Читать книгу Чужой. Воскрешение - Энн К. Криспин - Страница 3

Доктор Мэйсон Рэн быстро шел по нейтрально-окрашенным коридорам в направлении главной лаборатории. Генерал Перес вызвал его на незапланированный брифинг, оторвав от завтрака, и двадцать три минуты, что пришлось потерять на эту встречу, стали настоящим бедствием в расписании ученого. К счастью, Рэн мог положиться на свой персонал – что они явятся вовремя, начнут выполнение всех утренних программ, проверят все результаты ночной смены, и будут готовы ввести его в курс дела относительно текущего статуса эксперимента. Он шел, проверяя на ходу мессенджер на лацкане рабочего халата, но – скорее по привычке. Сообщений не было. Отец – искусственный мужской голос огромной современной компьютерной системы, что контролировала жизнеобеспечение, исследовательскую деятельность и прочие важные системы гигантского «Возничего» – сообщил бы ему, если бы сообщения были.

«Отсутствие новостей – это хорошие новости».

Когда Перес позвонил ему, доктор Рэн подумал, что возникли неприятности, какие-нибудь проблемы с новым конструктом, но нет. Там оказались некоторые детали по работе, о которых Старик хотел его уведомить, чтобы быть уверенным, что его ведущий ученый в курсе. Прошло уже две недели без полуночных вызовов в лабораторию, так что Рэн порадовался внезапному скачку прогресса. Может, наконец-то они перешагнули порог.

Своим обычным быстрым шагом худой, лысеющий ученый приблизился к дверям лаборатории, едва обратив внимание на двух солдат в полном снаряжении, несших вахту. Для него они были невидимы, как часть интерьера – словно мебель или заклепки на пневматических дверях. Он знал, что солдаты менялись каждые четыре часа, но для Рэна все они были одинаковы – квадратные челюсти, взгляд в пространство перед собой, униформа цвета хаки, массивное оружие под рукой – скорее даже наготове. Черные, белые, смуглые, мужчины, женщины – все они выглядели для Рэна одинаково. Солдаты. Пехтура. Вояки.

Он и его персонал были докторами. Учеными. Начиная с наименее опытного техника и заканчивая им самим, его люди играли более важную роль: расширение знаний, развитие человечества, улучшение человеческого состояния. У солдат же, с точки зрения Рэна, назначение было одно – позаботиться, чтобы он и его персонал могли выполнять свои задачи. Формально все они – и солдаты, и ученые – являлись военными, но в понимании Рэна разница между ними была ясна.

Когда он достаточно приблизился, двери бесшумно открылись, пропуская его в главную лабораторию. Миновав двоих охранников, доктор рассеянно и слегка позабавившись отметил, что они не только выглядели одинаково, но еще и жвачку жевали в одном темпе. Как роботы. Нет, не как роботы. Роботы, на самом деле, были довольно индивидуальны… если бы еще существовали.

За его спиной двери закрылись так же беззвучно, как и открылись, и Рэн тут же забыл о солдатах. Как он и ожидал, его персонал был уже здесь – все на своих местах, все заняты научной работой. А эта лаборатория являлась идеальным местом для такой работы. Каждая часть оборудования, каждая программа, каждый человек – здесь все было лучшим. И полученные ими результаты оправдают затраты.

Рэн подошел к первой рабочей станции и посмотрел на бесчисленные мониторы, отметив быструю смену данных и зафиксировав в памяти прогресс, на который они указывали. Потом искоса посмотрел на доктора Карлин Уильямсон, и та слегка улыбнулась.

– Мы все еще не сбились с курса, – сказала она, польщенная вниманием начальника.

Он улыбнулся в ответ:

– Отличное начало утра, Карлин.

Направившись к следующей станции, он кивком поприветствовал докторов Мэтта Кинлоха, Йоши Ватанабе, Бриана Клаусса, Дэна Спрага и их аспирантку Триш Фонтейн. Кинлох показал ему поднятые вверх большие пальцы, что, как знал Рэн, означало положительную характеристику набора тестов, запущенных прошлой ночью. Рэн повторил этот жест и пошел дальше. Долей сознания он отметил, что одежда у него и его персонала выглядит похоже – брюки или военные штаны и вездесущие одинаковые лабораторные халаты, – и задумался: так же трудно Пересу отличать его людей одного от другого, как ему самому сложно с солдатами генерала, или нет?

