Читать книгу Останови их! Как справиться с обидчиками и преследователями - Эндрю Мэтьюз - Страница 5

В среду, 4 февраля 2009 года, все было, как всегда. Наш сын Аллем поужинал с нами, а потом со своим приятелем Тханем пошел к их общей подружке Монике. Весь вечер они просидели у нее, учили ее младших сестер играть в карты.

Аллем вернулся домой в пол-одиннадцатого вечера и спросил у моей жены Дины:

– А что у нас завтра на обед?

– Все готово и уже в холодильнике, – ответила Дина.

Аллем был весел и безмятежен. Он, как обычно, схватил пакет чипсов и банку колы и закрылся у себя в комнате.

В полночь мы слышали, что он еще сидит за компьютером. В какой-то момент я уже был готов пойти к нему и сказать, что «пора все выключать, потому что тебе завтра в школу», но у него все вроде затихло, и мы с Диной спокойно заснули.

На следующее утро мы проснулись в полседьмого и увидели, что дверь его комнаты открыта. В комнате никого не было, но на кровати лежала записка, из которой следовало, что Аллем отправился на Вестгейтский мост.

Сбитые с толку, перепуганные и ошарашенные, мы обзвонили всех его друзей и приятелей. Никто ничего не знал. Тогда мы позвонили в полицию.

Из полиции перезвонили в 7.15. Они спросили, не было ли у Аллема с собой инсулиновой помпы… и какого она была у него цвета. Мы сразу поняли, что случилось что-то недоброе.

В 7.30 к нашему дому подъехала полицейская машина, но сидящие в ней офицеры долго не выходили. Было ясно, что они пытаются оттянуть момент разговора с нами. Мы стояли у входной двери. Дина вцепилась в меня мертвой хваткой.

– Наш сын жив? – спросил я у полицейских.

– Нам очень жаль, мистер Халкич, – сказали они, – но он погиб.

Тело Аллема нашли у моста. Не могу описать, что я чувствовал в это мгновение. Было такое ощущение, что во мне умерла какая-то часть души.

Аллем был нашим единственным ребенком, мы не могли на него нарадоваться. Это был умный, эмоциональный, необыкновенно сострадательный парень. У него было очень много друзей, и он часто приводил их к нам домой – перекусить, послушать музыку, а то и просто отдохнуть и поболтать.

Аллен любил «Металлику», не выпускал из рук свой ненаглядный айпод, неплохо владел гитарой и с удовольствием играл в покер. Он обожал, когда Дина готовила свои фирменные картофельные драники.

Мы были очень крепкой и абсолютно счастливой семьей. Вся наша жизнь вращалась вокруг Аллема и его друзей… мы думали, что знаем о его жизни почти все и участвуем в ней, насколько только могут родители.

Но после этой непонятной и совершенно непостижимой для нас трагедии мы задались вопросом: «Неужели в его жизни происходило что-то такое, о чем мы не имели ни малейшего представления?»

Аллем в киберпространстве

Аллем обожал сидеть за ноутбуком и болтать в чатах с друзьями. Нередко на связи с ним одновременно было по 10–15 человек, и из комнаты то и дело доносились сопровождающие полученные сообщения звуковые сигналы. Как-то я зашел к нему и спросил:

– Аллем, а что это за окошки все время выскакивают у тебя на экране?

– Это все мои друзья, – объяснил он.

– Как же тебе удается разговаривать с таким количеством людей сразу? – спросил я.

– Да мы все так делаем, – улыбнулся он, пожав плечами.

И мы всегда думали: «Наш сын рядом с нами, в своей комнате. А это значит, что он в полной безопасности. Ведь с ним не может произойти ничего страшного, пока он находится под крышей родного дома».

В декабре 2008 года Аллем повздорил с одним из своих приятелей. Этот парень, тремя годами старше Аллема, оскорбительно высказывался о ком-то из их общих друзей. Мелкая размолвка переросла в серьезный конфликт.

Аллему начали приходить эсэмэски и электронные сообщения с угрозами: «Ты только понты кидать умеешь, а я тебе гарантирую, что в больницу отправлю, только попадись мне…», «Не удивляйся, если скоро с тобой чего-нибудь произойдет. Не на того ты наехал… пора расплатиться…», «Если увидишь, как на тебя несется белая машина с «люстрой» на крыше, знай, это я…». А еще в этих сообщениях фигурировали угрозы привлечь к «разборкам» хорошо известные криминальные группировки и уличные банды.

Этот парень начал бомбить и друзей Аллема массовыми рассылками, призывая их объединиться против него и «общими силами раздавить его, как поганого пса».

Всего Аллем получил на телефон и ноутбук больше 300 сообщений с угрозами. Его не оставляли в покое ни на минуту.

– Мы слышали, – рассказывает Дина, – что Аллем постоянно стучит на клавиатуре, но и помыслить не могли, что с ним происходит в онлайне. Мы даже не представляли, что он, несчастный, все это время борется за свою жизнь! Он ни разу не подал виду, что у него какие-то трудности, и уж точно мы не видели ни единого намека, что он может покончить с собой. Позднее его друг Кейн сказал о нем такие слова: «Аллем терпеть не мог конфликтные ситуации. И вполне в его характере было ничего не говорить друзьям, чтобы не беспокоить их своими проблемами… в нем не было ни капли зла».

