ней, поэтому и опоздал. Жена Вилли – теперь уже целый час как его бывшая – пожалуй, самая рослая женщина, каких я только видел. Она одевала Вилли для фотосесии, и он стал похож на восьмилетнего мальчика. Догадайся, в чем он был? В обтягивающих трусах! Я заказал мартини, и его жена принялась пить. Она то и дело просила его назначить ей свидание, чтобы они могли отметить развод, а он все отказывался и повторял: «Если б я знал, что ты сюда заявишься, то вообще бы не пришел».

Позвонила Алана Хэмилтон, пригласила нас на прием у Дэни Дженссен, который та устраивает в честь вручения наград Киноакадемии. Я не успел ответить на приглашение Рони Блэкли пойти с ней на церемонию вручения Оскаров, потому что был в номере Фреда, когда она звонила. В 19.45 за мной заехала Алана Хэмилтон. Доехали до Сенчури-Сити. Там устрои ли тотализатор – собирали по 10 долларов в шляпу и ставили на то, кто получит премию; мне это стоило 20 долларов. Здание только-только построено, это многоквартирный дом, очень богатый, из него вид на весь Голливуд. Дэни разводится с Дэвидом[233], Алана разводится с Джорджем. Джек Хейли[234] сказал, что Лайза сейчас в Детройте со своим шоу и вернется только завтра. Там был Дик Силберт. Валери Перрин рассказала мне историю своей жизни: как она когда-то была танцовщицей-«золотоискательницей» в Лас-Вегасе, все охотилась за состоятельными мужчинами, и вот, после восьми лет знакомства с одним богачом, когда она должна была вот-вот выйти за него замуж, он вдруг случайно застрелился. На глазах ее показались слезы, она была несчастна. Но тут появился Мартин Скорсезе, и она мигом кинулась к нему с просьбой дать ей какую-нибудь роль.

Бёрджесс Мередит пришел со своей дамой. «Рокки» получил премию за лучшую операторскую работу. Питер Финч получил премию за лучшую мужскую роль – он, правда, совсем недавно умер. Нельсон Лайон был там, среди зрителей, и его дамой была миссис Финч – Илита. У нее очень черная кожа. Члены академии попросили Пэдди Чаефски выйти на сцену, чтобы принять награду за Питера Финча. Мы с Бёрджессом поговорили про его бывшую жену, Полетт. Бренда Ваккаро расстроилась из-за того, что ее бывший жених – Майкл Дуглас – появился на людях со своей новой женой, с которой познакомился на инаугурации президента Картера. Джеймс Каан был со своей красавицей-женой, она похожа на мальчика. Тут все женятся на девушках помоложе, которые выглядят так, будто им тринадцать лет, это вечная голливудская история. На вечеринку явился и Роман [Полански], его только что выпустили из тюрьмы под залог: это все из-за той тринадцатилетней девицы. Он тут же подлетел к Алане и, прихватив ее за задницу, заявил, что готов ее изнасиловать. Мартин Скорсезе с женой Джулией. Джеки Биссет. Ли Грант. Берт Янг из «Рокки». Девушка из телесериала «Большая долина», ее зовут Линда Эванс, очень красивая[235]. Тони Кертис давал всем покурить свою марихуану.

Джулия Скорсезе сказала, что Мартин отвезет нас с Фредом на своем лимузине. Она напилась, что-то кричала про угрозы их убить, но я не понял, о чем она говорит.

Когда мы садились в машину, Мартин сказал, что получил письмо с угрозой: его взорвут через минуту после полуночи, если Джоди Фостер получит награду Киноакадемии. Было почти два часа ночи, и он отправлялся на студию «Эм-Джи-Эм» работать над фильмом «Нью-Йорк, Нью-Йорк» в темном заброшенном павильоне, совершенно один. Я дико перепугался. Эстер Филлипс звонила мне в гостиницу, но я не ответил на ее звонки, потому что она начала меня пугать: один из ее звонков был уже в два часа ночи.

Вторник, 29 марта 1977 года – Лос-Анджелес – Нью-Йорк

Попал на самолет «Америкэн эрлайнс», вылетавший в Нью-Йорк в час дня. Заметил, как Пэдди Чаефски подвезли к самолету на небольшом электрокаре, тогда как мы все шли пешком. В самолет садились многие, кто был на церемонии вручения наград Киноакадемии. Первый класс занял практически половину самолета – и я впервые видел, чтобы первый класс был настолько заполнен, это по-настоящему интересно. Мимо меня прошел Джон Траволта, он из ситкома «С возвращением, Коттер», и, вроде бы поздоровавшись со мной, сел впереди. Пэдди Чаефски сказал стюардессе, что хочет спать во время полета и потому просит не будить его, но сам проснулся через пять минут после взлета. Джон Траволта без конца ходил в туалет, выходил оттуда с красными глазами, без конца пил из бумажного стаканчика апельсиновый сок с виски, а потом положил голову на подушку и заплакал. Я видел, что он читал какой-то сценарий, поэтому подумал было, что, может, он репетирует роль. Он очень славный, на вид ранимый, очень высокого роста, внешне даже слишком женоподобен, как слишком многие сейчас, но очень красив. В нем чувствуется очарование, магия. Я спросил стюардессу, отчего он плачет, и она сказала, кто-то из родных умер, так что я было решил, что это мать или отец, но потом, уже дома, я из газеты узнал, что умерла Дайана Хайленд, звезда мыльных опер, от рака, в сорок один год, – это была его постоянная дама сердца. Подвез Фреда и Тодда Брасснера (такси 27 долларов). Плата за такси повысилась.

Четверг, 31 марта 1977 года

Ланч с Виктором (16 долларов), потом мы прошли до дома с квартирами-лофтами на пересечении 19-й улицы и Пятой авеню, куда въезжает Максим, и вот Виктор стал подумывать, не прикупить ли и ему там что-нибудь. Я попытался отговорить его, сказав, что квартиры там на самом деле маленькие. Что правда. Я совершенно не понимаю, зачем Максим хочет туда переезжать, ведь эта квартира ничуть не больше ее нынешней. Она говорит: «Мне просто нужно одно большое помещение», но ведь когда она перевезет туда всю свою мебель, комната вовсе не будет казаться такой уж большой. И стоит она 32 тысячи долларов. Виктор со своим бойфрендом проводили меня до офиса. Одна ясновидящая недавно предсказала бойфренду Виктора, что его собьет автомобиль. Правда, она потом решила, что, может быть, неверно прочитала знаки и надо бы еще погадать на картах Таро, но когда она их раскинула, то сказала: «Все случится куда раньше, чем я думала». Ну вот, и теперь этот парень сам не свой. Она попросила пять долларов, и он сначала сказал ей: «Не дам, раз ты мне такое наговорила», но она сказала, что не заплатить нельзя, и тогда он заплатил. Как так можно вообще?! В смысле, подобная штука по-настоящему, на всю оставшуюся жизнь, западает в сознание. Парень обратился к ней, потому что его друзья сказали: она – мастер своего дела. Чтобы облегчить его состояние, я мог лишь сказать ему: предсказательница, наверное, поняла, что он – человек беззаботный, вот и сказала ему все это, чтобы он вел себя поосторожнее… Меня пригласили к Диане фон Фюрстенберг, на ужин в честь Сью Менгерс. Добрался к себе домой, наклеился, потом на такси доехал до ДФФ (2,25 доллара). На ужин пригласили, оказывается, самых крутых газетчиков. Мистер Грюнвальд из журнала «Тайм»[236], Нора Эфрон (я что-то только не видел там ее мужа, Карла Бернстайна)[237], Хелен Герли Браун со своим мужем Давидом[238], Айрин Селзник, а также бойфренд Дианы – Барри Диллер. Мне очень захотелось поболтать о том о сем, ну, я говорил и говорил, и никто не слушал, что я там говорю, все попросту игнорировали меня. Я знаю, что не нравлюсь Диллеру, вот и старался изо всех сил, чтобы он переменил свое мнение обо мне, но его отношение ко мне все равно ужасно.

Там была Бьянка. Я-то думал, что она уже уехала в Париж. Она вслух высказывала все то, что я думаю, – например, какие же стервы и Диана фон Фюрстенберг, и Сью Менгерс, – и еще она сказала: «По крайней мере, Сью иногда смешная». Сью должна вот-вот уехать в Европу, чтобы повидать там мужа, который разрешает ей встречаться с ним не чаще, по-моему, чем раз в несколько месяцев.

Я сказал Айрин Селзник, что видел у Джорджа Кьюкора ее прекрасный портрет. Я так долго восхищался Калифорнией, что все решили, будто я собрался туда переехать.

Хелен Герли Браун сидела у моих ног, и я рассказывал ей о Калифорнии. Бьянка говорила, до чего же наверняка все эти люди скучны мистеру Грюнвальду: она не знала, кто он такой, и лишь когда он уже ушел, я ей объяснил. Они все там двуличные люди, и Диана пригласила меня только для того, чтобы расплатиться за то, что ее фото оказалось на обложке Interview, но кого это волнует? Диана очень худа. Очень поздно появился Дино де Лаурентис со своей женой, Сильваной Мангано, она была в белом платье от Оскара де ла Рента и жаловалась, что ей холодно.

Эгон фон Фюрстенберг появился со своей подругой, которая когда-то приходила к нам на «Фабрику», и я ее терпеть не могу. Она, по-моему, наконец поняла, что я ее ненавижу, потому что не сказала мне ни слова. Ее имя начинается на «М», что-то вроде «Марита». Он на ней ни за что не женится. Бьянка сказала, что хотела бы пойти потанцевать, она позвонила для этого в справочную службу, но там ей не нашли никаких вариантов, и она осталась.

На ней было платье, которое она купила в секонд-хэнде в Калифорнии, очень красивое. Когда супруги де Лаурентис прошли мимо нас к выходу, Бьянка сказала: «Фальшивки!» Я уехал один. Короче, провел время ужасно.

Пятница, 1 апреля 1977 года

Отправился на день рождения Виктора, который Хальстон устроил в «Перл», он не хотел созывать всех на большую вечеринку у себя дома. Там был Джо Юла. И Эли Кайзер. У нее теперь два телохранителя, все из-за мужа-грека, с которым она сейчас разводится: один телохранитель – ее шофер, а второй – у нее в доме.

Она подарила Виктору пакет с гавайской марихуаной, которую ей прислали оттуда ее друзья-гомосексуалисты, живущие на ранчо, они упаковали все это в коробку с надушенными рубашками, чтобы нельзя было почувствовать запах марихуаны. Она сказала, что дала немного этой марихуаны одному из телохранителей, и он сейчас лежит в отключке у нее дома. Она сказала, что позволит мне сфотографировать ее, как только получит развод. Раньше она говорила: «Как только доктор Орентрейх[239] сделает мне пластику лица». Я разговаривал с доктором Джиллером, он дает разумные советы. Сказал, что для человека полезны только рыба, курица и свежие овощи, хотя сам все равно любит китайскую кухню. Он сказал миссис Кайзер, где она может купить незамороженную кошерную курицу на Нижнем Ист-Сайде, и она ответила, что пошлет туда одного из телохранителей, она все равно посылает его в магазины. У нее в каждом ухе было украшений на двадцать каратов, а еще – бриллиантовый браслет. Она в самом деле симпатичная. Ее машина была внизу, перед подъездом, и в ней сидела собака, та, что в шоферской фуражке.

Понедельник, 4 апреля 1977 года

Приезжал Род Гилберт, канадский хоккеист, – чтобы я сфотографировал его для серии «Атлеты». У него на лице сто шрамов, но я даже не смог их разглядеть, правда. Он для меня надписал хоккейную клюшку, а я для него – свои книги «Философия», но сделал ошибку: вместо «Роду» написал «Рону». Купил лампочки (4,02 доллара).

Вторник, 5 апреля 1977 года

Работал до 7.45 вечера. В девять взял такси до дома Фреда (2,25 доллара). У него была Ребекка Фрейзер. Она дочь Антонии Фрейзер[240], которая сейчас встречается с Гарольдом Пинтером. Ребекка принимает шляпы в гардеробе ресторана «Уан Фифс» («Дом номер один на Пятой авеню»). Она будет ViewGirl у нас в Interview. Она действительно миловидна, только несколько раз клевала носом, пока Фред говорил с ней. Там была Диана Вриланд, появился Мик Джаггер. Были Камилла и Эрл Макгрет[241], Джин ван ден Хойвел[242], Том Хесс, который написал хорошую статью про мои «Серпы и молоты» в журнале «Нью-Йорк». Там была Кэролайн Кеннеди. У нее очень красивое лицо, но она здорово растолстела, у нее такой зад – совсем как был у Бриджид. Она приехала на пасхальные каникулы из колледжа Рэдклифф. Она ушла первой: по-моему, ей не разрешается приходить домой после полуночи, у нее жизнь по расписанию, потому что как-то раз она была у Фреда и задержалась до четырех утра, из-за чего Джеки не на шутку разозлилась.

Это был прощальный ужин: в честь Эрскина Гиннесса и его кузины Миранды, они уезжают в Ирландию.

Среда, 6 апреля 1977 года

Сделал фотографии «ландшафта» одного бывшего порно-актера, которого привел с собой Виктор. Он, как оказалось, владелец магазина на Мэдисон-авеню, где продают ювелирные изделия фирмы «Лалик». Подвез их домой (такси 3 доллара). Сегодня в «[Нью-Йорк] Пост» написали что-то про Аделу Хольцер: на нее подали в суд за то, что она держит деньги инвесторов в банке в Джакарте и не выплачивает им дивиденды.

По телевидению меня сильно прорекламировали: когда Барбара Уолтерс интервьюировала иранскую шахиню. Среди прочих произведений искусства крупным планом показали мой шелкографический портрет Мика Джаггера, и Барбара Уолтерс сказала: «Подумать только, у вас есть портрет рок-звезды Мика Джаггера, который сделал Энди Уорхол», а шахиня ответила на это: «Я хочу идти в ногу со временем».

Четверг, 7 апреля 1977 года

На ланч пришел кое-кто от Джозефа Паппа[243], мы ведь все пытаемся завлечь их, чтобы его труппа давала рекламу в Interview. Доехали с Бобом на такси до отеля «Шерри Незерленд», чтобы взять интервью у Сисси Спейсек[244] для Interview (4 доллара). Мы взяли с собой экземпляры журнала, где напечатано интервью с Кэрролл Бейкер[245]. Ее имя, правда, написано неправильно, и прямо на обложке. Там была мать Сисси, она поздоровалась с нами, потом ушла в другую комнату читать Interview, и тут Боб занервничал, потому что решил, будто Сисси всего пятнадцать лет, а ее мать увидит в этом номере фотографию совершенно голого Юла Бриннера – мы напечатали знаменитую старую фотографию, снятую, когда он еще был молод. Но на самом деле Сисси уже двадцать семь, она замужем, и ее мать просто зашла к ней в гости, а вовсе не следила за ее поведением, выполняя роль дуэньи. Нам бы нужно получше проводить предварительную подготовку. По национальности она чешка, родом из какого-то чехословацкого городка в Техасе, о котором мне вообще ничего не известно. И я не мог поверить своим ушам, когда услышал, что она была статистом в массовке нашего фильма «Бунт женщин» – в сцене в баре, которую мы снимали в подвале у Пола Моррисси на Восточной 6-й улице, – и она сказала, что хотя оказалась на заднем плане, но вовсю распевала песню, которая была главной музыкальной темой моих «Одиноких ковбоев», ее написал Боб Голдстайн, а в фильме пел Эрик Эмерсон! Она сидела в кресле, поджав ноги под себя. У нее великолепная кожа.

Пятница, 8 апреля 1977 года

Ходил с Джедом смотреть Сисси Спейсек в фильме «Кэрри» (такси 2,50, билеты 3 доллара). Очень понравилось. Наконец кто-то смог правильно сделать замедленную съемку.

Суббота, 9 апреля 1977 года

Позвонила Бриджид и тут же принялась вопить изо всех сил – она узнала, что «Плохой» получил категорию Х за сцены насилия, и это только потому, что младенца выкидывают в окно! Хотя там даже не показано, как он падает на асфальт! Бриджид кричала: «Ты опять меня снял в фильме категории X!» Я не могу поверить, что прокатчик фильма – Корман – даже не стал бороться против такого решения, это все слишком смешно.

Воскресенье, 10 апреля 1977 года

Отправился к заутрене, день был чудный, теплый, солнечный (газеты и журналы за всю неделю 20 долларов). Взял такси до дома Китти Миллер, которая пригласила меня на пасхальный ланч (2 доллара).

Потом взял такси до дома 135 на Сентрал-Парк-Вест: нас с Фредом пригласили Марша Триндер и Ленни Хольцер[246] (3 доллара). Марша тоже устроила пасхальный прием. У них был Мик со своей дочкой Джейд. Бьянка не пришла, она сказала мне, что Фред и так расскажет ей все сплетни, а соберутся там «одни лишь английские шлюхи», и она оказалась совершенно права: все там – и мальчики, и девочки – были английскими шлюхами.

Там была Ребекка, и она уже напилась до потери пульса. Был Эрл Макгрет. Джейд взяла мой фотоаппарат и стала снимать собравшихся, но больше всех – отца, Мика. Марша попрятала яйца по всей квартире, причем повсюду – например, вывинтила лампочку и поставила яйцо вместо нее, а еще под подушками, так что дети искали их везде и всюду. Джейд нашла больше всех, но все яйца пошвыряла на пол. Настоящие яйца, не шоколадные. Там была Андреа Портаго, и, скажу тебе по секрету, она сейчас – новая манекенщица Нины Риччи в рекламе этого сезона. Они для продажи духов возрождают свою старую идею образа богатенькой девицы – «рич герл», а потому уже давно искали модель. Помнишь, в прошлом году они делали интервью с Барбарой Аллен? Андреа рассказала, как была в гостях вместе с Деннисом Хоппером, они направились к Илейн, и Андреа, сев играть в триктрак, выиграла одну партию, потом выиграла Илейн, и они начали третью партию, Андреа было проигрывала, а потом вдруг взяла да выиграла, и тут Илейн разозлилась не на шутку, обозвала ее «богатой сучкой» и сказала, чтобы больше она к ней никогда не приходила. Илейн не любит проигрывать.

