Читать книгу Эйфория - Энн Канта - Страница 4

Партитура – нотная запись многоголосного музыкального произведения, предназначенного для исполнения ансамблем, хором или оркестром, в которой все партии (голоса) одна над другой даны в определённом порядке.

Аго́гика (от др.-греч. ἀγωγή – увод, унесение), в музыкальном исполнительском искусстве – небольшие отклонения (замедления, ускорения) от темпа и метра, подчинённые целям художественной выразительности.

Бенедикт одевался медленно, не торопясь, как всегда после сеанса, позволяя мыслям блуждать спокойно и расслабленно, ни на чем особенно не останавливаясь. Подняв с пола смятую рубашку, он хмыкнул, оглядев ее, и, подойдя к шкафу, встроенному в одну из стен как раз для такого случая, открыл его и, подумав с минуту, достал оттуда простой белый джемпер. Не то чтобы это было идеальное решение, но с учетом того, что новых встреч на сегодня не предвидится, пожалуй, подойдет. Удовлетворенно кивнув самому себе, Бенедикт бросил свитер на кровать и закрыл шкаф.

Сидя полчаса спустя у себя в кабинете за чашкой чая, Бенедикт мысленно вернулся к недавнему разговору с Эдвардом Эттингером.

Эдвард нравился ему. Не только потому, что с такой яростью, граничащей с фанатизмом, защищал Линду Силвертон, которую сам Бенедикт, как и любую из своих клиенток, оказавшуюся в подобной ситуации, и сам защищал бы до конца, используя любые доступные ему способы, но и потому, что, в отличие от многих из тех, кто мог оказаться на его месте, нашел в себе способность слушать и слышать.

Бенедикт откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, вновь вспоминая их беседу.

… – И все-таки мне сложно представить, что… – Эдвард поерзал в кресле и покачал головой, – что кто бы то ни было, а тем более, – мужчина, может заниматься тем, чем занимаетесь вы.

Бенедикт улыбнулся.

– Вы удивитесь, сколько молодых людей на самом деле стремятся в эту профессию – чаще всего, из-за банального незнания ее реалий или простого тщеславия. Хотя, в основном, конечно, из-за нехватки денег. – Бенедикт протянул руку за чашкой и обхватил ее пальцами, – посмотрите статистику по Великобритании.

– Не уверен, что мне это нужно, – пробормотал Эдвард, в свою очередь, отхлебывая ароматный чай. – Но для вас, похоже, ничто из этого не является проблемой?

Бенедикт помолчал.

– Деньги в той или иной мере являются проблемой для всех, и те, кто говорят об обратном, чаще всего лукавят. Но да, я занимаюсь этим искусством не ради заработка.

Слово «искусство», слетевшее с губ Бенедикта с такой легкостью, словно он говорил о музыкальной группе или драматической постановке, яркой бабочкой вспыхнуло в тишине, заставив Эдварда вздрогнуть.

– Вы занимаетесь проституцией, – очень медленно сказал он.

– Именно так, – подтвердил Бенедикт.

– И называете это искусством, – неуверенно уточнил Эдвард.

– Более или менее, – улыбнулся Бенедикт. – Я бы сказал, что слово «искусство» для меня лежит ближе всего к тому, что я делаю, но, если кто-нибудь сумеет подобрать более корректный термин, я рад буду его использовать.

Если до сих пор Эдвард был способен сдерживать себя, то это, похоже, стало последней каплей.

– Как вы можете так спокойно чувствовать себя, продавая свое тело за деньги? – резко выпрямившись в кресле и отставив в сторону чашку, отчеканил он.

– Я не продаю свое тело, – Бенедикт никак не отреагировал на эту вспышку, словно не заметив ее. – Я делаю то, что мне нравится.

– Это способ знакомиться с женщинами?

Бенедикт расхохотался.

– О да. Правда, малоэффективный, учитывая тот факт, что я отклоняю девяносто процентов приходящих на мою почту анкет.

– И все равно их остается достаточно, – Эдвард потянулся к чайнику и налил себе чаю; он уже стыдился своей несдержанности.

– Для работы, – Бенедикт поднялся и, нажав на кнопку аппарата на столе, сказал: – Мэри, еще молочного улуна, пожалуйста.