Обойдя всех, и оставшись довольным тем, что все шло точно как ему того хотелось – на самом деле все было неправдоподобно хорошо, – доктор Рэн наконец-то позволил себе приблизиться к инкубатору.

Доктор Джонатан Гэдиман, молодой, темноволосый энергичный ассистент главного ученого, уже ждал своего начальника – он был настолько полон предвкушения, что Рэну подумалось, не начнет ли помощник пританцовывать. И за это Рэн своего протеже осуждать не мог. Все, что он успел увидеть за утро, свидетельствовало, что дело идет отлично. Но учитывая все неудачи, которые случались до сих пор, Рэн ликование откладывал. Оставалось еще достаточно вещей, которые могли пойти не так.

– Ты меня дождался, – сказал он помощнику. – Я это ценю.

Гэдиман кивнул:

– Мне было чем заняться. Вы готовы ее увидеть?

Рэн подавил желание нахмуриться. Ему не нравилась тенденция Гэдимана персонализировать образцы. Это выглядело непрофессионально. Но Джонатан был таким отличным работником, настолько творческим и поглощенным экспериментом, что Рэн старался не обращать внимания на подобные оплошности.

– Конечно, – сказал он, – давай посмотрим на образец.

Гэдиман нажал клавиши в нужном порядке, и оба ученых уставились на поток данных, промелькнувший на маленьком экране наверху инкубатора. Высокий металлический цилиндр выровнял собственную температуру, и с его поверхности повеяло холодным воздухом. Внешний металлический корпус медленно, механически повернулся, после чего начал подниматься, уходя вверх, пока не достал до потолка, где и замер. Металлический футляр автоматически раскрылся, и взглядам открылась небольшая криогенная капсула около метра в длину и полметра в диаметре.

Рэн посмотрел на данные. На экране, постоянно обновляясь, появлялись данные о длительности и прогрессе инкубации, о компонентах химического медиатора роста, об электрической стимуляции клеток и тому подобное.

– Вот она! – тихо промурлыкал голос Гэдимана.

Его тон заставил Рэна посмотреть на ассистента. Глаза Гэдимана были широко раскрыты, а лицо выражало надежду молодого отца, впервые увидевшего своего новорожденного младенца. Это Рэну понравилось. Во многих отношениях это и было отпрыском Гэдимана. Гэдимана, Рэна, Кинлоха, Клаусса, Уильямсон – каждый человек в этой лаборатории являлся родителем образца, и Рэн поощрял в своих людях подобающие чувства. Подобного рода собственническая гордость стимулировала их прикладывать больше усилий, творческое мышление и приверженность делу, каких не могло вызвать никакое жалование. Рэн улыбнулся.

– Посмотрите на ее лицо! – сказал Гэдиман с тем же гордым восхищением.

Рэн посмотрел на образец, плавающий в мутном геле, который питал клетки, побуждая их развитие. Поначалу, образец казался просто непонятной массой. Свернувшись в классической позе эмбриона – «И одно это свидетельствует о чуде научных достижений!», – он всплыл поближе к стеклу, позволяя Рэну увидеть то, на что указал Гэдиман.

Это было лицо ребенка, прелестной человеческой девочки, и Рэн ощутил, что его охватило то же волнение, что и помощника. Черты стали уже достаточно отчетливы и узнаваемы – не просто человеческое лицо, но с индивидуальностью! Крошечные локоны тонких детских волос плавали вокруг идеально сформировавшейся головы, придавая образцу неземной облик, словно у ребенка русалки. Рэн хлопнул глазами, отгоняя от себя фантазии. Его опытный взгляд охватил разнообразные трубки, кабели и сенсоры датчиков, прикрепленные к крошечному образцу. Все было строго на своем месте и выполняло свою работу – питало образец, обеспечивало необходимыми элементами, стимулировало рост и развитие с куда большей скоростью, чем изначально предполагалось природой.

