Читать книгу Дневник стоматолога. You'll Never Walk Alone - Энфилд Роуд - Страница 5

Прошло некоторое время, и я понемногу начал привыкать к работе, к капризным пациентам, к занудному начальству. Еще я решил взять подработку, чувствуя, что немного набил руку. Подработка заключалась в ночном дежурстве: так как вызовов было в ночное время не так уж много, дежурный стоматолог находился дома, и на случай, если вдруг необходим был врач, дежурная медицинская сестра в поликлинике вызывала его – тот должен был приехать либо сам, либо за ним отправлялась машина скорой помощи и привозила его в больницу.

В мою смену работал еще один стоматолог. Звали его Бисан – достаточно редкое и интересное имя. Ему около сорока пяти лет, он среднего роста, легкая седина на его и так не засеянной волосами голове играла переливами, он был довольно-таки в теле, но невыносимо медленен и малоподвижен, и редко задействовал функционал своих мышц, кроме одной – языка, им он мог строить различные хитросплетения. Это врач с очень специфическим методом лечения: если в его работе случались какие-либо ошибки или он не успевал по времени пролечить пациента, то он тут же винил того по самым нелепым причинам и никогда не стеснялся в своих выражениях. Мол, что за зубы у вас такие? Как вы умудрились так запустить свой рот? И как я сейчас, по-вашему, должен ремонтировать этот гнилой забор? То слюна течет рекой, то рот не можете открыть, хоть домкратом поднимай. Таким образом он стыдил пациентов, и те невольно впадали в краску, то есть он своими резкими упреками делал виноватыми в его же ошибках самих пациентов, а те, в свою очередь, действительно задумывались о том, что сами не усмотрели за зубами, и в дальнейшем к врачу не имели претензий. Что касается гигиены, то он напрочь забывал, что это такое, – перчатки не надевал, работал голыми руками. На вопрос, почему не надевает перчатки, он без зазрения совести отвечал, что перчатки априори предназначены для того, чтобы обезопасить врача от пациента на случай, если у того имеются какие-либо заболевания, только и всего. Обращался он таким образом отнюдь не со всеми пациентами – люди более высокого ранга любили посещать именно его прием, ибо тот обходился с ними крайне доброжелательно и осторожно, и только для таких пациентов он вспоминал, что существует медицинская этика и деонтология, для таких пациентов у него всегда была припасена пара историй или анекдотов, для того чтобы хоть как-то отвлекать их от лечения. Я удивлялся всегда ему, как он умудрялся сочетать в себе двух совершенно разных врачей.

А я в свою очередь принимал всех пациентов одинаково, не разделяя их на классы и так далее, да и большого различия в классе среди моих пациентов не наблюдалось – моими пациентами были в основном люди пожилого возраста, дети либо люди, ведущие асоциальный образ жизни. Правда, последняя неделя выдалась весьма тяжелой из-за того, что на приеме у меня были практически одни дети. Для большинства стоматологов детская стоматология является просто адом: невыносимые крики и капризы детей не дают провести адекватного лечения, так вот эта неделя дала понятие мне о детской стоматологии.

На приеме бывают совершенно разные дети с совершенно разными родителями. Одни – родители-невротики: кричат на своих детей и заставляют их, под угрозой расправы дома, лечить зубы. Вторые – родители, чья чаша терпения если переполнится, то обрызгает всех вокруг: они сперва спокойно пытаются объяснить детям, затем их тон меняется и появляются легкие угрозы, дальше они выходят из кабинета и оставляют ребенка наедине с врачом, продолжают слышать пустой плач ребенка и отказ лечиться – их терпение лопается, они яростно врываются в кабинет и начинают колошматить ребенка, судорожно раздвигая ему челюсть и крича на него так, что слюна разлетается во все стороны. Третьи – родители-торгаши: они ведут переговоры с ребенком прямо на кресле, предлагая ему все более выгодные условия. Четвертые – родители-параноики: они будут тревожить врача и в нерабочее время из-за того, что обнаружили у ребенка какую-то мелкую точку на зубе, которую не увидеть невооруженным глазом. Пятые – родители интернет-эксперты: они знают все диагнозы, методы диагностики, методы профилактики и лечения, разговаривают с тобой на врачебном языке и убеждены в своих знаниях. И эта классификация с каждым разом пополняется.