– Что вас смущает? – он окинул коротким взглядом сконфуженного Эдварда и добавил: – Мои отношения с клиентками абсолютно добровольны.

– Почему вы отклоняете так много анкет? – буркнул Эдвард, явно не желая вдаваться в подробности собственного состояния. – Выбираете лучших?

– Отсеиваю тех, кому я не могу помочь, – поправил Бенедикт. – Женщины обращаются к услугам эскорта по разным причинам, – пояснил он, видя, что Эдвард смотрит на него непонимающе. – Некоторые от скуки, другие – из желания что-то доказать самим себе, третьи – в поисках удобной сексуальной игрушки. Никто из них не является моими клиентками.

– Потому что…

– Потому что их запросы не имеют отношения к сексуальности, – улыбнулся Бенедикт.

– Я не…

– Мистер Эттингер, как вы думаете, почему мое расписание заполнено на месяц вперед? – Бенедикт поднял голову и, кивнув Мэри, вошедшей в комнату с новым подносом с чаем, вновь обернулся к нему. – Есть идеи?

– Не знаю, вероятно, очень много желающих, – устало пробурчал Эдвард.

– И это тоже, – рассмеялся Бенедикт. – Но на самом деле, все гораздо прозаичнее. Дело в том, что я принимаю не более одной клиентки раз в неделю, и это тот максимум, который и я, и они можем себе позволить.

– Почему?

Бенедикт помолчал, а затем указал глазами на папку, которую Эдвард держал в руках.

– Вот поэтому. Когда я только начинал работать, как я вам уже сказал, мы с моим помощником умудрились совершить столько ошибок, сколько их вообще можно было совершить. Но главной из них была та, что мы слишком слабо представляли себе, с кем нам предстоит работать. Мы делали многие вещи интуитивно, соглашаясь на предложения, которые затем оборачивались сложностями не столько для нас, сколько для девушек, и в какой-то момент я понял, что это нужно прекращать.

– И вы придумали?.. – Эдвард тоже бросил взгляд на папку.

– Нет, это идея моего помощника. Как-то после очередного сомнительного случая он сказал, что единственный способ не совершать ошибок – это попытаться как можно больше узнать о девушках. Составлять на них досье, к примеру. Конечно, это была шутка, но идея пришлась мне по душе. После того, как девушка присылает заявку на почту и заполняет все необходимые документы на сайте – а среди них, как вы могли заметить, не только анкета со списком личных предпочтений (с легкой руки все того же моего помощника уже на второй-третьей неделе работы мы стали называть ее райдером) и некое подобие автобиографии, но и тесты на психологическую устойчивость, и медицинская карта – в случае, если все бумаги заполнены правильно и ничто в них не вызывает вопросов, я и мой помощник принимаем решение о том, чтобы пригласить девушку на собеседование.

Эдвард задохнулся.

– У вас хватает наглости…

– Вполне, – Бенедикт с удовольствием наблюдал за его реакцией. – И, могу сказать, что за пять месяцев после начала этой практики численность женщин, недовольных нашей работой, снизилась почти до нуля.

– Звучит как коммерческое предложение какой-нибудь IT-компании, – устало сказал Эдвард.

– Так оно и есть, – рассмеялся Бенедикт. – Я делаю женщинам предложение, и они должны решить, готовы они работать со мной или нет. Если не выяснить этого сразу, впоследствии у нас всех будут проблемы. И несколько неприятных минут, которые мне придется пережить в случае, если женщина, о которой я не потрудился узнать как можно больше, в том числе, – прежде, чем договориться о сессии, встретиться с ней лично, – уйдет посреди сеанса или бросит мне что-нибудь в лицо, не идут ни в какое сравнение с вероятностью получить психологическую травму из-за того, что тебя трахнул равнодушный и грубый незнакомец.

Эдвард задумался.

– Разве это не то, чего они хотят? Я хочу сказать, – он в задумчивости потер переносицу и покосился на свою чашку с чаем, но пить не стал, – разве не за этим они приходят: анонимный секс, кто-то, о ком они ничего не знают, полная свобода и никаких вопросов ни с чьей стороны?

Бенедикт пожал плечами.

