Читать книгу Скандал на Белгрейв-сквер - Энн Перри - Страница 2

Хлопот было столько, что Шарлотта Питт буквально сбилась с ног. Ее сестра Эмили, год спустя после смерти мужа вновь вышедшая замуж, теперь ждала ребенка. Это было огромной радостью для нее и ее мужа Джека Рэдли. Он совсем недавно выдвинул свою кандидатуру в члены парламента, и нынешнее довольно болезненное состояние его жены доставляло всем немало беспокойств. Первую беременность несколько лет назад от брака с Джорджем Эшвордом Эмили перенесла относительно легко; теперь же ее мучили головокружения и тошнота, часто не позволявшие исполнять роль хозяйки на непременных многочисленных приемах и встречах, что было совершенно необходимо, если они хотели, чтобы Джек был вы-двинут в кандидаты.

Поэтому Шарлотте пришлось уступить просьбам сестры и на предложенные ею деньги нанять для себя еще одну служанку, купить пару новых платьев и позаимствовать у Эмили кое-что из драгоценностей, которыми щедро одаривал ее первый муж, имевший не только титул, но и состояние. Такой обмен за драгоценное время Шарлотты Эмили считала вполне справедливым и уговорила сестру присутствовать вместе с ней на приемах или заменять ее, если это окажется необходимым.

Сегодня был именно такой день. Эмили лежала в своей спальне, чувствуя себя отвратительно, тогда как вечером предстоял бал, на который она пригласила нескольких очень важных персон, могущих помочь Джеку. Выдвигая себя кандидатом, он претендовал на место в парламенте от сильного либерального крыла, и если ему удастся попасть в список кандидатов, он, без сомнения, сможет победить даже при сильной конкуренции. Место, на которое претендует Рэдли, в последние десять лет ни разу еще не доставалось консерваторам.

Вот почему этот прием был так важен для Джека. Эмили, почувствовав недомогание, уже утром послала к сестре слугу с запиской. И теперь Шарлотта, беспокоясь, какой уже раз пересекла холл, наведываясь то туда, то сюда, проверяя, все ли идет как надо. От волнения у нее порой перехватывало горло. Сейчас ей надо было проверить, доставили ли цветы на лестничную площадку, ведущую из холла в гостиную, хорошо ли расставили вазы с цветами на столе в столовой. Немало нервов отняла сервировка стола, хотя обо всем распорядилась сама Эмили и, соответственно, проинструктировала повара и прислугу. Но Шарлотта все равно считала, что, в конце концов, ответственность за все лежит на ней.

По центру стола, по всей его длине, высилась композиция из цветов и фруктов, а вокруг располагались изысканные закуски и десерты: печенья, торты, сласти, фруктовые муссы и суфле, кремы и желе разных цветов, бисквит, пропитанный вином, со взбитыми сливками. Далее следовали запеченные в тесте устрицы, салат из омара, холодная телятина, лососина, пирог из дичи и сама дичь, жареная и отварная, заранее нарезанная и искусно скрепленная тонкой атласной лентой для сохранения формы, что, однако, не мешало легко взять любой приглянувшийся кусок. Из горячих блюд предполагался лишь бульон в чашках. И – вина в широком ассортименте: херес, бордо, легкие игристые, сухие белые и в изобилии шампанское.

На балу будет играть специально приглашенный венгерский струнный оркестр, который уже прибыл и подкрепляется на кухне. Лакеи в ливреях и напудренных париках, у парадного подъезда сияют золотисто-розовые фонари, а сад украшен разноцветными китайскими фонариками – на тот случай, если гостям захочется подышать свежим воздухом.

Шарлотте, по существу, нечего было беспокоиться, но она не могла позволить себе хотя бы на минуту присесть или расслабиться. Время близилось к десяти, и она пока еще не ждала прихода даже ранних гостей, которые, возможно, еще заняты своими делами и намереваются прибыть не ранее чем через час.

Джек в смокинге, полностью готовый к встрече гостей, удалился в кабинет, чтобы привести в порядок информацию в своей памяти, полученную о политических пристрастиях, связях и влиянии тех или иных персон, которые пожалуют сегодня к нему в гости. У Шарлотты вполне было время, чтобы подняться наверх и повидать Эмили, еще раз успокоить ее, сказать, что все идет хорошо и что гости поймут и извинят ее отсутствие. Вечер пройдет с успехом, ибо Эмили все отлично предусмотрела и спланировала.

Медленно поднимаясь по широкой лестнице и предусмотрительно подхватив юбки, чтобы не наступить на подол, Шарлотта минула украшенную цветами лестничную площадку. Через какой-нибудь час она будет стоять на ней и вместе с Джеком встречать гостей, объясняя каждому, почему она это делает, а не Эмили. Господи, лишь бы запомнить все их имена, которые будет громко объявлять швейцар в холле! Куда проще было бы благовоспитанным господам самим представляться хозяевам и называть себя.

Поднявшись на второй этаж, Шарлотта свернула в коридор, ведущий в спальню сестры, и, постучавшись, вошла. Эмили лежала в постели в просторном бледно-голубом с зеленым пеньюаре, светлые волосы свободно рассыпались по плечам. Лицо ее было очень бледно и заметно осунулось. Она слабо улыбнулась сестре, когда та присела на край ее постели.

– Как ты, дорогая? – ласково справилась Шарлотта. – Вид у тебя неважный, мне очень жаль.

– Это пройдет, – заверила ее Эмили больше с надеж-дой, чем с уверенностью. – С Эдвардом, когда я его носила, ничего подобного не было. По утрам меня если и подташнивало, то уже к часам десяти или одиннадцати все проходило. А у тебя как было с Джемаймой и Дэниелом? Если ты тоже себя плохо чувствовала, то стоически все переносила. Хотя я не замечала, чтобы ты в это время недомогала.

– Да, со мной ничего такого не было. Наоборот, я никогда не чувствовала себя лучше, чем в первые два-три месяца беременности. У тебя еще очень маленький срок; плохое самочувствие продлится не более нескольких недель, поверь мне.

– Недель! – Голубые глаза Эмили были полны упрека. – Но мне столько надо сделать! Сезон только начинается, я должна устраивать балы, приемы, бывать на скачках в Эскоте, на регате в Хенли, на крикетных матчах в Итоне и Хэрроу! А бесчисленные завтраки, обеды и чаепития? – Она глубже опустилась на подушки, плечи ее поникли. – Джек не пройдет в кандидаты, если будут думать, что у него больная жена. Конкуренция очень высокая. Герберт Фитцгерберт – вполне подходящий кандидат, и за его внешним обаянием, мне кажется, скрывается и ум тоже.

– Не следует уже сейчас пророчить себе неудачу, – попыталась успокоить ее Шарлотта. – У мистера Фитцгерберта тоже есть свои проблемы, просто мы о них ничего не знаем. Но и нам не следует вести себя так, чтобы он узнал о наших. Мы должны сделать все, чтобы этот вечер удался. А через неделю тебе станет намного лучше. Все в порядке, дорогая, стол напоминает натюрморт кисти фламандских мастеров, даже жаль его трогать.

– А как оркестр? – встревоженно спросила Эмили. – Музыканты уже прибыли? Хорошо ли они одеты, трезвы ли?

– Конечно, они уже здесь, – заверила ее Шарлотта. – Одеты безукоризненно, в черных костюмах, сюртуки отделаны голубым шнуром. И, кажется, вполне трезвы. Один из скрипачей показался мне чересчур веселым, но он ведет себя вполне прилично. Тебе не о чем беспокоиться, уверяю тебя.

– Я так тебе благодарна… Прошу тебя, Шарлотта, будь мила и приветлива со всеми гостями. – Эмили взяла Шарлотту за руку. – Какими бы глупыми и надменными они тебе ни казались и какие бы глупости ни говорили. Мы не должны никого обидеть, если хотим, чтобы Джек прошел. Самые неприятные люди, увы, бывают и самыми влиятельными.

Шарлотта прижала руку к сердцу.

– Обещаю быть воплощением любезности и внимания, не высказываться бестактно или говорить невпопад, когда моего мнения никто не спрашивает; обе-щаю ни над чем не смеяться, кроме очевидных шуток. – Она с удовольствием заметила, как постепенно успокаивается Эмили и сомнения ее сменяются улыбкой и смехом. – Я никому не скажу, что мой муж полицейский, – продолжала Шарлотта. – Я знаю, как это может напугать – если, конечно, он не офицер самого высокого ранга и не джентльмен по рождению, как Мика Драммонд. А поскольку мой Томас ни то ни другое из того, что требуется в глазах света, я буду лгать, как цыган, продающий лошадь.

Отец Питта служил простым егерем в поместье. Своим безупречным английским его сын обязан тому, что обучался вместе с сыном хозяина, был вхож в дом и стал товарищем по играм юного джентльмена. Томас не был благородного происхождения и не разделял взглядов знати.

Шарлотта, родившаяся в семье, принадлежащей к среднему классу Англии, – не относящейся к аристократии и тем не менее достаточно состоятельной, чтобы не зарабатывать на хлеб собственным трудом, – выйдя замуж, относительно легко научилась обходиться одной служанкой и приходящей прислугой для большой уборки два раза в неделю. Она сама готовила, штопала одежду, экономно делала покупки, хорошо вела дом – и даже получала от всего этого удовольствие.

Эмили, выйдя замуж, не пришлось обременять себя заботами о доме – огромном особняке в фешенебельном районе Лондона – или о поместье Эшворд-хилл, куда она наезжала в конце недели и где проводила какую-то часть летнего сезона. Она всегда была тщеславной, что касалось положения в обществе, и, будучи способной и умной, быстро усваивала все и училась. Она любила блеск и изысканность приемов, поединки злословия и остроумия и не прочь была проверить силу своего женского обаяния. Она заработала довольно прочную репутацию в обществе, не пострадавшую даже от того, что так быстро снова вышла замуж после смерти первого мужа. Теперь Эмили намеревалась сделать все, чтобы помочь Джеку достичь новой цели, ставшей еще ближе после разоблачений, связанных с убийствами в Хайгейт-райз.