Но на природу терпения у Рэна не было – слишком медленно, слишком много ошибок, и, разумеется, слишком много неожиданных сюрпризов. И сюрпризы природы его не интересовали ни в малейшей степени. Его работа заключалась в том, чтобы ускорять природу и изменять ее, подстраивая для своих нужд. И наконец-то начинало казаться, что ему это удалось. Он улыбнулся, и его пальцы коснулись стенок инкубатора почти с нежностью.

– Она прекрасна, разве нет? – тихо проговорил Гэдиман.

Рэн открыл рот, закрыл, и только кивнул в ответ.

– Этот вариант развивается куда лучше, чем мы могли надеяться.

Образец отплыл дальше, но Рэну показалось, что он заметил, как под веками вращаются формирующиеся глаза. Доктор даже задумался, способен ли образец уже различать свет и темноту. И чувствует ли он что-нибудь.

Неожиданно стало светло, и она отпрянула. «Тебя могут заметить при свете. При свете тяжелее прятаться». Ее тело свернулось в клубок. Теплая влажность вокруг убеждала в безопасности, но яркий свет пугал. Хаотичные образы проносились в ее меркнущем сознании.

Холодный уют криосна.

Стремление защитить молодняк.

Сила и поддержка себе подобных.

Мощь ее ярости.

Влажное тепло и безопасность яслей.

Образы одновременно были бессмысленными и полными смысла. Она понимала их на том уровне, что лежал далеко за пределами сознания и познания. Они были ее частью, частью того, кем она была, чем она была. А теперь они стали частью того, чем она становилась.

Она плавала в желейном, уютном тепле, и пыталась спрятаться от света. И звуков. Мурлыкающие, отдаленные звуки где-то вне ее. Внутри нее. Они приходили и уходили, эти звуки – ничего не значащие и значащие всё.

Она снова услышала звуки внутри, и один – гораздо явственнее других. Тот самый, к которому она всегда прислушивалась. Тот самый, который она изо всех сил пыталась вспомнить. Она услышала шепот: «Моя мамочка всегда говорила, что монстров не бывает. Настоящих. Но они есть».

Если бы только она могла понять, что это значит. Может, однажды…

На одну секунду Рэн позволил себе надежду, позволил себе предвкушение. Будут газеты. Книги. Публикации. Награды. Это пока только начало.

Эмбрион плавал в наполненном гелем инкубаторе, и Рэну пришлось признать, что Гэдиман был прав. Он был красивым. Превосходный образец…

Сейчас он был повернут к Рэну спиной, и изогнутый хребет коснулся стекла. В этот момент доктор заметил то, чего раньше там не было.

– Ты это видел? – поинтересовался он у Гэдимана, стараясь говорить спокойно.

– Что?.. – пробормотал тот, после чего уставился на спину образца.

– Вот, – Рэн указал на четыре шишечки по обе стороны от хребта. – Это. Четыре штуки. Точно там, где должны быть спинные наросты.

Гэдиман, заметив их, нахмурился:

– Вы считаете, что у нее начинают развиваться отклонения?

Рэн покачал головой:

– Мы понаблюдаем. Это может означать очередную неудачу с эмбрионом.

– Нет!.. – задохнулся Гэдиман.

– Давай не будем предвкушать неприятности. Если нам повезет, то они могут оказаться всего лишь рудиментами. И в этом случае их можно будет удалить.

Гэдиман выглядел обеспокоенным, и часть его недавней радости куда-то улетучилась. Рэн похлопал его по спине:

– Это все еще значительно превосходит все образцы, что нам пока удавались. Я не теряю надежду. И тебе не следует.

Его помощник снова улыбнулся:

– Мы так далеко продвинулись, и она в прекрасном состоянии. Я надеюсь, что вы правы, доктор Рэн.

«Я тоже», – подумал Рэн, глядя на образец. Он надеялся, что это не очередная шуточка природы за его счет.

Месяцем позже Рэн и Гэдиман снова стояли перед инкубатором. Этот был куда больше первого – почти три метра в высоту и метр в обхвате. Образец, прежде плававший в старом инкубаторе, словно маленькая пробка, теперь вырос и развился настолько, что почти целиком заполнил собой все его пространство.

В лаборатории царила атмосфера предвкушения. Рэн не мог не отметить, что члены его команды часто подходят к инкубатору поближе, чтобы взглянуть на его содержимое, удивиться тому, чего достигли.