Сегодня у меня на приеме была четырехлетняя девочка вместе со своей мамой. Они сели на кресло – сперва села мама, а потом себе на колени посадила ребенка, чтоб тот хоть как-то чувствовал себя в безопасности. В таком возрасте дети совершенно не понимают, что с ними будет происходить в стоматологическом кресле, и каждое слова врача пролетает мимо ушей, как только они слышат сверление писклявого наконечника. Задача родителей в таком случае, раз уж их ребенок в таком раннем возрасте уже нуждается в лечении, настраивать ребенка перед посещением стоматолога всяческими рассказами о том, что нужно лечить зубки и что лечение иногда может быть совсем немного неприятным, а не говорить, что больно точно не будет, что главное только держать рот открытым. Если ребенок первый раз на приеме и почувствовал малейшую боль во время лечения, которую, по словам родителей, он не должен был чувствовать, то ребенок в следующий раз уже не будет верить ни врачу, ни родителям, что бы те ни говорили, – он просто не будет открывать рот, зная, что его обманывают. У детей очень ограниченный лимит на ложь, тем более когда это касается их зубов.

Так вот, как только я включил мотор и бор в наконечнике начал свой быстрый ход, в это же время ребенок, сидевший в кресле, тут же вскочил – даже не вскочил, а скатился вниз по креслу, будто с горки на детской площадке, и с криком выбежал из кабинета, оставив там сидевшую в кресле маму, которая не успела даже пальцем пошевелить, и меня, с крутившимся в руке прибором. Тогда мать посмотрела на меня удивленными глазами, которые постепенно сменились на уныние, и сказала: «Ну давайте тогда мне полечим зубы, чтоб талон просто так не пропадал».

В этот день детского приема один взрослый пациент немного разбавил работу – у него было удаление однокорневого зуба. Все бы ничего, если бы этот зуб ранее не был лечен резорцин-формалиновой пастой около пятнадцати лет назад – такие зубы очень тяжело выходят, они словно срастаются с костью. Я провозился с ним больше часа, пробуя так и эдак, даже использовал молот и долото, нанося удары, чтобы обеспечить доступ к корешку; удары становились сильнее и чаще, страх и тревога в глазах пациента просто кричали, пот стекал по его лицу, смешиваясь со слезами, – трудно представить, что испытывает человек, который получает удары молотом по рту, но об этом я не думал – я думал, как же удалить все-таки этот проклятый зуб. Силы у меня уже окончательно иссякли, мышцы рук просто больше не функционировали – было ощущение, что они вот-вот лопнут, настолько они были напряжены. Я сдался и решил позвать своего коллегу на помощь, на что он мне лишь дал совет, как правильно нужно делать и что у меня все получится, если я буду делать так, как он сказал. Честно признаться, не такой помощи я от него ожидал, но все же я, немного отдохнув, продолжил изнурять себя и пациента. Прошло еще полчаса – зуб все еще находился в уже растерзанной лунке, будто здесь произошел взрыв. Бисан несколько раз, держа руки за спиной, словно заключенный на прогулке, прошелся по кабинету. Я снова обратился к нему за помощью, сказав, что все делаю по его совету, но ничего не выходит, – он посмотрел на меня пристальным взглядом, потом перевел взгляд в сторону и тяжело выдохнул, будто на него свалили обузу. Еле-еле он приподнялся с кресла и медленно прошел к пациенту, голыми руками взял инструменты, элегантно приподняв при этом свои мизинцы, начал профессорским взглядом изучать поле битвы, пару минут покопался, не прилагая особых усилий, и выдал заключение: значит, удаление сложное, тут нужен специальный инструментарий, оборудование, так просто его не удалить, нужно отправить пациента в окружную больницу в городе, там есть у меня хороший знакомый хирург – я думаю, он справится, а ты за такие сложные удаления даже не берись в следующий раз, а сейчас дай человеку направление, пускай в ближайшее же время поедет туда. Я сделал все, как он сказал, а про себя подумал: как можно так отправлять человека в другой город, не доведя до конца хирургическую манипуляцию, – вдруг что-нибудь случится, и вообще, может, у него свои дела есть и нет возможности уехать. Мне кажется, если бы на месте моего пациента бедолаги сидел какой-нибудь, условно, полицейский, человек из администрации, врач больницы, то Бисан не отправлял бы его подальше от себя, а приложил бы все усилия, чтоб удалить этот зуб.