– Так же, как и в случае с деньгами, почти никогда не бывает так, чтобы ни с чьей стороны не было никаких вопросов. Даже если вы говорите кому-то, хотя бы и проститутке, что желаете просто хорошо провести время, просто осуществить давние фантазии, просто быть пассивным партнером, от которого ничего не зависит, вовсе не обязательно, что вы говорите это себе.

Эдвард медленно кивнул.

– Но тогда у вас очень опасная работа.

– Невероятно, – Бенедикт улыбнулся. – Но я справляюсь.

– Вне всяких сомнений, – Эдвард, наконец, расслабился и, бросив папку на столик рядом с собой, потянулся за чаем.

…

Бенедикта отвлек от его мыслей звук открывающейся двери. Подняв голову, он поприветствовал возникшего на пороге высокого молодого человека с курчавыми рыжими волосами.

– Ты сегодня поздно.

– Знал, что ты работаешь, – молодой человек прошел вглубь кабинета и, усевшись в кресло у стола, с улыбкой спросил: – Как все прошло?

Бенедикт лениво прикрыл глаза.

– Полагаю, ты не о клиентке.

– Разумеется, – хитрая физиономия, в чьих чертах причудливо сочетались радостное нахальство и мягкая застенчивость (коктейль, на тех, кто знал его недавно, производивший поистине ошеломляющее впечатление, – по счастью, Бенедикт к ним не относился), расцвела самодовольным восторгом. – Как именно ты его обезвредил? Я хочу знать.

– Тони, я его не обезвреживал, – Бенедикт открыл глаза и устало посмотрел на друга. – Мы довольно легко нашли общий язык. Кстати, – прервал он сам себя, внезапно вспомнив о чем-то, – Мэри просила уточнить, как пишется твоя фамилия, – он смотрел на своего визави весело и не скрывая злорадства. – Она не уверена, что правильно поняла.

– Недостаток новых секретарш, – притворно вздохнул Тони, – в том, что их всему приходится учить. – развернув к себе стоящий на столе телефон, он нажал на клавиатуре нужную кнопку и сказал, не меняя тона: – «Эф» – «эй» – «кей», Фак, – запомните, Мэри, и больше не спрашивайте. Нет, не «а», а «эй», – чуть более раздраженным тоном, чем тот, который требовался, чтобы поверить в его серьезность, добавил он. – Да, спасибо.

Выслушав сбивчивые комментарии секретарши, которые могли быть как словами благодарности, так и выражением ее крайнего смущения, Тони нажал на кнопку отбоя.

– Ты доволен? – переведя взгляд на Бенедикта, спросил он.

– Вполне, – ухмыльнувшись, ответил тот и с наслаждением потянулся. – Считай, что ты реабилитирован.

Тони возмущенно нахохлился.

– Столько шума, и все из-за того, что я ошибся с секретаршей.

– Ты не ошибся с секретаршей, – поправил Бенедикт, – ты нанял на работу девушку, которая понятия не имела, что ей придется делать. По совести говоря, за то, что мне пришлось пережить во время нашей первой встречи, когда она, заливаясь слезами, старалась уверить меня, что у нее никогда не было стремления работать в борделе, тебя следовало бы заставить расплачиваться чем-то более существенным, чем пара неудобных ситуаций, подобных этой, – Бенедикт кивнул на телефон. – Но я очень добрый человек.

Тони улыбнулся.

– Согласись, она нам идеально подходит.

– Потому что не послала тебя куда подальше? Она просто считает, что ты и так достаточно наказан, с учетом того, какую фамилию ты носишь. И я с ней полностью солидарен, – награждать тебя еще одним факом было бы жестоко.

– Вы просто не способны оценить тонкость и глубину моей натуры, – надулся Тони.

– Несомненно, – улыбнулся Бенедикт. – И намерены и впредь оставаться столь же глухими к проявлениям твоего высокого духа. Что у нас на завтра? – спросил он, меняя тему.

Тони пожал плечами.

– Как обычно. Я отобрал для тебя несколько кандидатур, утром посмотришь. Не знаю, как ты, а я бы взял всех.

– Ты бы вообще, будь твоя воля, заставил бы меня брать в работу все, что движется, – проворчал Бенедикт. – А у меня еще лекции.

– Лекции подождут, – с достоинством ответил Тони.