Понедельник, 11 апреля 1977 года

На такси в «Кембанк», а оттуда пешком до офиса (такси 3,25). Ронни и Джиджи опять повздорили, и он порезал ее платья. Помню, как Рене Рикар[247] точно так же поступил с девушкой, на которой женился. Мы с Ронни пошли на ланч, и я поделился с ним своей точкой зрения, что «за первым же углом всегда кто-то есть…», а Ронни сказал: понятное дело, вон у него сейчас уже шесть любовниц. И добавил: «Я сейчас вообще не под коксом, даже не огорчен, и у меня все путем, все путем».

Работал допоздна, до начала девятого. Собирался пойти в кино, но было уже слишком поздно. В результате просто прогулялся с собаками и Джедом, мы долго бродили, дошли до 80-й улицы, потом обратно, и это было хорошо.

Вторник, 12 апреля 1977 года

Мик хочет, чтобы я сделал обложку его следующего альбома. Я пытаюсь придумать что-то оригинальное – как сделать, например, «роллинг стоунз» одну из этих небольших игр, когда нужно закатывать камушки в отверстия. Позвонил Виктор, он сказал, что ему теперь слишком трудно стало сосуществовать с Хальстоном, так что он действительно переедет в этот лофт на 19-й улице и Пятой авеню, причем будет арендовать его по той схеме, когда есть возможность его выкупить. А пока не переедет туда окончательно, где-то в мае, будет ночевать, где придется, сказал он.

Среда, 13 апреля 1977 года

Меня пригласили на коктейли и на ужин в честь Джин Стин, это в квартире у ее сестры Сьюзен Шива в «Дакоте». Не думал, что ожидается что-то из ряда вон выходящее, поэтому опоздал минут на сорок пять (3 доллара). Но первой, кого я увидел, входя в прихожую, была Джеки О. – она выглядела раскрасавицей. Еще был Норман Мейлер. Джеки разговаривала с бойфрендом Джин, который работает в журнале «Смитсониан». Дельфина Раттацци, которая по-прежнему работает у Джеки в издательстве «Викинг», тоже была на ужине, но она совершенно изменилась, так что я ее не узнал: кудряшки и сексуальное платье. Там была Сью Менгерс, она подошла ко мне и пожаловалась, что у нее даже колени подкашиваются: она вообще никогда не была на подобных вечеринках. Мимо нас прошли Бейб Пейли с мужем, главой «Си-Би-Эс», а потом я увидел, что Сью и Пейли сидят вместе, и я вспомнил, как Сью говорила мне в Калифорнии: единственное место, где она действительно хотела бы работать, это у Пейли[248]…

Я сказал Норману Мейлеру, что мне очень понравилось, как он выходил на сцену во время вручения «Оскара», и он ответил, что сам только что видел видеозапись того, как он стремительно сбежал по рампе – так ему наказал Билли Фридкин. На ужине была Рената Адлер[249], которая пишет статьи для «Нью-Йоркера», ее спутником был Аведон. Она сказала, что учится сейчас на юридическом факультете в Йеле, однако думает, что бросит его. Она говорит, что ей ужасно трудно, что она ничего не способна запомнить. Я впервые смог по-настоящему хорошо побеседовать с Джеки О., однако я мало помню из того, о чем мы говорили. Наверное, про Очарование Всех Тех, Кто Делает Кино. Сью Менгерс обходила гостей на этой вечеринке, хвастаясь тем же, чем обычно, – что могла бы предложить президенту Картеру контракт на три кинофильма, по три миллиона долларов за каждый, и что он, конечно же, согласился бы, потому что сниматься в кино хотят все. Тогда, показав на Джеки, я сказал Сью, чтобы она сразу же доказала мне свои намерения, и тут Сью стушевалась – к Джеки так и не подошла, да и предложения никакого не сделала. На приеме был Эндрю Янг из ООН[250] и, кроме него, еще один чернокожий парень. Сью была в восторге, что познакомилась с ними. Деннис Хоппер сказал мне, что снимает фильм «Джанки», по автобиографии Уильяма Берроуза, и я совершил грандиозную оплошность, заметив: вот бы пригласить на главную роль Мика. На это Деннис сухо ответил, что главную роль играет он сам[251].

На ужине был сын Ника Данна, который сейчас пытается стать актером. Потом Эрл повел меня во внутренние покои этих апартаментов, и там оказалось десять девушек примерно семнадцати-восемнадцати лет, совсем уже взрослых, совсем как дочь Джин, которая уже учится в колледже, и они устроили что-то вроде «ночного девичника» – старались догадаться, кто же пришел в гости на вечеринку «больших»! Хотя сами уже все такие взрослые, даже странно. Они очень обрадовались, увидев меня, и я по их просьбе поставил свою подпись на телевизоре, на шкафу, на их руках, на всем на свете. Раз в полчаса они отпускали одну девушку из своего круга появиться на вечеринке «взрослых». Довез сына Ника Данна до его дома на 90-й улице и Сентрал-Парк-Вест (такси 5 долларов).

Пятница, 15 апреля 1977 года

Вчера в наш офис по новому адресу, в доме 860, заявилась первая сумасшедшая – Дайан Коффман. Психи, правда, к нам и до того приходили, но мы с ними не были прежде знакомы. А эта участвовала в нашей пьесе «Порк», году в 1970-м или 1971-м[252]. Ее тогда ввел в спектакль, наверное, сам режиссер-постановщик, Тони Инграссиа. Сегодня она без конца повторяла: «Вы знаете, как правильно пишется моя фамилия – Коффман? А вот как: C-O-F-F-M-A-N». Пришлось дать ей немного денег (10 долларов).

Мы устроили ланч в офисе – в честь Дианы Вриланд и одной аргентинки, а Боб еще позвал Майкла и Пэт Йорк[253]. Кэрол Роджерс и Сэлли из Interview пригласили какую-то девицу из торгующих Hi-Fi аудиоаппаратурой – в надежде, что смогут продать ей место в журнале под рекламу. На девицу эту сильное впечатление произвели Диана и супруги Йорк – она-то думала, что ланч будет только с Кэрол и Сэлли. Диана говорила, что ей удалось вовремя обнаружить, что в музее, на ее выставке русских костюмов, без нее свет сделали поярче, а музыку потише, и все потому, что ей сказали, будто некоторые посетители жаловались: ничего не видно да еще и музыка гремит. Диана сказала им: нельзя изменять сделанное только потому, что кто-то просит об этом – и вообще в США это вечная проблема, ведь здесь «всегда хотят дать публике все, что бы она ни пожелала». «Понятное дело, – сказала она, – эта самая публика желает такого, чего она не может получить, и как раз музеи обязаны научить ее, что ей следует желать». И еще она сказала: сегодня это самая актуальная проблема и для журнала Vogue, и для всех прочих журналов – кроме Interview.

Воскресенье, 17 апреля 1977 года

Ходил в церковь и, пока стоял на коленях и молился, чтобы Бог послал мне денег, подошла бомжиха и попросила милостыню. Сказала – пять долларов, но мигом подняла тариф до десяти. Ну точь-в-точь как Вива. Я дал ей десять центов. Тут она полезла ко мне в карман. Она была похожа на прежнюю версию Бриджид, только что у нее волосы не вьются.

Около церкви раздавал автографы. Такси в офис (4 доллара). Пока я работал, позвонила Дайан Коффман, но я сказал ей, что я – техник-смотритель, и она поверила. Кстати, когда я дал ей 10 долларов в пятницу, она пошла и купила на них какие-то дурацкие цветы. Специально вернулась, чтобы показать мне. Прочел много старых номеров «Вэнити фэйр»: мне нужны новые идеи. Эти старые журналы такие красивые.

Фред крутится куда больше меня: после большой субботней вечеринки у де Менилов он еще пошел на прием к Лэлли Уэймут[254], который та давала для многих крупных знаменитостей, и когда я пожаловался Фреду, что меня не пригласили, он сказал: «Та к ты же не переспал с ней».

Среда, 20 апреля 1977 года

По дороге в даунтаун столкнулся с Льюисом Алленом[255], который пригласил меня на премьеру «Энни», а потом – с Аланом Бейтсом[256], который уже несколько месяцев в Нью-Йорке, поскольку снимается в фильме у Пола Мазурски. Я всякий раз говорю им, что позвоню и возьму у них интервью, но пора перестать это делать, это смешно – откуда мне знать, хотят ли они на самом деле давать интервью.

В четверть девятого вечера отправился в Иранское посольство (такси 3 доллара). Показалось, что Ховейда нервничает. Вечеринка была в честь Осборна Эллиота, он прежде был главным редактором «Ньюсуика». Я сидел рядом с миссис Астор[257], а по другую сторону от меня был Фрэнк Перри[258]. Миссис Астор сказала, что мечтает, чтобы у нее вырос хвост, тогда она могла бы одновременно и здороваться с людьми за руку, и держать коктейль, и подкрашивать губы.

Четверг, 21 апреля 1977 года

Поехали с Бобом, чтобы забрать Бьянку и с ней отправиться на ужин, который давал Сэнди Милликен в своем лофте в Сохо. К нам спустилась Джейд, она сказала: «Энди Уорхол, ты никогда не приходишь повидаться со мной». Джейд спросила нас, не хотим ли что-то выпить, и мы сказали: «Две порции водки со льдом», и она обратилась к их служанке-испанке со словами: «Dos vodkas con hielo». Я попросил ее спеть что-нибудь для нас, она исполнила «Братец Яков», а потом я попросил, чтобы она спела Satisfaction, но про эту песню она даже не слышала. Она спела еще детскую песенку «Хоровод вокруг розочки», только вместо «Ап-чхи, ап-чхи, ап-чхи, все тут же и упали!» у нее было «Очки, очки, очки, все тут же и упали». Я попросил ее придумать какую-нибудь песню про то, как прошел ее день, и она тут же запела: «Я позвала кое-кого из школы, / Но на ужин никто к нам не пришел. / Они думают: у нас не все дома, / Да только все они – сами такие!»

Бьянка спустилась по лестнице в белой льняной юбке и голубой блузе, но, увидев, что мы одеты в вечерние костюмы, тут же вернулась и надела черное с золотом платье из парчи ламе и золотые туфли.

Когда мы уже уходили, Джейд сказала: «Слушай, Энди Уорхол, я хочу, чтобы ты почаще приходил ко мне в гости». После чего она всех нас расцеловала, но забыла про Бьянку, и Бьянка сказала: «А меня?», и Джейд подползла к ней по полу и тоже поцеловала. Взяли такси до дома 141 на Принс-стрит. Я огорчился, что не купил в этом районе побольше домов, когда они были дешевы – надо было купить их много.

Понедельник, 23 мая 1977 года

Тина Фридрикс позвонила и сказала, что Томми Шипперс[259] не будет больше арендовать наш дом в Монтоке. Его жена умерла от рака, и теперь у него самого рак того же самого, и это меня напугало: получается, что можно заразить ся раком от кого-то…

Среда, 25 мая 1977 года – Париж

Прилетел в Париж около девяти утра. Поехал в квартиру Фреда на рю дю Шерш-Миди.

Вся элегантная антикварная мебель Фреда все больше выглядит просто как какой-то хлам, прикрытый тряпками. Пришел Уильям Берк, принес завтрак.

Давал интервью для «Ле Монд», «Фигаро» и ELLE, это организовало наше французское издательство – «Фламмарион». Потом уже было пора отправляться в Бобур, чтобы в тамошнем книжном магазине раздавать автографы на моей «Философии» (такси 5 долларов).

Там появилась Ширли Голдфарб[260], потом Даниэль Тамплон[261], в его галерее в следующий вторник будет показ моих «Серпов и молотов», а еще было около ста грязных юных чувачков в панковских нарядах.

Появился Понтюс Хюльтен[262], директор центра Бобур, он повел нас на экскурсию по всему зданию. Сначала мы вошли внутрь огромной скульптуры Тэнгли[263], которую еще собирали в центре первого этажа. Дальше он повел нас в кладовую, которая доверху набита шоколадом, и там подарил нам несколько шоколадок. До чего же там вкусно пахло, в этой шоколадной комнате! Потом мы посмотрели выставку Кинхольца[264], за ней выставку «Париж/Нью-Йорк», которая открывается на следующей неделе, а потом и постоянную экспозицию. На это ушло два часа, и Боб уже совершенно падал от усталости, а у меня хватило энергии на все, я вдруг захотел скорее рвануть домой, писать маслом и больше не брать на заказ портреты людей из высшего общества.

Четверг, 26 мая 1977 года – Париж – Брюссель

Во время ланча в кафе «Анжелина» встретился с Кларой Сент[265] из круга Ива Сен-Лорана и с Паломой Пикассо. Клара хорошо выглядит, похудела, Палома – тоже. Клара все еще страдает от того, что ее бойфренд, Таде Клоссовски[266], недавно женился на Лулу де ля Фалез. Она, кстати, узнала об этом только из официального объявления о свадьбе, которое Таде и Лулу поместили в «Фигаро». Сейчас она постепенно обретает свое обычное чувство юмора, то есть уже почти оправилась от потрясения. Я сказал ей, что мы с ней тоже должны дать объявление в «Фигаро», извещая всех о нашей с ней свадьбе – чтобы перещеголять их.

На такси доехали до вокзала (8 долларов). У нас было отдельное купе. В пути спал. В Брюссель приехали в семь вечера. Господин Лебрюэн, галерист, который устроил выставку моих картин, встретил нас вместе с несколькими парнями-хиппи. Поселились в не-шикарной гостинице «Отель Брюссель». У нас всех двухэтажные номера, и это полный бред, потому что всякий раз, когда звонят в дверь, ты, конечно же, наверху, в туалете, и нужно по шаткой лестнице со всех ног бежать к двери, чтобы ее открыть.

Ринулись со всех ног в «Галерею Д». Столпотворение. Меня зажали в углу, и я сидел там, раздавая автографы и подписывая книги. Продал 120 экземпляров. Парни были славные, они вроде как хиппи. Около девяти вечера я быстро и эффектно покинул место действия, рванув к выходу прямо через всю толпу, и прыгнул в наш «шевроле», думая, что меня тут же умчат прочь, однако оказалось, что за рулем никого. Какой-то паренек предложил мне мороженое в стаканчике, но я отказался, тогда он размазал его по всей крыше автомобиля, и оно текло по стеклам. Парни принялись смеяться над нами, что мы просто сидим в машине целых двадцать минут. Наконец явился шофер, он сказал, что ходил «по маленькому».

Заехали к Леону Ламберу[267]. Он живет в пентхаусе десятиэтажного здания, прямо над своим банком. Обстановка у него совершенно невероятная, такая непритязательная, и у него много живописи: от Ван-Гога до Пикассо и дальше – до Уорхола. Видел его спальню, она за книжным шкафом в библиотеке. Это квартира «с секретом»: в ней две спальни, одна для его постоянного бойфренда, а другая для парней на одну ночь. После ужина в маленьком бистро в «Галерее» мы прошлись по пассажу. Зашли в гей-бар, Боб пригласил на танец самого красивого мальчика в Бельгии, и они принялись танцевать, но когда Боб чмокнул его в шею, а это привело к поцелуям губами, нам с Фредом стало страшно неловко, поскольку, как говорят, юноши в Брюсселе такого не делают на людях – притом даже в гей-барах!

Пятница, 27 мая 1977 года – Париж – Брюссель

Спал в поезде. Мы взяли напрокат машину (20 долларов), чтобы доехать в галерею Уильяма Берка, где он выставил мои фотографии и устроил автограф-сессию. В переулке нас поджидала Палома. В галерею уже пришла Нико[268], а с ней был ее сын-подросток, у него брюки порядком оттопыривались. Нико попросила Боба сфотографировать его. А Боб уже это сделал. Нико [см. «Введение»] выглядела постаревшей, растолстевшей и еще более грустной. Она сказала, что даже всплакнула: до того прекрасна эта выставка. Я хотел дать ей немного денег, но не впрямую, поэтому выписал на ее имя чек на 500 франков (100 долларов) и подал его ей, а она, расчувствовавшись еще больше, сказала: «Я повешу его на стену, в рамке. Можешь дать мне другой, без подписи, на расходы?» (100 долларов, такси до «Режин» за 4 доллара). В галерее были Барбара и Филипп, а также Режин с мужем. Потом приехала Мария Ниархос. Режин все еще переживала успех своей вчерашней панковской вечеринки: как она сказала, шоколадный мусс подавали гостям в собачьих мисках. Все устали дожидаться Бьянку, и около одиннадцати вечера сели наконец за стол. На ужин были лангусты, гусь, фрукты – прекрасно! Какая-то красивая молодая англичанка решила поставить Марию на место, назвав ее «безнравственной», потому что та демонстрировала всем ложбинку между грудями: я поставил там свой автограф. А Фред, уже сильно набравшись, принялся защищать Марию, он говорил: «А что это вообще такое – нравственность?» И потом весь остаток вечера гости спорили об этом. Типичные французы…

Уже в три часа ночи, когда мы собрались уходить, позвонила Бьянка и попросила подождать ее. Она вскоре появилась, вид у нее был сногсшибательный, и вечеринка завертелась по новой. У нее был прекрасный аметист от Фаберже. Уехали мы только в шесть утра, когда официанты начали подметать пол.