– Обещаю тебе, что буду тактичной со всеми твоими гостями, – торжественно поклялась Шарлотта. – Даже если от усердия у меня лопнет корсет.

Эмили хихикнула.

– И будь особенно мила с лордом Энстисом, прошу тебя! Он самая важная персона на этом балу. – Шутливость исчезла, и Эмили стала серьезной. – Если кто-то будет испытывать твое терпение, остановись и подумай, прежде чем что-то сказать. Вспомни убогое жилище, куда как-то привел тебя Стивен Шоу, маленькую изможденную женщину и десятки тысяч таких же, как она, больных, голодных и холодных, терпящих всё только потому, что хозяин отказался починить крышу или прохудившиеся водосточные трубы, а бедняку некуда больше податься. В таких случаях поблагодаришь даже дьявола, если он поможет.

– Я все сделаю так, как ты просишь, Эмили, – пообещала Шарлотта, наклонившись и убирая рукой с ее лба прядку упавших волос. – Поверь мне, я не такая свое-нравная и недисциплинированная, как ты думаешь.

Эмили ничего не сказала, лишь опустила глаза и с облегчением по-настоящему улыбнулась.

Оставшиеся полчаса сестры болтали о моде, светских сплетнях, о том, кто придет на бал и кто им нравится, а кто нет и почему. Затем Шарлотта заботливо поправила постель Эмили, разгладила смятые простыни, взбила подушки, снова заверила сестру в том, что все готово к приему гостей, поклялась еще раз, что будет образцом внимания и тактичности, и наконец покинула спальню, чтобы подготовиться к приез-ду гостей.

На лестнице она встретилась с Джеком. Ее зятя нельзя было назвать красивым в общепринятом смысле этого слова, но он был обладателем необыкновенно красивых темно-серых глаз в таких пушистых ресницах, которым позавидовала бы любая женщина, и незабываемой улыбки. Впервые увидев его, сестры решили, что он слишком привлекателен, чтобы заслуживать доверия. Однако постепенно настороженность сменилась уважением, а вскоре и настоящим доверием, когда он, как истый друг, проявил смелость и трезвость суждений в невыносимо трудные дни испытаний после того, как муж Эмили погиб от руки убийцы, а сама она оказалась под подозрением. Эмили не сразу поняла, что полюбила, но теперь в этом не было сомнений. Всякий раз, думая о них, Шарлотта радовалась.

– С ней все хорошо, – быстро ответила она. – Все это пройдет.

Джек старался скрыть свою тревогу.

– Вы готовы? – наконец спросил он, оглядывая ее новое платье, подарок Эмили.

У Шарлотты никогда не хватило бы денег на такое дорогое платье, да и повода для этого тоже не было. Платье густого голубого цвета шло к ее темно-каштановым волосам и тронутой загаром золотистой коже. Естественно, будучи подарком франтихи Эмили, оно было декольтированным, с красивой асимметричной вышивкой по подолу, что лишь только-только становилось принятым. Турнюр был почти незаметным, ибо модницы уже меняли его на элегантный шлейф.

Джек, человек достаточно светский, не мог не следить за модой, поэтому он сразу оценил новое платье Шарлотты – не только потому, что оно должно было произвести впечатление, но и потому, что весьма шло его невестке. Шарлотта подозревала, что от него не укрылось также и то, как она чувствует себя в нем. Им обоим были знакомы моменты в жизни, когда приходилось ограничивать себя не только в одежде, но и в чем-то большем из-за скудости средств.

Лицо Джека расплылось в понимающей улыбке. Слова сейчас были бы неуместны.

Когда они вместе достигли пролета лестницы, ведущей в холл, на улице уже послышался цокот копыт. Начали собираться гости. Вскоре двери распахнулись, впустив шумную и веселую группу первых из них. Послышался шорох снимаемых плащей и накидок, стук каблуков по мрамору пола, шелест шелка и тафты широких юбок, задевающих балюстраду лестницы. Гости поднимались по ней, здоровались и проходили в зал, несколько смущенные тем, что оказались первыми, а это считается дурным тоном. Но отступать было поздно. А впрочем, кто узнает, что они были первыми?

– Сэр Реджинальд, леди Уэст, как я рада видеть вас! – воскликнула Шарлотта, сияя улыбкой. – Я миссис Питт, сестра миссис Рэдли. Какая жалость, что она прихворнула и не может приветствовать вас лично, но я счастлива, что эта честь выпала мне. Разумеется, вы уже знакомы с моим зятем мистером Джеком Рэдли.

– Здравствуйте, миссис Питт, – довольно холодно ответила леди Уэст, неприятно удивленная, что видит перед собой не ту сестру, которую ожидала. – На-деюсь, с миссис Рэдли не случилось ничего серьезного?

– Разумеется, нет! – горячо опровергла ее Шарлотта. Конечно, было бы бестактно объяснять причину, но что-то сказать следовало. – Одно из тех неизбежных временных недомоганий, которые нам, женщинам, остается лишь достойно переносить.

– О, конечно, я понимаю. – Леди Уэст наконец овладела собой и сделала попытку улыбнуться. Она была раздосадована тем, что растерялась и допустила глупость, выдав себя, поэтому была недовольна не только собой, но и Шарлоттой – за то, что та это заметила. – Передайте сестре мои пожелания скорейшего выздоровления.

– Непременно, это так мило с вашей стороны. Эмили будет рада.

Чета Уэстов, проследовав дальше, поздоровалась с Джеком, который тут же провел их в освобожденный от мебели зал, предназначенный для танцев. А внимание Шарлотты уже было занято следующей парой – худосочным молодым человеком с рыжей шевелюрой и девицей в розовом. За ними следовала еще одна пара, успевшая освободиться от верхней одежды и уже готовая подняться по лестнице.

Но прошло не менее получаса, прежде чем появились гости, которых Шарлотта знала и без подсказок Эмили, а минут через пятнадцать, бросив взгляд в холл, она с огромной радостью увидела знакомую высокую и прямую, сухощавую фигуру леди Веспасии Камминг-Гульд. Она была теткой первого мужа Эмили, и уже много лет Шарлотту связывала с ней тесная дружба. Веспасия, Шарлотта и Эмили не раз вступали в тайный сговор, чтобы помочь Питту в его расследованиях, и нередко смело брали на себя роль детективов или же, с меньшим успехом, реформаторов, пытавшихся сделать социальные законы более справедливыми в тех случаях, когда те особенно возмущали их.

Если бы можно было пренебречь правилами этикета, не вызывая всеобщего конфуза, Шарлотта, не раздумывая, сбежала бы вниз навстречу тетушке и сама помогла бы ей снять накидку. Но вместо этого она расточала банальные комплименты величественной даме, которая рядом со своим мужем казалась серой перепелкой, ибо грудь его перехватывала лента со множеством орденов и медалей. Шарлотте оставалось лишь бросать через их плечо взгляды на Веспасию, которая уже медленно миновала поворот лестницы. Ее седую голову украшала драгоценная диадема; вместе с перламутрово-серым платьем, расшитым бусинами горного хрусталя, она сверкала и переливалась в свете люстр. Входивший в моду шлейф платья леди Камминг-Гульд был безукоризненно рассчитанной длины, дюйм в дюйм.

– Добрый вечер, Шарлотта, дорогая, – спокойно поздоровалась она с миссис Питт, достигнув площадки. – Как я понимаю, тебе досталась роль Эмили?

– Боюсь, она не в лучшей форме сегодня, – торопливо посвятила ее в положение дел Шарлотта, присев перед ней в реверансе. – Она будет ужасно огорчена, что не смогла встретить вас лично. Я счастлива, что мне так повезло.

Веспасия, явно довольная ее словами, улыбнулась, кивнула и, сказав что-то приятное Джеку, проследовала вместе с другими гостями в первую гостиную. При ее появлении там воцарилась благоговейная тишина, все головы повернулись в ее сторону, а затем послышался шепот восхищения. Все знали леди Камминг-Гульд. Полвека назад она была первой красавицей Англии, и даже сейчас, несмотря на свои восемьдесят лет, она со своим точеным лицом и великолепной прической вызывала зависть у молодых франтих. Веспасия казалась еще более хрупкой, чем год назад, но по-прежнему гордо несла голову, а ее холодный взгляд мог привести в трепет любого несчастного, позволившего себе замечание, недостойное джентльмена или леди.

Шарлотта испытывала огромную радость и гордость, провожая ее взглядом, пока тетушка не смешалась с толпой гостей. Ее появление придало вечеру особый тонус и значение. Все ждали чего-то особенного.

Но внимания Шарлотты уже требовали подошедшие мистер Эдисон Карсуэлл и его супруга. Эмили предупредила ее, что судья Карсуэлл – человек, заседающий в одном из главных судов в центре города. Внешне он ничем не выделялся – среднего роста, несколько располневший, уже начавший лысеть, но прядь тусклых темно-русых волос все еще падала на лоб, а на тщательно выбритом лице выделялась узкая полоска усов. Обмениваясь с ним несколькими общепринятыми любезными фразами приветствия, Шарлотта успела разглядеть волевые складки у рта и проницательный умный взгляд. Выражение лица судьи тем не менее показалось ей спокойным и доброжелательным.

Миссис Карсуэлл, дама плотного телосложения с красивыми чертами лица, прямым носом и спокойными умными глазами, всем своим обликом и манерой держаться излучала покой и удовлетворение. Светские рауты, видимо, не были ее любимым развлечением. Пожалуй, она являлась человеком, который не сразу найдется, как ответить колкостью на колкость, на которые так скоры светские женщины, но и не считает эту способность столь уж важной для того, чтобы чувствовать себя счастливой, и отдает приоритет дому и семье.

