Читать книгу Врата изменников - Энн Перри - Страница 3

Томас Питт прошел по Боу-стрит до Стрэнда, нашел там кеб и велел везти себя в Министерство по делам колоний, находившееся на углу Уайтхолла и Даунинг-стрит. Кебмен взглянул на него с легким удивлением, но после минутного колебания тронул лошадь и влился в поток экипажей, двигающихся к западу.

По дороге Питт снова и снова обдумывал то, что рассказал Мэтью, и выбирал, какими методами вести расследование. Занимался он этим до самого Уайтхолла. Прочел письмо младшего Десмонда, краткую инструкцию и некоторые детали, изложенные в нем, но по письму было трудно судить, насколько сложно заручиться сотрудничеством в Министерстве по делам колоний.

Кеб продвигался медленно, останавливаясь из-за каждого скопления колясок, экипажей, грузовых повозок и омнибусов на протяжении Стрэнда и Веллингтон-стрит, откуда ехал Томас. Они проползли мимо Нортхэмптон-стрит, Бедфорд-стрит, Кинг-Уильям-стрит и Данкэннон-стрит и свернули направо к Чаринг-кросс. Все спешили, норовя обогнать соседа. Кучеры кричали друг на друга. Катафалк и легкий кабриолет зацепились колесами, что и было главной причиной столпотворения. Двое молодых людей с грузовой тележкой громко советовали, что делать, а зеленщик устроил перебранку с пирожником.

Только через пятнадцать минут кеб наконец свернул влево на Уайтхолл и двинулся к Даунинг-стрит. Когда он остановился, к ним подошел дежурный констебль осведомиться, в чем дело.

– Суперинтендант Питт, следую в Министерство по делам колоний, – отрекомендовался Томас, достав удостоверение.

Кебмен, заинтересовавшись, раскрыл глаза пошире.

– Да, сэр. – Констебль элегантно отсалютовал и вытянулся в струнку. – Не узнал вас, сэр.

Питт расплатился с кебменом и пошел к подъезду, остро ощущая, что он-то выглядит не совсем элегантно и, уж конечно, одет не так хорошо, как служащие министерства и дипломаты. В своих смокингах, высоких воротничках и полосатых брюках, они шли по обе стороны от него, неся туго свернутые зонтики, несмотря на прекрасное майское утро.

– Да, сэр? – спросил его молодой человек, как только он вошел в помещение. – Чем могу вам помочь, сэр?

Суперинтендант достал удостоверение, вновь подтверждая свой статус, так как его внешний вид не вполне соответствовал должности, и сам он хорошо понимал это. Как всегда, волосы у него были слишком длинными и беспорядочно выбивались на воротник из-под шляпы. Пиджак очень хорошего покроя не имел должного вида из-за привычки Питта распихивать по карманам все, что ни попадя; воротничок был плохо накрахмален и недостаточно высок. А галстук казался несколько старомодным.

– Вот, пожалуйста, – ответил Томас. – Я должен конфиденциально обсудить некое дело с самым старшим чиновником, который сможет меня принять.

– Я посмотрю, когда вам можно будет назначицца встречу, – быстро ответил служащий. – Послезавтра – это удобно? Тогда можно встретиться с мистером Эйлмером, и я уверен, он с удовольствием вас примет. Мистер Эйлмер непосредственно подчиняется мистеру Чэнселлору, и это очень знающий человек.

Как и каждому жителю Лондона, Питту было известно имя Лайнуса Чэнселлора, министра по делам колоний. Он был одним из самых блестящих, быстро поднимающихся вверх политиков, и многие были уверены, что однажды он станет во главе правительства.

– Нет, это не подойдет, – очень ровно ответил Томас, глядя прямо в глаза молодому человеку и видя в них удивление, смешанное с неудовольствием. – Дело чрезвычайно срочное и должно быть рассмотрено как можно раньше. Оно также конфиденциальное, так что я не могу посвятить вас в подробности. Но я пришел по просьбе Министерства иностранных дел, и если вы хотите проверить это, можете отправить запрос лорду Солсбери. Я подожду, когда меня сможет принять мистер Чэнселлор.

Молодой служащий глотнул, не зная, как ему поступить. Теперь уже он смотрел на Питта неприязненно.

– Да, сэр. Я сообщу в приемную мистера Чэнселлора и передам вам его ответ. – Чиновник снова взглянул на удостоверение суперинтенданта и, взбежав по лестнице, исчез наверху.

Прошло почти четверть часа, прежде чем он вернулся, и Томас уже начал томиться в ожидании.

– Прошу сюда, – холодно сказал служащий.

Он повернулся на каблуках, снова поднялся наверх, постучал в дверь красного дерева и отступил в сторону, пропуская Питта.

Лайнусу Чэнселлору было сорок с небольшим. Это был динамичный мужчина с высоким лбом, темными волосами, откинутыми со лба назад, и большим носом. Его широкий, с насмешливыми складками рот свидетельствовал и о чуткости, и о сильной воле. Это был человек обаятельный, и ему почти не приходилось прилагать для этого усилий – природная живость позволяла ему говорить свободно и выразительно на любую тему в отличие от тех, кто с трудом и иногда безуспешно подыскивает слова. Он был худ и тонок в кости, высокого роста и безупречно одет.

– Доброе утро, суперинтендант Питт. – Он поднялся из-за великолепного стола и протянул руку; пожатие его было сильным и крепким. – Мне сообщили, что у вас срочное и конфиденциальное дело, – махнув в сторону стула напротив, он сел на место. – Вам лучше все мне объяснить. У меня есть примерно десять минут до следующей встречи. Боюсь, что не смогу уделить вам больше времени. Я должен быть в доме номер десять[12].

Объяснений не требовалось. Если он должен был встретиться с премьер-министром, на что и намекал, то опаздывать не мог, что бы Питт ему ни сообщил. Это была также откровенная констатация важности его времени и статуса. И Чэнселлор не хотел, чтобы посетитель недооценил ни то, ни другое.

Томас сел на указанный ему огромный, резной, обитый кожей стул и немедленно приступил к делу:

– Сегодня утром Мэтью Десмонд из Министерства иностранных дел сообщил мне, что определенная информация, касающаяся деятельности Министерства по делам колоний, связанная с исследовательскими работами и торговыми переговорами в Африке, особенно в Замбезии, попала в германское посольство…

Он едва успел это сказать, как Лайнус уже был весь внимание.

– Насколько мне известно, только мистер Десмонд, его непосредственный начальник и сам лорд Солсбери знают об утечке информации. Я прошу вашего разрешения, сэр, провести расследование в вашем министерстве.

– Да, конечно. Приступайте немедленно. Это чрезвычайно серьезно. – Притворно-вежливая заинтересованность исчезла, уступив место несомненно искреннему вниманию. – Вы можете мне сказать, какую точно информацию имеете в виду? Мистер Десмонд вам сообщил? И знает ли он сам?

– В подробности он не входил, – ответил Питт, – но она имеет главным образом отношение к правам на минеральные ископаемые и к договорам с местными племенными вождями.

Вид у Чэнселлора стал очень озабоченный, уголки рта опустились.

– Все это может быть очень серьезно. От этого зависит будущее устройство Африки. Полагаю, мистер Десмонд об этом вам тоже рассказал?

– Разумеется.

– Пожалуйста, держите меня в курсе вашего расследования, мистер Питт. Меня лично. Полагаю, вы уже рассмотрели все возможности получения немцами информации с помощью их собственных людей? – Особой надежды на это его лицо не выражало; министр спросил это только ради формальности. – У них ведь множество исследователей, путешественников и солдат в Восточной Африке, особенно вдоль побережья Занзибара. Не буду отягощать вашу память подробностями об их договоре с султаном Занзибара, восстаниях поселенцев и актах насилия. Просто примите как должное, что их присутствие в тех местах – фактор существенный.