Суббота, 28 мая 1977 года – Париж

Пошел на ужин в ресторане «Месье Беф». Когда приехала Бьянка, она стала раздавать всем попперсы «Локкер рум», но Барбара Аллен не захотела, чтобы Филипп Ниархос взял их, поэтому она спрятала их, и вот позже, когда попперсы у Бьянки закончились, та попросила Барбару вернуть их ей. Между тем, меня узнала какая-то противная девица (а мы ужинали под открытым небом, потому что ночь была чудесная, небо чистое, и на нем огромная луна) и тут же принялась визжать, как она меня обожает, пусть я больше и не принадлежу к андеграунду, а еще что она некрофилка и ее только что выписали из психбольницы. Все это несколько подпортило ужин. Фред устал и отправился домой. Мы завезли Филиппа и Барбару в «Ритц» – у Бьянки была машина. Потом, уже после того как мы с ними попрощались, Бьянка сказала, что не знает, как быть: Барбара спросила ее, знает ли она наверняка, не переспал ли Филипп с кем-то, когда на прошлой неделе ездил на юг Франции. Бьянка сообщила нам, что он и в самом деле переспал с дочерью Анук Эме, Мануэлой Папатакис, но что теперь она не знает, говорить Барбаре правду и огорчить ее или же соврать и пусть тогда Барбара сама через кого-то узнает о случившемся и решит, что Бьянка ей больше не подруга. Вообще-то Барбара сама отказалась поехать с Филиппом на юг Франции из-за кинопробы с Джеком Николсоном.

Понедельник, 30 мая 1977 года – Париж

В Париже – никаких признаков жизни, сегодня Троица. Я встал, чтобы встретиться с Бьянкой и пойти с ней на теннисный турнир. Боб с Фредом оба в ужасно раздраженном настроении.

Фред позвонил Бьянке, но она сказала, что задерживается, и мы подзадержались – хотя в результате все равно слишком рано приехали к ней в «Плаза Атене» (такси 4 доллара). В вестибюле гостиницы встретили Джеймса Мейсона[269]. Наконец появилась Бьянка, на ней были широкие свободные белые брюки и черный топ с бретелькой вокруг шеи, к нему был приколот аметист. Она сказала, что до пяти утра просидела в «Ле Сет», просто болтала с одним теннисистом, который сказал ей, что никогда ни с кем, кроме своей жены, не занимался «этим». Еще она сказала, что он все же захотел заняться «этим» с ней, но она терпеть не может интрижек, потому что из-за них «все только усложняется». Ну и кому она пытается лапши навешать?

Вторник, 31 мая 1977 года – Париж

Приехал на такси в гостиницу «Плаза Атене» (5 долларов), чтобы встретиться с Бьянкой и потом идти брать интервью у Унгаро[270]. У Бьянки небольшой, но красивый номер с террасой во двор, там растет герань и стоят красные зонты. Читал какую-то английскую газету. Съел апельсин, пока мы ее ждали, – он лежал на столике. Бьянка все это время повсюду искала свой аметист от Фаберже, а когда все же так и не смогла его найти, сказала, что не пойдет с нами на интервью, и тут же умчалась в «Кастель», чтобы ползать там на коленях, продолжая искать его: она утверждает, что прошлой ночью потеряла его именно там. Первой на ланч пришла Беттина[271], поэтому мы взяли интервью у нее. Она сейчас работает с Унгаро. На ней был белый костюм от Унгаро, на руке часики от Булгари в виде змеи. Потом наконец появился сам Унгаро. На нем тоже был белый костюм.

После ланча мы отправились к нему. Из его магазина «Унгаро Кутюр» выскочили княгиня Грейс и ее дочь, принцесса Каролина Монакская, когда они узнали, что мы по соседству, в магазине мужской одежды «Унгаро Омм». Боб здесь купил себе костюм. Дальше мы поехали на рю Бобур – там в галерее Даниэля Тамплона открывалась моя выставка «Серпы и молоты». Собрались все те же самые панки, и ненадолго заехала Сан Шлюмберже[272], в синем платье от Живанши. Она вообще-то направлялась в Версаль, на ужин к Флоренс ван дер Кемп[273].

Барбара Аллен пришла рано, поэтому успела рассказать нам свою собственную светскую хронику – как накануне вечером они с Филиппом Ниархосом страшно поссорились. Он обвинил ее в том, что она изменяла ему с Джеком [Николсоном], Уорреном [Битти] и Миком [Джаггером]. Она даже не стала ничего этого отрицать, хотя нам и говорила, что ни с кем ему не изменяла. И он признался ей, что у него случился «роман» с Мануэлой Папатакис на юге Франции, и он там переспал с еще с одной женщиной, а потом и с еще тремя проститутками. И все это – за три недели. В результате они заключили договор: когда они вместе, они – «вместе», а когда не вместе, то и «не вместе». Тут какие-то панки-сопляки подрались, так что одному из них даже выбили зуб. Они начали громко выкрикивать мое имя, и я заперся в офисе. Потом настало время ехать на ужин. Пока я выходил наружу, какой-то пьяный урод поцеловал меня, причем прямо в губы, и я чуть не потерял сознание. Да, а Бьянка, она была в прекрасном настроении: нашелся ее аметист. Она угрожала в этом танцклубе, что приведет частных детективов. Тогда они опросили всех своих работников – а те работают там уже по многу лет, и вот, как оказалось, один старик нашел аметист, когда делал уборку, но не сообщил об этом.

Среда, 1 июня 1977 года – Париж

Позвонила Барбара Аллен, сказала, что нас пригласили к супругам Брандолини на коктейли. Потом позвонила Мария Ниархос и сказала, что хотела бы показать нам дворец своего отца (такси 3 доллара). Мы прошли в него через сад, вошли в мраморный вестибюль, а потом двигались по коридору, где все в золоте-на-золоте-на-золоте – и оказались в салоне, увешанном картинами великих импрессионистов, которые были ярко освещены, хотя само помещение полутемное, и потому выглядели почти как подделки. Мария сделала для нас коктейли, а потом мы прошли как экскурсанты через просторные туалетные комнаты, спальни, гостиные и также через офис Филиппа – он настолько грандиозный, что должен, видимо, внушать почтение и страх всем, с кем он ведет дела. Потом мы взяли такси до Брандолини (4 доллара). Там все – кроме меня – отправлялись по очереди в туалет. Боб, наверное, скажет, что и я принял немного кокаина, но это не так. Зато я действительно поцеловал Роберто, когда мы стояли на балконе с видом на магазин «Ван-Клиф», и [смеется] он сказал мне: «Ну что вы, что вы, я ведь женат, у меня же ребенок». Вернулся домой около четырех утра (такси 3 доллара).

Четверг, 2 июня 1977 года – Париж

Джоэль Лебон сфотографировал меня для обложки журнала «Фасад» вместе с девицей-панком Эдвиж[274] (такси до студии на Трокадеро – 8 долларов). Ему понадобилось три часа, чтобы сделать один кадр – под очень сильными фотолампами.

Вечером я остался дома. Боб сопроводил Бьянку в «Кастель», где, как он рассказал, они столкнулись с Марией Ниархос и ее самым младшим братом – Константином, ему шестнадцать лет, он начал терять свой «младенческий жирок», а сегодня он впервые «был» с проституткой – это им Барбара все поведала, только просила никому больше не говорить. Она сказала, что Филипп заказал ему проститутку у мадам Клод[275], в лучшем борделе Парижа. Девица была не слишком высокая, не слишком маленькая, не слишком светленькая, не слишком темненькая – все это специально продумано, чтобы Константин не «зациклился» на каком-то одном типе женщин.

Пятница, 3 июня 1977 года – Париж

Поехали на такси в «Кастель» (такси 4 доллара). Там все те же лица, и все они собрались на званый ужин в честь тайной помолвки принцессы Каролины Монакской и Филиппа Жюно[276]. Но туда нас не пригласили.

Воскресенье, 5 июня 1977 года – Нью-Йорк

Звонил очень многим, чтобы наверстать упущенное. Винсент поехал в Монток – показать Луи Малю мой дом, в надежде, что тот его снимет. Мы пытаемся сдать главный коттедж на июль и август за четыре тысячи долларов в месяц – а если на полгода, то за 26 тысяч. За меньшие коттеджи хотим две тысячи в месяц, но тут можно торговаться. Мистер Уинтерс, который следит за порядком на участке, носит футболку с афишей моего фильма «Плохой» и джинсовую куртку The Rolling Stones. Ему нужен новый джип, а то сейчас у него в машине вместо педали акселератора дверная петля. Он показал Винсенту вырезку из журнала, где говорилось, что я каждый год покупаю себе новый автомобиль: это у него было в качестве основного довода, почему ему требуется новый джип.

Вторник, 7 июня 1977 года

Заходили Деннис Хоппер, Катрин Милинер, Терри Сазерн[277] и какой-то фотограф из журнала «Тайм». Главной целью Катрин было ходить за Деннисом везде и всюду, а он заявился к нам на «Фабрику», тем самым заставив ее прийти за ним и к нам. То ли в «Тайме», то ли в «Ньюсуике» только что была статья про «Апокалипсис сегодня», фильм, который заканчивает снимать Коппола. Деннис играет в нем роль сошедшего с ума фотожурналиста-хиппи. Фотограф из «Тайма» сделал несколько снимков, как Катрин фотографирует Денниса, который фотографирует меня, фотографирующего Денниса. Крис Макос привел ко мне парня для «ландшафта», но тут пришел Виктор, привел еще двоих «ландшафтников» и заставил меня фотографировать его ребят первыми. А тот, кого привел Крис, был из Гарвардского института драмы. Деннис Хоппер стал наблюдать, как я фотографирую обнаженного юношу, но Виктор не знал, кто такой Деннис, и поэтому выгнал его.

Четверг, 9 июня 1977 года

Приехал в отель «Сент-Риджис» в 11.30 на церемонию вручения награды Элизабет Тейлор от Антидиффамационной лиги. Самой Лиз и Хальстона там еще не было. Я познакомился с президентом фирмы «Картье». Там была Юджиния Шеппард[278]. И Гермиона Джинголд[279]. Одна женщина, которой даже не требовалось никому объяснять, что она – мать Боба Фейдена[280], подошла ко мне и сказала именно это, хотя она на самом деле вылитый Боб Фейден, только что с ювелирными украшениями. Тут приехали Джон Спрингер[281], Лиз и Хальстон. В зале было две или три дамы – точные копии Лиз, и одна из них даже подошла к Лиз, чтобы представиться.

Я сидел рядом с Мэри Бим, женой Эйба Бима, мэра Нью-Йорка. На по ди уме стояли несколько людей из Антидиффамационной лиги, а также Хэл Принс[282] и Майк Тодд-младший[283]. Лив Ульман[284] читала молитву, и Диана фон Фюрстенберг тоже была тут. Ливия Вайнтрауб[285], очень миловидная женщина, выступила с речью о том, каково ей приходилось в концлагере, а закончила свое выступление рекламой новых духов своей компании, которые называются «Ливия». Она подарила Лиз эти духи из первой партии в пятьдесят флаконов. Там был Дор Шэри, он и основал эту лигу[286]. Еда была паршивая – золотистый лосось.

Потом Лиз подарили памятную доску, она вся усеяна необработанными аметистами – из такого материала обычно делают пепельницы, и на доске этой изображена гора Синай, а наверху ее, золотом, – десять заповедей. Лиз была в фиолетовом платье, она встала, чтобы произнести короткую речь, с придыханием и очень искренно, что-то вроде: «Я такая же, как и все вы: когда меня что-то задевает, я должна на это реагировать, мы все в этом одинаковые, благодарю вас!» Там был Джон Уорнер. Потом Лиз и Хальстон сошли с помоста и направились в туалетную комнату, и одна из дам, сидевшая за столом Боба, вдруг заинтересовалась: «Почему же они пошли туда вместе?» И другая дама ей ответила: «Может быть, у нее платье порвалось, и Хальстон сейчас ей все зашьет».

Поехали на такси в даунтаун, поскольку нужно было встретиться с Беллой Абцуг у нас в офисе, чтобы сфотографировать ее для обложки журнала Rolling Stone (4,25 доллара).

Белла была там со своей дочерью [смеется], тоже этакой «теткой», крутой бой-бабой. Ну ладно, шучу, но ты ведь знаешь, что я хочу сказать: яблочко-то от яблоньки… Я сфотографировал, как Белла нюхает розу. Еще к нам приезжал Янн Уэннер.

Доехал на такси в «Ла пти ферм», маленький ресторан в Гринвич-Виллидж, куда меня пригласил Джордж Мейсон. Кэтрин и ее брат Валентин ждали нас там на улице, под дождем. Все мужчины у них в семье безумные красавцы, а женщины такие же, как сама Кэтрин, – просто славные.

Потом я уговорил всех поехать в «Студию 54» на вечеринку в честь мюзикла «Битломания». Там были Aerosmith и Сиринда Фокс из «Плохого», которая раньше жила с Дэвидом Джохансеном, а теперь – с кем-то из Aerosmith. Она сказала, что фотография меня с банкой супа «Кэмпбелл» была использована в «Битломании» во время цветомузыкального шоу.

Суббота, 11 июня 1977 года

Почти все сотрудники нашего офиса отправились в Монток. Я пытаюсь устроить мистеру Уинтерсу «тойоту», и Винсента обрадовало, что он сможет сообщить ему эту добрую весть. Миссис Уинтерс все пытается заставить его переселиться во Флориду, и Винсента страшит сама мысль, что мы можем его потерять. Похоже, что никто так и не будет снимать наш дом, может быть, до августа, когда там, наверное, захочет пожить Бьянка. Людям не нравится, что из-за всех этих камней нельзя спокойно плавать в океане, а еще что Монток так далеко. Место не для слабаков.

Четверг, 16 июня 1977 года

Я ждал Фреда, чтобы он забрал меня и отвез в онкологический центр «Слоун-Кеттеринг» на прием к доктору Стоуну – под нож к нему, в связи с биопсией. Нет, не Стоуну, а Стронгу. Мне сделали местную анестезию. Процедура эта длилась полчаса, потом мне сказали, чтобы я шел на работу. Я все же очень беспокоюсь: они ведь все еще не знают, что это у меня такое. Вот соберешься с духом сделать обследование – задашь прямой вопрос: да или нет – и довольно скоро все может закончиться, и когда тебе выдадут результат, то может оказаться, что тебе пора отваливать на тот свет. В общем, Дорогой Дневник, я скоро дам тебе знать, сочтены мои дни или нет.

Поехал в офис (4 доллара), прямо с забинтованной шеей. Боб интервьюировал Барбару Аллен, девушку для обложки следующего номера Interview – он расспрашивал ее про Мужчин, Женщин и Любовь. Том Бирд [член комиссии по инаугурации Картера] привел очень интересного парня по имени Джоэль Макклири, он казначей Национального демократического комитета, ему около тридцати пяти. Он был председателем всеамериканской финансовой комиссии в ходе избирательной кампании Картера. Сейчас пытается добиться приезда Далай-ламы в США. Он сказал, что многие тибетские монахи работают в компании в Патерсоне, штат Нью-Джерси, которая выпускает презервативы, и что к себе на работу – делать презервативы – они ездят на городском автобусе. И тут Барбара Аллен сказала: «А знаете, это действительно правда: ведь на многих презервативах так и написано: “Сделано в Нью-Джерси”».

Ходил в гости к Виктору, в новый лофт, там в центре только кровать стоит и вокруг нее банки с разными видами вазелина – точь-в-точь как у Ондина[287].

Суббота, 18 июня 1977 года

Виктор сказал, что сегодня благоприятный день для прогулок в поисках новых идей, и мы с ним отправились в Виллидж. Но все было совершенно как в фильме «Внезапно, прошлым летом»: я оказался лишь предлогом, чтобы он нашел себе партнера – молодые люди подходили, чтобы пообщаться со мной, а доставались они Виктору. Мы четыре часа просидели в «Ривьера Лаунж», выпили немало чая и кофе (7 долларов).

Отправился домой, позвонил Джулии Скорсезе[288] в отель «Шерри Незерленд» (отвечая на ее звонок), она сказала, чтобы я не клал трубку, и потом на десять минут пропала. Потом снова взяла трубку, сказала, чтобы я еще немного подождал, и снова на десять минут пропала. Потом трубку взяла Лайза Минелли, она сказала: «Это Лайза, дай мне твой номер, и она тебе тут же перезвонит». Джулия действительно тут же перезвонила и пригласила к ним на ужин. Я сказал, что на этот вечер уже договорился с Кэтрин и ее братом, но Джулия сказала, чтобы я их тоже привозил.

Взял такси до отеля (2 доллара). Когда мы входили в вестибюль, какой-то бородач садился в лифт. Родители Мартина, мистер и миссис Скорсезе, уже приехали к ним. Они выше его ростом, что удивительно: ведь обычно дети выше своих родителей. Они живут в даунтауне, прямо после ресторана «Баллато». Там было несколько театральных агентов. И нянька с очаровательным младенцем на руках. Эту няньку Джулия только что наняла, а она взяла да и потерялась в аэропорту, так что Джулия теперь очень волнуется – можно ли ей доверить ребенка. Была еще молодая негритянка, тоже с младенцем на руках, и тут оказалось, что бородач – это и есть Бобби Де Ниро, а молодая негритянка – его жена, Дайэнн Эбботт[289].