Будущее, которого так и не увидел Аллем

На рождественские каникулы 2008 года Аллем на пару недель устроился сортировщиком в компанию, занимающуюся доставкой международной почты и логистикой. Потом я увидел, что на дверь его комнаты прилеплен штрихкод из тех, что наклеиваются на посылки.

– Пап, он мне каждый день будет напоминать, почему нельзя бросать школу, – с усмешкой объяснил Аллем.

Мы с Диной гордились его успехами. Аллем поступил в колледж. Я выбрал ему в подарок машину. Аллем мечтал стать шеф-поваром и путешествовать по миру на шикарном морском круизном лайнере.

Мы так радовались, когда родился Аллем. Я не могу передать, какое счастье ощущаешь, держа на руках новорожденного ребенка. И невозможно было даже представить, что через 17 лет ты будешь обнимать того же самого ребенка… только в его теле будут переломаны все кости. Невозможно даже помыслить, что через 17 лет ты похоронишь своего ребенка… и больше никогда его уже не увидишь.

На похороны Аллема пришло восемьсот человек.

Проклятие самоубийства

С того момента, как наш мальчик пал жертвой киберпреследований, прошло уже три года. Но для нас с Диной каждая секунда жизни превратилась в пытку. В моем сердце появилась зияющая дыра, пульсирующая физической болью. Каждый вечер я надеюсь, что не проснусь утром. Хуже всего, когда наступают выходные.

Я вижу в парке или в супермаркете родителей с четырехлетним ребенком и вспоминаю, каким был Аллем в 4 года. Я радуюсь за этих родителей… за то, что они вместе со своим ребенком. Я останавливаюсь и наблюдаю, как играет их дитя, а они, наверно, смотрят на меня, гадая: «И чего это он, интересно, уставился?»

Я вижу подростков на улице… и думаю про Аллема. Один из его друзей одевался, как он, и носил такую же прическу. Он часто заходил к нам, даже уже после кончины Аллема. Он отличный парень… но каждый раз, когда я его видел, у меня переворачивалось все внутри. Те, кто не терял своих детей, наверно, никогда не смогут этого понять.

Я нагибаюсь завязать шнурки и вспоминаю, как завязывал шнурки маленькому Аллему. Все, что ни происходит в моей жизни, напоминает мне о нем.

У каждого человека есть свой запах. У наших детей есть свой аромат… и он витал в комнате Аллема. Потеряв сына, мы с Диной приходили в комнату и просто подолгу сидели там, чтобы почувствовать этот аромат. Запах держался еще с полгода, и это нам очень помогало. В таких ситуациях приходится хвататься за любую соломинку.

Потеряв ребенка, начинаешь делать бессмысленные вещи, потому что смысл уходит из самой жизни. Дина до сих пор каждый вечер готовит Аллему ужин. Она еженедельно стирает ему одежду. А я каждый день иду на работу с портфелем, в котором так и лежат все вещи Аллема, найденные на месте его смерти… и даже протокол вскрытия. Вся жизнь Аллема теперь умещается у меня в портфеле.

Мы ходим к нему на могилу три, четыре, пять раз в неделю. Легче ли нам становится, когда мы приходим на кладбище? Да… нет… не знаю.

Мы снова, снова и снова задаем себе сотни одних и тех же вопросов:

А если бы мы повнимательнее заглядывали в его ноутбук?

А если бы мы в то утро вовремя проснулись?

А если бы мы почаще расспрашивали его о том, что происходит у него в жизни?..

Мы приговорены к пожизненному наказанию этими вопросами.

Я ненавижу лжецов… я терпеть не могу лицемерия. Но теперь мне приходится лицемерить каждый день. Я иду в супермаркет, и встреченные знакомые спрашивают меня:

– Как ты?

– Хорошо, – отвечаю я.

Коллеги на работе спрашивают меня:

– Как у тебя дела?

– Отлично, – отвечаю я.

И все это – ложь.

Беседуйте со своими детьми о смерти и самоубийстве

Мы никогда не разговаривали с Аллемом о смерти… или о самоубийстве.

Если б только Аллем знал, как мы будем страдать, если б только знал, сколько слез прольет его мать, он никогда не сделал бы того, что сделал.

Если б только Аллем знал, какие шрамы останутся на душах его друзей, он никогда не покончил бы с собой. Но откуда он мог знать, какие руины оставит после себя? Как все это может понять подросток? Когда смертельно больной взрослый человек в 65 лет решает раз и навсегда закончить свои мучения, он знает, что делает. Но не подросток, не Аллем.

У меня есть знакомые, дети которых тоже покончили с собой. Как и я, они никогда не говорили со своими детьми о смерти. Но в отличие от меня они не говорят о своих детях теперь. И никогда не заговаривают о проблеме самоубийства.

Говорить об этом – самая страшная пытка, но делать это мы просто обязаны во благо всех детей и подростков.

Я был так наивен. Я считал, что в молодежной среде третируют только тех, кого терпеть не могут, скажем, толстых или тощих. Я думал, что самоубийства случаются только в неблагополучных семьях. Теперь я знаю, что все совсем не так.

У нас в коридоре есть лампочка. Когда Аллем уходил куда-нибудь на ночь глядя, мы оставляли ее для него включенной… так делают многие родители. Вернувшись, он выключал ее, и мы понимали: Аллем дома… теперь он в безопасности.

Вот уже три года мы не выключаем эту лампочку. Аллем, она для тебя будет гореть вечно.