– Я не расследовал дело с этой стороны, но то был первый вопрос, который я задал мистеру Десмонду, – ответил Томас. – Он заверил меня, что этого не может быть в силу некоторых подробностей, связанных с данной информацией, а также тем фактом, что немцам стала известна именно наша трактовка происходящих там событий, которые можно интерпретировать очень по-разному.

– Так, – кивнул министр, – теперь вы предполагаете, что предатель кроется среди нас, мистер Питт. И возможно, что это человек очень высокого ранга… Скажите, что вы предпримете в связи с этим?

– Все, что в моих силах, сэр, а это значит, что надо опросить каждого, кто имеет доступ к информации, которая поступает к вам. Полагаю, что это ограниченное число людей?

– Разумеется. Ведает нашими африканскими делами мистер Торн. Начните с него. А теперь извините, суперинтендант, я должен вызвать Фэрбрасса и поручить вас ему. Но у меня есть немного времени сегодня днем, в четверть пятого, и я буду вам благодарен, если вы сообщите мне тогда о том, что вам удалось узнать, и о своих впечатлениях.

– Да, сэр.

Питт встал, и Чэнселлор поднялся тоже. Молодой человек, который проводил его сюда и который, очевидно, и был Фэрбрассом, появился на пороге и после краткого распоряжения министра провел Питта по нескольким великолепным коридорам к другому вместительному и хорошо обставленному кабинету, напоминающему чэнселлоровский. Табличка на двери сообщала: «Иеремия Торн». Фэрбрасс, который, очевидно, относился к мистеру Торну с большим почтением, решил, что посетитель министерства тоже не нуждается в объяснении, кто это такой. Он легонько постучал в дверь и, услышав ответ, повернул ручку и просунул голову в щель.

– Мистер Торн, сэр, я привел суперинтенданта Питта, кажется, с Боу-стрит. Мистер Чэнселлор просил меня провести его к вам. – Служащий замолчал, так как сказать было больше нечего, и открыл дверь пошире, чтобы Томас мог войти.

Иеремия Торн на первый взгляд чем-то напоминал Лайнуса. Разница была в осанке, это было заметно сразу, но точно определить, в чем она состоит, было бы затруднительно. Он тоже сидел за столом и тоже казался высоким. У него были широко расставленные глаза, темные, густые, гладко причесанные волосы, широкий рот и полные губы. Но он являлся государственным служащим, а не политиком. Отличие было настолько тонким, что его невозможно было выразить словами. Уверенность, с которой он держался, зиждилась на твердом положении, завоеванном предшествующими поколениями, на незримой власти за спиной тех, кто борется за получение должности в правительстве и чья позиция зависит от положительного мнения о них других людей.

– Здравствуйте, суперинтендант, – сказал он с некоторым любопытством. – Входите. Чем могу служить? Какое-нибудь преступление, совершенное в колонии и которое представляет интерес для полиции метрополии? – Улыбка. – Совершено оно в Африке, как я полагаю, иначе бы вас не направили ко мне.

– Нет, мистер Торн. – Питт вошел в кабинет и сел на указанное ему место. Он подождал, пока дверь не закроется и мистер Фэрбрасс не направит свои стопы прочь по коридору. – Боюсь, что корни преступления находятся именно здесь, в Министерстве по делам колоний. Если преступление имеет место. Мистер Чэнселлор дал мне полномочия провести расследование. И я должен задать вам несколько вопросов, сэр. Извините, что отнимаю у вас время, но это очень важно.

Торн откинулся на спину стула и скрестил руки.

– Тогда вам лучше начать, суперинтендант. Вы можете сказать мне, в чем заключается данное преступление?

Томас ответил не прямо. К Иеремии Торну поступала большая часть секретной информации в Министерстве по делам колоний. Он вполне сам мог быть предателем, каким бы невероятным ни казалось это со стороны человека, занимающего столь высокую должность. А если нет, то он мог ненамеренно предупредить предателя – лишь потому, что не был способен поверить, что этот человек ведет двойную игру. Или же, подозревая кого-нибудь из коллег, он мог сделать промах из-за абсолютного отсутствия опыта в подобных вещах.

Но если этот чиновник настолько наивен, что не поймет смысла и направленности вопросов, значит, он вряд ли компетентен и для занимаемой должности.

– Я бы предпочел не говорить об этом, пока не удостоверюсь, что это действительно преступление, – уклонился от ответа Питт. – Не расскажете ли вы мне о штате ваших главных сотрудников, сэр?

Иеремия, по-видимому, удивился, но в то же время в темных глазах мелькнула юмористическая искорка, под которой, однако, скрывалось беспокойство.

– Все касающееся африканских дел я немедленно сообщаю Гарстону Эйлмеру, помощнику мистера Чэнселлора, – сказал он спокойно. – Он прекрасный человек, обладающий замечательным интеллектом. Он был первым учеником в Кембридже, но, полагаю, вас интересуют не его академические достоинства. – Торн еле заметно пожал плечами. – Нет, думаю, что не интересуют. Из университета он поступил прямо на работу в Министерство по делам колоний. Это было приблизительно четырнадцать-пятнадцать лет назад.

– Тогда сейчас ему около сорока? – перебил Томас.

– Примерно тридцать шесть. Это действительно выдающаяся личность, суперинтендант. Он получил степень магистра в двадцать три года. – Торн хотел еще что-то прибавить, но передумал и стал терпеливо ждать следующего вопроса.

– А что было темой его диссертации?

– О, наследие классиков.

– Понимаю.

– Сомневаюсь, – улыбнулся глазами Торн; эта улыбка была подобна тайному смешку. – Он великолепный универсал-ученый и человек с глубокими познаниями в истории. Живет в Ньюингтоне, в небольшом собственном доме.

– Он женат?

– Нет, не женат.

«Однако Ньюингтон – странное место жительства для такого человека, – подумал Питт. – К югу от реки, через Вестминстерский мост на восток от Ламбета… Это недалеко от Уайтхолла, но вряд ли это место достаточно фешенебельно для человека с таким прекрасным положением и, очевидно, честолюбивого». Томас скорее мог предположить, что Эйлмер снимает квартиру в Мэйфере или в Белгравии, а возможно, и в Челси.

– А каковы его перспективы, мистер Торн? – спросил он. – Может ли он рассчитывать на дальнейшее продвижение по службе? – Теперь голос Питта зазвучал требовательнее, но понять, о чем он сейчас думает, было невозможно.

– Полагаю, что так. Со временем он может занять мою должность, но столь же вероятно, что он возглавит любой другой департамент в Министерстве по делам колоний. Мне кажется, он питает интерес к Индии и Дальнему Востоку. Но, суперинтендант, какое это имеет отношение к возможности преступления, которое вас интересует? Эйлмер – достойный человек, о котором я не слышал никогда даже намека на некорректное поведение, тем более – на непорядочность. Думаю, что он даже не употребляет вина.

Оставалось еще много вопросов – финансового и репутационного толка, – но их не стоило задавать Торну. Опрос подвигался медленно и трудно, как Томас и предполагал, и ему все это совершенно не нравилось. Но Мэтью Десмонд не выдвинул бы обвинения, не будь он в нем уверен. Кто-то из работающих в африканском отделе Министерства по делам колоний передавал информацию в германское посольство.

– А кто еще у вас работает, мистер Торн? – спросил он угрюмо.