Марти теперь похудел, он на диете. Джек Хейли суетился. Лайза была в платье, которое Хальстон сделал из ткани с расцветкой, напоминающей мои «Цветы». Марти появился в белом костюме, но потом переоделся в черный. Все отправились вниз поесть. С ними был Роджер Мур[290] и девица с киностудии «Юнайтед артистс», специалистка по рекламе, она целовалась с Роджером. Роджер Мур – замечательный, совершенно очаровательный. Он показал нам то, что сам называет «три выражения моего лица»: «озабочен», «брови вверх» и «брови вниз». Был трижды женат, сейчас его жена – итальянка. Бобби Де Ниро появился после ужина с каким-то агентом в смешных очках и был неразговорчив. Родители Скорсезе засиделись у него допоздна. Все сильно напились. Все хотели, чтобы я сказал тост, а я был до того пьян, что даже встал и что-то сказал, и все получилось, наверное, как нельзя лучше, потому что все только и говорили, до чего же трогательно я все выразил, но я был до того пьян, что даже не могу вспомнить, что наговорил. Лайза все повторяла: «Эти слова я скажу своим внукам – а все остальное я забуду!» Чудеснейшая получилась вечеринка. Я украл пластинку с музыкой из фильма «Нью-Йорк, Нью-Йорк», потому что Валентин очень хотел ее, а на этой еще сам Роджер Мур расписался, на обороте конверта, но потом я почувствовал себя неловко, поскольку они видели, как я это сделал. Я то и дело принимал анестетики из-за операции на шее на прошедшей неделе, когда мне делали биопсию. Я все еще не знаю, каков результат. Когда мы уехали из «Шерри», уже светало, было шесть утра (такси 3,50 доллара).

Воскресенье, 19 июня 1977 года

Мы с Виктором поехали выпить коктейли в «Уиндоус он зе уорлд» (такси 5 долларов). Пили, разговаривали, смотрели в окно (180 долларов). Прекрасно. Потом прошлись по Виллидж. В прежние времена придешь туда, бывало, в воскресенье, а кругом – никого, сейчас же там все такое гейское-разгейское, куда ни посмотри – бары для лесбиянок и для садомазохистов, причем названия у них те еще, да прямо среди бела дня. Заведения вроде бара Ramrod («Шомпол»). Эти ребята в коже, они наряжаются, чтобы ходить в такие клубы, но все там – сплошной шоу-бизнес. Пока их привязывают, на это уходит час. Их всячески оскорбляют, грязно ругаясь, – еще час. Вынимают плеть – вот и еще час прошел, это же представление. Время от времени попадается какой-нибудь чокнутый, кто принимает все за чистую монету и начинает все это делать по-настоящему, что всех только сбивает с толку. А для большинства посетителей это все просто развлечение, зрелище. Отвез Виктора к нему домой (5 долларов), сам остался дома, смотрел телевизор. Думал про все, что было у Скорсезе. Да, они добились успеха, у них действительно большой успех.

Понедельник, 20 июня 1977 года

Позвонил врачу, он сказал, чтобы я пришел к нему в полдень. Я опоздал, поскольку очень волновался. Но новость хорошая: у меня вовсе не то, что, как они подумали, могло бы быть. Но сейчас шея у меня опухла, болит, и вообще – мне, наверное, не нужно было всего этого делать. Прямо от врача я пошел в церковь – благодарить Бога.

Потом я отправился к Тони, в цветочный магазин, чтобы послать цветы Лайзе и Джулии в благодарность за весело проведенное время в субботу. Мне захотелось купить одно деревце, оно было такое красивое, и сначала мне сказали, что не продадут его, потому что оно проживет всего лишь день, но я ответил, что большего и не нужно: я же знаю, что и Джулия и Лайза в Нью-Йорке ненадолго. Доехал на такси в даунтаун, потом пешком дошел до офиса (3,30 доллара). Позвонила Джулия Скорсезе, поблагодарила за чудесное деревце, сказала, что для них это тоже был замечательный вечер, надолго запомнится. Она пригласила меня прийти к ним в номер после показа фильма «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Заехал за Кэтрин и ее братом, и мы втроем отправились дальше в кинотеатр «Зигфельд» (2,75 доллара). Сидели в первом ряду. Кэтрин и Валентин решили, что фильм скучный, но мне он понравился, я думаю, что это один из лучших фильмов Лайзы. В нем снялась и жена Бобби Де Ниро. Она спела одну из песен, причем выглядела прекрасно – правда, все это не имело никакого отношения к фильму и никак не было связано с сюжетом.

Поехали в «Шерри», и там на вечеринке было полным-полно народу. Всякий раз, как мы собирались уходить, Джулия просила нас остаться. Она говорила мне что-то вроде: «Прошу тебя, будь лучшим другом Мартина, у него ведь совсем нет друзей». Когда-то, еще в то время, когда Мартин жил в Нью-Йорке, ему что-то втемяшилось насчет меня – для него, как мне кажется, страшно важно, чтобы я был рядом и чтобы мы были вместе, как будто это для него что-то символизирует, хотя я пока так и не смог разобраться, что именно. Мы сказали приятелю Валентина, чтобы он отыскал нас на вечеринке, но он так и не появился, поэтому мы взяли такси до «Стэнхоуп», чтобы найти его там (2,50 доллара). Он в номере 15-сколько-то. Постучали в дверь, он сказал: «Сейчас, одну минуту». Прошло какое-то время. А комната у него крошечная. Валентин до того распсиховался, что стал бить себя по голове. Мы решили, что пора уезжать. До входной двери его приятель так и не добрался (такси 3 доллара, развез всех по домам).

Вторник, 21 июня 1977 года

Роберт Хэйз пришел и сказал, что, обдумав все, он решил: Дайэнн Эбботт должна быть у нас на обложке, так что мы позвонили ей – спросить ее согласия. Она сказала, что очень рада, однако ей «нужен денек на размышления». Она, видно, считает, что Бобби может за это задать ей жару. Позже тем же вечером я пошел на премьеру «Нью-Йорк, Нью-Йорк», и вот тут (ведь я смотрел его по второму разу) раз десять засыпал. Виктор, сидевший рядом со мной, принимал кокаин, и из-за этого я под конец все же проснулся – и до меня долетело немного кокаина. Потом мы двинули в «Рейнбоу-рум»[291].

На входе в «Рейнбоу-рум» был какой-то негр, который меня не знал и не пускал внутрь, но потом пришел другой человек, и оказалось, что это тот самый парень, который вечно говорит мне, что я должен вернуть ему его кастрюлю для варки омаров. Он как-то раз действительно приходил ко мне домой, вместе с толпой других людей, а потом, позже, заявил, будто бы приносил с собой кастрюлю, в которой варит омаров, и что она так и осталась у меня, – но я даже не знаю, о чем он говорит. Я начинаю сходить с ума всякий раз, когда он заводит свою волынку про кастрюлю, потому что этому нет конца и края! Он явно и через тридцать лет, завидев меня, опять примется за свое: «Отдай мою кастрюлю, а то мне не в чем варить омаров». В общем, на этот раз он вышел и говорит: «О, мистер Уорхол, входите, входите», и в первый момент я его не узнал, но как только мы вошли внутрь, он, повернувшись ко мне, сказал: «А где все-таки моя кастрюля для омаров?», и я подумал: «Господи, только не это! Ну сколько можно! О нет, нет, нет и нет…». Но тут ему понадобилось снова пойти ко входу, и мы улизнули.

Мы не пошли в главный зал, и я не знаю, как его отделали, я его так и не видел. Мы пошли в боковой зал, и тут же к нам направилась Джулия Скорсезе со словами: «Держите меня, держите, поговорите со мной», все как будто по команде «сюда/туда/кругом/стой, не уходи!» – она просто копия Сьюзен Тиррелл или Сэлли Керклэнд[292], точно такая же.

Потом она говорит: «Не смотрите туда сейчас, но вон там первая жена Мартина, а я в ее присутствии всякий раз начинаю сходить с ума». А эта женщина была очень красивая. Я и не знал, что Мартин был уже прежде женат, я даже удивился, потому что он такой весь из себя католик и всегда рядом с ним священник и всякое такое. А эта женщина мне вдруг говорит: «Вы меня, наверное, не помните, но мы были знакомы, еще когда я руководила галереей “Эротика”». Когда мы отошли от нее, я познакомил Джулию с Эрлом Уилсоном[293]. Я заметил, что в фильме были сняты многие из тех, кто на самом деле работает с Марти. Например, женщина в автомобиле, которая поссорилась с Бобби и Лайзой, – это жена его агента. Вот почему фильм получился: роли были написаны под конкретных людей.

Джулия попросила меня сесть за главный стол, вместе с ней и Марти, но кругом было столько людей и все так шумели, что я сделал вид, будто не расслышал ее, потому что хотел тайком улизнуть: ведь не меня же чествуют сегодня вечером, а их. Виктор уехал, и я забеспокоился: он был какой-то странный, как будто ему все здорово опротивело, и вот в этом – пожалуй, впервые за все время, что я с ним знаком, – он проявил себя по-настоящему. Он просто очень устал, он нормальный человек и просто хочет пойти домой. И он ушел.

Отправились в «Студию 54». Оркестр заиграл мелодию «Нью-Йорк, Нью-Йорк», и тут же на руках внесли Лайзу. Хальстон фотографировался с ней. Немного позже снова заиграли «Нью-Йорк, Нью-Йорк», появился Мартин, и, как мне показалось, Лайзу еще раз внесли в зал или просто снова подняли на плечи, однако я уже выходил на улицу. Подвез Валентина к нему домой (3 доллара). Было три часа ночи.

Четверг, 23 июня 1977 года

Ходил к дантисту. Попросил этого доктора Лайонса не делать рентген, и он на меня сильно рассердился. Он сказал, что я уже лет десять не делал рентген. Потом я отправился на девятый этаж, к дерматологу, доктору Домонкосу. От него как раз выходила Китти Карлайл Харт, закутавшись во что-то, чтобы ее не узнали. Я спросил у врача, в связи с чем она приходила к нему, и он ответил, что порекомендовал ей обратиться к другому специалисту – я так и не понял, что это значит. Мне он выдавил прыщ. И сказал, чтобы я снова пришел к нему на следующей неделе.

На такси поехал в онкологический центр «Слоун-Кеттеринг» (2,50 доллара), и там пришел в ужас от вида тех, кто сидел в приемной врача. Люди с отрезанными носами. Я был в шоке. Доктор Стронг снял швы у меня на шее. Говорил с Джейми Уайетом, который сказал, что мы опаздываем на мероприятие в гостиницу «Уолдорф», где собирают средства в пользу предвыборной кампании президента. Когда мы туда приехали, на улице стояли пикетчики, это было как в плохом фильме. Если такое увидеть в кино, не поверишь. Там были отдельные группы протестующих – кто в защиту прав геев, кто против абортов. У них было мусорное ведро с абортированными плодами. Мы стояли на балконе. Когда президент вошел, он принялся обходить всех собравшихся и каждому из пришедших пожал руку – это заняло несколько часов. Энн Лэндерс[294] вела себя так, будто у нее не все дома. Сказала мне, что у ее дочери много картин Уорхола, а сама она жалеет, что не почувствовала конъюнктуры раньше. Президент выступал с речами, и тот, кто пишет для него тексты, большой молодец – все шутки были отличные.

«Я хочу, чтобы мой вице-президент занимал активную позицию, поэтому если у вас есть вопросы на такие темы, как…» – и он огласил полный список – «аборты, права геев, парковки в центре города, Северная Ирландия, самолет “Конкорд” … – просто напишите ему, и он будет очень рад все разъяснить». А вот не впервые ли в истории американский президент сегодня произнес слово «гей»? Может, и так – все из-за Аниты Брайант[295]. Эндрю Янг сказал мне, что вчера видел, как я шел по Парк-авеню. Потом мы ушли, поехали послушать Брайана Ферри в «Боттом лайн». Потом все двинули в «Хурра»[296] на вечеринку в его честь, которую устроила Джерри Холл[297]. Там был Ронни с какой-то дамой и Джиджи с каким-то кавалером, и это была катастрофа. Ронни потом говорил, что это Джиджи первая плеснула ему в лицо коктейль, а он ей даже слова не сказал и ничего такого себе не позволил, но что вот на это он уже ей как следует ответил – порвал платье спереди.

Пятница, 24 июня 1977 года

Ронни весь день много пил, прямо в офисе: его разбудили сегодня рано утром, это пришла Джиджи и с ней двое полицейских, и ему вручили запретительное постановление суда, что-то в таком духе. И вот, поскольку он напился, то принялся давать мне всяческие указания, предлагать художественные идеи, и это было здорово. В офисе не нашлось никого, кроме Кэтрин Гиннесс, кто мог бы поехать взять интервью у Дайэнн Эбботт, поэтому я поехал вместе с ней. Но хорошего интервью не получилось, и я очень огорчился. Все свелось к тому, что мы брали интервью у ее девятилетней дочки, родившейся еще до их брака с Де Ниро, и я сам виноват в том, что интервью не удалось, ведь она дружит с Нельсоном Лайоном, значит, она умная женщина, так что это на самом деле я не смог сделать хорошее интервью. Отвез Кэтрин домой (4 доллара).

Дал Джеду 20 долларов на автомобильные расходы, и он отвез нас в Монток. Мы сейчас пытаемся сдать наш дом либо Франсуа де Менилу, либо Эрлу Макгрету.

Воскресенье, 26 июня 1977 года – Монток – Нью-Йорк

Солнечный день. Мистер Уинтерс весь уикенд был в состоянии полнейшего восторга, потому что мы ему сказали, что ему скоро достанется новый «джип». Мы с Эрлом обсуждали обложку альбома The Rolling Stones, которую я делаю. Он хочет, чтобы я написал на ней какой-нибудь текст от руки. Я прошелся по пляжу, Винсент занимался серфингом, а какой-то парень выгуливал большую собаку. Я некоторое время вообще не обращал на него внимания, но потом понял: это же Дик Каветт[298]. Мы с ним немного поговорили, и он явно хотел напроситься в гости, поэтому я пригласил его на ланч. Еще пришел Питер Бирд с Маргрит Рамме[299], которая целовала Питера прямо при Барбаре Аллен, его прежней любовнице, но женщины друг с другом все же вполне поладили. Дик Каветт рассказал анекдот про поляков: как один поляк накапал чернила на ладонь и приложил руку к уху, а когда его спросили «Что с тобой?», ответил: «Слушаю The Ink Spots»[300]… Маргрит рассказала еще один анекдот про поляков: в польской полиции поставили на опознание нескольких мужчин, и когда ввели женщину, которую кто-то изнасиловал, вперед вышел один из подозреваемых и сказал: «Да, точно, она самая!»

Барбара расстроена: роль, из-за которой Джек Николсон устроил ей кинопробы, он отдал какой-то никому не известной девице, которая что-то играла в театрах Нью-Йорка[301].

Я уехал пораньше, вместе с Франсуа. Он хорошо и быстро водит: от Монтока до Ист-Хэмптона домчал нас всего за десять минут. У Янна Уэннера был в гостях Джон Белуши. Янн провел нас по всему дому. Если бы он снял наш дом в Монтоке, у него было бы великолепное жилье, но, как мне кажется, он и его жена Джейн просто хотели «что-то очаровательное». Я обдумывал одну идею весь уикенд, она возникла после прочтения книги «Лиз и Дик», это история любви двух улиц, которые параллельны и потому никогда не смогут пересечься. Дилан Томас однажды сказал Ричарду Бертону, что он бы хотел что-нибудь из этого сделать, однако потом он умер. Хорошо бы мне из этого что-то сделать, это отличная идея.

Филипп Ниархос весь уикенд без конца звонил Барбаре из Лондона, прямо из своей машины. Он отправился туда на грандиозный бал, там были все эти богатенькие детки-мажоры.

Понедельник, 27 июня 1977 года

Просмотрел новый номер Interview. Барбаре Аллен очень не нравится ее фотография на обложке, она говорит, что выглядит на ней толстой. Янн Уэннер вернул назад портреты Мика, они, наверное, оказались для него слишком дорогими. Кэтрин вдруг взялась катить бочку на Interview, и мы с ней поругались, когда я сказал ей, что она все делает кое-как. Ненна Эберштадт из офиса зашила брюки Валентина, но вчера вечером они снова лопнули, значит, она не слишком хорошо это сделала. Я сглупил, сказав, что Валентин шепелявит, и он очень расстроился: ведь он целых четыре года, как он сказал, ходит к логопеду, чтобы избавиться от этого своего недостатка, и уже даже думал, что это удалось.

Вторник, 28 июня 1977 года

Пришел в офис, как раз когда редакция Interview принимала во время ланча людей из компании «Шенли», которая делает виски. Я то заходил к ним на ланч, то уходил оттуда, параллельно работая в задней комнате – писал красками с помощью швабры с губкой. На этой неделе я еще ни разу не мочился ни на одну из картин. Ну, мои «Писс-пейнтингс». Я просил Ронни не мочиться дома, когда он просыпается, а потерпеть до офиса, – ведь он принимает в больших количествах витамин В, и на картине появляются по-настоящему хорошие цвета, когда мочится именно он. Ответил на несколько телефонных звонков. Заходили несколько славных юношей из Швеции. Послал Ронни за фотоматериалами (5,95 доллара).