– Если я буду слушаться твоих советов, их очередь никогда не настанет, – скептически сказал Бенедикт. – Кстати, утром у меня две пары.

– Как скажешь, босс, – покладисто отозвался его друг. – Встретимся после обеда. Попрошу Мэри распечатать к тому времени все документы. Что делать с досье Линды Силвертон?

Бенедикт, бросив сигареты и зажигалку в ящик стола, коротко посмотрел на Тони.

– В архив. Впрочем, нет, – подумав, сказал он, – не надо. Лучше собери все материалы и вышли ей курьером. Электронный вариант – в корзину.

– Будет сделано, – Тони улыбнулся. Он проследил за тем, как Бенедикт выходит из-за стола и, набросив легкую летнюю куртку, направляется к двери. – Все-таки, им чертовски повезло с тобой, – задумчиво сказал он.

Бенедикт поднял голову.

– Я бы, скорее, сказал, что это мне повезло с ними, – спокойно промолвил он. – Но, в конце концов, это всего лишь вопрос точки зрения.

Дружески кивнув Тони на прощание, он развернулся и ушел.

***

Декан отделения психологии Школы искусств и общественных наук Городского университета Лондона Конрад Дитерих стоял у окна в своем кабинете и размышлял о превратностях судьбы.

Благо, превратностей было не так много, чтобы из-за них стоило впадать в уныние.

Дитерих провел рукой по стеклу и вздохнул, провожая взглядом высокую фигуру светловолосого молодого человека в коричневой толстовке, неспешно пересекающего внутренний двор. Внезапно, словно почувствовав, что за ним наблюдают, молодой человек поднял голову и, найдя глазами окно кабинета главы колледжа, весело улыбнулся и помахал рукой. Конрад любезно кивнул, давая понять, что заметил этот жест, и сделал шаг назад, в прохладную темноту своего убежища. В задумчивости усевшись за стол, он попытался привести мысли в порядок. Вот тебе превратность, которую нельзя просто взять и отложить в сторону, подумал он. Нужно что-то решать.

А что?

Когда несколько дней назад один из его студентов будничным тоном, словно речь шла о чем-то обычном и не стоящем особого внимания, рассказал ему о том, что преподаватель факультета психологии Школы искусств и общественных наук, Бенедикт Тэррингтон, доктор философии, содержит агентство эскорт-услуг, в котором сам же является единственным сотрудником, то есть, занимается… оказывает… использует… В этом месте мысль Дитериха останавливалась, уступая место эмоциям, яростным и неуправляемым.

Преподаватель его колледжа занимается проституцией.

Конрад глубоко вдохнул и выдохнул, чувствуя сильное облегчение. Произнести эти слова хотя бы про себя, сформулировать четко и явно суть происшествия, не дававшего ему покоя и откровенно испортившего остаток выходных накануне начала учебного года, уже само по себе было шагом вперед. Увы, пока единственным: Дитерих совершенно не представлял, что делать дальше и как вести себя с учетом открывшейся информации. Возможность уволить Тэррингтона без объяснения причин отсутствовала в принципе, во-первых, из-за необходимости впоследствии решать проблемы уже с законодательством и профсоюзами, и, во-вторых, просто потому, что…

Дитерих задумался. Просто потому, что он не хотел его увольнять. Неожиданно придя к этой мысли, которую, по правде говоря, довольно долгое время старался не пускать в свое сознание, то ли из опасения почувствовать себя некомпетентным, то ли просто не желая выглядеть в собственных глазах излишне сентиментальным, он улыбнулся. Каковы бы ни были причины, факт оставался фактом: он не хотел увольнять Бенедикта Тэррингтона и намеревался сделать все от него зависящее, чтобы этого не произошло. С другой стороны, мелькнуло в голове у Дитериха, возможно, делать ничего и не придется – Тэррингтон был прекрасным преподавателем, претензий к нему у руководства университета не было, а то, чем он занимался в свободное от работы время, никого не касалось.