«Так много из столь малого. Древние образцы крови. Частички ткани, костного мозга, селезенки и спинальная жидкость. Рассеянная, разбитая ДНК. Пораженные клетки. И из всего этого – такое».

Образец развернуло, его волнистые темные волосы до плеч свободно плавали вокруг лица, время от времени закрывая привлекательные, характерно-человеческие черты. Его рука сжалась в кулак, потом расслабилась. Глаза под закрытыми веками двигались влево и вправо.

«Видит сны? Какие сны там могут сниться? Чьи это сны?»

Рэн посмотрел на показания инкубатора. Первый экран демонстрировал ЭКГ образца – сердцебиение было ровным, ритмичным, синусовая аритмия полностью соответствовала норме. Хорошо. Очень хорошо.

Он повернулся ко второму экрану. Если первый предназначался для взрослого образца женского пола – надпись крупными буквами гласила «НОСИТЕЛЬ», – то второй был обозначен словом «ОБЪЕКТ». И здесь демонстрировалась вторая ЭКГ. Это сердце билось куда быстрее, чем у носителя, с волнообразным рисунком, с ритмом, свойственным тахикардии. При этом оно было столь же крепким, как и у носителя. Здоровым.

Рэн улыбнулся. Он еще раз взглянул в лицо образца-носителя. Оно хмурилось. Если бы он был настроен более романтически, как Гэдиман, то подумал бы, что обладательница лица несчастна.

«Чьи сны ты видишь? Собственные? Или твоего симбионта? Хотелось бы мне знать…»

Доктор Джонатан Гэдиман не мог поверить своей удаче. Доктор Рэн на самом деле собирается доверить провести операцию ему. Стоя в прохладной стерильной комнате, в стерильной одежде, с чисто вымытым телом и в полной готовности, он возился с хирургическим визором, прилаживая его на место. Рядом стоял доктор Рэн – наготове, в соответствующей одежде, в предвкушении и взволнованный. Доктор Дэн Спраг тоже был здесь. Когда Рэн сделал объявление, Дэн рассыпался в поздравлениях, и его искренние добрые пожелания немного помогли Гэдиману справиться с нервной дрожью. Хотя бы частично.

Визор неконтролируемо сфокусировался, и Гэдиман коснулся управления. Прибор позволит ему автоматически пользоваться любым вариантом обзора, какой только потребуется – от бинокулярного зрения на дистанции до микроскопии, при которой он сможет рассматривать ткани вплоть до клеточного уровня. Глубоко вдохнув, он попытался успокоить нервы. И едва не подпрыгнул, когда Спраг промокнул ему лоб стерильной тканью.

– Полегче, приятель, – поддразнил Дэн. – Ты потеешь, как собака.

Гэдиман кивнул, отвлеченно подумав: «Собаки не потеют». Моргнув, он сосредоточился. Если бы только Рэн не стоял так близко. Даже без визора Рэн заметит самую крошечную оплошность, малейшую ошибку. Впрочем, как и Спраг.

«Охолони, Гэдиман, – сказал он сам себе. – Это же не первая твоя операция! И это простая процедура. Ты похожие уже миллион раз проделывал».

Да, но только не здесь. Не на этом образце.

«Не на Рипли».

«Образец» – это было словечко Рэна, но сам Гэдиман перестал так о ней думать, еще когда она была всего лишь микроскопическим комком из восьми идеально сформированных клеток.

Он повернул голову и позволил себе посмотреть на нее – по-настоящему посмотреть. За толстыми и прозрачными стенками закрытой хирургической капсулы, что отделяли Рипли от медперсонала, ее дыхание было нормальным, хотя и замедленным, и под воздействием анестезии она спала. Лежа на столе, она выглядела расслабленно, – веки опущены, волевая челюсть не напряжена, губы слегка раскрыты. Не считая разнообразных катетеров и сенсоров, украшавших ее тело под тончайшими хирургическими пленками, она выглядела так же привлекательно, как Спящая Красавица, ждущая поцелуя своего принца. Гэдиман облизнул губы.