Последний на сегодня пациент, тоже ребенок шести лет, пришел на прием вместе с мамой, которая одной рукой держала грудного ребенка, прислонив того к груди, а другой трехлетнюю девочку, которая то и дело дергала маму за руку с просьбой о том, чтоб ей не лечили зубы. Мальчик сел в кресло и с волнением и недоверием слушал все то, о чем я ему говорил, то и дело оглядываясь на маму, которая прямо в кабинете, не стесняясь всех присутствующих, вытащила свою грудь и начала кормить ребенка с таким умиротворенным видом, будто вокруг ничего не происходит и никого рядом нет. Она кивает своему сыну и говорит: «Слушай врача, сынок, больно не будет». Эти слова не очень успокаивали ребенка, в голове у него бились противоречия: раз мама и врач говорят, что не будет больно, – значит, не будет, но в то же время опыт прошлых посещений говорит о том, что, возможно, все-таки будет больно и мама и врач специально так говорят, чтоб успокоить и быстро вылечить зуб, – эти мысли не давали ему покоя и заставляли его крутиться в кресле в поиске удобной позиции и задавать кучу вопросов от волнения, типа: «А что это? А для чего это? А как это делать?» Глаза его быстро бегали во все стороны, благо человеческий угол зрительного обзора ограничен, иначе бы он просто изнурил свое глазное яблоко. И как только он услышал жужжащий звук мотора и увидел приближавшийся к его рту инструмент, глаза его тут же перестали бегать и зафиксировали один объект; зрачки все больше увеличивались в диаметре, руки сжали подлокотники кресла, и только я коснулся его зуба, как он тут же резко дернулся, откинув с моей руки инструмент и закрыв руками уши; одновременно он зажмурил сильно глаза и сжал челюсти с моим пальцем во рту с такой нагрузкой, что я почувствовал, будто меня сильно ударили тупым ножом по фаланге. Перчатка порвалась, кровь струей хлынула из пальца. В итоге в хирургическом отделении мне наложили несколько швов.

Я вернулся на рабочее место с измотанным пальцем и продолжил заполнять медицинские карты, накопившиеся за сегодня.

Опять я последний ухожу из поликлиники, закрываю ее и направляюсь домой по истоптанной, хрустящей снежной тропе – зима по календарю еще не наступила, а с неба падают, кружась в легком танце, огромные хлопья пушистого снега.

Опять после изнурительного дня я возвращаюсь домой с тяжелой головой – тяжелая она оттого, что в ней куча мыслей и эмоции, которые пожирают изнутри; уставшие от детских криков и писков барабанные перепонки, больная от неправильного по отношению к пациенту положения спина; пустой желудок, мычащий от голода; постоянные метания от того, надо ли мне все это, правильно ли я поступаю.

Зайти я не успеваю домой, как на меня тут же обрушивается гора претензий:

– Почему ты не убрал снег? Ты видел, сколько навалило? Или ты хочешь, чтобы я сама после всей готовки, стирки, глажки еще и снег убирала? Ты совсем не уважаешь родительский труд, а я столько в тебя вложила.

– Так я только пришел.

– Утром, вместо того чтобы валяться на кровати, мог встать пораньше и прибраться.

Я развернулся, хлопнул дверью и вышел из дома, зашел в гараж, завел машину и уехал прочь от этих претензий и криков. На работу я ходил пешком, так как она была неподалеку от дома, а машину использовал обычно в таких случаях, чтоб уехать куда-нибудь подальше.

Я выехал за поселок – было там одно местечко, куда ездил и где проводил время наедине со своими мыслями. Я остановился на обочине – вокруг был глухой темный лес, слышны были свистящие порывы ветра, которые слегка качали деревья. Я сидел и просто наблюдал за всем этим, находил в этом какое-то утешение, и так день сменялся ночью, света становилось все меньше, видно было его только вдали за горизонтом – этот свет носил в себе разные оттенки: бело-голубая палитра смешивалась с желто-оранжевой гаммой. В боковом зеркале автомобиля, прислонившись головой к стеклу машины, я наблюдал, как в конце длинного темного коридора высоких деревьев ярко горела круглая оранжевая луна, продолжая свой медленный ход, и мой взор тут же пал на нее: она приковала к себе все мое внимание и манила, нашептывая слова успокоения, – все плохие мысли в тот же миг покинули меня, остались только звук свистящего дуновения ветра и соблазнительная оранжевая точка в конце коридора, и все. Умиротворение. Вскоре она скрылась, унеся с собой мои переживания.