– Кто еще? Питер Арунделл. Он специализируется на проблемах, связанных с Египтом и Суданом. – И Торн пустился в подробности, а Питт терпеливо дал ему закончить. Он пока не хотел ограничивать территорию своих поисков Замбезией. Ему и хотелось бы доверять собеседнику, но он не мог себе этого позволить.

– Да-да, – поддержал он нить разговора, когда Торн запнулся.

Тот нахмурился, но продолжал давать характеристики другим работникам, ответственным за прочие области Африканского континента, и упомянул Йена Хэзеуэя, который занимался территориями Машоналенд и Матабелеленд, вместе составляющими Замбезию.

– Он один из самых наших опытных людей, хотя очень скромен, – спокойно сказал Торн, все еще сидя в той же непринужденной позе и пристально всматриваясь в полицейского. – Ему, наверное, пятьдесят. Он вдовец с тех пор, как я его знаю. Наверное, его жена умерла совсем молодой, и во второй раз он не женился. Один его сын работает в колониальной службе в Судане, второй имеет отношение к миссионерству… боюсь, я забыл, где именно. Отец Хэзеуэя занимал важное место в церковной иерархии, был помощником епископа, или что-то в этом роде. Он из западного графства, из Сомерсета или Дорсета, полагаю. Сам Хэзеуэй живет в Южном Ламбете, как раз над Воксхолл-бридж. Сознаюсь, о его финансовом положении мне ничего не известно. Он очень сдержанный человек, очень непритязательный, но нравится людям, потому что у него для всех находится доброе слово.

– Понимаю. Благодарю вас.

Начало было малообещающее, но на этой стадии расследования вряд ли можно было надеяться узнать что-то существенное. Томас поколебался, не зная, стоит ли теперь просить Торна ознакомить его с тем, по каким каналам проходит информация в самом здании министерства, или же, оставив его в неизвестности относительно характера преступления, заняться сперва более углубленным изучением личной жизни Эйлмера, Хэзеуэя и самого Торна, в надежде найти какую-то слабину или обман, которые могли бы привести Томаса к определенному выводу.

– Это все, суперинтендант, – нарушил молчание Иеремия. – Остальные, кроме упомянутых, – клерки, посыльные и помощники на низших должностях. Если вы не скажете мне, какое именно нарушение порядка расследуете, или, по крайней мере, не охарактеризуете его суть, то не знаю, чем еще я могу помочь вам. – Это был не упрек, а просто констатация факта, и лицо Торна по-прежнему хранило суховато-юмористическое выражение.

Питт прибегнул к намекам.

– Некая информация попала не в те руки. Возможно, она исходила из этого учреждения.

– Понимаю. – Торн, по-видимому, не был поражен, как до него Чэнселлор. Он даже не казался особенно удивленным. – Вы, наверное, имеете в виду финансовую информацию или же такую, которую можно выгодно использовать в финансовом отношении? Боюсь, что там, где появляются большие возможности, как сейчас в Африке, всегда существует серьезный риск в плане таких вещей. Черный континент, – говоря это, он саркастически усмехнулся, – привлекает достаточно всяких охотников за удачей вместе с теми, кто хочет обосноваться там, колонизировать, исследовать, участвовать в большой политической игре или спасать души туземцев и распространять христианство на диких землях, устанавливая английские законы для языческих рас и насаждая среди них цивилизацию.

Утверждение было чрезмерно напыщенным, но суперинтендант не стал его оспаривать.

– Как бы то ни было, утечку информации надо прекратить, – сказал он серьезно.

– Конечно, – согласился Торн. – Вы можете всецело положиться на мою помощь, но боюсь, я не представляю, с чего начать. Мне чрезвычайно трудно поверить, что кто-то из упомянутых мною опустился до подобного уровня, но, возможно, они сумеют рассказать вам что-то, наводящее на истинного виновника. Я дам соответствующие инструкции. – Он подался вперед. – Благодарю, что сначала вы зашли ко мне, это очень любезно с вашей стороны.

– Вовсе нет, – рассеянно ответил Питт. – Думаю, что мне надо начать с того, чтобы проследить, какими путями движется вся информация вообще, не только финансовая, и установить точно, к кому поступают секретные донесения.

– Отлично. – Торн встал, давая понять, что беседа заканчивается. – Вы хотите, чтобы кто-то помог вам разобраться в сложностях нашей информационной системы, или предпочитаете действовать собственными силами? Я ведь не знаю, как это полагается по условиям полицейской процедуры.

– Если бы вы могли выделить мне помощника, это бы сберегло мне массу времени.

– Разумеется. – Торн протянул руку, дернул за очень красивый вышитый шнурок от звонка рядом со столом, и через мгновение из соседнего помещения появился еще один молодой человек. – О, Уэйнрайт, – сказал Торн почти небрежно. – Это суперинтендант Питт с Боу-стрит, которому нужно провести кое-какое расследование. Дело в высшей степени конфиденциальное. Не проведете ли вы его по всем службам, которые он захочет посмотреть? Покажите ему, каким образом поступает информация, которую мы получаем из самой Африки, и та, что приходит из других источников, но тоже касается Африки. Кажется, тут выявилась какая-то неувязка. – Он выразился столь деликатно, не считая нужным вдаваться в дальнейшие объяснения. – Так что в данный момент было бы лучше, если бы никто не знал, что вы делаете и кто такой мистер Питт.

– Да, сэр, – ответил Уэйнрайт слегка удивленно, но как добросовестный чиновник, каким старался быть, не позволил себе даже выражением лица выразить отношение к происходящему, тем более сделать какое-то замечание или задать вопрос. Он повернулся к Томасу. – Здравствуйте, сэр. Если вы потрудитесь пройти со мной, я покажу вам различные типы сообщений, которые мы получаем, и объясню, что происходит с ними по мере их продвижения.

Питт снова поблагодарил Торна и последовал за Уэйнрайтом. Остаток дня он провел за тщательным исследованием, каким именно образом и из каких источников поступает информация, кто ее получает, где ее хранят, по каким каналам она движется и кто получает секретные сообщения. К половине третьего он в достаточной степени убедился, что специфические сведения, о которых поведал ему Мэтью Десмонд, могли в частностях быть известны некоторому числу людей, но в полном объеме проходили только через руки Гарстона Эйлмера, Йена Хэзеуэя, Питера Арунделла, еще одного человека по имени Роберт Листер и самого Торна.

Однако Питт ничего об этом не сказал Чэнселлору, когда вернулся в его кабинет в четверть пятого и нашел его свободным, как тот и обещал. Томас сказал только, что ему оказали всяческую помощь и теперь он в состоянии выявить главные направления розыска.

– И что же в итоге? – быстро спросил Чэнселлор, бросив на него острый умный взгляд; выражение его лица было серьезным. – Вы по-прежнему не сомневаетесь, что в нашей среде есть предатель, который поставляет информацию кайзеру?

– Так полагает Министерство иностранных дел, – ответил Питт, – но только так, по-видимому, и можно объяснить факты.

– Что чрезвычайно неприятно… – Министр глядел куда-то в пространство мимо Томаса, поджав губы и сдвинув брови. – Мне все равно, каков враг, если я могу встретиться с ним лицом к лицу, но быть преданным одним из своих – самое худшее, что может выпасть на долю человека. Больше всего я ненавижу предателей. – Он быстро взглянул на собеседника проницательными голубыми глазами. – Вы знаток классики, мистер Питт?

Вопрос был довольно странный, но Томас принял его как комплимент. Чэнселлор, очевидно, не подозревал о его происхождении. Таким образом он мог бы говорить с Микой Драммондом и даже с Фарнсуортом. Но по-настоящему этот комплимент заслужил покойный сэр Артур Десмонд. Это он позволил сыну своего егеря получить такие знания, что ошибка Лайнуса стала возможной.