«Она выглядит нормально. Высокая, привлекательная молодая женщина. Даже амниотический гель и голубоватый оттенок кожи этого не меняют».

Он был так горд за нее.

Она прошла через столь многое, и уже многого достигла. А теперь настал ее величайший миг – если только он, Гэдиман, не облажается.

Доктор подошел к панели инструментов, просунул до плеч руки в перчатках в хирургические раструбы. Рэн и Спраг встали по бокам, наблюдая. А вокруг отгороженной операционной, за защитными прозрачными стенками, столпились остальные. Каждый из них инвестировал в этот проект.

Пальцы Гэдимана скользнули в чувствительные перчатки хирурга, и он ощутил, как оборудование подстраивается под его параметры, охватывая кисти и предплечья. Он слегка пошевелил руками, чтобы убедиться, что все работает правильно. Затем осторожно поиграл с управлением, наблюдая, как в ответ оживают разнообразные манипуляторы в операционной.

– Я готов, – объявил он собравшимся, и проверил показания. Все выглядело хорошо: мозговая активность, дыхание, частота сердечных сокращений.

Он передвинул лазерную пилу в нужную позицию над грудиной.

– Помни, – тихо сказал Рэн ему практически на ухо, – делай все медленно. По этапу за раз. И я – рядом.

Он планировал этим подбодрить Гэдимана, но эффект слова оказали прямо противоположный.

Гэдиман активировал лазер и повел яркую прямую линию так, чтобы разрез прошел от средней части грудины к пупку. Он глянул на показания датчиков Рипли. Анестезия не была глубокой, и он хотел быть уверен, что она ничего не чувствует.

– Я слежу за этим, – тихо сказал Спраг, и снова промокнул ему лоб. Анестезия была ответственностью Дэна. И Гэдиман ему доверял, но…

Первоначальный надрез был готов. Гэдиман прицепил механические зажимы к коже, и чуть развел их в стороны. Лазер аккуратно сделал новый разрез между мускулами фасции, прямо по белой линии живота. Затем пришла очередь брюшины. За считаные мгновения Гэдиман закончил. Кровотечение было минимальным, потому что лазер прижигал ткани. Разрез выглядел хорошо.

– Великолепно, – выдохнул Рэн. – Так, теперь ставь на место резервуар. Осторожно… Будь готов к амнио…

Но Гэдиман действовал быстрее. Он уже подал сигнал, чтобы прибыл маленький инкубатор, наполненный амниотической жидкостью, и теперь наблюдал, как тот механически опускается на место у распростертого тела Рипли, устраиваясь рядом с ее талией. Хирург чувствовал, как в комнате нарастает напряжение, пока крошечный сосуд беззвучно проследовал к пункту назначения, замер, а затем он медленно поднял крышку.

– Хорошо, – проговорил Рэн. – Хорошо. Мы готовы.

Гэдиман прикусил губу. Затем сделал движение правой рукой.

Специальный механический зажим с подушечками, повинуясь его управлению, выдвинулся на позицию и осторожно проник в разрез, исчезнув внутри Рипли. Гэдиман повернулся к мониторам с показаниями, чтобы проследить движение зажима внутри его пациентки. Управлял зажимом он осторожно и умело.

Бисеринка пота потекла у него по лбу, скатываясь к визору, но Спраг был бдителен – он промокнул влагу, в попытке сдержать обильное, несмотря на прохладу, потоотделение у хирурга, вызванное нервами. Тот же, благодаря работе биосенсоров, следил за зажимом и цветным изображением внутренностей его пациентки. Он улыбался.

– Вот она, – довольно пробормотал Гэдиман.

Награда. Цель всей их работы.

Он осторожно сжал зажим, хотя Рэн без нужды шептал:

– Тише! Тише!

– Она у меня, – промурлыкал Гэдиман, пока он медленно извлекал зажим из тела Рипли.

Все взгляды были прикованы к разрезу в брюшной полости, из которого появился зажим. В его мягком захвате свернулось крошечное, заляпанное красным эмбрионоподобное существо – детали нельзя было рассмотреть из-за крови и соединительных тканей его матери.

– Показания хорошие, – сказал Рэн, изучая биопоказатели паразита.

– Здесь тоже, – откликнулся Дэн, докладывая о состоянии Рипли.