На такси до «21» (5,50 доллара): за мной заехал Винсент. Как раз начался дождь. Ужин был с Питером Бирдом и его другом из Кении, его зовут Харри Хорн. Все входившие в ресторан устремлялись наверх, на ужин, который давала Диана фон Фюрстенберг в честь дня рождения своего мужа, Эгона. Я был удивлен, когда увидел мать Дианы: она не похожа на еврейку, она маленького роста и у нее светлые волосы. Потом появился Мик в костюме цвета лайма, он был с этой самой Джерри Холл. Я уже думал, что Мик с Джерри замутили что-то подозрительное, а теперь у них все еще больше запуталось. Мик до того наглотался наркотиков, что официанты, как я видел, пугались его, думая, что он вот-вот потеряет сознание. Откинув голову назад, он что-то напевал себе под нос. Верхняя часть туловища у него будто была сделана из желе, а ноги отбивали чечетку со скоростью три тысячи ударов в минуту. Он без конца то надевал свои темные очки, то снимал их. Мик начал было подкатывать к Винсенту, но это все только так, для отвода глаз, потому что я позже узнал от Фреда, что на самом деле он сильно влюблен в Джерри, так что у Бьянки, по-видимому, будут проблемы. Джерри все говорила: «Мне, правда, пора уже», но когда Питер собрался было пойти, чтобы поймать ей такси, она сказала: «О, ничего, спасибо, Мик подвезет меня».

Потом мы пошли в ресторан «Нью-Йорк/Нью-Йорк», это по соседству, там была еще одна вечеринка в честь дня рождения Эгона, и ее давала Дайан де Бово. Там был Франко Росселлини[302], у него весь нос был в синяках и кровоподтеках, только это и бросалось в глаза, а я не хотел обращать на это никакого внимания, на тот случай, что его кто-то сильно избил, вот я ничего и не сказал, но в конце концов Франко спросил: «А вы, между прочим, не заметили, что у меня с носом? Это меня моя собачка покусала». У него такса, поэтому я занерв ничал. Он взял ее на чьи-то похороны, и пес этот, его зовут Феликс, вдруг до того разволновался, что взял да и укусил Франко за нос и долго не выпускал из своих зубов.

Среда, 29 июня 1977 года

Работал. Зашел Виктор, после своей поездки на Файер-Айленд. Принес с собой несколько образцов своей спермы, и я сказал ему, чтобы отныне он дрочил на листы бумаги и приносил их мне, вот тогда мы могли бы устроить совместную выставку у него в лофте: на ней будут его картины – сперматические – и мои – мочеиспускательные.

Четверг, 30 июня 1977 года

Позвонил Джордж Мейсон, пригласил на ужин на Атлантик-авеню в Бруклине. Стэн Рамбоу тоже направляется на этот ужин, и это привело меня в восторг: ведь этот молодой богач с внешностью паренька с коробки «Пост тостис»[303] – сын Дины Мэрилл[304]. А Дина сейчас снимается в «Свадьбе», это фильм Роберта Олтмена, съемки проходят в Чикаго. Причем сюжетная линия в нем едва намечена. Олтмен делает сейчас все то, что мы попытались сделать в конце шестидесятых – начале семидесятых.

Джордж Мейсон заехал за мной. Стэн Рамбоу очень крупный, рост у него под метр девяносто, он красив, но только говорит он, как педик. Я, правда, несколько раз встречал его с какими-то дешевками, на вид азиатками. У него высокий голос, ну просто как у лесбиянки, а ведь ему, по-моему, нравятся красивые девушки: он огорчился, когда Кэнди Берген в последний момент отменила свое решение пойти на этот ужин, – сказал, что однажды ходил с ней плавать, когда ему было лет семь, и вот хотел бы увидеть ее еще раз. Ресторан был этакого армянско-турецко-африканско-арабского типа. Толченый вареный горох, баклажанная икра, три музыканта что-то наигрывают. Джордж пригласил туда свою подругу Маре, манекенщицу из Финляндии. Там была и Барбара Аллен. Ей все еще не нравится обложка Interview с ее портретом. Кто-то из нового модельного агентства привел с собой человек пять молодых людей и девушек. Валентин был на седьмом небе. Владельцы ресторана не раз подходили к нам, фотографировались на память. Ко мне обратилась одна монахиня и попросила поставить автограф на бутылке, но у меня не писала ручка. Монахиня сказала, что она только что вышла из больницы после операции и что лицезреть меня для нее – самый волнующий момент всей ее жизни, ну, может, помимо того случая, когда она как-то раз выиграла 500 долларов в лотерею в церкви [смеется]… Ну уж если это – вершины жизни монахини… Стэну Рамбоу, похоже, понравилась Барбара, и он все повторял какое-то слово, вроде «вдуть» – и при этом дул в бутылку. Филипп Ниархос, пожалуй, не собирается на ней жениться, так что ей стоило бы его помучить или что-то в таком духе. Ей надо пожить с ним и выцыганить у него побольше барахла, прежде чем он ее бросит.

Стэн говорит о себе, что он – «фотограф». Ох уж эти мажоры, так смешно слышать, как они сидят и важно говорят: «Мне заказали одну работу, о да, делаю сейчас фотографии для одного каталога, я работаю на этого человека, который издает каталоги, и я уже второй раз в Бруклине – первый был вчера, когда я приехал, чтобы забрать муляжи фруктов и их отснять…» Я спросил его, не хочет ли он сделать фотографии для Interview. Дина ведь дала нам свое интервью только для того, чтобы можно было опубликовать у нас ее фотографию, которую сделал Стэн. А он мне говорит: «Не могу, у меня сейчас так много дел, вот хотя бы эта работа для каталога…».

Потом мы поехали на вечеринку, которую Эрл Макгрет устраивал в честь актеров из «Звездных войн» – Марка Хэмилла, Харрисона Форда, Кэрри Фишер и еще одной актрисы, но к тому времени, когда я добрался до 57-й улицы и Седьмой авеню, они уже уехали (такси 8 долларов). Маккензи Филлипс[305] спросила Винсента: «Есть что пыхнуть?» Там был Янн Уэннер, и я познакомил его со Стэном Рамбоу, но как только Стэн принялся нести всякие глупости (а я забыл сказать Янну, что он за птица), Янн, наверное, подумал, что это просто какой-то чудик, который снимает муляжи фруктов, ведь Стэн только об этом и говорил.

Еда там вкусная. Были Фрэн Лебовиц и Марк Балет, они, наверное, пришли вместе с Джерри Холл и Брайаном Ферри. Джерри, похоже, опять живет с ним. Эрл показал видеозапись концерта Sex Pistols.

Я уехал с Барбарой и Стэном, но когда распрощался с ними, они все еще были вместе.

Пятница, 1 июля 1977 года

Сюзи Франкфурт и Джед отправились рано утром в Монток, чтобы прибраться там к приезду предполагаемых квартирантов.

Виктор пригласил меня к Хальстону домой на ужин. Сам Хальстон на весь уикенд уехал в загородный дом Джо Юлы в штате Нью-Йорк, в свое отсутствие он позволяет Виктору пользоваться его домом на 63-й улице, однако специально не говорит ему, когда именно вернется, просто чтобы того не слишком заносило. В общем, Виктор наприглашал много разных гостей на ужин со мной. Одним из гостей был Питер Китинг, топ-модель. У него уже появились залысины, у него и в помине не было такой популярности, пока их не было; сам он считает, что в таком виде он будто бы не «представляет опасности» для мужей. Виктор приготовил курицу. В доме было жутко холодно, но, пожалуй, один я вконец замерз, потому что все прочие «грелись» кокаином. У Хальстона в морозильнике полным-полно водки, и когда пьешь такую водку, она похожа на растительное масло. Я выпил что-то около четырех рюмок. На ужине было несколько человек из окружения Джона Уотерса[306] в Балтиморе. Один из них, который походил на Джона Уотерса, только сильно располневшего, сказал, что живет в одной комнате с Дивайн. Я спросил его, были ли они с Дивайн любов никами, и он сказал: «Ну, когда столько лет вместе, на самом деле влюбляешься в ум…». Виктор рассказал, что перепихнулся кое с кем в грузовичке, припаркованном перед домом Хальстона: ведь не известно точно, когда тот может вернуться домой.

Суббота, 2 июля 1977 года

Позвонил Виктор и сказал, что хотел бы пригласить меня на ужин в Виллидж. Я заехал за ним (такси 4 доллара). Мы зашли в несколько магазинов, где продают порножурналы, это нужно как подсобный материал для съемок наших «ландшафтов» (36 долларов), и в одном из них продавец не захотел давать нам чек (17 долларов). Купили «пидорскую рубашку»: на ней было мое имя. На ней просто был список знаменитых геев – Торо, Александр Македонский, Хальстон, я, но вот что в нашей теплой компании делает Ричард Аведон? И еще кто-то, про кого я тоже никогда не слышал, чтобы он был голубым, но кто именно, уже не помню. Обошли весь этот район. В Виллидж полным-полно народу – это все те, кому не по карману Файер-Айленд. Виктор пригласил к себе домой какого-то «большого черного парня», и еще он захотел, чтобы я его сфотографировал в качестве «ландшафта», так что мы с ним поехали назад (3,60 доллара). Но этот большой черный парень вскоре позвонил, чтобы сказать, что сможет появиться только через несколько часов, и мы с Виктором отправились в «Студию 54» (3 доллара). Там было много красивых людей. Вернулись к Хальстону, его все еще не было дома, стали ждать этого «ландшафта». Я фотографировал его, когда он появился, пока не кончилась пленка. Когда я открыл дверь, на улице уже было совершенно светло – день настал. Я даже удивился. Домой приехал в семь утра.

Воскресенье, 3 июля 1977 года

Наши ребята, работники офиса, позвонили из Монтока, все были там. Поехали Джен Кушинг, Джеки Роджерс, Франсуа де Менил с Дженнифер Джейкобсон, Барбара Аллен. Мик съехал из дома Питера Бирда и чтобы провести время с Барбарой в одной из спален.

Я дошел пешком до Виктора-у-Хальстона. По дороге столкнулся на улице со Стиви из «Студии 54». А Виктор все пытался опять дозвониться до своего большого черного парня. Хальстон вернулся как раз в тот момент, когда я оттуда уходил, и вот это получилось неловко, по-настоящему неловко. Виктор теперь мой новый Ондин, у него даже точно такая же дорожная сумка авиакомпании ТВА, какая была у Ондина. Только вот видеть его так часто, пожалуй, все больше невыносимо. Ему надо заняться собственной карьерой художника, а он думает, что ему вовсе не нужно заниматься сексом с кем-то для того, чтобы сделать карьеру. Я ему сказал: «Ты должен прое. ать себе путь наверх». И в назидание поведал историю Барбары Роуз и Фрэнка Стеллы[307]. Какие-то негры в этот уикенд узнавали меня на улице несколько раз, и вот теперь я в раздумьях, на что именно они клюнули – ведь я, в таком случае, мог бы им это продать потом, что бы это ни было.

Вторник, 5 июля 1977 года

Заходил Руперт. Одет он был в женский спортивный костюм. А Ронни говорил мне: Руперт нисколько не голубой, он живет с какой-то женщиной, поэтому я его тут же подколол, сказав: «А что это ты, Ронни, надел такое? Может, ты педик?» И мы все чуть не попадали на пол, когда он ответил: «Ну да». Ронни даже глаза выпучил. И вдруг все сложилось в понятную картину: светлые волосы, вечно с начесом, походка, женская одежда – ну да, конечно, он голубой! Позвонил Виктор. Сказал, что Хальстон выселил его, обвинив в краже кокаина. По словам Виктора, бóльшую часть запаса кокаина Хальстон хранит в сейфе, однако он не подозревал, что Виктор умеет открывать этот сейф. А еще Хальстон нашел доказательства того, что Виктор в его отсутствие устроил оргию: обнаружил сальные отпечатки чьих-то ладоней на стенах и следы спермы на синтетической обивке мебели.

Среда, 6 июля 1977 года

Виктор пришел к нам в офис и какое-то время торчал у нас. Хальстон отобрал у него ключ от своего дома, все из-за той групповухи. А еще, может, потому, что застал у себя дома меня. Вот и увидим, действительно ли он на меня разозлился, – это если вдруг примется возвращать мои картины. Взял такси (4 доллара) до «Илейн», там мы ужинали с Шэрон Маккласки Хэммонд[308] и ее любимым двоюродным братом, которого она впервые встретила всего неделю назад; его зовут Робин Леман. Я навострил уши, потому что Робин – сын того, кто подарил музею Метрополитен крыло, где теперь находится коллекция Роберта Лемана[309].

Стив Аронзон заметил, что хотел бы взглянуть на меню, но Шэрон сказала ему: «Если попросить меню, Илейн удваивает цену». Стив вытащил из кармана пачку денег и сказал: «А я в состоянии заплатить, чтобы узнать, что сегодня в меню. Разве есть такое меню на свете, которое мне не по карману?» Шэрон сказала: «Хорошо, Стивен, пусть будет по-твоему. Официант! Принесите меню». Позже, когда Стив и Кэтрин уходили, Стив швырнул на стол сорок долларов. Валентин сказал: нет-нет, это слишком много, это будет слишком много за двоих, и нам не нужно брать его деньги. Но потом принесли счет, а он на 148 долларов! Хотя я даже ничего и не ел. Робин заказал бифштекс. Шэрон ела спагетти, Стив тоже. И никто ничего не пил.

Четверг, 7 июля 1977 года

Мы с Бобом доехали на такси до отеля «Пьер», на ланч в честь иранской шахини[310]. Перед зданием были демонстранты, все выглядело страшно, на них были маски, однако было заметно, что все они иранцы: кожа рук у них темная.

Мы были особыми гостями, так что подошли пожать ей руку – самой императрице, ну то есть королеве. В цепочке встречающих гостей стояли губернатор Кери, мэр Бим и Захеди.

Шахиня зачитала подготовленный для нее текст, и все было спокойно, но потом какая-то женщина в зеленом платье из рядов, выделенных для прессы, закричала: «Это ложь, ложь, она лжет!», и ее быстро вывели. Шахиня продолжала читать свои подготовленные заранее тексты, а потом извинилась перед всеми за шум и демонстрации, которые были устроены в связи с ее визитом. Она сказала, что положение с правами женщин в Иране, по-видимому, не покажется американцам каким-то реальным прогрессом, однако для Ирана это грандиозные шаги.

Приехал на такси на встречу с Ронни (2,50 доллара), чтобы посмотреть на необработанные алмазы для моих картин из серии «Бриллианты». Потом опять на такси в офис (3 доллара).

Такси в Иранское посольство (2,50 доллара). Перед ним демонстрантов не было. Внутри я опять увидел Отто Премингера[311], причем за несколько последних дней это случилось уже во второй или в третий раз, так что он даже спросил у меня, что мы собираемся делать завтра. Я позировал для фотографов вместе с шахиней, стоя перед ее портретом, который я написал. Она сказала, что завидует Ховейде, потому что у него восемь вещей Уорхола, а у нее только четыре. Шахиня выше меня ростом.

Взял такси, поехал на ужин к Марине Скьяно[312] (3 доллара). Там была Франсуаза де ла Рента, она плохо отзывалась о шахе, говорила, что он – ужасный, жадный человек, но зато, сказала она, ей понравилась шахиня. Она сказала, что у шаха двадцать пять любовниц в час. Там была Сюзи Франкфурт. Боб торчал в спальне, где был кокаин. Пришел Джорджио Сант-Анджело, мы с Сюзи сидели прямо напротив него, и вдруг Джорджио спросил Боба: «А кто эта Сюзи Франкфурт?» Так обычно ведут себя под кайфом. Точно так же поступают в Голливуде с теми, кого недолюбливают: о них говорят, как если бы этого человека в комнате не было. По-своему, это здорово – вот бы только почаще так. Как раз Марина и Джорджио очень часто так поступают. Я сказал: «Сюзи, они говорят о тебе!» Боб ответил Джорджио: «Она хорошая знакомая Энди, так что все в порядке». «Да, но кто она?» – спросил Джорджио. «Она очень богата», – сказал Боб. Это при том, что мы сидели прямо напротив них, а Джорджио с Бобом вели себя так, как будто мы ничего не могли слышать. Наконец я сказал: «Боб, кончай! Что вы разговариваете про других прямо в их присутствии?» Завез Сюзи домой (2,70 доллара).

Барбара Аллен сказала Бобу, что Мик очень несчастлив, он говорит, у них с Бьянкой все кончено и что у него к ней больше никаких чувств не осталось. Он считает, что она его использует, и поэтому он не хочет ехать в Сен-Тропе, где она сейчас находится. Барбара сказала, что сама она воспринимает Мика просто как друга, как, например, Фреда и Боба, а сексом занимается с ним только потому, что он сейчас ужасно одинок.

Пятница, 8 июля 1977 года

Между прочим, Валери недавно видели в Виллидж, и когда я на прошлой неделе бродил там с Виктором, меня накрыло страхом, а что если бы я с ней столкнулся, вот был бы ужас. Как бы в таком случае все получилось? Может, она опять захотела бы выстрелить в меня? Или постаралась бы вести себя по-дружески? [см. «Введение»: Валери Соланас стреляла в Энди в 1968 году и чуть было не убила его.]

Отправился в «Ниппон» с Мариной Скьяно, там был Франко Росселлини. Франко говорил, что не понимает, как же вся эта история о том, что Имельда и Кристина Форд[313] «поженились», могла разнестись повсюду: «Я ведь сказал об этом только одному человеку, и к тому же это не я придумал». Однако на самом деле именно он рассказал об этом всем на свете, тогда это была его любимая шутка недели. Думаю, что злятся на него теперь обе – и Имельда, и Кристина.

Меня привезли домой и, наверное, хотели, чтобы я пригласил зайти к себе, но я этого не сделал.