– Нет, сэр. Я читал Шекспира и других наиболее выдающихся поэтов, но с греческими классиками не знаком.

– Я больше думал о Данте, – сказал Чэнселлор. – Он делит все грехи по степени тяжести в своей поэме о нисхождении в Ад и помещает предателей в самом нижнем круге из всех – гораздо ниже тех, кто повинен в убийстве, воровстве, похоти или еще каком-нибудь моральном или физическом преступлении. Он считает предательство тягчайшим грехом, на которое способно человечество, потому что это самое ужасное преступление против данных нам Богом даров – умения здраво мыслить и чувства совести. Он помещает предателей в бесконечное одиночество, заключая их в вечный лед. Ужасающее наказание, мистер Питт, как вы думаете? Но соответствует преступлению.

Томас почувствовал, как холодок пробежал по его спине, и ясно увидел в воображении нарисованную картину.

– Согласен, – ответил он. – Это, наверное, самое страшное преступление, когда обманывают доверие, но полагаю, что вечное одиночество во льду не столь ужасно, как естественное одиночество при жизни, которое всегда сопровождает таких людей. Это ад, который человек сам себе выбирает, если угодно.

– Я вижу, у нас много общего, мистер Питт. – Чэнселлор ослепительно улыбнулся. Улыбка была теплая, эмоциональная и полная какой-то лучезарной искренности. – И это очень важно. Мы должны справиться с этим отвратительным делом. До тех пор оно будет омрачать всё, все наши действия и намерения. – Он закусил нижнюю губу и тряхнул головой. – Тут хуже всего то, что пока мы не раскроем тайну, она будет отравлять наши отношения с людьми. Можно несправедливо и незаслуженно подозревать совершенно ни в чем не повинных. Многие дружеские связи рвутся по меньшим причинам. Я должен признаться, что уже никогда не смогу относиться к человеку как прежде, если он сочтет возможным заподозрить меня в подобном предательстве. – Министр взглянул на Питта. – И тем не менее моя обязанность – никого не исключать из круга подозреваемых. Не имею права. Какое скверное, отвратительное преступление! – Мимолетная, исполненная горечи улыбка промелькнула на его лице. – Вы видите, какой вред оно уже принесло одним только фактом своего существования? – С подкупающей искренностью министр подался вперед. – Ладно, Питт, мы не можем позволить себе деликатничать в данном вопросе. Я бы хотел думать иначе, но слишком хорошо знаю это учреждение и совершенно уверен, к несчастью, что это кто-нибудь из занимающих ответственные посты. Возможно, это Эйлмер, Хэзеуэй, Арунделл, Листер или, господи помилуй, сам Торн. Но вы не сможете установить, кто это, вороша обрывки бумажонок. – Он безотчетно и едва слышно побарабанил пальцами по столу. – Нет, враг умнее, чем мы думаем. Вы должны будете свести знакомство с ним самим, узнать его образ жизни и привычки, выявить какой-то изъян, слабость – может быть, самую незначительную. А для этого вам нужно познакомиться с его личной жизнью… – Министр остановился, устало глядя на Томаса. – Ну, ну, старина, не удивляйтесь так, я ведь тоже не дурак!

Питт почувствовал, что краснеет. Он не считал Чэнселлора дураком или еще кем-то в этом роде, но не ожидал от него такой откровенности и тонкого понимания, в чем секрет его работы по розыску преступника.

Лайнус быстро улыбнулся:

– Простите. Я был слишком прямолинеен. Тем не менее то, что я сказал, – правда. Вы должны встретиться с каждым из них в обществе. Вы можете присутствовать на приеме у герцогини Мальборо сегодня вечером? Мне совершенно несложно получить для вас приглашение.

На мгновение Томас заколебался.

– Я понимаю, что это очень внезапно, – продолжал министр, – но история не ждет людей, и мы должны вот-вот заключить договор с Германией.

– Разумеется, – согласился Питт. То, что говорил его собеседник, действительно было верно. На приеме он будет в идеальной ситуации, чтобы судить о конкретных людях. – Прекрасная мысль. Благодарю за помощь, сэр.

– Вы будете с женой? Полагаю, вы женаты?

– Да, конечно.

– Отлично. Мой лакей доставит приглашение к шести вечера. Ваш адрес?

Томас дал адрес с удовольствием, ведь теперь у него был новый дом. Спустя минуту-две он откланялся. Если он должен быть через несколько часов на приеме в Мальборо-хауз, предстоит успеть еще очень многое. А Шарлотте – еще больше. Ее сестра Эмили, у которой она обычно заимствовала туалеты для выходов в свет, была сейчас в Италии. Парламент распустили на летние каникулы, ее муж Джек, новоиспеченный парламентарий, был свободен, и они воспользовались этим, чтобы отправиться в путешествие. Так что у Эмили занять платье невозможно. Шарлотте надо будет попросить об этом леди Веспасию Камминг-Гульд, тетушку первого мужа Эмили, лорда Эшворда.

– Что? – не веря ушам своим, спросила Шарлотта, когда ее муж приехал домой и рассказал ей обо всем. – Сегодня вечером? Но это невозможно! Ведь уже почти пять часов! – Она стояла в кухне с тарелками в руках.

– Я понимаю, что времени немного… – начал Томас. Он только сейчас начал понимать, как неосторожно поступил.

– Немного времени! – почти взвизгнула его супруга и поставила на стол тарелки так, что те задребезжали. – Чтобы приготовиться к такому приему, нужна целая неделя. Томас, я полагаю, ты знаешь, кто такая герцогиня Мальборо? Там же могут присутствовать королевские особы! Там могут быть все, кто что-либо значит! – Внезапно злость ее исчезла, уступив место непреодолимому любопытству. – Но как, ради всего святого, тебе удалось получить приглашение на прием к герцогине Мальборо? В Лондоне есть люди, которые пойдут на преступление, чтобы попасть туда. – Уголки рта ее лукаво приподнялись. – Неужели ты тоже на это пошел?

Питт едва не расхохотался – таким забавно-нелепым было это предположение, такой уморительный контраст составляло оно с тем, как все обстояло на самом деле. Возможно, ему не стоило рассказывать Шарлотте об этом. Дело было чрезвычайно конфиденциальным, но Томас всегда доверял своей жене. Хотя, конечно, в прошлый раз не затрагивались проблемы государственной важности…

Шарлотта видела, что он колеблется.

– Точно пошел, – она уже не была уверена, что это действительно так уж смешно.

– Да нет, – сказал Томас поспешно, – дело гораздо серьезнее, чем может показаться.

– Разве ты не занимаешься сейчас делом сэра Артура Десмонда в связи с его смертью? – быстро переспросила Шарлотта. – Но это, конечно, не имеет никакого отношения к приему у герцогини Мальборо. А если бы даже имело, ты бы не получил приглашение как желанный гость. Не думаю, что даже тетя Веспасия смогла бы раздобыть такое приглашение. – Для нее леди Камминг-Гульд была олицетворением светского могущества.

Эта женщина слыла в свое время первой красавицей благодаря не только классическим чертам и изысканному цвету лица, но также благородству, остроумию и чрезвычайному обаянию. Даже сейчас, в свои семьдесят с лишним лет, она была еще прекрасна. Ее остроумие стало более отточенным, потому что она была твердо уверена в незыблемости своей репутации и больше ни в малейшей степени не беспокоилась, что о ней подумают, коль скоро сама она жила в ладу со своей совестью. Тетушка Шарлотты занималась общественными делами, на которые другие дамы не отважились, любила (или не любила) кого и что хотела, и проводила свой досуг так, как не решались проводить его более молодые и осторожные женщины. Тем не менее и она не могла по собственной инициативе получить приглашение к герцогине Мальборо за такое короткое время, да еще и не для себя, а для кого-нибудь другого.