Вслед за родителями следовали четыре дочери Карсуэллов, по очереди представившихся Шарлотте. Старшая из них, Мэри Энн, была с мужем, Элджерноном Спенсером, грубовато-добродушным увальнем со слишком отросшей не по моде шевелюрой, но во всех других отношениях он был неплохой партией для Мэри Энн, чего она не собиралась скрывать, как, впрочем, сделала бы любая старшая сестра, вышедшая замуж, как положено, раньше младших.

Ее младшие сестры, мисс Мод, мисс Маргарита и мисс Мэйбл, были белокуры, розовощеки, довольно милы, но ужасно похожи друг на друга, так что узнать их порознь было трудно, как и запомнить каждую в отдельности.

Они грациозно присели перед Шарлоттой, бросив на нее взгляд из-под полуопущенных век, выражавший умеренный восторг, и проследовали за родителями в зал, в послушном ожидании, когда матушка соизволит представить их тем, кому сочтет необходимым, или втянет в светский разговор, когда можно будет щебетать ни о чем, но с приятностью. Девушки были хорошо обучены матерью, как и когда наивно вскидывать глаза, вежливо отвечать на вопросы, небрежно обмахиваться веером и, грациозно изогнувшись, подбирать шелковые трены юбок. Без сомнения, в течение двух сезонов даже самая младшая из них найдет себе жениха, что совершенно необходимо, ибо высший свет дает юным леди лишь два сезона и в случае неудачи сбрасывает их со счетов.

Разумеется, на сестрах были одинаковые белые платья, и различать их стало еще труднее.

На сей раз их не сопровождал брат – мистер Артур Карсуэлл предпочел для себя иной прием, где можно было встретить некую молодую леди, чьей руки он хотел добиться.

За Карсуэллами Шарлотта с радостью увидела Сомерсета Карлайла. Его светящееся любопытством, насмешливое и необычайно характерное лицо было полно искреннего интереса – не столько к данному событию, сколько к личностям, в нем участвующим, к столкновению характеров и амбиций. Он много лет заседал в парламенте. Начав с верного проводника идей своей партии, затем Карлайл, увлеченный реформаторскими идеями, постепенно стал независимым парламентарием. Шарлотта впервые познакомилась с ним, когда активность Сомерсета каким-то образом привела его к событиям, связанным с расследованием убийств на Ресуррекшн-роу, происшедших несколько лет назад. Он очень понравился Шарлотте, и она разделяла его убеждения. Уже тогда Карлайл стал ее другом и много помогал ей вместе с тетушкой Веспасией. Именно эти двое убедили Джека баллотироваться в парламент.

Обрадованная Шарлотта с восторгом приветствовала его.

– Я могу быть чем-то полезен Джеку? – тут же справился Карлайл, глядя на нее с улыбкой. – Мне нужен союзник в парламенте.

– Как вы считаете, какие у него шансы? – понизив голос и посерьезнев, спросила Шарлотта. Она не хотела, чтобы их слышали.

– Что ж, его главным соперником будет Фитцгерберт, – ответил Карлайл. – Остальные не в счет, я думаю. Но Фитц известен и весьма популярен. Он пока еще не женат, но помолвлен с мисс Оделией Морден, у которой хорошие связи. – Быстро подняв глаза, он встретился взглядом с Шарлоттой. Этот взгляд многое говорил ей. – Ее матушка – третья дочь какого-то графа или что-то в этом роде – я, признаться, забыл, – но у них много денег. – Он вдруг озорно повысил голос. – Не больше, чем у Эмили, однако у Эмили они уже есть, а Оделия то ли получит их, то ли нет, да еще и неизвестно когда. К тому же Эмили умна и знает, как следует вести себя жене политика. А еще нам хорошо известно, что никто, как Эмили, не умеет столь быстро постичь многое и адаптироваться почти в любых обстоятельствах, если ей только того захочется. Она может быть чертовски остроумной, модной и необыкновенно обаятельной.

– Кажется, мистер Фитцгерберт еще не приехал, – раздумывая, заметила Шарлотта, припоминая имена уже собравшихся гостей. – Он тщеславен? Каковы его убеждения, что его интересует?

Улыбка на лице Карлайла стала еще шире.

– Не думаю, что у него есть то, что ты называешь убеждениями, дорогая. Он не общественный деятель, преданный идее, а просто приятный светский человек, который решил, что работа в парламенте может стать для него более интересным занятием, чем что-либо другое в настоящий момент. – Сомерсет еле заметно пожал плечами. – Он займет свое место в нем, используя свой ум и обаяние, а этого едва ли можно от него ожидать – если, конечно, в его жизни не произойдет чего-либо такого, что разбудит в нем потенциальные способности, которые, возможно, у него имеются. – Он все еще улыбался, но глаза были серьезны. – Его не следует недооценивать. Именно такой человек наиболее удобен лидерам партий: популярен среди избирателей, не опасен ни своими пристрастиями, ни умом, а главное, легко поддается воздействию.

У Шарлотты упало сердце. Опасения, что Джека может постичь неудача, становились реальностью, и было обидно за те идеи, ради которых он и Эмили затевали эти приемы и встречи. Она сама искренне верила в правоту побуждений Джека. Перед ее глазами вставали картины трущоб, о которых он рассказывал, и становилось жаль жертв нищеты. В душе Шарлотта лелеяла надежду на легитимные меры, новые законы, которые ограничат власть спекулянтов, укрывающихся за вывесками различных коммерческих фирм, всякого рода налоговых инспекторов, менеджеров и адвокатов – людей в сером, с холодным взглядом и непроницаемыми лицами, вечно строчащих различные бумаги.

– Многое в значительной степени, увы, зависит от протекции какой-нибудь влиятельной особы, – продолжал Карлайл, на этот раз понизив голос до шепота. – Что бы ни говорили политики, но если вам удастся привлечь на свою сторону лорда Энстиса, успех на отборочных выборах будет обеспечен. Его влияние и власть гораздо значительнее, чем полагают многие. А попасть в список кандидатов – это уже победа. Тори с незапамятных времен не одерживали ее в этом округе.

За спиной Карлайла уже теснились подоспевшие гости. Своим чрезмерно долгим разговором с ним Шарлотта невольно задержала всех и этим грубо нарушила правила гостеприимства. Поймав взгляд Сомерсета, она увидела в нем сочувствие и понимание. Он тут же быстро поклонился и проследовал в танцевальный зал, полный цветами, шелестом шелковых шлейфов и блеском драгоценностей и медалей.

Шарлотта еще ничего не знала о новом расследовании, которое начал ее муж, поэтому имена лорда и леди Байэм ничего ей не говорили. Гости все прибывали, и она, встречая эту пару, смогла только ослепительно улыбнуться и сказать, что счастлива их видеть. Мысленно она, однако, отметила, что у лорда Байэма живое умное лицо и красивые глаза, а леди Байэм была полна спокойной сдержанности и достоинства, словно заранее знала, что ее может ждать на этом отнюдь не оригинальном приеме. Шарлотта всегда ценила в женщинах подобные качества.

С Оделией Морден ей тоже пришлось обменяться лишь краткими словами приветствия, когда та поднялась по лестнице в толпе расфранченных дам, видимо сознательно выбравших лучший момент для своего появления: не слишком рано, чтобы смутить хозяев, но и не слишком поздно, чтобы бросить обществу вызов или, наоборот, остаться незамеченными. Если на то пошло, не следует переоценивать себя или давать повод думать, что вы появились здесь просто потому, что больше некуда было пойти. Мистер Морден и леди Флавия Морден внешне ничем не были примечательны, хотя леди Флавия была дочерью аристократа. Однако в облике их дочери Оделии было нечто такое, что бесспорно указывало на знатность ее происхождения. Прежде всего, она была необыкновенно хороша, с прекрасными карими глазами, легкими, как пух, светлыми волосами и правильными чертами лица. Ее обаятельную улыбку было трудно забыть, как, впрочем, и весь ее облик. Она умела держаться, в ней не было ни развязности, ни высокомерия. Шарлотта сразу поняла, что она достойная соперница, бесспорно заслуживающая уважения, и недооценивать ее не следует.

Спустя какое-то время прибыл и ее жених, Герберт Фитцгерберт. Его появление произвело большее впечатление, чем появление его невесты. Он считался необычно привлекательным мужчиной, хотя и не прилагал к этому особых усилий. Своей улыбкой Герберт неизменно располагал к себе всех. Его взгляд свидетельствовал о том, что он наделен не только живым воображением, но и юмором и, казалось, только и ждет, чтобы поделиться чем-то важным со своим собеседником, причем искренне, без всякой задней мысли. Было в нем еще нечто доверчивое и беззащитное; это нередко подкупало женщин, подозревавших, что в его жизни была какая-то тайная печаль и что без сочувствия женщины ему не обойтись. И вместе с тем Фитцгерберта нельзя было упрекнуть в позерстве… ну разве лишь чуть-чуть, что при его обаянии вполне объяснимо. Но он был достаточно умен, чтобы самому подшучивать над собственными слабостями или недостатками, а здоровое чувство юмора позволяло ему не обижаться, если это иногда делали другие.

Шарлотта допускала, что у некоторых людей – в основном мужчин – он мог вызывать чувство неприязни, но была уверена, что, будь он с ними мил и любезен, они неизбежно поддались бы его чарам. Не питать к нему симпатии было бы мелко и недостойно.

Фитцгерберт был чуть выше среднего роста, со светлыми волосами и серо-голубыми глазами. Но не это запоминалось тем, кто впервые встречался с ним, а присущее ему изящество, с которым он двигался, что-либо говорил или делал. Именно оно составляло главное и незабываемое впечатление о нем, да еще загадочная печальная улыбка.