Воскресенье, 10 июля 1977 года

Собрался отправиться поработать, но тут зазвонил телефон, это была Джулия Скорсезе. К ней приехала подруга, она писательница, работает сейчас над сценарием сериала. Джулия сказала, что они едут в «Серендипити»[314] встретиться с Барбарой Фелдон[315], и я заехал в отель «Шерри», чтобы их подвезти. Джулия нередко доводит меня до белого каления: иногда я ловлю на себе ее взгляд, и она в этот момент удивительно похожа на Валери Соланас – а еще она ведет себя точь-в-точь как Вива. Ей втемяшилось, что я ее «спас» в тот вечер, когда была премьера фильма «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Она сказала, что за столом они с Мартином сидели порознь, а я будто бы подошел к ней, подвел ее к нему и усадил рядом – это, мол, сразу пресекло разговоры, что у ее мужа роман с Лайзой Минелли, так что ничего не попало в газеты. Она говорила об этом не переставая, и шла, несколько пошатываясь, в своих синих туфлях-лодочках на высоких каблуках – так, будто выпила лишнего, и зрачки у нее были расширены.

Когда мы появились в «Серендипити», Барбара Фелдон уже была там. Тут Джулия принялась делать то, что я больше всего на свете ненавижу: без конца гладила меня по голове. И довела меня этим до бешенства. А еще она все пыталась свести меня с этой своей подругой, высокой и, в общем, миловидной осо бой, и они обе несколько часов твердили мне: «Вы такой чудесный, чудесный, чудесный», а я просто не знал, как от них отвязаться. Поскольку я ей сказал, что алкоголя здесь не подают, она принесла с собой шампанское. Я не понимаю этих женщин: они говорят о том о сем и притом порой такое… – а я никак не возьму в толк, на что это они нацелились.

Барбара уехала, и мы взяли такси до «Илейн». Заказали еду, и Джулия опять за свое: «Ну какой же вы замечательный!» Еще она сказала, что хочет устроить встречу с одним человеком: познакомить меня с автором сценария мюзикла «Энни»[316], она сказала, что мне было бы полезно встретиться с настоящими мужчинами, но только я не понял, что она имела в виду: может, для нее «настоящие мужчины» – это педики, не понятно, на что она намекает. Джулия рассказывала мне, как они работают с Марти, когда он снимает фильм: репетируют с актерами, записывая это на видеомагнитофон, потом Джулия отбирает самый лучший эпизод, и они требуют от актеров сыграть то же самое на кинокамеру, когда идет чистовая съемка. Сказала, что по ходу съемок они порой изменяют сюжет, поворачивают его. Например, согласно изначальному сценарию фильма «Нью-Йорк, Нью-Йорк», Бобби Де Ниро занимался бизнесом, связанным с выпуском грампластинок.

Она сказала, что у Марти проблемы с кокаином, что у него было заражение крови и теперь он принимает лекарство, чтобы очистить организм. Он сейчас монтирует сразу три фильма. Она сказала, что написала немалую часть сценария «Таксиста». Я заговорил было о том, что, как все думают, фильм создают режиссеры, продюсеры и сценаристы, а на самом деле это кинозвезды, и тут она вдруг обиделась и заявила, что ее муж создал и Бобби Де Ниро, и Харви Кейтеля, и некоторых других. Но я сказал, что они – новые лица, а зрителям всегда нужны новые лица. Марти сейчас в Чикаго, он работает над мюзиклом «Все пустяки» (Shine It On) с Лайзой.

По ее словам, это она подала Роберту Олтману идею снимать «Свадьбу» в Чикаго, чтобы вывести съемки за пределы Лос-Анджелеса, создать иную атмосферу. Продюсеры разрешили ей отдохнуть три дня, и я сделал из этого заключение, что она их довела. Тем временем Джулия сильно набралась. Она вдруг бросила на стол свою сумочку, и все ее кредитные карточки выпали наружу. Она отправилась в туалетную комнату, а я вернул карточки на место (ужин – 70 долларов).

Понедельник, 11 июля 1977 года

Забыл сказать, что в пятницу звонила Полетт Годдар. Говорила таким голосом, словно подвыпила, и тон у нее был раздраженный. Она очень злится на Валериана Рибара[317], который занимается отделкой ее апартаментов в «Ритц-Тауэрс», – он все сделал в розовых и голубых тонах, и хотя она сама одобрила эти цвета, но сейчас сказала, что совершенно не понимает, что это на нее вдруг нашло.

Среда, 13 июля 1977 года

Доехал на такси до Рокфеллер-плаза, пришел в офис «Уорнер Комьюникэйшнс», чтобы встретиться там с Пеле, самым известным футболистом, – его там фотографировали для Interview. Он был очарователен, даже вспомнил, как мы с ним как-то раз встретились в «Режин». Здесь мы были на тридцатом этаже. У него вроде бы какое-то странное лицо, но стоит ему улыбнуться – красавец, да и только. У него собственный офис, и там делают футболки, бейсболки с его именем и еще рисуют карикатуры на него. Позвонил Марк Гинсбург, сказал, что вечером у меня назначено интервью с Айрини Уорт[318], и я сказал, что встречусь с ним в Линкольн-центре, в театре Вивиан Бомон: она играет там в постановке «Вишневого сада». Мы сначала собирались посмотреть спектакль.

Голос у Айрини хорош, и вот что особенно важно: любое слово, которое она произносит, звучит неподдельно. Когда неожиданно потух свет, я подумал, что начался антракт, однако это было не так. [Это была авария 1977 года в энергосетях, снабжавших Нью-Йорк.] Актеры продолжили спектакль в полной темноте, а девушка, игравшая роль дочери, воскликнула: «Разве не здорово? Продолжаем!» На сцену, правда, вышел человек, объявивший, что всем, кто захочет уйти, покажут, как пройти к выходу, однако актеры не будут прерывать представление, и на сцене тут же появились люди со свечами в руках. В общем, все они оказались настоящими трудягами, и это был момент, которого все актеры ждут всю жизнь – доиграть спектакль до конца несмотря ни на что. Потом, после конца пьесы, когда мы с Марком пошли за кулисы, чтобы повидать Айрини, кто-то сказал: «Случилось самое удивительное в моей жизни: в этой темноте мимо меня только что прошел Энди Уорхол». Айрини переоделась, надела синие джинсы, и, как оказалось, она выглядела очень моложаво. Она предложила нам шампанское. У меня было достаточно магнитофонной ленты, чтобы записать разговор с ней в течение трех-четырех часов. Служащий Линкольн-центра говорил всем: «Не ходите на улице поодиночке, а то сейчас повсюду грабят» (такси 4 доллара, дал много на чай).

Почему-то оказалось очень просто взять такси: мы только вышли из театра, как сразу взяли машину и уехали, вместе с приятелем Айрини, с которым я тоже знаком, его зовут Руди, – мы доехали до его квартиры, она на 67-й улице и Лексингтон-авеню, на втором этаже. У него всюду горели свечи: как оказалось, он всегда ужинает при свечах. Он сделал омлет на своей газовой плите, все было очень просто. Прекрасный омлет. Я провел интервью с Айрини. Телефоны кое-как работали: приходилось, правда, долго ждать гудка, но дальше все было нормально.

Четверг, 14 июля 1977 года

У меня на 66-й улице электричество включили около часа назад [то есть в пятницу, в восемь утра]. По телевидению показывали, как грабят магазины, причем когда телевизионщики снимали грабителей около магазинов, их осветительные приборы позволяли мародерам больше награбить. Можно было подумать, будто телевизионщики спрашивали у них, куда те направятся дальше, чтобы съемочная группа успела поставить оборудование. По телевидению показали, как их всех посадили на цепь, и они все либо чернокожие, либо пуэрториканцы. Ну прямо «Корни», в чистом виде[319].

Максим де ла Фалез позвонила на «Фабрику», чтобы узнать, есть ли у нас электричество. Она переезжает в свой лофт на 19-й улице с Верхнего Вест-Сайда, причем уже целую неделю. Чтобы сэкономить деньги, она наняла грузчиков-хиппи, поэтому переезд и занял не один день, а семь. Хиппи выносят вещи неспешно, а потом, например, принимаются разглядывать кресла, спрашивают друг у друга: «А как ты думаешь, какого это века? Может, восемнадцатого?» Грузчики-профессионалы, те и мертвецов вмиг упакуют, если у тебя в квартире такое найдется, лишь бы не простаивать.

Ужинал с Шэрон Хэммонд и Робином Леманом, а после ужина мы прошлись по Восьмой авеню, сквозь толпы трансвеститов и проституток, пока не добрались до «Студии 54». Стив Рубелл был так рад нас видеть, что даже пустил всех бесплатно – а нас было десять человек. Он напомнил мне, что несколько недель назад я предлагал ему выйти за меня замуж, и я не мог поверить, что он запомнил мою болтовню. Тогда я сказал это лишь однажды и даже не думал, что он меня слышит. Я хочу сказать, он молодой парень, при деньгах, успешный, – а вот мне до того осточертело работать, что я предлагаю совместную жизнь всем, у кого дела на мази. Но почему же он все запомнил так, будто все это было всерьез?

Суббота, 16 июля 1977 года

«Сын Сэма»[320] все еще не пойман, и эти преступления абсолютно в старомодном духе – преступник шлет записки в полицию, однотипные убийства, злодея никак не могут поймать и т. д. Людям, похоже, нравятся все эти штампы. «Сын Сэма» – это почти ностальгия. Охотится он за высокими девушками с каштановыми волосами.

Проснулся очень рано. У нас в офисе устроили ланч в честь Виктора и этого парня из «Эн-Би-Си» (NBC), его зовут Энди Райт, и еще в честь новой любовницы Виктора, красавицы, которая одаривает его кокаином, она из Гринвича, штат Коннектикут, зовут ее Нэнси, она из манекенщиц. Он трахает ее, чтобы получать кокаин.

Понедельник, 18 июля 1977 года

Читаю книгу Эвелин Кис «Младшая сестра Скарлетт О’Хары»[321], и в ней она описывает во всех деталях свою сексуальную жизнь, это очень здорово, там про секс и с Кингом Видором, и с Джоном Хьюстоном[322], и про то, как именно ей вставляли и всякое такое. И она пишет, что ее кумир – это Полетт Годдар, что она копировала все у нее: прическу, голос.

Позвонил Полетт и рассказал ей про эту книгу, о том, как сильно ее любила Эвелин. Полетт на это ответила: «О да, она меня так любила, что украла всех моих любовников, а когда она увела последнего, я перестала с ней дружить». На такси к Сюзи (2,35 доллара). Там была Сандра Пейсон[323], она теперь замужем за Джорджем Вайденфельдом, и пока мы с ней разговаривали, я вдруг увидел, как по ней бежит таракан. Я не знал, стоит ли ей говорить об этом. Но она, возможно, сама что-то почувствовала, потому что вдруг встала и говорит: «А давайте немного пройдемся». И таракан с нее свалился. А вот как бы поступила на моем месте Эмили Пост[324]?

Я решил, что надо как следует подсуетиться, и поэтому пошел проводить леди Вайденфельд до ее дома. Мы немного прошлись, но потом ей стало жарко, и мы на такси доехали до дома 25 на площади Саттон-плейс (2,50 доллара). По дороге обсуждали нос Дианы Вриланд. Сандра напрямую спросила, сколько я беру за портрет, а я ответил: «О, я не могу говорить о деньгах, про это лучше с Фредом». Что-то в таком роде.

Когда шел домой, рядом со мной остановилось такси, и я очень хотел бы на нем поехать, однако поскольку оно само остановилось, чтобы меня подвезти, я заподозрил что-то неладное и не сел. Зашел в лавку за журналами (4 доллара).

Вторник, 19 июля 1977 года

Стэнли Сигел пригласил на свое телешоу мародеров – тех, кто поживился во время недавнего отключения электричества, – и заодно позвал Аделу Хольцер, чтобы она защитила себя от обвинений в мошенничестве. Она сказала, что инвесторы прямо-таки молились на нее, пока думали, что благодаря ей быстро заработают целое состояние, а когда быстро не получилось, они на нее и взъелись. Она без конца поправляла Стэнли: ее «не арестовали, а только задержали».

Целый день готовился к приему, на пять часов пополудни в Interview назначили встречу с рекламодателями. После пяти все начали собираться, а к шести там уже было негде яблоку упасть. Всем нравится Гэйл Малкенсон, которая недавно, после окончания колледжа, начала работать у нас полный рабочий день: она очень энергичная, и все считают, что именно ей нужно работать в отделе рекламы.

Пришла Рут Клигман, поцеловала меня прямо в губы и доложила, что уже не думает про Джека Николсона, ну, в смысле своего сценария о Джексоне Поллоке, а вот новый настоящий мужчина, средоточие всех ее мечтаний, тот, кто должен быть на экране в роли Поллока, – это Бобби Де Ниро, и она способна думать только о нем.

Среда, 20 июля 1977 года

Приходил Том Сивер[325] – позировать для портрета в серии «Атлеты». Также заехал Ричард Вайсман – он припарковал свой лимузин внизу. Том Сивер был чудесен. Жировые отложения, на самом деле, есть и у атлетов, но они лишь там, где нужно, поэтому атлеты кое в каких местах остаются весьма юными на вид. Фотографировал его мистер Джонсон, очень славный человек, он как-то раз написал статью про нас с Джейми Уайетом. Он хотел, чтобы у Тома на голове была бейсболка «Метс», тогда они поехали и купили ему такую, какую нужно, а потом ему захотелось, чтобы Том сфотографировался в форме «Цинциннати Редс», но с «Метс» на голове, – короче, ни то ни се – и Сивер отказался. Жена Тома, Нэнси, не раз звонила по телефону. Том сейчас терпеть не может «Метс», хотя сам только что купил новый дом в Коннектикуте и все такое, потому что «Метс» продали его в «Цинциннати Редс».

Последние две недели я неважно себя чувствую, и, по-моему, это из-за лекарства от прыщей. Завтра рано утром опять пойду к дерматологу.

Четверг, 21 июля 1977 года

После дерматолога я отправился в офис. Там устроили ланч в честь Кристофера Уилдинга[326] и его сводной сестры, которую удочерили Лиз Тейлор и Ричард Бертон, она смазлива, но вовсе не безумная красавица, ей лет шестнадцать, она еще робкая. На ланче был Фируз Захеди, а Крис Макос интервьюировал и фотографировал девушку из группы Blondie. Ее настоящее имя Дебби Харри, и она уже когда-то приходила к нам, однако пребывала, что ли, «в тени». Она знает всех и вся. Если бы у нее тело было, как у Сиринды, она была бы исключительно прекрасна, хотя и так тело у нее в полном порядке, как у Сандры Ди[327] и Тьюзди Уэлд. Она невысокая.

До ланча заходил Аллен Миджетт[328], показывал свои вещи, он шьет одежду из кожи и выделывает ее очень тщательно. Он остался на ланч. Он держит себя в форме благодаря танцам. Мы вспоминали тот случай, еще в шестидесятые годы, когда я послал его вместо меня объехать колледжи вместе с Полом и Вивой, ну, чтобы он притворялся мной, но там разобрались, что к чему, и заставили меня повторить весь тур заново.

Понедельник, 22 августа 1977 года

На такси в «Кембанк» (3,40 доллара). Прошелся до Юниверсити-плейс – поглядеть, что можно было бы использовать в моих картинах. Потом на такси доехал к Ричарду Вайсману, вместе с Сьюзен Джонсон и Джедом (4,50 доллара). Сьюзен нужен новый мужчина: роман с Билли Копли не удался. Когда мы туда приехали, все смотрели запись уимблдонского матча между Бьерном Боргом и Витасом Герулайтисом. Эти двое еще не пришли, они ужинали вместе. Матч продолжался три часа, и в какой-то момент в комнату вошел сам Витас вместе со своей девушкой, Бьерн же после ужина отправился к себе домой. Кто-то в шутку заметил, что Бьерн спит четыре часа в день, а потом два часа играет в теннис, а вот Витас играет в теннис два часа, а потом четыре часа танцует в дискотеке. Витас совсем недавно открыл для себя, что есть такой клуб, «Нью-Йорк/Нью-Йорк». Сьюзен Джонсон расстроилась: у тех спортсменов, которые особенно мужественно выглядят, девушки всегда высокого роста, стройные и с длинными светлыми волосами. А Сьюзен, она просто симпатичная, невысокого роста и шатенка.

Было много спиртного, кокаина не было. Все проходились по поводу того, что у Герулайтиса во время матча на шее висела золоченая бритва для кокаина. У него сейчас режим тренировок, поэтому он ушел рано, съев одну-единственную сливу.

Вторник, 23 августа 1977 года

Ужин с Дайэнн Эбботт был назначен в «Кво вадис», мы решили там брать у нее интервью. Я заехал за Кэтрин. Боб начал расспрашивать Дайэнн [смеется], каково ей, вообще, как женщине с «цветной» кожей? Он и так и этак заходил: «У вас в самом деле цветная кожа? Как вы относитесь к цвету своей кожи? Вам нравится танцевать?» И дошел до того, что спросил, каково ей как темнокожей женщине в постели с Бобби Де Ниро. Потом она, по-моему, незаметно передала Бобу немного кокаина: он пошел в туалет и вернулся в состоянии зомби. В том же зале ужинала Диана Вриланд, она сидела за столом позади нас, с Алессандро Альбрицци[329] из Венеции. Потом, позже, уже когда мы уходили, я познакомил Дайэнн Эбботт с Дианой Вриланд, и Диана тут же сказала ей: «Я безумно влюблена в вашего мужа». Мы поехали на машине Дайэнн в «Студию 54». Там были Фред, Ахмет Эртегюн и Эрл Макгрет. Как сказал Эрл, он был страшно рад, что Фред согласился на такой маленький гонорар за рекламный плакат, который я буду делать для The Rolling Stones. Дайэнн не понравилась музыка в клубе, все было не то, и она захотела уехать. Отправились в «Илейн». Там она поставила на музыкальном автомате несколько песен, которые не смогла послушать в «Студии 54». А Боб все никак не мог угомониться, он задавал ей все тот же вопрос: что она ощущает из-за того, что у нее цветная кожа?