– Да, я продолжаю заниматься делом сэра Артура, – ответил Питт, несколько погрешив против правды, и пошел за Шарлоттой, которая в порыве деловитости помчалась по коридору наверх. – Но я работаю также над другой проблемой, о которой мне сегодня утром рассказал Мэтью, и нас пригласили на прием к герцогине Мальборо по этой причине, – сказал Томас, спеша за ней. – Приглашение послал мистер Лайнус Чэнселлор из Министерства по делам колоний.

Шарлотта остановилась на лестничной площадке.

– Лайнус Чэнселлор! Я о нем слышала. Говорят, он очень обаятелен и чрезвычайно умен. И даже может когда-нибудь стать премьер-министром.

Питт улыбался, когда входил вслед за ней в спальню, но затем согнал улыбку с лица. Ведь Шарлотта больше не вращалась в светских гостиных, где люди обсуждали подающих надежды политиков, как это было прежде, до того, как она шокировала своих друзей, выйдя замуж за полицейского, самым драматическим образом урезав свои финансовые и социальные возможности.

Увидев, как он посерьезнел, она встревожилась:

– А что, я ошибаюсь? И он совсем не обаятелен?

– Нет, он само обаяние и, насколько могу судить, очень умен. Но кто тебе о нем рассказал?

– Эмили, – ответила Шарлотта, распахивая дверцу гардероба. – Джек встречался с ним несколько раз. А еще мама, – добавила она, угадав его невысказанный вопрос. – Ну, конечно, всего только два человека. Но ты действительно с ним сегодня виделся? Почему?

Томас снова немного поколебался:

– Это в высшей степени конфиденциально. Дело государственной важности. Я не рассказываю всего даже тем, кого расспрашиваю. Из Министерства по делам колоний утекает информация к людям, которым не должно о ней знать.

Шарлотта круто повернулась и пристально взглянула на него:

– Ты хочешь сказать, что в министерстве есть предатель? Это же ужасно! Но почему ты не скажешь об этом прямо, вместо того чтобы ходить вокруг да около, многозначительно хмыкать и намекать? Томас, ты становишься таким важным и напыщенным…

– Ну… я… – Питт пришел в ужас – он ненавидел напыщенность и высокомерие. Немного помолчав, спросил: – У тебя найдется что-нибудь надеть для приема?

– Конечно, найдется, – немедленно ответила жена, широко раскрыв глаза, будто на данный вопрос существовал только один ответ.

– Каким образом?

Она захлопнула дверцу.

– Еще не знаю. Дай подумать. Эмили уехала, но тетя Веспасия в городе. У нее есть телефон. Может быть, мне позвонить ей и спросить совета? Да, сейчас же и позвоню.

И, не ожидая ответа, Шарлотта промчалась мимо мужа на лестничную площадку и вниз по лестнице в холл, где находилась новинка – телефонный аппарат, и схватила трубку. Она совершенно не знала, как пользоваться этим нововведением, и прошло несколько минут, прежде чем ей удалось дозвониться. Естественно, ответила горничная, и пришлось подождать еще некоторое время.

– Тетушка, – сказала Шарлотта, задыхаясь от волнения больше, чем обычно. – Томасу поручено очень важное дело, о котором я не могу ничего сказать, потому что очень мало что знаю, за исключением того, что его немедленно пригласили на прием к герцогине Мальборо сегодня вечером.

На другом конце воцарилось удивленное молчание, но леди Камминг-Гульд была слишком хорошо воспитана, чтобы позволить себе несколько больше, чем мгновенное колебание.

– Неужели? Надо совершиться чему-то очень важному, чтобы ее высочество герцогиня Мальборо внесла хоть малейшее изменение в список приглашенных. Чем я могу быть тебе полезна, дорогая? Ты, наверное, поэтому мне позвонила?

– Да. – Со стороны кого-нибудь другого такая прямота покоробила бы Шарлотту, но они с Веспасией всегда были друг с другом откровенны. – Не совсем уверена, что мне следует надеть по такому случаю, – призналась молодая женщина, – я еще никогда не была на официальных приемах. И конечно, у меня нет соответствующих туалетов.

Веспасия была более худой, чем Шарлотта, но примерно такого же роста. Она и раньше одалживала ей туалеты. Полицейские той должности, какую Питт занимал раньше, зарабатывали недостаточно, чтобы их жены могли одеваться, как требует лондонский светский сезон, да и никогда не получили бы подобного приглашения.

– Я найду тебе что-нибудь подходящее и пришлю с лакеем, – великодушно сказала пожилая леди, – и не беспокойся о том, чтобы не опоздать. Рано приезжать не принято. Будет замечательно, если вы приедете в половине одиннадцатого. Ужин подадут около полуночи. Необходимо быть не позже чем через полтора часа после времени, указанного в пригласительном билете, а это, насколько я помню, десять вечера. Это официальный прием. – Она не добавила, что встречи более близких знакомых начинаются на час раньше, так как думала, что Шарлотте это известно.

– Большое, большое спасибо, – с искренней благодарностью ответила та и, только повесив трубку, сообразила, что раз Веспасия так точно указала час приглашения, сама она тоже его получила.

Шарлотта в жизни не видела платья прекраснее, чем то, что вскоре прибыло. Оно было глубокого сине-зеленого оттенка с высоким вырезом впереди, с прозрачными рукавами и расшито мелким нежным жемчугом у шеи и на плечах. Шлейф был узкий, сильно задрапированный, отделанный золотой каймой и на тон темнее самого платья, так что казался почти черным. К платью прилагалась пара очень элегантных туфелек. А все в целом заставляло думать о глубоких водах, экзотических морях и солнце, встающем над песками пустыни. Если она выглядит наполовину так чудесно, как чувствует себя в этом платье, подумала Шарлотта, то ей позавидуют все присутствующие женщины.

А когда она плавно спустилась вниз, на несколько минут позже, чем обещала (поскольку сначала заколола волосы не самым выигрышным образом), Грейси была потрясена и взирала на нее, вытаращив глаза, с благоговением, как на божество, а дети от удивления сели на пол на лестничной площадке. Даже Питт был изумлен. Он с нетерпением шагал взад-вперед по холлу, когда услышал шаги, и, обернувшись, увидел жену.

– О! – сказал Томас, внезапно потеряв дар речи, что было ему совсем не свойственно. Он забыл, какая она красивая женщина, с ее густыми темно-каштановыми волосами и теплым, медовым оттенком кожи. А сегодня возбуждение окрасило ее щеки румянцем, придало блеск глазам, и Шарлотта выглядела почти прекрасной. – Это… – Питт опомнился и решил лучше промолчать. Сейчас не время расточать комплименты, сколь бы ни были они заслужены. – Оно очень тебе к лицу, – только и сказал он, хотя мог бы сказать неизмеримо больше. Но вдруг осознал, что эта красавица действительно находится рядом, взглянул на нее словно со стороны и вздрогнул от трепета новизны, словно они только что познакомились.

Шарлотта неуверенно посмотрела на него, однако ничего не ответила. Питт нанял на этот вечер экипаж. Это был не такой прием, на который можно было бы приехать в кебе. Во-первых, в тесной кабине сильно бы помялось платье его жены – вернее, платье тетушки Веспасии, – а во-вторых и главных, это сразу выделило бы его из прочих как чужака и человека, стоящего ниже других на общественной лестнице.

