Читать книгу Проклятые - Эндрю Пайпер - Страница 8

Я знал, что Эш мертва. Ее не стало и теперь нет в доме именно в физическом смысле, в каком есть, например, софа, на которой она сидела рядом со мной, или, скажем, пульт от телевизора, брошенный мною на пол. И все-таки, когда Эш впервые явилась мне после пожара, она выглядела намного реальнее всего, что я видел с момента ее смерти.

Как-то в среду я сидел один в гостиной и смотрел, как «Ред Уингз» проигрывают «Нью-Йорку». Отец спал наверху. Искусственный папоротник, стоявший в горшке у окна с задернутыми шторами, отбрасывал тень. И вот из этой сгустившейся черноты вышла она. Постояла, ожидая, пока я повернусь к ней и узнаю. Заметив, что привлекла мое внимание, она вошла в тусклый круг света, отбрасываемого светильником, и села на привычное место рядом со мной, с деланым интересом посматривая на экран.

– Какой счет?

Она спросила не вслух. Ее голос прозвучал у меня в голове так, как звучал постоянно, по крайней мере раз в день с тех пор, как ее не стало. С той только разницей, что теперь и она явилась вместе с ним.

– Тебя ведь здесь нет, – скорее всхлипнул, чем спросил я.

И ее не было. Пока… Вернее, была, но не совсем…

Я не мог пошевелиться и лишь переводил взгляд от телевизора к ней и обратно. Сразу, целиком, ее невозможно было рассмотреть, словно она могла проявиться только частями: голые колени сквозь дырявые джинсы, красноватые костяшки пальцев. Это было похоже на фотомонтаж или причуду воспаленного воображения, разыгравшегося от воспоминаний и качающейся тени.

Но потом я почувствовал ее запах и услышал ее дыхание. От нее исходил холод, и эта леденящая аура убедила меня в том, что все это реальность, а не сон.

– Я нахожусь везде, где хочу быть, – произнесла она, не сказав ни слова.

Когда пришло время, из всех гуманитарных вузов я выбрал университет в Мичигане – прежде всего в надежде, что там будет легче спрятаться. И я оказался прав. Хотя, наверное, спрятаться можно с легкостью везде, когда тебя никто не ищет.

Начались курсы, которые я выбирал более или менее наугад, и по итогам первого семестра я получил вполне достойные баллы. Однако вскоре я не мог думать ни о чем кроме того, насколько случайным может оказаться мой «жизненный выбор» (мне казалось, что нет большой разницы между будущим адвокатом и будущим таксистом). И я просто поплыл по течению: начал чаще пропускать лекции, реже готовил доклады. Моя комната в студенческом общежитии оказалась завалена коробками от еды навынос. А шум от студенческих орд, шлявшихся под моим окном, вызывал желание выключить его, как выключают телевизор.

Я желал с кем-нибудь подружиться, но способ заводить друзей оставался тайной за семью печатями. Мне бы хотелось иметь подружку, но, как это сделать, было выше моего понимания и представлялось такой фантастикой, что я чувствовал себя идиотом, едва начинал думать об этом. Так ощущает себя ребенок, достаточно взрослый, чтобы понимать, что он никогда не станет Человеком-пауком или игроком «Детройт Пистонз», но все-таки вполне отчетливо представляет себя и тем и другим.

В любом случае, знакомство с парнем или девушкой оставалось спорным вопросом. Друг или подруга… Эш никогда бы не позволила этому случиться. Она неусыпно стояла на страже моего одиночества. Однажды она провела со мной целый день и хихикала в уши, стоило мне бросить взгляд на какую-нибудь хорошенькую девушку, проходившую по читальному залу. В другой раз я сидел на лужайке с несколькими студентами из моей группы, когда вдруг, посмотрев направо, увидел, что сестра сидит рядом и делает вид, что ее заинтересовали страницы из «Краткого вступления в социологию». Казалось, своими появлениями она давала понять, что шутки, которыми обмениваются студенты шепотом во время занятий, или страстные поцелуи в укромном уголке университетского городка – все это не для меня.