Дайэнн рассказала про свою работу официанткой в Виллидж, не то в «Левом», не то в «Правом Береге»[330], в общем, в местах такого типа. Потом Боб принялся расспрашивать ее про политику, и она ответила, что об этом вообще не думает. Тут Боб вдруг принялся распространяться насчет Иди Амина[331]! О чем бы он ни говорил, буквально все было «цветным» (в «Илейн» – 50 долларов). Потом Дайэнн пригласила нас к ним домой. Это было необычно, как будто она по-настоящему приняла нас в свой круг или что-то в таком роде. Дом их – на Бэрроу-стрит. У нее там повсюду раскиданы вещи, она покупала много одежды, очень много. Они с мужем ищут новую квартиру, и я предложил им переехать на Парк-авеню, однако она сказала, что им необходимо думать о своем имидже. Она угостила нас шампанским «Дом Периньон», показала фотографии детей. Она отпустила лимузин, что было не по положению, так сказать, и нам пришлось брать такси до дома. Когда проезжали мимо квартала, где находится «Студия 54», Боб закричал: «Выпустите меня, выпустите меня!» (такси 5 долларов).

Вторник, 30 августа 1977 года

Встал рано, чтобы пойти к доктору Лайонсу для чистки зубов. Дошел до Парк-авеню, хотел взять такси в даунтаун, и вдруг одна машина остановилась, распахнулась дверца, и ко мне обратилась разлюбезная Барбара Роуз: «Давайте поедем в даунтаун вдвоем, чтобы каждому подешевле вышло». Правда, на счетчике, как я заметил, уже было больше трех долларов. Она сейчас встречается с Джерри Либером, он из тандема Либер-Столлер[332], он и написал текст к песне Hound Dog, так что она без конца говорила только об Элвисе, хотя я не думаю, что Либер ездил на его похороны в Мемфис. Она сказала, что она и Либер не то пишут, не то уже написали пьесу про Элвиса, и они хотят, чтобы его сыграл Аль Пачино. Боже, как я ее ненавижу! Совершенно кошмарная особа (всего за такси 7 долларов).

Говорят, что статья, которую Кэролайн Кеннеди написала о похоронах Элвиса для журнала Rolling Stone, будто бы высмеивает жителей Теннесси, но я-то знаю: Кэролайн по-настоящему умна, а вот жители Теннесси – глупы. Элвис же так, увы, и не узнал, что на свете есть куда более интересные люди. Когда я добрался до 12-й улицы, то снова погулял вокруг Юниверсити-плейс в поисках новых идей. Потом пошел в наш офис. Там были Сэнди Брент и Джед, они рассматривали предложения по отделке здания Питера Брента и Джо Аллена в Гринвич-Виллидж, которое спроектировал Филип Джонсон. У Джеда теперь свой бизнес, он занялся отделочно-декорационными работами. Та к с и до фотомагазина «Элкит кэмера» (3 доллара) на 53-й улице и Третьей авеню. Таксист даже не повернул голову в мою сторону, но он знал, кто я такой. Я спросил его, как он сумел это определить. Он ответил, что покупает предметы искусства с двадцатилетнего возраста и у себя дома «просто складывает их, как братья Кольер». Он ходит на аукционы и распродажи, где можно найти картины за сходную цену, и еще он сказал, что очень рад, что я сел к нему в машину. Я купил новую фотокамеру, потому что мне нужно было позже вечером фотографировать Крисси Эверт[333]. Тоже для «Атлетов».

На ланч я пригласил Беттину, знаменитую манекенщицу Шанель пятидесятых годов. Эта красавица была в машине Али Хана, когда он погиб в автомобильной катастрофе[334]. Она приехала в Нью-Йорк, чтобы участвовать в открытии магазина Унгаро на Мэдисон-авеню, за углом от моего дома. На ней было пурпурное платье.

Крисси сказала, что она недавно разговаривала обо мне с Бертом Рейнолдсом[335] и именно поэтому захотела принять участие в этом проекте. Тут пришел Виктор и принялся вытаскивать картины из серии «Тень», над которыми я работал, – а там одни члены да задницы. Вытащил и другие картины, для которых мне позировали «ландшафты». В общем, кто-то должен был ему сказать, чтобы он немедленно перестал все это делать. Я подарил Крисси номер Interview с Бертом Рейнолдсом.

Четверг, 1 сентября 1977 года

Ходил к окулисту, примерил пар пятнадцать мягких контактных линз. Под конец самая-самая тонкая, тоньше всех, оказалась, по моим ощущениям, самой лучшей.

Воскресенье, 4 сентября 1977 года – Париж

Проснулся поздно и снова заснул, и когда в час дня Фред уже собрался выезжать, я еще не был готов. Взяли такси, чтобы успеть на ланч к ИСЛ [Иву Сен-Лорану]. Фреду пришлось приврать таксисту, он сказал, что я – инвалид. Это чтобы он нас посадил к себе и отвез на такое короткое расстояние. Шофер, лишь взглянув на меня, промолвил: «Да уж, сам вижу» (2 доллара). Пьер показал нам свой подарок Иву на день рождения: фигурка льва, шестнадцатый век, ярко-красная, с рубиновыми глазами. У Ива на пальце было кольцо, тоже со львом. Я записал на магнитофон все наши разговоры во время ланча. Они много говорили по-французски, так что мы лишь сидели и таращились по сторонам. После ланча мы пошли в сад, где собак выпустили побегать, и Пьер принялся играть с ними. Он сказал нам, что использует эрекционное кольцо. Пьер сказал, что сейчас в члены закачивают силикон, чтобы они были постоянно эрегированными. А Ив сказал, что если все, как он надеется, будут в подобном состоянии, он разработает новую модель брюк.

Вторник, 6 сентября 1977 года – Париж

Поехал в «Кастель» на ужин. Когда поднимались наверх, Фред в зале на первом этаже заметил Джо Даллесандро, поэтому спустился к нему и пригласил присоединиться к нам за столиком, но Джо отказался, и Фред был этим раздосадован. В результате Фред принялся за шампанское. Там было много знакомых – Филипп Жюно, жених Каролины Монакской, еще брат Флоранс Гринда, еще Пэм Саковиц[336], которая сейчас разводится с мужем. Фред поцеловал ей руку. Потом Фред принялся спорить с официантом о том, какие вилки для рыбы полагаются в столовом приборе. Я спросил Фреда, отчего это он так расстроился, уж не означает ли это, что они с Джо были прежде в близких отношениях, но он ничего не ответил. С каждой следующей бутылкой шампанского мы узнавали о Фреде все больше. В результате он решил сойти вниз и силой привести Джо к нам наверх. Джо выглядел грязным, у него и зубы тоже были грязные, как будто он ел лакрицу. Он громко говорил, сказал, что каждый день выпивает по бутылке бурбона. Сейчас снимается в фильме с Марией Шнайдер – они играют зомби[337]. Уничижительно отозвался о своей подруге Стефании Кассини, которая бросила его. Сказал, что покупал ей ожерелья за пять тысяч долларов, а она прятала их в сейф и отправлялась шататься по Риму, называя себя коммунисткой. Теперь он встречается и с парнями, и с девушками – с кем угодно, сказал он. Он пригласил нас посидеть с ним внизу, потому что у него там был столик. Мы сказали, что придем. Потом он вернулся и крикнул, что у него отберут столик, поэтому нам нужно пошевеливаться. За него платил какой-то богач-иллюстратор. Джо принялся танцевать с двумя неграми, и Фред, который еще больше набрался, тоже пошел с ними в пляс. Я почувствовал себя настолько неловко, что ушел куда глаза глядят.

Среда, 7 сентября 1977 года – Париж

Зазвонил телефон. Это была Палома, она хотела поговорить с Фредом, однако его не было – постель пуста. Я решил, что не могу больше за него переживать. Палома договаривалась с ним встретиться на ланче, и она сказала, что перезвонит позже. Около часа дня он появился, и она вскоре позвонила, так что мы были готовы с ней встретиться. Поехали на такси в «Анжелину»[338] (2 доллара). На Паломе был костюм ИСЛ, красного цвета. Разговаривали о былых влюбленностях и о разных событиях из прошлого. Палома заплатила за ланч.

Пятница, 9 сентября 1977 года – Париж

Боб смог уговорить Лайзу Минелли участвовать в рекламной кампании по продвижению рома из Пуэрто-Рико, эта реклама будет напечатана в Interview, и теперь он пытается подбить на это еще и Джека Николсона. Кто-то звонил в Нью-Йорк, и мы узнали, что Белла Абцуг проиграла выборы, а Куомо их выиграл.

Понедельник, 12 сентября 1977 года – Париж – Венеция

Летели на «Эр-Франс» в Венецию два часа, там взяли водное такси до гостиницы «Даниэли» (20 долларов). Зарегистрировались в гостинице, потом вышли на ланч в «Ла Коломба»[339] (25 долларов). Отправились в ювелирный магазин Аттилио Кодоньято[340]. Он организует мою выставку в Венеции – вместе с Дагом Кристмасом. Столкнулся с Нэн Кемпнер[341]. Выставка открывается в пятницу, а мои картины застряли на таможне в Риме. Когда были на лодке, видели, как Грэм Сазерленд[342] подписывает гравюры.

Вторник, 13 сентября 1977 года – Венеция

Мы позавтракали, а потом переехали в другую гостиницу, где нам дали красивую комнату с балконом, и мне она понравилась куда больше первой (чаевые 10 долларов, такси 10 долларов). Аттилио пригласил нас всех на ланч в бар «Харрис»[343]. Я ел курицу со сладким перцем и слушал, как Даг и Аттилио обсуждают возникшую проблему с таможней. Они собираются звонить американскому послу в Рим, чтобы все ускорить.

Среда, 14 сентября 1977 года – Венеция

Ночью прошла гроза, но когда я проснулся, день был чудесный. Мы решили пойти посмотреть коллекцию Пегги Гуггенхайм, так что вскоре двинулись в путь. В вестибюле гостиницы вертелся какой-то фотограф, он начал снимать меня и не прекращал этого на протяжении всей поездки через лагуну. Позже Даг повел нас в «Иль Приджоне», где будет проходить моя выставка. Это не тюрьма, а модный мужской клуб, он рядом с Дворцом дожей. Здесь хорошее помещение с высокими потолками, хот я не слишком большое. Белые щиты для развешивания картин уже были на всех стенах, однако Даг захотел покрасить их в телесный цвет. Ответственный за этот зал повел нас на крышу, чтобы показать большой полотняный баннер со словами «ЭНДИ УОРХОЛ» и датами проведения выставки: «16 сентября – 8 октября». Другой такой же висит на площади Сан-Марко под часами, а еще один – по пути к мосту Академии. Джед их сфотографировал. В музее Пегги Гуггенхайм мы осмотрели все. Джон Хорнсби, куратор, спросил Пегги, не пожелает ли она нас принять, но она сказала, что нет. Она больна. Да и нам, на самом деле, не очень-то хотелось с ней встречаться.

Четверг, 15 сентября 1977 года – Венеция

В четыре часа мне нужно было идти в эту тюрьму, чтобы заранее подписать некоторые плакаты. Еще какой-то учитель истории искусств из школы в Сан-Франциско оставил для меня банку супа «Кэмпбелл», чтобы я на ней расписался. Мы с Джедом пошли в канцелярский магазин поискать подарки для офиса. Выбрали несколько хороших образцов венецианской бумаги, она отпечатана вручную (60 долларов). Пошли домой передохнуть. Приехал Томас Амманн[344] из Цюриха.

Пятница, 16 сентября 1977 года – Венеция

Проснувшись, мы с Джедом осмотрели кое-какие достопримечательности, а еще в последнюю минуту накупили подарков для офиса (подарки 29, 49 и 39 долларов). Все мы встретились во время ланча у Чиприани, и Даг, похоже, совсем не волновался, хотя картины сюда все еще не прибыли. После ланча я пошел узнать, как дела, и, как оказалось, все наконец уже получено. Телесный цвет на стенах был не совсем тот, что нужно, однако все равно все выглядело вполне прилично. Все тут же взялись за дело. Итальянские рабочие уже начали развешивать картины. Хилари, помощница Дага, сказала мне, что рабочие были удивлены, когда увидели на моих картинах крупные планы обнаженных тел, и, видимо, не сочли это настоящим искусством, потому что тут же начали напропалую шутить, сравнивать члены на картинах со своими собственными, так что даже не слишком преуспели в работе. Хилари сказала, что большую часть работы им с Дагом пришлось выполнить самим. Да уж, если итальянцы примутся смеяться над тобой, перестав тебя уважать, то заставить их работать, как нужно, просто невозможно: такая же проблема возникла у Пола Моррисси, когда он снимал в Риме «Франкенштейна» и «Дракулу»: съемочная группа решила, что он вообще не понимает, что делает, и они болтались туда-сюда, без дела, да лишь посмеивались. Вернулись в гостиницу – отдохнуть. Потом опять пошли на выставку, около половины восьмого. Примерно через час направились в кафе «Флориан» – на коктейли, и там все фотографировали друг друга. Потом отправились домой к Аттилио, в его квартиру на втором этаже принадлежащего ему грандиозного палаццо на Большом канале. Там в огромном зале столы были накрыты на сто человек. Аттилио показывал нам свою коллекцию. У него есть и «Цветы» мои, и «Джеки», да и вообще много хороших произведений искусства. За ужином я вдруг почувствовал, что мой стул выскальзывает из-под меня, я ухватился за стол и еле удержался, чтобы не упасть, и официант сказал мне, что сейчас он его заменит. И, наверное, просто переставил его к другому столу, потому что через несколько минут раздался грохот, и я увидел, как какой-то седовласый мужчина поднимается с пола.

После кофе мы немного побродили по дому, еще немного посмотрели коллекцию хозяина. Я уже начал уставать и был готов уходить, но тут начался ливень. Фред много выпил и был молчаливым. Мы ждали внизу, когда придут катера-такси. Они, однако, не появились, и мы решили пойти пешком. Шли, закутавшись в наши пальто, крепко придерживая фалды. Фред один раз поскользнулся, но мы все же доставили его домой целым и невредимым. Только я лег в постель, как вдруг почувствовал: здание содрогнулось.

Суббота, 17 сентября 1977 года – Венеция – Нью-Йорк

Я сказал Джеду, что прошлой ночью случилось землетрясение, а он ответил: да это просто сильный порыв ветра, но ведь когда начинают двигаться половые доски и все вообще смещается, понятно, что это землетрясение. Оказалось, что так оно и было: Аттилио сказал, что у него дома даже упала одна картина. Заказал быстроходное такси в аэропорт, оно стрелой неслось по волнам (25 долларов плюс 5 долларов на чай). В аэропорту столкнулся с Джонни Николсоном из «Кафе Николсон»[345]. Купил журналы (10 долларов). В самолете я обнаружил хорошую рецензию на «Плохого» – в Париже на этой неделе была премьера двадцати пяти фильмов, и «Плохой» получил самую большую рекламу: его назвали первым «панковским» кинофильмом. А меня – «королевой панка».

Воскресенье, 18 сентября 1977 года

Моя выставка в Музее народного искусства открывается завтра вечером. Все, кто когда-либо бесплатно приглашал меня куда-то, со всего Нью-Йорка, – все ожидают, конечно, что будут приглашены на этот вернисаж, однако я невероятно сконфужен: музей не дал мне ни одного бесплатного билета, потому что они объявили этот вернисаж благотворительной акцией, и входные билеты стоят по 100 долларов. Полный кошмар, для меня это совершенно ужасно: ведь меня всегда и всюду пускают бесплатно, а я даже не могу никого пригласить.

Ну, я стал без конца всем говорить, что выставка эта – полная ерунда и что открытие будет очень скучным. Так и получилось.

Понедельник, 19 сентября 1977 года

Пошел к доктору Постеру (такси 2,50 доллара), потому что когда я включил в Париже устройство для очистки контактных линз, оно было рассчитано, конечно же, не на то напряжение, и машинка эта перегорела. В половине третьего в офис должен был прийти Ричард Вайсман. Ко гда он по явил ся, то сказал, что мне завтра же нужно поехать в Колумбус (штат Огайо), чтобы сфотографировать Джека Никлауса[346]. Ричард и Фред провели совещание насчет серии портретов звезд спорта, которую заказал мне Ричард, и я пожалел, что не остался с ними подольше, потому что уже после моего ухода они решили, что выставка портретов десяти атлетов, которые мы окончательно отберем, состоится в декабре, а по мне было бы гораздо лучше организовать ее в январе.

Зашел Крис Макос, подарил мне книгу своих фотографий под названием White Trash, она хорошо выглядит, он здорово поработал. Я рано ушел из офиса. Док Ко к с сказал, что заедет за мной на своем «роллс-ройсе», и я был раздосадован этим, потому что терпеть не могу выпендриваться: не хочу, чтобы меня видели в таком автомобиле. Но он приехал на такси, и я втайне обрадовался, когда он стал жаловаться, что его «роллс-ройс» сломался. Но когда мы подъехали к Музею народного искусства, я совершенно переменил свое мнение: там море фотографов, и в этом случае выйти из настоящего автомобиля было бы весьма удачно, тогда как вылезать из потрепанного такси – это полное фиаско.

Там была Ультра Вайолет[347], и сегодня, когда я вспоминал ее, то подумал, что она, наверное, сделала подтяжку. Ведь она вчера выглядела так же, как когда мы с ней впервые встретились – потрясающе. По-настоящему потрясающе. На ней было платье с вшитыми золотыми монетами, и она их продавала. Она уже продала хорошие, американские. По-моему, она у меня переняла эту идею: покупать золотые монеты, еще в те дни, когда она думала, что все, что бы я ни делал, остроумно и круто.