Гэдиман смутно осознавал, что остальные подходят ближе к стеклу, напрягают зрение, чтобы разглядеть получше. Никто не говорил, но все взгляды сфокусировались на этом маленьком комочке.

– Я их разъединяю, – сказал Гэдиман.

– Давай, – согласился Рэн.

Хирург активировал другое устройство, которое обрежет и прижжет каждый из шести похожих на пуповину отростков, которые привязывали крошечного чужого к его носительнице. Хирург манипулировал режущим инструментом быстро, умело, решительно… Четыре, пять, шесть! Дело сделано.

Существо внезапно дернулось и развернулось, словно окончательное отделение от матери подсказало ему, что пришла пора начать собственную жизнь. Пора дышать. Пора расти. Пора двигаться.

Оно корчилось, извивалось в мягком зажиме, хлестало хвостом, и, наконец, раскрыло крошечные челюсти в беззвучном крике.

– Проклятье! – не сдержался Спраг при виде бурного протеста крошечного комочка.

– Осторожно! – по-деловому велел Рэн. – Не выпусти его. Помести в контейнер.

Гэдиман кротко кивнул, зная, что держит существо надежно, хотя оно бесплодно боролось и дергалось в зажиме. Он опустил его в амниоконтейнер и не отпускал до тех пор, пока крышка почти не закрылась. Тогда хирург выпустил существо и выдернул зажим одним быстрым движением, так что крошечный чужой остался внутри надежного и защитного инкубатора.

– Прекрасно! – воскликнул Рэн. – Прекрасная работа, Гэдиман.

Он сжал плечо подчиненного, поздравляя.

Хирург выдохнул, а Спраг снова промокнул ему лоб. Гэдиман чувствовал, как расслабляется его тело, и только теперь понял, насколько был напряжен.

– Спасибо, доктор Рэн.

Они все следили за тем, как маленький инкубатор – существо яростно плавало внутри в поисках выхода – исчез из операционной тем же путем, каким и попал в нее. Кинлох и Фонтейн сопроводят его к стационарному инкубатору, и проследят, чтобы существо не подверглось опасности.

Гэдиман оглядел аудиторию, увидел, что остальные ему улыбаются, а Кинлох показывает ему поднятый вверх большой палец руки. Он улыбнулся в ответ. Затем, наконец-то, повернулся обратно к Рипли и, стянув с себя визор, нерешительно посмотрел на Рэна.

– Ну?.. – он указал на Рипли, все еще спящую в операционной.

– Носитель? – переспросил Рэн, не глядя на нее.

Гэдиман взглянул на показания.

– Ее ЭКГ в норме… Она в порядке.

Он оборвал себя, сообразив, что спорит ради нее. Рэн и так уже считает, что его интерес к данному образцу не профессионален. Нужно следить за тем, что говоришь – начальник еще не решил ее судьбу. Гэдиман в напряжении ждал ответа.

Рэн посмотрел на мониторы, взглянул на Рипли. Наконец, он сказал:

– Зашей ее снова.

Гэдиману пришлось сдержать себя, чтобы не промямлить «Спасибо!». Он знал, что у Рэна, как у ведущего ученого, было полное право уничтожить образец. Но по какой-то причине, Гэдиман не мог с этим смириться. Это было бы такой растратой! Особенно, после всей проделанной работы.

– Дэн, – обратился Рэн к их помощнику, – заштопай ее, а? Думаю, нашему коллеге на сегодня хватит волнений.

Гэдиман улыбнулся, и кивнул Дэну.

– Разумеется, – согласился Спраг. – С радостью.

Гэдиман на автомате еще раз взглянул на показания. Анестезия, дыхание, частота сердечных сокращений – все выглядело хорошо. Он позволил Рэну утащить себя прочь.

– Что ж, – сказал Гэдиман, позволяя своему волнению прозвучать в словах, – все прошло настолько хорошо, насколько можно было ждать.

– О, даже лучше, доктор, – с уважением ответил Рэн. – Куда лучше.

Нечто велело ей проснуться. Она это проигнорировала. Как только она проснется, все сны станут реальностью. Как только она проснется, она снова начнет существование, а в небытии наконец-то был покой. Ей было жаль, что он может подойти к концу.