Что же, в таком случае, заставляло его сидеть здесь и битый час подряд мучиться сомнениями? Что заставило позвонить Бенедикту и попросить того прийти, хотя до начала занятий и, тем более, до того момента, когда станет окончательно известным его собственное расписание, оставалось еще, как минимум две недели? Отдельные занятия с дополнительной группой можно было не считать, это была инициатива Бенедикта и его студентов с прошлого года. Дитериху трудно было признаться себе в подобной слабости, но сделать это все же пришлось – если быть абсолютно честным, его попросту снедало любопытство.

Он откинулся на спинку кресла и взглянул на массивную дубовую дверь, из-за которой вскоре должен был появиться предмет его напряженных раздумий.

Бенедикт Тэррингтон был одним из молодых преподавателей, пришедших на факультет восемь лет назад, когда, в результате внутренней реформы университета, в течение очень короткого времени почти полностью изменился его кадровый состав. Строго говоря, из вновь пришедших Бенедикт был самым старшим – решившись в свое время на эксперимент, Дитерих, в тот год как раз получивший место декана, набрал в свою команду «необъезженных» специалистов, активных докторантов, которые, как он рассчитывал, смогут найти общий язык со студентами лучше, чем это выходило у их уволившихся коллег, и среди этих новых людей, младшему из которых едва исполнилось двадцать пять, тридцатилетний Бенедикт Тэррингтон казался чуть ли не солидным взрослым исследователем.

Впрочем, он таким не был.

Вернее, исследователем он был, и даже неплохим, – дело было в другом. Дитерих снова вздохнул и потянулся к стакану с водой, стоящему рядом на столе. Сделав несколько неторопливых глотков и поставив стакан на место, он еще раз задумчиво посмотрел на дверь. Насколько он знал Бенедикта Тэррингтона, его исследовательский талант, в повседневной работе проявлявшийся в том, что студенты, у которых он вел занятия, регулярно оказывались то в самом верху, то, наоборот, в самом низу общеуниверситетского рейтинга успеваемости, легко мог завести его куда угодно, даже если большинству людей в этом месте было бы неуютно, неловко, странно и одиноко. Особенно, если это было так. В этом смысле удивляться тому, что у него обнаружилась еще одна профессия, не приходилось. И даже то, какого рода оказалась эта профессия, не играло столь существенной роли, как… Дитерих задумался.

– Бенедикт, вы нарочно ставите руководство факультета и тех, кто у вас учится, в положение, когда закрывать глаза на то, чем вы еще зарабатываете на жизнь, невозможно, и, в то же время, показать, что им об этом известно, означает выставить себя бесцеремонными и грубыми ханжами? – Конрад удивился облегчению, охватившему его, когда вопрос, не дававший ему покоя последние несколько дней, наконец, достиг ушей своего адресата, как раз в этот момент возникшего в дверях.

– Обожаю, когда вы думаете вслух, – Бенедикт одарил Дитериха жизнерадостной улыбкой и, повинуясь его приглашающему жесту, прошел внутрь.

– Если так пойдет и дальше, мне придется прибегнуть к помощи специалистов, – вздохнул Дитерих, указывая Бенедикту на кресло у стола. – И факультет останется без руководителя в самом начале учебного года.

– Благодарю вас, профессор Дитерих, – Бенедикт устроился на мягком бархатном сиденье и как ни в чем ни бывало спросил: – Энди Торнтон, я полагаю?

– Он, – кивнул Дитерих. – Но это не имеет значения. Важно то, что нам теперь со всем этим делать и как мы будем выпутываться, если об этом узнает ректор.

– Мы? – Бенедикт поднял брови.

– Не думаете же вы, что я оставлю вас одного разбираться с этим, – сердито поморщился Дитерих и нервно постучал пальцами по столу. – Итак, ваши предложения?

– Никаких, – развел руками Бенедикт. – А вы думаете, они нужны?

– Тэррингтон, – укоризненно посмотрел на него декан, – будьте серьезнее. Вы прекрасно понимаете, что будет, когда слухи о вашем хобби выйдут за пределы факультета.

Бенедикт пожал плечами.

– Во-первых, это не хобби, – спокойно проговорил он, – а, во-вторых, за пределами этого факультета есть достаточно людей, знающих, чем я занимаюсь.

– Ваших клиенток, – не удержался Дитерих.