В подъездной аллее скопилось немало карет и экипажей и на прилегающих улицах тоже, поскольку люди десятками съезжались в тот самый промежуток времени, о котором говорила леди Камминг-Гульд. Вместе с толпой Питтов почти внесло по лестнице в огромное фойе и затем в длинный зал. По обе стороны от них шуршали шелковые юбки, раздавались нервный смех, немного более звонкий, чем обычно, и повышенные голоса, чьи обладатели чересчур громко обращались к своим непосредственным спутникам, игнорируя всех остальных. Свет канделябров отражался в блеске диадем, брошей, ожерелий, серег, браслетов и колец. Мужчины были в ярко-красных и пурпурных лентах почетных орденов, на фоне официальных черных фраков и белых манишек сияли медали.

Наверху большой лестницы при входе в зал мажордом возглашал имена гостей, причем лицо его оставалось совершенно бесстрастным, независимо от титула и имени. Если он никогда не слышал о мистере и миссис Томас Питт, это никак не отразилось ни в его неподвижных чертах, ни в трепетании ресниц, ни в интонации. Питт нервничал больше, чем Шарлотта. Она была подготовлена к подобным общественным событиям своим воспитанием, даже если ей еще не доводилось бывать на таких великосветских приемах. А у Томаса сразу появилось такое ощущение, словно высоко накрахмаленный воротничок врезается ему в подбородок, и он едва осмеливался вертеть головой. Хотя Шарлотта настояла на том, чтобы муж подстригся, он не мог не подумать, что уже несколько лет не бывал в руках настоящего мастера-парикмахера. Его вечерние ботинки, подарок Джека, были превосходны, но черный костюм оказался совсем не того качества, что у мужчин вокруг, и он был уверен, что они это заметили, пристально оглядев его, прежде чем вступить в разговор.

Первые пятнадцать минут Питты переходили от одной группы гостей к другой, обмениваясь самыми незначительными замечаниями и чувствуя себя все более нелепо, словно даром потратили время, которое можно было провести гораздо интереснее и с большей пользой, даже если бы они просто легли спать, чтобы выспаться и быть готовыми к следующему дню с его заботами и обязанностями.

Но потом наконец Томас увидел Лайнуса Чэнселлора, а около него – удивительно привлекательную женщину. Она была необычайно высокого роста, почти такая же, как сам Чэнселлор, худощавая, но хорошо сложенная, с красивыми плечами и руками, и сознание того, что она высока, нисколько ее не смущало. Она не старалась казаться ниже, а стояла, гордо подняв голову и держась очень прямо. На ней было платье неуловимого бледно-розового цвета с перламутровыми переливами, какой бывает у устричной раковины, и оно выгодно подчеркивало смугловатый тон ее кожи и цвет удлиненного лица с широко расставленными глазами.

– Кто она? – прошептала Шарлотта. – Не правда ли, какая интересная, совершенно непохожая на остальных женщина? И совершенно непредсказуемая.

– Не знаю, но, наверное, это жена Чэнселлора, – ответил Томас тоже шепотом, ощущая присутствие рядом других людей, которые могли их услышать.

– О! Так это Лайнус Чэнселлор рядом с ней? Он довольно красив, правда?

Питт с любопытством взглянул на Шарлотту. С этой точки зрения – красив ли министр или нет и может ли он показаться привлекательным женщинам – он о нем еще не думал. Он видел только необычную форму носа и челюсть, по которой можно было предположить, что у него сильная воля и абсолютная уверенность в себе. Для Томаса этот человек был только политиком, и теперь полицейский пытался определить, насколько сам он опытен и способен правильно судить о людях.

– Да, наверное, красив, – ответил Питт со все возрастающей убежденностью.

Шарлотта снова взглянула на женщину рядом с Чэнселлором и увидела, как та коснулась его руки – не напоказ, это не было жестом собственницы, но тайно, с гордостью и нежностью. Она подвинулась к нему, а не привлекла его к себе.

– Если он женат, то это, конечно, его жена, – сказала Шарлотта совершенно уверенно. – Она никогда не сделала бы этого на виду у всех, если бы они не были женаты или не должны были вот-вот пожениться.

– Что сделала?

Шарлотта улыбнулась и проделала то же самое, положив ладонь на его руку и пододвинувшись поближе.

– Эта женщина все еще влюблена в него, – сказал она почти шепотом.

Питт понял, что он что-то упустил, но при этом получил в своем роде комплимент.

Дальнейшее обсуждение было прервано тем, что к ним подошел один из самых некрасивых мужчин, каких Шарлотта когда-либо видела. При самом милосердном описании его внешности можно было бы только упомянуть, что в его лице не было ни тени зла или признака дурного характера. Он был ниже миссис Питт – впрочем, она была довольно высока для женщины, – очень тяжело и топорно сложен, с толстыми руками и плечами и целой серией подбородков, которые придавали его лицу весьма странную форму, отчего казалось, что его прекрасная шевелюра и карие глаза под неровными бровями проваливаются прямо в плечи. Но как бы то ни было, это совсем не производило неприятного впечатления, а когда он заговорил, оказалось, что у него голос прекрасного, неповторимого тембра.

– Добрый вечер, мистер Эйлмер, – ответил Питт и повернулся к жене. – Могу я представить тебе мистера Гарстона Эйлмера из Министерства по делам колоний?

– Здравствуйте, миссис Питт, – Эйлмер легко и вместе с тем очень изящно и естественно поклонился, с интересом оглядев Шарлотту. – Надеюсь, вы хорошо развлечетесь, хотя это действо может и надоесть, если оставаться на приемах долго и часто бывать на них. Все говорят все время одно и то же, но редко когда действительно так думают. – Он внезапно улыбнулся, и лицо его словно осветилось. – Но так как прежде мы не встречались, то непременно найдем, что сказать друг другу свежего и совсем непохожего на то, что говорят все вокруг, и это будет очень увлекательно.

– О, я бы очень хотела увлечься, – моментально нашлась молодая женщина, – увлечься беседой. Мне совершенно неинтересны разговоры о погоде или сплетни на тот счет, кто с кем обедал или кого с кем видели.

– И мне тоже, – согласился Гарстон. – Конечно, на следующей неделе разговоры будут совсем о другом, но, несомненно, еще через неделю все вернется на круги своя. Так что же мы с вами обсудим?

Питт был очень доволен, что на него не обращают внимания. Он отступил назад, неслышно извинившись, и направился к Лайнусу Чэнселлору.

Шарлотта лихорадочно думала. Шанс слишком дорог, чтобы его упустить.

– О том, чего я не знаю, – ответила она, улыбнувшись. – И поэтому вы можете мне рассказать о чем угодно, а я всему поверю. Ведь я не знаю, правду вы говорите или нет.

– Какая оригинальная, превосходная идея, – с энтузиазмом согласился Эйлмер. – О чем же вы ничего не знаете, миссис Питт? – И он предложил ей руку.

– О, да таких вещей великое множество, – ответила Шарлотта, опираясь на нее, – но многие из них неинтересны, почему я и не стараюсь их узнать. Но не знать некоторые, наверное, непростительно, – добавила она, пока они шли к ступенькам террасы. – Вот, например, Африка. Если вы работаете в Министерстве по делам колоний, вы должны знать о ней неизмеримо больше меня.

– Разумеется, – согласился Эйлмер, широко улыбнувшись. – Хотя по большей части, предупреждаю вас, это сведения о трагических и жестоких событиях, а иногда и то и другое.