Еще до того, как Шарлотта успела произнести вежливые слова приветствия, она невольно подумала о том, смогут ли старания Эмили, ее деньги, доставшиеся ей после смерти первого мужа, и немалая поддержка тетушки Веспасии обеспечить Джеку победу на выборах в кандидаты при таком сопернике. Фитцу, как называли его друзья, нужно совершить какую-нибудь непоправимую ошибку, чтобы проиграть им. Шарлотте было стыдно за те нелепые мысли, которые родились в ее голове. Что, если Фитцгерберт, напившись до беспамятства, опозорит недостойными приставаниями какую-нибудь престарелую герцогиню и признается в этом публично? Но, учитывая его неотразимость, герцогиня, возможно, ничего не будет иметь против. Или он соблазнит чью-то дочь? Соблазнение жены не дало бы такого эффекта, особенно если она не проболтается об этом. Вот если бы он стал ярым поборником непопулярных и неприемлемых идей – например, избирательное право для женщин или самоуправление Ирландии… Да, это, пожалуй, было бы вернее всего.

– Добрый вечер, мистер Фитцгерберт, – наконец произнесла Шарлотта и улыбнулась. С ним следует быть особенно приветливой, подумала она. Это станет своего рода барьером между ними. Однако мистер Фитцгерберт, несмотря на все принятые ею защитные меры, положительно нравится ей, хотя пока еще не вымолвил ни слова. – Я миссис Питт, невестка мистера Джека Рэдли.

– О да! – Со свойственной ему сообразительностью он все понял. – Эмили говорила, что если она захворает, вместо нее будете вы. Это так благородно с вашей стороны – жертвовать своим временем. Ведь большая часть его уйдет на скучнейшее и вгоняющее в сон общение с такими, как я.

– Не сомневаюсь, что оставшаяся его часть вполне восполнит потерю.

Шарлотта была изысканно любезна, но старалась держать дистанцию. Пусть он гадает, к какой части она относит общение с ним. Лучше прикинуться простушкой.

Фитцгерберт весело рассмеялся.

– Браво, миссис Питт! – искренне воскликнул он. – Я уверен, мы станем друзьями.

Поставить его на место означало бы быть грубой и лицемерной. Презирая себя за то, что проиграла в первом же поединке, Шарлотта тем не менее, продолжая испытывать симпатию к гостю, поблагодарила его.

Лорд Энстис был последним из гостей. Поднявшись по лестнице, он уже маячил за спиной Фитцгерберта. Среднего роста, крепкого сложения, но не располневший, несмотря на свои пятьдесят с небольшим лет, он уже начал лысеть. Отказавшись от бороды и усов, Энстис носил бакенбарды, оставляя свое спокойное и умное лицо открытым. Будучи человеком волевым, образованным и умным, он внушал всеобщее уважение. Встретившись с ним взглядом, люди угадывали в нем личность незаурядную. Он был полон той уверенности, которую дает человеку успех. Лорд Энстис не нуждался в чьих-либо похвалах, ибо сам знал себе цену.

Фитцгерберт ничуть не растерялся и, повернувшись, улыбнулся лорду Энстису и извинился, что заставил его ждать. Затем быстро направился в гостиную.

Шарлотта, чувствуя холодок страха, обратилась к важному гостю.

– Добрый вечер, лорд Энстис, – промолвила она с легким придыханием от волнения и улыбнулась. Этот гость играл важную роль в планах Эмили. – Мы так рады, что вы нашли возможность прийти. Я миссис Питт, сестра миссис Рэдли. К сожалению, ей нездоровится, поэтому честь встречать гостей выпала мне.

– Я уверен, что вы прекрасно справляетесь с этим, миссис Питт. – Лорд был очень любезен. – Прошу вас передать миссис Рэдли мое искреннее сожаление; надеюсь, она скоро поправится. Ничего серьезного, я полагаю?

Памятуя, что у членов парламента должны быть здоровые жены, Шарлотта уже придумала, что будет отвечать в таких случаях.

– Да, конечно, – убежденно ответила она. – Ее недомогание – это обычное состояние, которое приходится переносить нам, женщинам, в первые два-три месяца, но это неизбежно, если мы хотим подарить нашим мужьям наследников.

– Думаю, вы правы, – согласился лорд с легким поклоном. – Я искренне рад, что это и есть счастливая причина недомогания миссис Рэдли. – Кинув взгляд назад и убедившись, что лестница за ним пуста, он предложил Шарлотте свою руку. – Могу я провести вас в зал? Я слышу звуки музыки. – Действительно, оркестр уже открывал бал кадрилью.

Пока все шло хорошо. Все знаменитости как будто восприняли ее неплохо, думала Шарлотта. А теперь нужно оказать всем внимание, перемолвиться словечком с каждым – достаточно неофициально, но и не навязчиво, – убедиться в том, что все чувствуют себя хорошо, никто не обижен и не обойден вниманием и что не произошло ничего, требующего вмешательства хозяйки, что всем хватает закусок, шампанское достаточно охлаждено, а оркестранты не злоупотребляют перерывами.

– Благодарю вас, я польщена, – приняла предложение Шарлотта и, опираясь на руку лорда Энстиса, павой поплыла в полный цветов танцевальный зал.

На кадриль они опоздали, но мило поболтали в ожидании следующего танца, обмениваясь банальными фразами и улыбками со знакомыми. После паузы оркестр снова заиграл, и Шарлотта, подхваченная сильной мужской рукой, закружилась в вихре старинной кадрили. Ей оставалось только следить за своими ногами и покрепче держать рукой шлейф. Наконец она вспомнила все па этой забытой кадрили – словно вернулись далекие годы юности, и ей казалось, что она снова девица на выданье, не пропускающая ни одного бала в поисках жениха. Хотя, если вспомнить юность, мать никогда не вывозила ее на подобные балы. Семья Шарлотты не принадлежала к самым высшим слоям общества. Они не были аристократами, хотя и принадлежали к классу состоятельных и уважаемых граждан.

Когда музыка смолкла, Шарлотта, присев в реверансе, поблагодарила лорда и извинилась за то, что вынуждена вернуться к своим обязанностям хозяйки. Среди гостей она заметила Джека и, одарив его мимолетной улыбкой, присоединилась к дамам, которые, насколько было ей известно, имели значительное влияние в высших сферах. Именно сейчас Шарлотта решила использовать ценные инструкции, данные ей сестрой.

Поскольку она была не совсем сведуща в таких темах оживленного разговора, как последние новинки моды – да и скромный бюджет Питтов не способствовал этому, – Шарлотта тут же решила, что беседовать об этом будет столь же болезненно для нее, как сыпать соль на рану. С другой стороны, она также не была в курсе того, кто за кем ухаживает, кто кого отверг или обидел, или же, наоборот, полюбил и какая новая пьеса в каком театре ставится. Поэтому Шарлотта избрала хитроумную тактику и, пустив в ход все свое обаяние, начала сама задавать вопросы и с подкупающей искренностью и жадным вниманием выслушивала чужие суждения. Хотя это решительно противоречило ее характеру и натуре, она все же решилась на эту уловку – и, кажется, та удалась.

– Неужели? – восклицала Шарлотта, широко открывая глаза, когда худая дама, сверкая сапфирами, излагала свое мнение о последней драме, идущей в одном из театров на Хеймаркете. – О, расскажите нам о спектакле как можно более подробно. Из ваших уст все звучит так живо и увлекательно.

Довольную комплиментами леди не пришлось просить дважды. Ей явно не понравилась пьеса, и теперь ей не терпелось убедить всех в бесспорности своих суждений.

– Я отнюдь не ханжа, поверьте мне, – горячо заявила она. – И, смею думать, способна оценить по достоинству литературу разных направлений. Но это копание в себе, в собственных пороках и греховных желаниях! Последующее возмездие, когда грех наказан, отнюдь не извиняет всего, что нам показывают на сцене. Все, что мы видим, справедливо вызывает негодование.

– Боже милостивый! – Шарлотта была поражена и заинтригована. – Неужели они осмелились показать все это на сцене?

Глаза леди округлились еще больше.

– Дорогая миссис Питт, именно это сказала и я.

Мимо прошел смеющийся молодой человек, на его руке повисла раскрасневшаяся хихикающая девушка.

– Я рада, что не взяла в театр свою дочь, – взволнованно поддержала разговор другая леди. Она не могла скрыть дрожи, охватившей ее от великого возмущения. – Представляете, я собиралась взять ее с собой! Ведь хорошая пьеса так обогащает. Молодая девушка должна быть образованной, возвышенной, уметь поддерживать беседу, не правда ли? Глупость всегда шокирует, вы согласны со мной?

– Еще как! – поддержала ее Шарлотта, и вполне искренне. – Самое очаровательное личико может мгновенно наскучить, если выяснится, что девушка глупа и говорить с ней не о чем.

– Совершенно верно, – опять поспешила сказать свое слово дама в сапфирах. – Но то, что я увидела, уверяю вас, не достойно даже обсуждения в приличном обществе, а для молодой девушки так и просто недопустимо, если она хочет удостоиться внимания порядочного джентльмена. Стоит ей начать разговор на подобную тему – и этого будет вполне достаточно, чтобы оттолкнуть от нее интеллигентного человека. Он просто ужаснется, узнав, что юная леди осведомлена о подобных вещах.

Еще одна молодая пара со смехом прошла мимо.

В это время к группе беседующих дам присоединилась тетушка Веспасия, милостиво приветствуя всех легким кивком.

– Миссис Хартер, однако, модница, – заметила дама в сапфирах, провожая взглядом пару. – Вы как считаете, леди Камминг-Гульд?

– Пожалуй. От моды она не отстает ни на минуту. Мила, пока не открывает рта.