Нечто велело ей проснуться. Она воспротивилась.

Медленно, она обратила внимание на смутное ощущение. На нечто вне ее. Нечто, происходящее с ней. Нечто, что у нее забрали.

Нечто, от чего она хотела избавиться?

Она не могла вспомнить.

Несмотря на холод, несмотря на яркость, она открыла глаза.

Она видела все, происходящее вокруг нее, превосходно видела. Но она ничего из этого не могла понять. Странные металлические и пластиковые конструкции быстро двигались вокруг нее, сжимали края зияющей раны в ее груди, пока другое устройство запечатывало рану. Она отметила ощущение, какую-то легкую боль, которую было несложно игнорировать. Ее взгляд блуждал, пока она собирала информацию.

Потом она сообразила. Оно исчезло. Они забрали его у нее. Ее молодняк. Часть ее ощутила невероятное облегчение. Другая часть чувствовала чудовищный гнев. Она колебалась между ощущениями, не понимая их, но просто испытывая эмоциональные качели, пока сама она лежала совершенно неподвижно, следя за хирургическим оборудованием.

Две механических руки, сообразила она, были как-то физически соединены с одним из существ, что смотрели в странный, прозрачный яйцеобразный контейнер, в котором она находилась. Эти существа ее окружали, и все смотрели на нее, полагая, что она беспомощна. Руки двигались, выполняя свою работу, осуществляя свои задачи, о которых она не просила, которых не хотела и не понимала.

Она наблюдала, как существо управляет руками, наблюдала, как оно внимательно на нее смотрит. Не испытывая ни гнева, ни облегчения, она быстро потянулась, и схватила за предплечье существо, отгороженное от нее оболочкой контейнера. С отстраненным любопытством и со средним усилием она вывернула руку, просто желая увидеть, что произойдет.

Оказалось любопытно. Существо тут же перестало причинять ей боль. Это было хорошо. Она выкрутила дальше, и раздался странный хруст, а потом последовало какое-то скрежещущее ощущение в пойманной части существа внутри искусственной руки. Еще более любопытной оказалась реакция всех существ снаружи прозрачного «яйца». То, что крепилось к руке, яростно дергалось и молотило по стенкам капсулы свободной рукой, а его рот широко раскрывался, словно оно собиралось ее укусить. Как забавно. Она задумалась, производит ли оно звуки. Странная яйцеобразная капсула, в которой она находилась, кажется, не пропускала никаких звуков, потому что слышала она только собственное дыхание.

Она моргнула, и выкрутила руку снова. Больше трепыханий, больше корч. И теперь все больше и больше существ бегало вокруг пойманного – они хваталось за него, шевелили своими крошечными, бессмысленными ртами, раскрывая и закрывая их, и размахивали руками. Столько волнения.

Одно из существ отпихнуло прочих в сторону, посмотрело на нее вниз. Оно дико таращилось, его крошечные глазки раскрылись так широко, как могли. Потом оно шлепнуло по каким-то устройствам по ту сторону яйца, сделало что-то, чего она не могла увидеть, и внезапно она ощутила, что ее глаза слипаются.

Ей было жаль. Она не хотела спать. Ей хотелось смотреть на существ. Узнать о них все, что можно. А еще больше ей хотелось выбраться отсюда… Но сон похитил ее сознание прежде, чем она успела разволноваться.

За секунды сверкающая, стерильная операционная от ликующего осознания успеха низверглась к хаосу. Рэн услышал жуткий хруст и скрежет костей Дэна Спрага с расстояния десяти футов, где он с Гэдиманом обсуждал зародыш Чужого. А крики Дэна, наверное, слышала вся станция.

Стерильный отсек тут же наводнили все доступные члены команды, солдаты и другие наблюдатели, и каждый из них нарушал все предписания, которые должны были неукоснительно соблюдать. А еще никто из них не мог освободить Спрага из хватки образца-носителя.

Это было беспрецедентно. Это было неожиданно. И волнующе!

Рэн протолкался вперед, где он мог видеть носительницу и ее жертву и взять ситуацию под контроль. Все выкрикивали противоречивые приказы, а Дэн просто кричал…

…а она просто лежала там, под своими покровами, ее рана была только частично зашита, а ее лицо – столь же бесстрастно, как у сфинкса, когда она умышленно выкрутила руку Дэна.