– Но ведь то, за что люди борются, всегда им чего-то стоит, – рассудительно заметила его собеседница. – А иначе бы они не стали бороться. Полагаю, Африка ужасно отличается от Англии, правда? Я видела картины, гравюры и тому подобное, изображающие джунгли или бесконечные равнины со всевозможными животными. И очень странные деревья, у которых такой вид, словно верхушки у них срезаны бритвой, они какие-то совсем ровные.

– Это акации, – ответил он. – Да, конечно, Африка – это нечто совсем другое, нежели Англия. Мне ужасно не хочется вам в том признаваться, миссис Питт, потому что вы можете сразу же потерять интерес к моему рассказу, но я там никогда не бывал. Я знаю огромное количество всяких сведений об Африке, но все это из вторых рук. Позор, не правда ли?

Молодая женщина кинула на него мимолетный взгляд, но этого было достаточно, чтобы убедиться: он об этом нисколько не жалеет, и разговор доставляет ему удовольствие. Пожалуй, было бы преувеличением сказать, что Эйлмер с ней флиртует, но ему явно было легко в ее обществе, и он находил его приятным.

– Ну, наверное, невелика разница между вторичными познаниями и теми, что получены уже из третьих рук, – ответила она, когда они проходили мимо группы мужчин, занятых серьезным разговором. – И для меня будет достаточно простого описания, тем более что я все равно не знаю, верную картину вы рисуете или нет. Так что, пожалуйста, рассказывайте, и покрасочнее, даже если вам придется выдумывать. Но, конечно, хотелось бы знать больше того, что есть в действительности, – ринулась Шарлотта в атаку. – Расскажите мне о Замбезии, золоте, алмазах, докторе Ливингстоне, мистере Стэнли[13] и немцах…

– Господи боже! – встревоженно воскликнул Гарстон. – Неужели обо всем сразу?

– Да, сколько сможете, столько и расскажите, – возразила она.

В это время к ним подошел лакей с серебряным подносом, уставленным бокалами шампанского.

– Ну, можно начать с того, что алмазные копи, о которых мы все наслышаны, находятся в Южной Африке, – ответил Эйлмер, беря бокал и подавая своей собеседнице, а потом взяв себе. – Но в Замбезии могут быть огромные золотоносные руды. Они сосредоточены на развалинах древней цивилизации, там есть город Зимбабве, и мы только-только начинаем понимать, какие богатства там могут таиться. Но в них, совершенно естественно, заинтересованы и немцы. А возможно, и все остальные. – Он внимательно взглянул на миссис Питт большими карими глазами, но она не могла понять, совершенно ли он серьезен или, по крайней мере, отчасти это все выдумка, чтобы ее развлечь.

– Этими землями сейчас владеют англичане? – спросила Шарлотта, пригубив шампанское.

– Нет, – ответил Эйлмер, отступив на шаг от лакея с подносом. – Еще нет.

– Но мы ими завладеем?

– А вот это очень важный вопрос, на который у меня нет ответа. – И Гарстон повел Шарлотту вверх по ступенькам.

– А если бы вы знали ответ, он был бы в высшей степени засекречен, – добавила она.

– Ну, разумеется. – Он улыбнулся и стал рассказывать ей о Сесиле Родсе[14], его приключениях и деятельности в Африке, о южноафриканской валюте и Йоханнесбурге, об открытии алмазной жилы в Кимберли, пока его не прервал молодой длинноносый человек с любезными манерами, который, извинившись, отвел Эйлмера в сторону, чем тот был явно недоволен.

Шарлотта оглянулась по сторонам, чтобы проверить, нет ли рядом тех, кого она знает по фотографиям в «Иллюстрейтед Лондон ньюс», и увидела очень представительного мужчину с густыми бакенбардами и курчавой бородой. Свет от канделябров отражался на его куполообразной лысине, а печальные, словно у борзой, глаза этого человека внимательно разглядывали присутствующих. Шарлотта подумала, что это, наверное, лорд Солсбери, министр иностранных дел. Фотография в серых тонах, которую она видела в газетах, была слишком тусклой, чтобы с уверенностью сказать, он ли это.

Лайнус Чэнселлор разговаривал с человеком, который на первый взгляд чем-то на него походил, но в лице его не было того честолюбивого огонька и не чувствовалось живого, как ртуть, темперамента. Они были так поглощены разговором, что не замечали ни шелеста шелка, ни сияния свечей, ни жужжанья голосов вокруг. Около второго мужчины, глядя в сторону, но явно ожидая, когда тот закончит разговаривать с министром, стояла женщина очень примечательной внешности.

Примечательна она была прежде всего выражением абсолютной уверенности в себе, но также и ума, который, казалось, излучала. В то же время она была очень некрасива. Нос у нее был с такой высокой горбинкой, что профиль словно продолжал линию лба. Подбородок, напротив, был слишком мал, а широко расставленные глаза с уголками, опущенными вниз, казались слишком большими. Лицо было чрезвычайно странным, оно притягивало взгляд и даже пугало. Дама была прекрасно одета, но внешность ее так поражала воображение, что уже неважно было, какое на ней платье.

Шарлотта обменялась парой вежливых и ничего не значащих слов с мужем и женой, которые считали своим долгом заговаривать со всеми. Какой-то мужчина со светло-каштановыми волосами выразил ей свое чрезвычайное и многословное восхищение, и она снова осталась одна – впрочем, не имея совершенно ничего против этого. Шарлотта знала, что ее супруг приглашен сюда в интересах особо важного расследования специфического характера.

В нескольких шагах от нее стояла женщина с очень нежным цветом лица, примерно ее возраста. Волосы у нее были затейливо зачесаны, а платье пастельных тонов расшито крупным жемчугом. Мельком взглянув на Шарлотту, она повернулась к красивому молодому человеку рядом.

– Эта бедняжка, наверное, из провинции.

– Неужели? – удивился тот. – Вы ее знаете? – И он сделал движение, словно хотел подойти, предвкушая знакомство.

Глаза женщины театрально округлились.

– Ну разумеется, нет. Вот уж поистине, Джералд, каким образом я могу быть знакома с подобной особой? Я просто заметила, что, судя по этому странному оттенку, она, очевидно, откуда-нибудь из деревни. – И, крепко схватив Джералда за руку, дама удержала его на месте.

– А мне он как раз кажется красивым, – помолчав, заметил ее спутник, – словно хорошо отполированное красное дерево.

– Да я не волосы имею в виду. А цвет ее лица. Она, естественно, не может быть молочницей, иначе бы ее здесь не было, но вид у нее такой, словно она могла бы ею быть. Наверное, это от охоты с гончими в любую погоду или еще по какой-нибудь подобной причине. – И женщина слегка сморщила нос. – Она выглядит чересчур мужественной. И это очень ей не идет. Но, полагаю, бедняжка об этом и не подозревает, и пусть она остается в неведении.

Джералд поджал губы:

– Как это характерно для вас, моя дорогая, испытывать жалость к несчастным. Это одна из самых обворожительных ваших черт – деликатность по отношению к чувствам других.

Его спутница быстро взглянула на него, и на задворках ее сознания мелькнула мысль, что в собеседнике есть нечто непонятное, но она решила не обращать внимания на его слова и подошла поговорить со знакомой виконтессой.

А Джералд с непритворным восхищением быстро взглянул на Шарлотту и покорно последовал за своей дамой.

Шарлотта улыбнулась про себя и пошла искать Питта.

Она мельком увидела тетушку Веспасию. Та выглядела очень величественно в туалете серебристо-стального шелка. Ее серые, словно серебро, глаза под тяжелыми веками сверкали, а белые, как платина, волосы казались более драгоценным украшением, чем блистающие вокруг нее диадемы других дам.