– О, вы хотите сказать, она вульгарна? Или глупа? Я ничего не слышала об этом. – В голосе обладательницы сапфиров сквозило явное неодобрение.

– Ни то ни другое, насколько я знаю, – заметила Веспасия. – Я имею в виду ее смех. Он похож на ржание испуганной лошади, слышное за два квартала в тихую ночь.

Кто-то из дам не удержался и хихикнул, но тут же сконфуженно умолк, испугавшись собственной несдержанности. На мгновенье воцарилась тишина, и громче стали слышны все звуки в зале: скользящие шаги по паркету, шорох тафты и туго накрахмаленного тюля, шелест шелковых шлейфов, звон бокалов в гостиной рядом и звуки настраиваемых инструментов.

– А как называлась эта пьеса? – поспешила спросить Шарлотта.

– «Тит Андроник». Мне сказали, что это Шекспир[5], – быстро ответила дама в сапфирах. – Поэтому я и решила пойти, надеясь увидеть нечто возвышенное и благородное.

– Разве вам не понравился язык Шекспира? – удивилась Шарлотта.

– Дорогая миссис Питт, я не знаю, о чем вы говорите. – Дама явно сдерживала себя. – Даже если он и хорош, то все равно это не оправдание. В наше время слишком многое оправдывается стилем и прочим, словно это самое главное. Мы утрачиваем наши ценности. Слишком много скандалов. – Дама презрительно фыркнула. – Мне жаль принцессу Уэльскую. Бедняжка, до нее, очевидно, доходят слухи.

– Не думаю, – сухо возразила Веспасия. – Она глуха, как телеграфный столб, и это спасает ее от злостных нашептываний, которые могут больно ранить.

– Да, это верно, – кивнув, согласилась дама в розовом, и камни в ее диадеме ослепительно засверкали. – Страшно подумать, сколько горя могут принести злые языки. Например, сплетни о том, что у ее мужа есть любовница, некая Лилли Лангтри, и он открыто появляется с ней в свете. Я не права? Эта женщина не лучше… – Дама пожала плечами и не решилась произнести ужасное слово. – А ее сын – мот, чего принцесса не может не знать. Мне говорили, что герцог Кларенский по ночам тайком уходит из дворца, чтобы навещать женщин с панели. Вы готовы этому поверить?

– Я слышала, что он навещает одну женщину. – Леди в сапфирах высоко вскинула брови; у нее было лицо человека, которому известно нечто такое, о чем знают немногие. – И еще говорят, что дело зашло куда дальше всеми осуждаемых мужских шалостей. – Она понизила голос. – Разумеется, это всего лишь предположения, но кое-кто связывает это с ужасными убийствами в Уайтчепеле в прошлом году. Вы, наверное, догадались, что я имею в виду Джека-потрошителя? – Дама избегала смотреть на Веспасию, в голосе ее слышалось осуждение. – Конечно, я всегда мало верила в способности нашей полиции, – продолжала она. – Мой дед был решительным противником ее создания. – Дама пожала плечами. – Он считал, что полиция слишком дорого обходится, нарушает права человека, посягая на его достоинство и независимость, лезет не в свои дела, и вообще от нее мало проку, как это подтверждают события в Уайтчепеле. – Она окинула взглядом своих собеседниц. – Если такое могло произойти в самом центре Лондона и за полгода полиция никого не поймала, это подтверждает правоту моего мнения, не так ли?

Веспасия незаметно одернула Шарлотту, собиравшуюся было вступиться за полицию, в особенности за мужа, и быстро произнесла, с ироничной улыбкой глядя на даму в сапфирах:

– Безукоризненная логика. Следуя ей, я предложила бы отказаться также от врачебной помощи. От врачей тоже мало проку. Не смогли спасти принца-консорта – и королева овдовела… В конце концов смерть настигла почти всех, кого я знала.

Все повернулись и уставились на леди Камминг-Гульд. Никто, кроме Шарлотты, не знал, как отнестись к ее словам, ибо то, что она сказала, звучало как несусветная глупость. Но лицо Веспасии было невозмутимым, на нем не дрогнул ни единый мускул; даже в прекрасных серебристо-серых глазах не было и намека на улыбку.

У Шарлотты, ждавшей, что будет дальше, перехватило дыхание. Она боялась нарушить этот великолепный момент тетушкиного торжества над глупостью.

– А… а… – попыталась что-то ответить дама в сапфирах, но беспомощно умолкла. Все с надеждой уставились было на нее, но куда девался ее апломб? Она словно онемела.

Дама в розовом, нервно поежившись, открыла было рот, но, тут же передумав, ненатурально раскашлялась.

Веспасия наконец смилостивилась над ними.

– Это жестокий мир, – назидательно заметила она. – Врачи не в состоянии победить смерть, а лишь облегчают страдания, помогают при несчастных случаях и болезнях. То же можно сказать о полиции. Она не может побороть жестокость в человеке, но предупреждает ее появление и наказывает виновных в назидание остальным. – Тетушка изо всех сил старалась не встречаться взглядом с Шарлоттой. – Даже церковь не смогла победить греховность человека. Жаль, но я тоже ничего не могу предложить.

– Я… э-э-э… я… – снова сделала попытку что-то возразить дама в сапфирах.

– Кто-нибудь из вас был на последней опере Гилберта и Салливана? – бросилась спасать положение Шарлотта. Она тоже избегала смотреть в сторону тетушки Веспасии.

– О да. «Руддигор»! – с облегчением подхватила дама в розовом. – Немного печальна, вам не кажется? Я предпочитаю «Пензанских пиратов» и совсем не понимаю «Принцессу Иду» – авторы не то ратуют за всеобщее образование женщин, не то высмеивают его, как вы считаете?

– Женщин следует обучать манерам, элегантности, умению держать себя, – воспрянула духом дама в сапфирах. – Науки нам совершенно ни к чему, они лишь вызывают брожение в умах. Господь Бог или же природа создали нас совсем не для этого.

– А разве это не одно и то же? – невинно спросила Шарлотта.

– Простите, я не поняла?

– Бог и природа, разве они не единое целое? – пояснила Шарлотта.

Опять подвижные брови дамы в сапфирах взлетели вверх.

– Я считаю…

Оркестр заиграл вальс.

– Простите меня… – ухватилась за эту возможность Шарлотта, пытаясь уйти.

Но это было не так просто.

– Вы получили удовольствие, миссис Питт? – задержала ее дама в розовом, с подлинным интересом глядя на нее.

– О чем вы? – переспросила сбитая с толку внезапным вопросом Шарлотта.

– Я об опере «Руддигор», конечно, – терпеливо пояснила дама.

– К сожалению, я не была на ней, – смущенно призналась Шарлотта. – Представляю…

– О, вы обязательно должны побывать! Я уверена…

– Разумеется, – поспешила на выручку Шарлотте тетушка Веспасия и взяла ее под руку. – А теперь, дорогая, позволь мне умыкнуть тебя. Пойдем, я представлю тебе леди Байэм. Я уверена, она тебе понравится. – И, не дав никому возразить, леди Камминг-Гульд увела Шарлотту.

– Вы все это сделали нарочно! – яростным шепотом укорила ее Шарлотта.

– Конечно, – без всякого раскаяния призналась Веспасия. – Летиция Фокс – набитая дура и вообще не очень приятная особа. Она нагоняет на меня вселенскую тоску своей глупостью. А вот Элинор Байэм тебе должна понравиться, ее муж весьма важная шишка. У него большое влияние не только в Казначействе, но и в политических кругах. Его благосклонность поможет Джеку. Хотя самое важное для вас – это покровительство лорда Энстиса, не так ли?

– Расскажите мне о нем подробнее, – попросила Шарлотта. – Я знаю, что он покровительствует искусствам и помог многим художественным галереям и театрам; кроме того, он щедро дает деньги на благотворительные нужды. Однако каков он как человек? О чем я могу говорить с ним?

Шарлотта взглянула в сторону все еще играющего оркестра. В центре зала кружились пары.

– Регина Карсуэлл, – рассеянно произнесла Веспасия, когда они прошли мимо четы Карсуэллов, беседующей с пожилыми джентльменами. – Приятная дама и не лишена здравого смысла, чего многим так не хватает, но у нее три дочери на выданье, а найти им мужей не так просто, особенно когда девицы все на одно лицо.

– Но у нее положение и деньги. – Шарлотта указала взглядом на генерала в алом мундире в окружении двух подчиненных.

– Да, это верно. Эдисон Карсуэлл – мировой судья, – согласилась Веспасия. – Но три дочери – это нелегкое бремя. Хорошо, что у его жены есть хоть какое-то чувство меры.

– Я спрашивала вас о лорде Энстисе, – напомнила Шарлотта.

– Я все слышала, Шарлотта. Это человек, у которого много власти, много денег и то уважение, которое они неизбежно приносят. Кроме того, это дает ему возможность помогать науке и искусствам в той степени, в какой он этого хочет. – Веспасия взяла бокал охлажденного шампанского, предложенный лакеем. – Он покровительствует отдельным личностям и идеям, – продолжала она, – а это означает, что многие добиваются его благосклонности. Учитывая все это, следует сказать, что лорд весьма добр и терпелив.

– Очень хорошо, – тихо сказала Шарлотта. – А вам он нравится?

– Это не имеет отношения к нашему разговору, – ответила Веспасия.

– Значит, нет.

– Ни то ни другое, – защищалась леди Камминг-Гульд. – Я знаю его лишь по встречам в обществе. Некоторые черты его характера мне импонируют, и я весьма одобряю его деятельность. Но нам мало пришлось говорить друг с другом. – Она отпила шампанского. – Он умен, а это всегда привлекает. Но, моя милая, ты сама должна составить о нем мнение. Однако помни, что у него много власти и влияния. Не забывай об этом, ибо сейчас мы все должны думать о том, как помочь Джеку.

– Я не забуду.