– В первую очередь, – улыбнулся Бенедикт. – Но и помимо них, поверьте, свидетелей хватает. Для того, чтобы не позволить информации распространиться, мне пришлось бы убить десяток-другой моих знакомых. И это не считая тех, кто ежедневно посещает мой сайт в Интернете.

– Вы что, работаете под собственным именем? – от удивления Дитерих даже забыл о том, что заставило его начать этот разговор.

Безмолвный кивок Бенедикта был ему ответом.

– Зачем? – простонал Дитерих. – Не нужно, не говорите, – тут же прервал он открывшего было рот коллегу, – мне дороги мои нервы.

– Вы напрасно так расстраиваетесь, Конрад, – вновь улыбнулся Бенедикт, – поверьте, будь у вас хоть одна причина это делать, я сам написал бы заявление об уходе еще несколько лет назад. Но – не знаю, к лучшему или нет, – никого на самом деле не интересует эта сторона моей жизни.

– Среди студентов ходят разговоры!

– Среди студентов всегда ходят разговоры, – пожал плечами Бенедикт. – Это не значит, что моя или чья-то еще жизнь должна от этого зависеть. Прошу вас, успокойтесь, – добавил он, видя, что Дитерих пытается сказать что-то еще, – люди склонны преувеличивать важность вещей, которые на самом деле не стоят выеденного яйца. Если вы не будете поощрять их в этом, они вскоре обо мне забудут.

– О вас забудешь, как же, – проворчал Дитерих. – Студент третьего курса – не Энди Торнтон – спросил у меня сегодня, правда ли, что один из преподавателей нашего факультета – проститутка и означает ли это, что он проводит психологическое исследование, работая в борделе под прикрытием? – устало сказал он.

– Хастлер, – заметил Бенедикт.

– Что? – не понял Дитерих.

– Хастлер, – четко и с тем же спокойным выражением лица повторил его собеседник.

– Это еще что такое? – Дитерих почувствовал, что начал уставать от всех этих новых терминов и деталей.

– Хастлер – это жаргонное слово, обозначающее мужчину, занимающегося проституцией, в основном, работающего на улице и не слишком разборчивого в клиентах, – вежливо пояснил Бенедикт. – Я использую это название, потому что оно удобно в смысле полного отсутствия возможности для возникновения иллюзий романтического толка, которые хотя и редко, но иногда все же возникают у девушек, которые обращаются ко мне.

– Хастлер, – медленно проговорил Дитерих. – Хастлер. Это слово написано на вашей визитке? – любезно поинтересовался он.

– Разумеется, – ответил Бенедикт. – И на моем сайте, и в договоре, который я заключаю с женщинами, обращающимися ко мне. Разве это не логично?

– Логично, – кивнул Дитерих и внезапно расхохотался. – Тэррингтон, мне нужно было сдать вас в полицию, – отсмеявшись, сказал он. – За нарушение устава университета и посягательство на общественную мораль.

– Для этого вы слишком умны, – с улыбкой ответил Бенедикт. – Но даже будь на вашем месте кто-нибудь другой, это ничего бы не дало. Потому что…

– Потому что с вами связываться – себе дороже, – устало махнул рукой Дитерих. – Здоровее будешь.

– Вот именно. Собственно, декан, – глаза Бенедикта понимающе блеснули, – я пришел к вам для того, чтобы сказать, что, если мои предположения верны, в этом году у меня будет два первых курса.

– Я знаю об этом, – кивнул его визави. – И уже опасаюсь за их душевное здоровье.

– Не стоит, – рассмеялся Бенедикт. – Кажется, за то время, что мы работаем вместе, вы могли убедиться, что я не занимаюсь браконьерством, – сказал он, поднимаясь. – Даже если речь идет о пираньях.

– Особенно если речь идет о пираньях, – утвердительно качнув головой, отозвался декан. – Но я все равно волнуюсь.

– Относитесь к этому как к издержкам вашей работы, – весело подмигнул ему Бенедикт и добавил, направившись к двери, – и не слушайте тех, у кого еще не успели вырасти зубы. Уверен, им и без вас есть на ком тренировать свою бескомпромиссность.

С этими словами он взялся за ручку двери и, еще раз улыбнувшись своему декану, вышел.

Дитерих внимательно посмотрел ему вслед и вздохнул.

Учебный год обещал быть интересным.

Впрочем, как всегда.