Моя сестра заботилась о том, чтобы я оставался один. Живой, но не имеющий свободы жить. И все же под ее давлением я не впал в тяжелое депрессивное безделье, не погрузился в наркотический ступор. Дело в том, что у меня появилось занятие. Такое, которое занимало все мое время с утра и до поздней ночи и заставляло поглощать наикрепчайший кофе в невообразимых количествах.

Я писал книгу.

Принимаясь за нее, я еще не знал, что это будет книга. У меня не было ни малейшего представления о том, сколько в ней будет страниц или что именно я хочу сказать. Еще меньше думалось о том, будет ли кто-то ее читать, когда я закончу свой труд. Просто я обязан был это сделать.

Моя история была о том, как в день своего шестнадцатилетия я покинул этот мир, а потом вернулся. О поездке с отцом по Вудворд-авеню и о том, как мы с ним вместе поднимались в лифте. И о часах. И о том, что Царствие Небесное существует на самом деле.

Не являясь пока в полном смысле книгой, моя история не нуждалась в названии. Но одно я все-таки придумал.

Я назвал ее «После».

Я бросил университет до того, как меня попросили оттуда. Мне некуда было ехать, и я вернулся в Ройял-Оук, где попытался заботиться об отце и сделать вид, что, если не думаешь о будущем или о прошлом, то время оставит тебя в покое.

Это случилось незадолго перед тем, как отец спросил, почему я бросил университет. Я показал ему книгу, которую писал, и он прочел ее на одном дыхании.

– Почему я был с тобой? ПОСЛЕ этого? – спросил он. – Как я мог оказаться там, если я еще здесь? И все еще жив?

– Не знаю. Может, я забрал тебя с собой. Вещи, чувства, люди, души – может, они могут перемещаться туда и обратно свободнее, чем нам кажется.

– И ты не видел маму? Почему я передал тебе ее часы, а не она?

– Полагаю, она не могла. Вероятно, это должен был сделать именно ты, потому что она тебя об этом попросила.

Папа кивнул. Потом у него на лице появилось выражение, будто ему достался несвежий завтрак.

– Иногда я вижу твою сестру, – сказал он.

– Я тоже.

– Ей одиноко… Там, где она теперь.

Он коснулся моей щеки. Пальцы у отца были холодными.

– Не дай ей… заставить тебя пустить свою жизнь под откос, – сказал он.

– Как? – хотел я спросить. – Куда я могу уехать, чтобы она не последовала за мной?

Но я ничего не сказал. А отец опустил руку, понимая, что у него нет ответа на вопрос, который не был задан.

Папа умер за своим столом в офисе, засидевшись допоздна на работе. Сердечный приступ. Ему шел пятьдесят третий год. В семье Орчард все мужчины имели проблемы с сердцем. И почти все уходили внезапно.

Его обнаружила одна из уборщиц, работавших ночью на сорок втором этаже центра «Ренессанс». Он сидел, положив голову на скрещенные руки, рядом с аккуратно сложенной кипой дел. Вполне себе обычная картина для представителя «белых воротничков», задержавшегося допоздна и решившего немного вздремнуть. Женщина могла бы просто закрыть дверь и продолжить уборку, если бы не фоторамка, лежавшая посередине ковра изображением вниз. Уборщица вошла в кабинет и подняла фото, собираясь вернуть на место. И тут она увидела, что стекло разбито так, как ни за что не могло бы разбиться, если бы рамка просто упала со стола.

Тогда она подошла к отцу и потрогала его лоб. Он уже был холодным.

Позвонив «911», уборщица вынула фотографию из рамки и положила ее на стол. Она предположила, что умерший сам швырнул фотографию на пол. Кто знает, что заставило его так поступить – стресс, домашние проблемы? Минута гнева и слабости, о которой, возможно, уже сейчас жалеет его душа там, где она теперь находится.

Однако женщина ошибалась на этот счет. И следователь тоже. Как, впрочем, и любой, кто думал, что папа в офисе был один в минуту смерти.

На фото счастливый папа держал на руках двух новорожденных младенцев, двух ангелочков, завернутых одного в голубенькое одеяльце, а другого – в розовое. Но не папа в ярости швырнул на пол фото, где он держал меня и Эш. Это сделал не он.

Это сделала моя сестра.