Веспасия улыбнулась.

– Спасибо вам, – искренне поблагодарила ее Шарлотта.

– Тогда выполняй свои обязанности хозяйки, – напомнила ей леди Камминг-Гульд, и Шарлотта послушно покинула ее на какое-то время.

Поскольку Эмили тоже говорила ей о лорде Энстисе, его авторитете и влиянии, Шарлотта считала для себя непременным уделить ему особое внимание и обязательно поговорить с ним – во всяком случае, убедиться, что ему нравится общество, и сообщить, что здесь ему особенно рады.

Она без труда отыскала лорда Энстиса среди гостей. Он стоял, держа бокал в руке, в обществе лорда и леди Байэм и еще какой-то худощавой дамы с соломенными волосами и великолепным изумрудным колье. Оно мерцало и переливалось на ее шее. Как только Шарлотта приблизилась к ним, все они повернулись в ее сторону, словно безоговорочно принимали ее в свою компанию.

– Великолепный прием, миссис Питт, – вежливо похвалил ее лорд Энстис. – Конечно, вы знакомы с миссис Уолтерс? – Он слегка наклонил голову в сторону дамы в изумрудном ожерелье.

Шарлотта, однако, понятия не имела, кто это.

– Конечно, – пробормотала она. Нельзя же признаться в том, что не знаешь свою гостью; это оскорбление. – Я так рада видеть вас, миссис Уолтерс.

– Очень мило с вашей стороны, – неохотно произнесла та. – Лорд Энстис рассказывал нам об опере. Вы любите музыку, миссис Питт?

– Да, конечно, – ответила Шарлотта, надеясь, что они не заставят ее перечислять, в каких концертах она побывала в последние дни. Увы, такие мероприятия были ей не по карману. – Я люблю любую музыку, от пения одного человека в свое удовольствие до грандиозных хоровых исполнений.

– Я говорю о великих голосах, а не великом их количестве, – холодно заметила миссис Уолтерс.

У Шарлотты мелькнула догадка, что дама крайне раздражена ее появлением, невольно нарушившим ход беседы. О чем же они на самом деле говорили? Она более внимательно посмотрела на миссис Уолтерс и заметила тонкие капризные линии на ее лице, словно предвестники привычного ей состояния гнева. Сейчас же гостья была не только напряжена, но и взволнована, и Шарлотте показалось, что это связано с присутствием лорда Энстиса. В данную минуту она бросила на него вопрошающий взгляд, словно не решалась, говорить ей далее или промолчать.

Шарлотта мило улыбнулась даме, искренне сочувствуя ей.

– Я думала о форме исполнения, а не о его качестве. Должно быть, я плохо изложила свою мысль, прошу извинить меня. А вам, миссис Уолтерс, удалось побывать на каком-нибудь значительном спектакле?

– О!.. – Та небрежно повела плечами. – Я была на «Отелло» несколько недель назад. Верди, вы, конечно, знаете? Это последняя его опера. Вы были на ней?

– Нет, – охотно призналась Шарлотта. – Мне не удалось из-за моей занятости. Наверное, это было великолепно?

– О да. А вы как думаете, лорд Энстис? – Дама повернулась к нему. Глаза ее сияли.

Энстис тут же пустился в пространные рассуждения знатока и ценителя музыки. Лицо его преобразилось, он был воодушевлен спектаклем, речь его была возвышенна и окрашена всеми красками его богатых эмоций. Никто не прерывал его. Шарлотта тоже с интересом слушала. Ей хотелось, чтобы ее жизнь была полна таких событий. Увы, это останется только мечтой. Сейчас она участвует в пьесе под названием «Несколько дней из жизни Эмили», поэтому должна наслаждаться каждым мгновением и сделать все, чтобы с честью доиграть до конца свою роль и оправдать надежды сестры.

– Как прекрасно вы умеете рассказывать, милорд, – наконец сказала она и улыбнулась. – У меня такое впечатление, словно я сама побывала там и в прекрасном обществе, о котором только можно мечтать.

Лицо лорда выразило удовольствие.

– Благодарю вас, миссис Питт, это действительно приятный комплимент. Но и вы доставили мне радость, заставив вновь пережить тот незабываемый вечер в опере. – Если это была лишь вежливая фраза, он мог бы ее не произносить, подумала Шарлотта, если бы не хотел.

Лицо миссис Уолтерс, наоборот, потемнело.

– Я уверена, что с величайшим интересом вас слушали и все мы, милорд, – несколько раздраженно вмешалась она. – А вам, миссис Питт, следует чаще бывать в концертах самой. Неужели вы все свободное время отдаете политической карьере вашего зятя? Как я понимаю, политика стала интересовать его совсем недавно?

Стоявший рядом лорд Байэм, отвлекшийся на разговор с кем-то, тут же снова повернулся к ним.

– Джек давно интересуется политикой, миссис Уолтерс, – возразила Шарлотта. – Но решение баллотироваться в парламент он действительно принял недавно.

– Став приятным исключением, – с удовольствием заметил лорд Энстис. – Ты как считаешь, Байэм?

Тот улыбнулся, словно оценил остроумие друга.

– Я понимаю вас, миссис Питт. И все же жаль, что это отнимает у вас то время, которое можно было бы посвятить театру, музыке…

– Что вы, лорд Байэм! У меня есть время и на это. – Шарлотта не собиралась производить впечатление ограниченной простушки. Порывшись в памяти, она попыталась вспомнить что-либо из спектаклей последних лет. – Совсем недавно я была на прелестном спектакле в театре Гилберта и Салливана. Это, конечно, не Верди, но было великолепно.

Миссис Уолтерс высоко вскинула брови, но промолчала.

– Я с вами совершенно согласна, – внезапно присоединилась к разговору Элинор Байэм. – Мы не можем все время смотреть трагедии. В прошлом месяце я снова смотрела «Терпение». Я по-прежнему считаю этот спектакль интересным и до сих пор не могу забыть ту прекрасную музыку. – Она бросила взгляд на мужа.

– Безусловно, – подхватил он, посмотрев не на жену, а на лорда Энстиса.

– Вы не находите, что сам замысел, его воплощение и юмор этой вещи просто восхитительны? Что скажете вы с точки зрения эстета?

Энстис глядел куда-то поверх их голов с таким видом, будто проникал в суть чего-то более глубокого, чем только что произнесенные слова; глаза его светились юмором.

– Мистер Оскар Уайльд был бы польщен, – немного небрежно заметил он. – Его остроумные идеи стали бессмертными, и теперь их будет напевать и насвистывать добрая половина Лондона, даже не задумываясь, почему она это делает.

– Особенно хороша песенка о серебряной маслобойке, – тихо промолвил Байэм и чему-то улыбнулся, тоже глядя в пространство. Он попробовал напеть себе под нос. – Странная это вещь – магнетизм. У кого-то он есть, а кто-то его лишен.

– Вы о металлах или о нас, грешных? – переспросил Энстис.

– И о том, и о другом, – ответил Байэм. – Загадка остается загадкой в обоих случаях.

– Очень способный молодой человек, мне говорили, – промолвила миссис Уолтерс с придыханием. – Вам он нравится, лорд Энстис?

– Мне нравится его язык, обороты его речи, миссис Уолтерс, – осторожно ответил Энстис. – Не более. – В его голосе были нотки снисходительности. – Я имею в виду характеристику, данную ему Банторном[6]. Мистер Гилберт создал сатиру на то эстетическое движение, светочем которого является мистер Уайльд.

– Я знаю, – вспыхнув, рассердилась миссис Уолтерс.

Энстис бросил взгляд на Байэма, и оба тут же поспешили отвести глаза в сторону. Но они отлично поняли друг друга. Лицо Байэма выражало сочувствие.

– Разумеется, – примирительно произнес лорд, – я просто объясняю свое отношение к нему. Лично я не знаком с мистером Уайльдом или с кем-нибудь из его почитателей, если на то пошло. Я всего лишь немного знаю его стихи, вот и все.

– Я отдаю предпочтение классическому театру, – решила резко переменить тему миссис Уолтерс. – А вы, леди Байэм? Мне недавно посчастливилось видеть сэра Генри Ирвинга в «Гамлете». Поистине вдохновляющее впечатление.

Улыбнувшись лорду Энстису и попрощавшись взглядом с четой Байэмов, Шарлотта извинилась и, сославшись на свой долг хозяйки, поспешила к другим гостям, оставив поле словесных сражений за миссис Уолтерс.

Остальные полчаса Шарлотта обменивалась вежливыми, ничего не значащими фразами почти со всеми, с кем еще не успела поговорить, обошла несколько раз стол, чтобы убедиться, что всего хватает, проверила, трезвы ли музыканты, в чем у нее было немало сомнений, и улучила минутку, чтобы обменяться мнениями с Джеком по поводу успеха вечера.

В полночь она снова оказалась рядом с тетушкой Веспасией, и они в спокойном и приятном молчании прошли по комнатам. Дойдя до террасы под танцевальным залом, женщины заметили лорда и леди Байэм. Свет китайских фонариков, мягко падавший на лицо и темные волосы женщины, придавал ей некую загадочность.

Они обменялись скупыми фразами, а затем разговор от светских новостей перешел к тому, что их всех интересовало, – к политике. Само собой разумеется, речь зашла о предстоящих выборах. Имена Рэдли или Фитцгерберта, естественно, не произносились, но то и дело упоминались какие-то обстоятельства или факты, касающиеся в той или иной степени конкретных личностей. Не раз Шарлотта ловила на себе взгляд Элинор Байэм, и они невольно обменивались улыбками.

– Конечно, все это очень сложно, – заявил лорд вполне серьезно и без всякого превосходства, которое Шарлотта так не терпела в чиновниках высокого ранга. – Редко когда принимаются финансовые решения, затрагивающие лишь определенную группу людей или чей-то конкретный интерес. Мне кажется, некоторые из наших будущих реформаторов это не понимают. Деньги представляют богатство, но сами богатством не являются.