Мы отправились в «Фор Сизонс». В вестибюле до ужина подавали коктейли. Я сидел между Сандрой Вайденфельд и Эсте Лаудер. Эсте была очень славная, она расставила на столе духи – бесплатные образцы. Играл оркестр Питера Дачина[348].

Марине Скьяно не понравилось быть на том конце стола, куда ее посадили, – она была раздосадована, что сидит вдали от Фреда, Дианы Вриланд и Дайан де Бово, – и тогда она сказала во всеуслышание, что уж за эти сто долларов она могла бы наконец оказаться рядом с собственным супругом, мистером Хьюзом. [Марина уже несколько лет была замужем за Фредом Хьюзом, хотя у каждого из них по-прежнему был собственный дом.] Она подошла к Бобу, который сидел за другим столом совершенно один, несчастный, и сказала ему, что поедет домой, – было уже четверть одиннадцатого, – но чтобы он заехал за ней примерно через час и они отправятся в «Студию 54». По ее словам, чем торчать здесь, лучше бы она пошла на свидание с Марвином Гэем[349]. Док Ко к с напился и стал пускать слюни, глядя на Кевина, который сейчас бой-френд Боба. Речь о Кевине Фарли. Я раздавал автографы пришедшим на вернисаж, но все время чувствовал себя виноватым: ведь это все мои друзья, знакомые, а я вдруг не могу вспомнить, как их зовут – людей, которых знаю лет двадцать, тех, кто дал мне первую работу.

А потом, уже позже, Алана Хэмилтон устроила в «Студии 54» вечеринку в честь дня рождения Мика Флика[350]. Как же я обрадовался, что можно было пойти на грандиозную веселую вечеринку после этого жуткого ужина (такси 2,50 доллара).

В «Студии 54» был Питер Бирд, и я впервые видел его таким пьяным, что он еле мог говорить – все слова проглатывал. Как он мне сказал, он рад, что при пожаре в Монтоке сгорела его мельница и теперь ему не нужно больше вести дневник, и какое облегчение он испытал от того, что там сгорели все его дневниковые записи. Но я ответил, что это – ложное чувство и что на самом деле ему нужно продолжать вести дневники. Там был Стерлинг Сент-Жак[351], он сказал, что ему дали роль в фильме «Виз» – и что они с Пэт Кливленд расстались. Он подвел меня к Ширли Бэйси[352], и она, похоже, была очень рада познакомиться со мной.

Стиви Рубелл проявлял ко мне большое внимание, он без конца приносил мне водку, однако водка у них в клубе – самое дешевое спиртное, и я прятал ее. Но тут появился Боб, а он ведь только водку и пьет, тогда я ему все отдал, однако Кевин погрозил мне пальцем и сказал, чтобы больше «ни-ни» – он не хотел, чтобы Боб напился. До чего же, все-таки, противно, что Боб позволяет так собой помыкать.

Вторник, 20 сентября 1977 года

Смотрел телешоу Стэнли Сигела. Брук Шилдс не смогла прийти к нему на программу, поэтому он устроил интервью по телефону с Софи Лорен, она сейчас в Нью-Йорке, живет в отеле «Пьер». Английский у нее теперь хороший. Правда, знаешь, когда я увидел ее сегодня утром на экране телевизора, понял, что она… дешевка. Сказала, что не позволила бы своей дочери сняться в таком фильме, как «Прелестное дитя», где играет Брук Шилдс. А она-то сама разве не протрахала себе путь на самый верх? Кому она пытается втереть очки? Она слишком о себе возомнила. Я как раз в этот четверг должен с ней встретиться. Да, еще: в понедельник вечером я стоял в офисе, слушая совершенно невероятный диалог – Винсент разговаривал по телефону с нашим юристом, и они обсуждали, не стоит ли заодно вручить ей повестку в суд, потому что я ведь буду с ней ужинать! Это касается судебного иска, который мы подаем на ее мужа, Карло Понти, который был продюсером «Франкенштейна» и «Дракулы» [см. «Введение»]. Эти двое совершенно всерьез такое обсуждали. Конечно, это все было бы не прямо так сразу – нет, со мной пришел бы какой-нибудь человечек, и когда Софи открыла бы мне дверь, тут он ей эту повестку и всучил бы. А мы с ней потом, конечно, ужинали бы, как будто ничего не случилось, ага. Вот какой план они разработали! Я лишь смотрел на Винсента, я же слышал только эту половину их диалога по телефону, но у меня все равно просто челюсть отваливалась. Кэтрин сказала, что мы должны поехать на показ фильма с Софи Лорен, потому что его организовали специально для нас, раз мы собрались брать у нее интервью. Отправились на такси по адресу Бродвей, дом 1600 (2,60 доллара). В фильме все как в обычной итальянской картине пятидесятых годов. Красивые декорации. Софи – домашняя хозяйка, у нее очаровательные, сладкие, пухлые итальянские дети, и вот как-то раз, когда в Италию приехал Гитлер, все из их дома отправляются на парад в его честь. Но вот улетела ее говорящая птичка, а ее заинтриговал этот мужчина, что живет через улицу, – Марчелло Мастроянни. Тут я уснул. Когда я проснулся, он как раз говорил ей, что он голубой и что на женщин у него не встает. Тут я снова уснул. Когда я проснулся, она все-таки была на нем сверху, и они занимались этим, но только полностью одетые. Все происходило по большей части в одной и той же комнате. Потом она снова у себя дома, все возвращаются с парада, и она видит, как в комнате через дорогу гаснет свет, и видит двух человек, которые пришли забрать его, чтобы отправить, понимаешь ли, на Файер-Айленд или еще куда-то, потому что его сожителя туда уже сослали.

Среда, 21 сентября 1977 года – Нью-Йорк – Колумбус

В самолете Ричард Вайсман сказал, что Витас Герулайтис только что побывал в Колумбусе и не только нашел лучший в городе мотель, но и обнаружил лучших девушек по вызову.

Как только мы приземлились, Ричард набрал номер девушек, и они договорились встретиться в полночь в номере Ричарда. Потом мы поехали в мотель, который рекомендовал Витас. Это почти что сарай, но жить, конечно, можно: как и в любом другом мотеле, в том же «Холидей-инне», в нем есть бассейн и все такое прочее.

Как только мы в него заехали, сразу отправились в другой мотель, который принадлежит Джеку Никлаусу, – чтобы с ним там встретиться. Пришлось подождать, пока он разговаривал по телефону. Он выглядел слишком полным, но Ричард сказал, что сейчас его вес только 180 фунтов (82 кг), а ведь раньше было 280 (127 кг). Он очень загорелый, но вокруг глаз – из-за солнечных очков – у него белая кожа, а руки у него маленькие и тоже белые, потому что он играет в гольф в перчатках. Волосы у него светлые, и он сказал, что, мол, нужно пойти постричься, но у меня было ощущение, что он носит такую прическу всегда: волосы у него начесаны на уши и как будто специально подвиты. Я стал его фотографировать, но ни один кадр не вышел. Трудно снимать загорелых людей, потому что они получаются совершенно краснокожими. Он был дружелюбен, и Ричард старался вести себя по-дружески, однако почему-то в воздухе витало некое напряжение, поскольку он не понимал, что происходит.

У меня был с собой магнитофон, и я записывал все, что мы говорили, и когда я вдруг понял, что ему непонятно, зачем это нужно, я просто взял да и выключил его. Клодия, секретарша Ричарда, показала ему фотографии, которые я уже сделал, – Тома Сивера, Мохаммеда Али и Пеле, но он все равно не понял, зачем мы приехали фотографировать его. Ричард заранее прислал ему книгу с репродукциями моих картин, но он не проникся моим стилем. Тут ему опять позвонили, и мы уже заволновались, что опять будет долгий разговор, и я сделал еще несколько фотографий, но ему они не понравились, да и нам тоже. Вообще не снять ни одной хорошей фотографии было крайне нелепо, и в конце концов он сказал: «Ну, вы же сами знаете, что вам нужно, – вы же, например, не указываете мне, как играть в гольф», и я почувствовал себя страшно неловко, а всем тут же захотелось поскорее уйти. В конце концов ему вроде бы понравилась одна фотография, хотя она совершенно никакая – обычный портрет в фас, и я не видел разницы между ней и остальными снимками, но он сказал, что не хотел бы выглядеть… – как бы это сказать? Ну, вроде «нахалюгой», только он выразился короче, – в общем, он не хотел выглядеть таким, и потому решил, что именно на этой фотографии он симпатичнее всего. Он рассказал нам про свою жену и детей.

Да, забыл сказать, что когда я его фотографировал, у него там не было ни одной клюшки, они ведь все на поле для гольфа. Он обошел несколько офисов по соседству, спрашивая у всех, нет ли у них клюшки, и наконец вернулся с парой-тройкой клюшек, которые, как он сказал, были точь-в-точь как его собст венные, хотя я никогда прежде не видел, чтобы у клюшек для игры в гольф сверху были шляпки с завязками.

Мы выскочили от него и всю дорогу судачили о нем в машине, и тут я вдруг подумал, что на самом деле он ведь выглядел совершенно одиноким и что нам, наверное, нужно было пригласить его поехать с нами, однако сам он на это не намекнул и никто не знал, как теперь быть, и в результате так ничего и не вышло. Мы некоторое время искали ресторан, чтобы поужинать. Мы с Фредом хотели вернуться в Нью-Йорк сразу же после фотосессии, однако единственный рейс в этот день был через Атланту.

Мы увидели здание этажей в двадцать, и наверху был ресторан, который медленно вращался. Мы было решили не ходить туда, но потом все же пошли. Назывался он как-то вроде «Ривер-хаус». Это рядом с отелем «Ховард Джонсон». Мы поднялись на лифте, сели за столик, и ресторан в самом деле двинулся по кругу. Какие-то дамы заиграли на арфах.

Потом мы вернулись в номер к Ричарду, чтобы вместе с ним дождаться девушек, которых заказали к полуночи. Посидели, выпили текилы. Когда девушки позвонили по телефону, он попросил их принести с собой джинсы и футболку для Клодии, потому что они решили отправиться по ночным клубам, а она с собой ничего не взяла для такого случая.

Клодия когда-то была стюардессой, и Ричард, видно, благодаря этому с ней и познакомился. Она прехорошенькая, и она прекрасная секретарша. Все делает.

Приехали девушки, и все они выглядят как нью-йоркские манекенщицы, все очень рослые, светловолосые, хорошенькие, и все одинаково одеты, в джинсах и футболках.

Одна из них была явно бандерша, и она тут же поперла на Ричарда. Они все были способны говорить только о Витасе, поэтому тут же позвонили ему в Нью-Йорк. Одежда, которую они привезли для Клодии, подошла ей идеально. Мы с Фредом отправились в свои номера. Комнаты большие, чистые и всякое такое, но каждые полчаса тебя будит громкий шум кондиционера. Я спал прямо в одежде, потому что знал: нас разбудят уже в шесть утра.

Четверг, 22 сентября 1977 года – Колумбус – Нью-Йорк

Валентино[353] приехал к нам в офис на ланч. Его интервьюировали Барбара Аллен и Джо Юла. Сюзи привела с собой Пейдж Ренз[354], которая сказала: «Я лучше прямо сейчас спрошу вас, и дело с концом: а можно мне написать о вас статью для нашего “Аркитекчэрал дайджест”?», и я ответил, что нет, нельзя, и она сказала: «Ну и ладно, переживу», но все равно предложила мне навестить ее в Лос-Анджелесе, когда я в следующий раз туда приеду, пообещав, что мы с ней хорошо проведем время. Она сказала, что на днях заснула, забыв снять мягкие линзы, и поэтому ее глаза некоторое время болели, но она никак не может найти свои очки. С нами была еще Дженнифер, дочь Джоэля Грея[355]. Когда Валентино узнал, что я после него пойду брать интервью у Софи Лорен, он сказал, что она жуткая скряга: как-то явилась к нему в магазин и все хотела получить скидку в 70 процентов, и тогда он сказал ей: «гудбай». В самый час пик мы поехали на такси в отель «Пьер» с Виктором и Робертом Хейзом (4 доллара). Поднялись на тридцать шестой этаж, чтобы встретиться с Софи. По дороге, еще в такси, я предупредил Виктора, чего он не должен говорить ей – например, что мы подаем в суд на ее мужа. Нас встретил Джон Спрингер. Софи вскоре вышла к нам, она выглядела прекрасно. Потом она только и говорила о том, какая она бедная, так смешно. Например, мы спросили ее, носит ли она платья от Валентино, и она ответила, что, мол, о нет, они для нее слишком дороги, и потом еще прибавила, что сама ни за что не смогла бы остановиться в таком дорогом отеле, как «Пьер», ведь его оплачивают для нее люди из киноиндустрии. Как будто она не могла бы остановиться в Нью-Йорке в собственной квартире, которая совсем неподалеку, в «Хэмпшир-хаус». Но Виктор был молодцом, он откупорил шампанское и сказал, что смотрел все ее фильмы в Венесуэле, еще ребенком. Я заранее сказал Виктору, чтобы он не употреблял никаких неприличных слов, потому что когда несколько лет назад мы ездили на виллу Карло Понти в Риме, нас предупредили, что Софи Лорен не разрешает ругаться у себя дома и что нас прогонят, если мы скажем что-то такое. И вот теперь, когда мы в отеле «Пьер», именно Софи Лорен без конца говорит слово fuck. Ее фотография с Марчелло Мастроянни – на первой полосе «Нью-Йорк пост», поскольку они участвовали в новом шоу Дика Каветта на тринадцатом канале, и когда Дик спросил его, как стать «латинским любовником», Марчелло сказал: «Надо много трахаться». Софи явно решила, что это «мило», вот она и повторяла это слово без конца. Примерно через час она захотела от нас избавиться, и мы от нее тут же выкатились.

Пятница, 23 сентября 1977 года

В Нью-Йорк приехала очередная кузина Кэтрин, ее зовут Евгения-что-то-там, она тоже из Гиннессов[356], и она зашла к нам получить экземпляр того номера Interview, в котором Эрскин был в рубрике Interman. Я спросил, что привело ее в Нью-Йорк, и она сказала, что приехала «из-за похорон», и когда я поинтересовался, кто же умер, она ответила – отчим, Роберт Лоуэлл. Он на днях приехал из Ирландии, взял такси в аэропорту, и прямо там у него случился инфаркт. Ему был шестьдесят один год. Он, надо думать, был поэтом номер один – после смерти У. Х. Одена.

Воскресенье, 25 сентября 1977 года

Ночь была беспокойная. Проснулся в шесть утра, снова заснул, потом опять просыпался в восемь и в девять, потом включил телевизор и просмотрел всю программу мультфильмов. Арчи и Амос все еще в отъезде, они отправились вместе с Джедом в Монток – мы ведь по-прежнему пытаемся сдать коттедж. Позвонила Диана Вриланд и сказала, что кому-то нужно поговорить с Фредом насчет его пьянства – сказать ему, что он очень привлекательный мужчина, но как только напьется, становится жутко непривлекательным. Позвонил Стиви Рубелл, сказал, что у него есть билеты на ужин в честь Лилиан Картер[357] в гостинице «Уолдорф-Астория». Пришлось опять напяливать смокинг, но в брюках от этого костюма я всегда начинаю чесаться, вот почему я с пиджаком обычно ношу джинсы. Но сегодня я кое-что придумал: надел черные брюки от смокинга поверх джинсов, и ничто не пузырилось, все было как надо, и вот я в четверть седьмого вышел из дома в двух парах брюк. Доехал на такси до «Уолдорфа» (2,50 доллара). Когда появился в отеле, Стиви еще нигде не было видно. Коридорный привел меня в небольшую комнату, где-то сбоку, – там и происходил прием в честь Мисс Лилиан. На ней было что-то голубенькое, вроде ночнушки, и она действительно была рада меня видеть, ведь ей очень нравились ее портреты, которые я сделал, и она пригласила меня на вечеринку к себе в номер – уже после приема. Она сказала, что живет в номере 7-N. Наконец появился Стиви, он просто выкурил косяк, сказал он, потому что все подобные сборища очень действуют ему на нервы. Он сказал, что никогда прежде не оказывался в одной компании с таким количеством евреев. Просто Лилиан Картер получила в награду какую-то медаль от «Американских синагог», что-то такое. Потом мы пошли в большой зал. Я был за столом номер три. На сцене – около тридцати пяти евреев. За ужин платил Эдгар Бронфман[358], тот самый, у кого сына взяли в заложники. Он говорил классно, умело – если закрыть глаза, можно вообще было подумать, что выступает сам Дик Каветт – и он был единственный в этом сборище, у кого красивая молодая жена, она вовсе не похожа на еврейку. К моему столу подошел Эндрю Янг, чтобы пожать мне руку, он похож на Джонни Мэтиса – ну, если бы тот был активный гомосек[359]. Потом подали гефилте фиш, и дальше был молочный ужин. Пока мы ели, желающие выступали с речами, и еще все спели «Боже, благослови Америку» – по-английски и на иврите. У кантора был очень хороший голос. Все это длилось несколько часов. Эндрю Янг в своей речи говорил про ООН и про свободу. Еда, которую там подавали, была точь-в-точь как в самолете. Лучшую фразу за весь вечер произнесла Мисс Лилиан: «Я ни разу в жизни не видела сразу столько евреев. Обязательно расскажу про это Джимми». Всех до того шокировали ее слова, что все засмеялись. Она была любезна, хотя явно волновалась. Кругом лежали экземпляры ее книги «Вдали от дома» с ее автографом, и я прихватил еще один, потому что Ричард Кайли[360]