Рэн схватился за управление анестезией, радикально увеличивая дозу.

К нему подскочил Гэдиман, в панике за свою любимицу.

– Не убивайте ее, доктор Рэн, прошу вас, не убивайте ее!

«Не умоляй, Гэдиман, – с отвращением подумал Рэн. – Это не профессионально».

Носительница лениво моргнула, но все еще не выпускала доктора Спрага. Ее глаза двигались, и она словно заинтересовалась Рэном. Она смотрела прямо на него, в него, сквозь него. Он ощутил мороз по коже. Затем ее веки медленно опустились, и через несколько секунд ее хватка ослабла.

Клаусс и Ватанабе тут же уложили Дэна на носилки, и Ватанабе быстро и со знанием дела обследовал серьезно переломанную руку. Кости в нескольких местах проткнули кожу и стерильное одеяние. Рука была так изуродована, что кисть оказалась повернута под совершенно неестественным углом. Кровь толчками вытекала из ран, пятнала чистую стерильную одежду и расплескивалась по полу. В стерильной комнате, где доминировали нейтральные тона и сверкающий белый, ярко-красная кровь выглядела шокирующе.

«Он, хотя бы, был стерильным, – подумал Рэн. – Мы должны будем избежать инфекции несмотря на то, что все эти люди нарушают стерильность комнаты». Он был доволен тем, что Ватанабе принял на себя ответственность. До того, как перевестись сюда, он специализировался в ортопедии.

Молодой доктор поднял взгляд от своего извивающегося пациента.

– Доктор Рэн, я бы хотел доставить Дэна в операционную «C» и немедленно его подготовить.

– Давай, Йоши, – одобрил план Рэн. – Бриан и Карлин могут ассистировать. Тебе нужен еще кто-нибудь?

– Нет, так будет нормально, – заверил его Ватанабе и дал сигнал солдатам вынести носилки со Спрагом из комнаты. Все, кроме Гэдимана, последовали за ними. Тот повернулся к автоматическим манипуляторам, которые, несмотря на беспорядок вокруг, эффективно зашивали рану носительницы. Рэну это понравилось.

Но Гэдиман выглядел тревожно. Рэн даже задумался, не оказалась ли шокирующая жестокость нападения носительницы тем, что подчиненный не мог вынести.

– Ты в порядке? – поинтересовался Рэн. В операционной снова стихло – тут снова установилась нормальная стерильная атмосфера. Только абстрактный кровавый узор указывал на произошедшее.

Гэдиман резко кивнул. Он завершил операцию, убрал инструменты. Носительница спала, пока ее хирургическая капсула автоматически заменилась надежным восстановительным отсеком.

– Я в порядке, – настаивал Гэдиман, несмотря на дрожь в голосе. – И… и я благодарен, доктор. Я ценю то, что вы не подвергли ее эвтаназии. Я думаю, что это был всего лишь несчастный случай…

Рэн отвлекся от носительницы, и обратил внимание на своего протеже.

– В этом не было ничего несчастного, Гэдиман. Дэн поправится. А мы теперь знаем о носительнице нечто, чего не знали прежде. Нечто, чего мы не могли предвидеть. Неожиданная… выгода.

Он улыбнулся Гэдиману, понимая, что его волнение по поводу неожиданного результата очевидно, и наблюдал, как его помощник медленно осознает, что отношение Рэна к носительнице радикально изменилось. Мгновенно Гэдиман осознал, что Рэн теперь считал носительницу не обузой, а преимуществом. Гэдиман долго возражал против того, чтобы уничтожить образец, но Рэна интересовала только информация, которую можно было извлечь из трупа. Теперь же Рэн стал его союзником, а не оппонентом в плане того, как решить судьбу носительницы.

Вздохнув, Гэдиман расслабился, и широко улыбнулся Рэну.

– За несколько следующих дней мы узнаем больше, – сказал тот. – И о носительнице, и об объекте. Это будут весьма интересные дни, как думаешь, Гэдиман?

Его помощник просиял:

– О да, доктор, весьма.