– Я этого не понимаю, – с подкупающей искренностью призналась Элинор. – Мне казалось, что деньги всегда были наиболее очевидной формой богатства.

– Деньги – это просто бумажки, моя дорогая, – с едва заметной улыбкой объяснил Байэм. – В лучшем случае это золото, товар весьма ограниченного пользования. Его не съешь, в него не оденешься, оно не сможет удовлетворить и другие жизненные потребности. Оно приятно глазу и не подвержено порче и времени, но менее полезно, чем сталь, и неизмеримо менее нужно и полезно, чем уголь, древесина, хлопок, зерно, шерсть и мясо.

– Я не понимаю тебя, – возразила неудовлетворенная ответом мужа Элинор.

В эту минуту к ним присоединился молодой человек с тяжелыми веками, затенявшими яркий блеск его глаз, с крупным носом и необычайно красивыми вьющимися темно-каштановыми волосами, небрежно подстриженными и уже изрядно отросшими. Он не раздумывая присоединился к разговору, не представляясь сам и не ожидая, что кто-то его представит.

– Деньги – это средство, с помощью которого цивилизованный человек договорился совершать обмен товарами намного быстрее и проще, но это всего лишь механизм. – Он протянул вперед свои длинные, нервные руки. – И если договор не соблюдается – потому что в одних руках сосредоточился весь товар, достойный обмена, – тогда деньги, как средство обмена, теряют свое значение, они никому не нужны. Каравай хлеба – всегда каравай хлеба. Он может прокормить человека в течение нескольких дней. А вот кусок бумаги будет стоить столько, сколько мы ему определим, не меньше и не больше. Если этот договор нарушается, наступает финансовый кризис, анархия. – Он по очереди взглянул в глаза каждому. – Именно это происходит, когда мы даем людям деньги в долг под непомерные проценты, а платим им так ничтожно мало за их товар и труд, что они никогда не смогут вернуть нам долги. Поскольку правила устанавливаем мы, цены тоже наши, и мы держим должника в руках.

– Это действительно вас так волнует, мистер… – с интересом обратилась к юноше Веспасия, но, не зная его имени, запнулась и поэтому не стала критиковать его манеры, чего так опасалась Шарлотта.

– Питер Валериус, – представился молодой человек, чуть покраснев, что самому приходится это делать. – Простите. Да, я взволнован.

Шарлотта, как хозяйка, постаралась тут же всех перезнакомить, начав, конечно, с тетушки Веспасии. Она не могла вспомнить, слышала ли имя этого юноши, когда встречала гостей, и теперь не решилась спросить, был ли он приглашен.

– Ростовщичество в виде ли сделки одного человека с другим или в международном масштабе, когда сделка заключается между странами, – это одно из самых гнусных видов человеческой деятельности. – Валериус повернулся к Шарлотте. – Надеюсь, что торговля и банковская деятельность станут объектом пристального внимания мистера Рэдли.

– Я уверена в этом, – быстро сказала Шарлотта. – И намерена сама ему это подсказать. Он очень болезненно реагирует на любые проявления социальной несправедливости.

– Но он может не получить поддержки от своей партии, – предупредил ее Валериус, словно забыв о присутствии лорда Байэма, хотя стоял рядом с ним. – Он не завоюет этим себе друзей, и, разумеется, у него будет мало шансов продвинуться по службе.

– Я не думаю, что он ставит перед собой цель добиваться высоких постов, – искренне возразила Шарлотта. – Он вполне будет доволен оказанием помощи тем, кто этого заслуживает.

Юноша внезапно улыбнулся широко и весело. Улыбка на его лице была естественной и обаятельной.

– Вы таким же образом намерены выяснить взгляды мистера Фитцгерберта? – с ироничной усмешкой высказал предположение Байэм.

– Конечно, – искренне ответил Валериус, глядя на собеседника широко открытыми глазами. – Разве не для того устраиваются эти великолепные балы? Чтобы узнать, кто во что верит, кто за что готов бороться, насколько упорно и с какой степенью риска…

– Достаточно откровенно, – с сожалением промолвил Байэм. – Теперь я понимаю, почему вы сами не баллотируетесь.

Лицо Валериуса чуть покраснело; впрочем, он не был смущен. Но прежде чем молодой человек смог продолжить спор, им помешала герцогиня, двигавшая-ся к ним, как галеон под всеми парусами, в окружении трех дочерей.

– Моя дорогая леди Байэм, – произнесла она зычным контральто. – Как я рада видеть вас. Какой великолепный бал! – Приблизившись, она лишь немного понизила голос, что уже означало почти конфиденциальность беседы. – Меня почти убедили, что это собственный дом миссис Рэдли – во всяком случае, так поклялась мне леди Биглоу. Кто знает, ведь нынче принято снимать чужие дома для приемов, если считают, что собственный недостаточно шикарен. – Бесцветные глаза герцогини многозначительно округлились. – Как можно составить представление о человеке, когда даже не знаешь, принадлежит ли ему вся эта мебель? – Она наклонилась к леди Байэм. – Расскажите мне подробнее о Джеке Рэдли. Кто он, вы знаете его? Должна признаться, я ничего о нем не слышала. – Герцогиня словно не замечала присутствующих.

Шарлотта поймала весело-насмешливый взгляд лорда Байэма. В нем не было неприязни.

Элинор, сделав глубокий вдох, повернулась вполоборота к Шарлотте, словно намереваясь представить ее герцогине, но та продолжала засыпать ее вопросами.

– Надеюсь, он не радикал? – Герцогиня грозно уставилась на Элинор. – Не переношу радикалов, им нельзя доверять. А что думает лорд Энстис? Пожалуй, я устрою бал и приглашу мистера Рэдли – и, разумеется, мистера Фитцгерберта тоже. Я сама в них разберусь. Вы собираетесь в этом сезоне в Хенли?

– Да, конечно, – ответила Элинор. – Я люблю яхты, а если погода будет хорошей, то это прекрасная возможность провести летний день. А вы, ваша светлость?

– Конечно. У меня три дочери, которых надо выдать замуж, а, как вам известно, регата – это великолепная возможность. – Она многозначительно кивнула. – Лорд Рэндолф Черчилль сделал предложение мисс Джером через четыре дня после того, как познакомился с ней в Каус на регате.

– Я слышала, что лорд и леди Мальборо были решительно против этого брака, – сказала Элинор. – Правда, то было давно и не смогло помешать их браку.

– Что ж, она была американкой, – заметила герцогиня. – Не всякий готов жениться на американке, какой бы красавицей она ни была и как бы ни были нужны жениху деньги. Например, я не уверена, что решилась бы на это. И тем не менее я буду в Хенли на регате, можете мне поверить… – Она оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что ее дочери рядом с ней. Успокоившись, продолжила разговор: – К тому же Хенли – единственное место, где невозможно встретить эту ужасную миссис Лангтри. В Лондоне все знатные леди должны приглашать к себе это жалкое создание, иначе принц Уэльский и весь клан Мальборо отвернутся от вас. Вот как обстоят дела.

– Лучше отказаться от привилегий, чем принимать у себя тех, кто тебе неприятен, – откровенно заявила Элинор.

– Разумеется, – сердито согласилась герцогиня. – Но у вас прочное положение в обществе и нет дочерей на выданье. Я же не могу этого себе позволить. У герцога, да хранит его Господь, нет ни ума, ни влияния, чтобы рассчитывать на государственную службу; я же полностью завишу от мнения света, когда речь идет о выездах и балах. – Она поморщилась, словно от холода. – Вы знакомы с Оскаром Уайльдом и его странным обществом? Говорят, что они весьма забавны и пытаются казаться испорченными… – Герцогиня пожала плечами. – Молодой Фитцгерберт утверждает, что все это – поза, желание эпатировать общество. Он был близок к ним, до того как решил баллотироваться в парламент, но потом ему пришлось порвать с ними. Намечается удачный брак. Мать невесты очень рада. – Голос герцогини оставался спокоен, но по ней было видно, насколько небезразлична ей эта новость. – Она может этим гордиться. Хотя следует признать, что Оделия, если это имя невесты, достаточно хороша собой и точно знает, что ей делать и говорить и как одеваться, а это означает, что у нее достаточно преимуществ. Как вы считаете, миссис э-э-э… – Она повернулась к Шарлотте и подняла на нее свои широко открытые блекло-голубые глаза.

– Миссис Питт, – быстро назвала себя Шарлотта. – Сестра миссис Рэдли. – Она поторопилась сделать это во избежание возможной неловкости, если герцогиня неосторожно скажет что-нибудь. – Разумеется, хорошее воспитание всегда было преимуществом, как и послушность, и мягкость характера.

Герцогиня пристально посмотрела на Шарлотту.

– Не надо шутить надо мной, миссис Питт. Я, возможно, несколько преувеличила. Что привлекательно в невестах, скучно в женах. – Она хмыкнула. – Никто еще не получал от жизни удовольствия, оставаясь в послушании. Если мне приходится принимать у себя людей с дурной репутацией, то я предпочитаю, чтобы это был остроумный джентльмен, а не обыкновенная потаскуха. – Брови ее взлетели вверх. – Что проку от еще одной красивой женщины с репутацией послушной? Приятно было познакомиться, миссис Питт. Если надумаете заехать, буду рада. До свидания, леди Байэм. Аннабел, Амелия, Джейн, идемте! Ради всех святых, перестань пялиться на этого глупого юнца, Джейн! Он никто. Ты меня слышишь, Джейн? – Даже не взглянув в сторону Питера Валериуса, герцогиня, подняв паруса, отплыла с попутным ветром.

Взглянув на Элинор, Шарлотта увидела на ее лице смесь отчаяния, смеха и облегчения. Ее, возможно, позабавило столь яркое разнообразие эксцентричности в людях. Слова здесь были лишними, и обе промолчали.

Извинившись и мило улыбнувшись, Шарлотта отправилась проследить, всем ли гостям хорошо на приеме, продолжает ли играть оркестр, хватило ли напитков, не назревает ли где-нибудь под сенью цветов случайный скандальчик и как ведут себя молодые парочки, должно быть уже уединившиеся по углам, пользуясь долгими перерывами между танцами.

Полчаса спустя, почти в час ночи, она все же набрела на Герберта Фитцгерберта и его невесту Оделию Морден в одном из слабо освещенных уголков, словно созданных для влюбленных. Оделия сидела на одном из угловых диванов, скрытом за большой пальмой в кадке. Огромные резные листья пальмы бросали темные тени на ее молочно-белые плечи, на бледный шелк и тюль пышных, словно пена, юбок. Шарлотте невольно показалось, что в позе девушки есть какая-то картинная нарочитость. Возможно, это и есть одно из тех ее преимуществ, на которые намекала герцогиня.

С бесспорным торжеством Оделия взирала на сидящего перед нею на стуле жениха, который, поставив локти на колени и наклонившись вперед, не отрывал от нее взгляда. Его позу Шарлотта нашла куда более изящной, потому что та была естественной.

Сначала она колебалась, стоит ли нарушать уединение влюбленных, столь поглощенных собой, но вспомнила наказы Эмили. Издалека уже доносились звуки музыки. Шарлотта сама предпочла бы быть сейчас приглашенной на танец, но роль хозяйки обязывала.

– Добрый вечер, мисс Морден! – радостно воскликнула Шарлотта. – Как приятно, что вы пришли. Добрый вечер, мистер Фитцгерберт.

Тот немедленно вскочил и поклонился. Будучи моложе и не забывая правила этикета, поднялась с дивана и Оделия Морден, но сделала это явно неохотно, и улыбка ее была хотя и вежливой, но холодной. Если Фитцгерберт мог забыть, что Шарлотта – невестка его соперника по выборам, то об этом хорошо помнила Оделия. Она была тщеславной.

– Добрый вечер, миссис Питт. Как мило, что миссис Рэдли пригласила нас. Это чудесный вечер, и я надеюсь, что он не раз повторится, если этому не помешает слабое здоровье миссис Рэдли. Мои искренние соболезнования. Весьма жаль, что она заболела именно в такое время.

Это была серия явных уколов и намеков, и Шарлотта прекрасно поняла это. Прямо посмотрев Оделии в глаза, она дала ей понять, что принимает вызов.

– Да, вы правы, – согласилась она с ослепительной улыбкой. – Иногда благодеяния природы сопряжены с известными неудобствами, как, я уверена, с ее благословения вы вскоре познаете это сами. Кроме того, лучше недомогать сейчас, чем позднее, когда начнутся выборы в парламент. Срок проведения избирательной кампании весьма ограничен, и трудно объяснить общественности то, что легко поймут друзья. – Она снова улыбнулась, не сводя взгляда с девушки. – К счастью, у Эмили роды всегда легкие.

– Как я рада за нее, – пробормотала Оделия. – Но как неудачно совпадает по времени!

– Миссис Гладстон родила восьмерых, сама заботилась о них и даже отказалась от кормилицы. Она сама учила их, проверяла тетради, слушала молитву каждого перед сном и, кроме того, занималась еще и благотворительностью. И все это не помешало ее супругу быть лучшим премьер-министром Англии нашего века.

– Боже милостивый! – воскликнула Оделия, округлив глаза. – Неужели миссис Рэдли собирается стать женой премьер-министра?

Шарлотта словно не заметила явного сарказма – более того, сделала вид, что его вообще не было.

– Признаться, я не спрашивала ее, но это вполне благородное желание. А как вы думаете? – Она оглянулась и с улыбкой, даже с симпатией, посмотрела на Фитцгерберта. В глазах его танцевали искорки смеха.

– Я хочу стать женой Герберта, – мило сказала Оделия. – И хочу быть ему хорошей женой. Конечно, если он преуспеет до такой степени, я сделаю все, чтобы быть достойной его, но не настолько, чтобы копировать эксцентричность миссис Гладстон. Я слышала, что званые приемы, которые она устраивает, настолько сумасбродны, что это оскорбляет многих.

Шарлотта на мгновение растерялась. Об этом она слышала впервые.

– Видимо, они не настолько сумасбродны, чтобы испортить ее репутацию, – поспешно нашлась она. – Я слышала, что ее очень любят, а мистер Гладстон – один из самых преуспевающих политиков за последние пятьдесят лет.

Оделия решила атаковать ее с другой стороны:

– Мне нравится ваше платье, миссис Питт, этот цвет… он сразу бросается в глаза. И сшито по моде. Я не забуду его.

Шарлотта тут же в уме перевела ее слова и получила следующий текст: «Осторожней, миссис Питт, цвет вашего платья ярок до вульгарности, оно модно сегодня, но через месяц уже не будет смотреться, и если я снова увижу вас в нем, то не премину сказать вам об этом, причем в самый не подходящий для вас момент».

– О, благодарю вас за комплимент, мисс Морден, – ответила Шарлотта, улыбаясь еще шире. – Ваше платье хорошо не только к случаю, но и к лицу. – Что в переводе означало: «Оно безвкусно, и запомнить его невозможно. Даже если вы будете появляться в нем на каждом вечере в этом сезоне, никто этого не заметит, да и зачем?»

Лицо Оделии застыло.

– Вы очень добры, – сквозь зубы процедила она.

– Ну что вы! – небрежно воскликнула Шарлотта и, кивнув Фитцгерберту, извинилась и поспешила в бальный зал, где юный Питер Валериус тут же пригласил ее на веселый танец рил[7].

В половине второго ночи, после заключительного котильона, гости последовали в столовую на ужин. Теперь все свое внимание Шарлотта должна была уделить тому, чтобы горничные побыстрее обслуживали гостей, а лакеи не забывали наполнять опустевшие бокалы. К счастью, все обошлось, если не считать каких-то пустяков.

В половине третьего бал был еще в разгаре, а в три в зале все еще играл оркестр и кружились пары. Вечер удался, успокоилась Шарлотта.

Но когда над кронами деревьев, зарослями папоротника и все еще горевшими китайскими фонариками начала светлеть полоска неба, предвещая рассвет, Шарлотта стала свидетелем встречи, давшей ей пищу для размышлений на весь остаток этой ночи.

Покинув гостиную, расположенную на первом этаже под бальным залом, она решила выйти на террасу и подышать воздухом. Давала себя знать усталость, внимание Шарлотты рассеялось, и, проходя мимо ящика с белыми душистыми цветами, она остановилась, чтобы вдохнуть их свежий ночной аромат. Именно в это мгновение ее взор привлекло пятно света, как бы выхватившее из темноты белую манишку, край алой орденской ленты и звездочку ордена.

Шарлотта замерла на месте, не желая нарушить уединение тех, кому так и не удалось на вечере побыть вдвоем.

Однако вскоре она поняла, что тот, кто находился в тени, тоже был мужчиной, и, приглядевшись, узнала лорда Байэма. Он стоял чуть ниже на ступенях лестницы террасы и смотрел в сад, на темные деревья и китайские фонарики на фоне светлеющего неба. Рассвет уже был близок. Шарлотта сделала несколько бесшумных шагов вперед.

Первый мужчина чуть повернул голову. Это был лорд Энстис. Выражение его лица показалось Шарлотте необычным: губы довольно улыбались, блестящие, широко открытые глаза смотрели в темноту сада, ноздри носа слегка подрагивали, и Шарлотта подумала, что лорд чем-то взволнован. Однако его рука, лежавшая на балюстраде террасы, казалась спокойной – короткая, широкая, с лопаткообразными пальцами рука артиста. Она словно гладила холодную гладкую поверхность мрамора и получала от этого удовольствие. В ней не было напряжения; это была рука, готовая к ласке, а не к удару.

Байэм смотрел куда-то в сторону, но глаза его то и дело возвращались к дому, где начался разъезд гостей. Он пребывал в каком-то раздумье, немного грустном, но было в его лице что-то еще – боль. Беззащитное лицо.

– Еще рано делать выводы, – тихо произнес Энстис. – Рэдли – это кот в мешке, но он мне нравится. Человек, который знает народ, мне кажется.

– А Фитц? – спросил Байэм, глядя мимо Энстиса на лестницу, по которой спускались гости.

– Легковесен, – ответил Энстис. – Нет уверенности, податлив, как я думаю. То, что я сделаю с ним, тут же может переделать любой другой. Кстати, что ты скажешь о миссис Рэдли? У нее слабое здоровье?

– Не думаю, – рассеянно произнес Байэм. – Она ждет ребенка, вот и все. Бывшая леди Эшворд. Известна в свете.

– Это подходит. А кто такая миссис Питт, черт побери?

– Ее сестра, как я понимаю. – Байэм все еще смотрел на открытую дверь дома и отбывающих гостей. – Она не в счет и здесь временно, на пару недель. Скоро уедет к себе. Мне кажется, она приятная дама, к тому же красива и остроумна.

Энстис скривился в насмешливой усмешке.

– Надеюсь, у нее нет социальных амбиций. Терпеть не могу дам с амбициями, упаси меня от них бог.

– Не могу сказать. – Байэм сделал несколько шагов к дверям в дом. – Мне пора, завтра много работы.

– Разумеется, – согласился Энстис с нотками иронии в голосе. – Доброй ночи.

– Доброй ночи, – ответил Байэм и, не повернувшись, направился мимо кадок с цветами к входу в дом.

Энстис снова перевел взгляд на предрассветное небо, уже посеребрившее бледным лучом верхушки деревьев.