Когда миссис Питт взглянула на леди Камминг-Гульд, та совершенно явно подмигнула ей и снова вернулась к разговору.

Шарлотта отыскала мужа спустя несколько минут. Он перешел по отлогой лестнице из зала приемов с его сверкающими канделябрами в меньшую и более спокойную комнату и казался глубоко поглощенным разговором с человеком, внешне напомнившим ей Лайнуса Чэнселлора, и той необыкновенной женщиной, что была вместе с ним.

Супруга Томаса помедлила, не зная, стоит ли подходить к ним – ведь она могла прервать нужный разговор, – но женщина посмотрела на нее, их глаза встретились, и обе почувствовали себя почти знакомыми.

Мужчина проследил за взглядом жены, а потом обернулся и Питт.

Шарлотта подошла и была представлена.

– Мистер Иеремия Торн из Министерства по делам колоний, – сказал тихо Питт, – и миссис Торн. Позвольте вам представить мою жену.

– Здравствуйте, миссис Питт, – незамедлительно откликнулась супруга Торна. – Вас интересует Африка? Надеюсь, что нет. Мне она надоела до слез. Пожалуйста, идите сюда и поговорим о чем-нибудь другом. Сойдет любая тема, за исключением Индии, которая с данного расстояния ничем не отличается от Африки.

– Кристабел, – с тревогой в голосе произнес Торн, но Шарлотта поняла, что манера жены воспринималась им как нечто само собой разумеющееся – он давно к ней привык и на самом деле нисколько не был обеспокоен.

– Да, дорогой, – ответила она рассеянно, – я собираюсь поболтать с миссис Питт. Для разговора мы найдем что-нибудь интересное для нас обеих или же чрезвычайно серьезное и достойное – например, тема спасения души и тела. А может, побеседуем о чем-нибудь совершенно тривиальном, обсудим туалеты всех здешних дам и посудачим, какая из почтенных леди неопределенного возраста подыскивает в женихи для дочери несчастного молодого человека.

Торн одновременно улыбнулся и застонал, но явно с неподдельной нежностью по отношению к говорившей, а потом повернулся к Томасу. Шарлотта довольно заинтересованно последовала за Кристабел Торн. Разговор обещал быть живым и разнообразным.

– Если бы вам приходилось слышать обо всех политических делах так часто, как мне, они бы вам отчаянно надоели, – сказала та, улыбаясь. Ее большие глаза были очень проницательны, и Шарлотта подумала, что их взгляд может произвести на застенчивого слушателя парализующее воздействие или же заставит его мямлить что-нибудь несуразное.

– Я еще никогда не была на таком приеме, – миссис Питт решила быть столь же откровенной. Это единственное, что можно было противопоставить претенциозности. – Со времени моей свадьбы я выходила в свет только по особым случаям, когда надо было…

Тут Шарлотта запнулась. Признать, что она бывала на приемах, когда этого требовали дела, которыми занимался ее муж, было бы несколько чрезмерной откровенностью даже в данном случае.

Брови миссис Торн взлетели еще выше, ей было очень любопытно, что последует дальше.

– Да?

Шарлотта все еще колебалась.

– Что вы собирались сказать? – настаивала ее собеседница. В ее взгляде не было ничего недружественного, только всепоглощающий интерес.

И Шарлотта уступила. Она уже достаточно поняла характер Кристабел – та не простит лжи, даже полуправды, и естественно предположить, что если Торну известна профессия Питта, то его жене она известна тоже.

– …когда надо было вместе с мужем быть там, где требовали его профессиональные интересы, – закончила миссис Питт, слегка улыбнувшись. – Есть такие места, где как представитель полиции…

– Изумительно! – перебила ее миссис Торн. – Ну разумеется! Вы ничего не должны мне объяснять, моя дорогая, все и так ясно и совершенно оправданно. На этот раз вы присутствуете потому, что его пригласили из-за этого несчастного дела – пропавшей африканской информации. – И на лице ее мелькнуло презрительное выражение. – Жадность может заставить людей пойти на самые отвратительные поступки… во всяком случае, некоторых. – Она поглядела на Шарлотту. – Но, пожалуйста, не огорчайтесь так, моя дорогая. Я все слышала, когда мой муж рассказывал об этом. Надо всегда быть готовыми к такой возможности. Там, где можно сделать состояние, всегда найдутся и мошенники, которые пойдут на обман, чтобы достичь своего. Но просто странно, что у людей достаточно смелости и откровенности, чтобы обращаться по этому поводу в полицию. Я это приветствую. Однако вы убедитесь, как скучен этот вечер, потому что здесь очень мало таких людей, которые говорят то, что думают.

Около них опять остановился лакей с подносом шампанского. Кристабел отклонила предложение, и Шарлотта последовала ее примеру.

– А если вы хотите познакомиться с кем-нибудь из интересных людей, – продолжала миссис Торн, – пойдемте, я представлю вас Нобби Ганн, хотя ума не приложу, что она здесь делает. – Она повернулась, чтобы увести Шарлотту, нисколько не сомневаясь в ее согласии. – Это восхитительная женщина, путешествовала на каноэ по реке Конго, или еще где-то там. Возможно, это был Нигер или Лимпопо. Одним словом, в Африке, где до нее еще никто не бывал.

– Вы сказали, Нобби Ганн? – переспросила удивленная миссис Питт.

– Да, имя экстраординарное, правда? Думаю, это сокращенное от Зенобии… имени еще более странного.

– Но я знаю ее! – быстро сказал Шарлотта. – Ей около пятидесяти, да? Черные волосы и совершенно необычное лицо. Нельзя назвать хорошенькой в обычном смысле слова, но внешность очень характерная и даже приятная.

Мимо них прошло несколько молодых женщин, они хихикали и поглядывали поверх вееров.

– Да, верно! И как вы добры к ней… – Кристабел, по-видимому, забавлялась. – Вам она должна понравиться.

– Она мне уже понравилась.

– Если не сочтете невежливым мой вопрос, каким образом жена полицейского могла познакомиться с исследовательницей Африки вроде Нобби Ганн?

– Она подруга тетушки моей сестры со стороны ее первого мужа, – начала было миссис Питт и невольно улыбнулась затейливости объяснения. – Я тоже очень люблю тетю Веспасию и встречаюсь с ней всегда, когда есть возможность.

Они были уже у подножия лестницы и проходили мимо вазы с цветами. Кристабел рассеянно приподняла юбку, чтобы та не мешала идти.

– Веспасия? – спросила она с любопытством. – Вот еще одно замечательное имя. Эта ваша тетушка случайно не леди Веспасия Камминг-Гульд?

– Да, это она. Вы тоже знаете ее?

– К сожалению, только по отзывам других. Но для меня и этого достаточно, чтобы относиться к ней с величайшим уважением. – Насмешливо-снисходительное выражение лица миссис Торн исчезло. – Она имела отношение к прекрасным начинаниям, которые привели к реформам, особенно касающимся законов о бедных и образования.

– Да, помню. Моя сестра тоже делала все возможное, чтобы помочь ей. И я очень старалась.

– Только не говорите, что вы сдались! – Эти слова звучали скорее как вызов, чем как вопрос.

– Мы отступили лишь временно, – Шарлотта прямо встретила ее взгляд. – Теперь муж Эмили избран в парламент. А меня не могут не касаться дела мужа, направленные против несправедливостей разного рода, которые я не вправе здесь обсуждать. – Она знала достаточно, чтобы ни словом не упомянуть об «Узком круге», как бы ей ни нравилась Кристабел или еще кто-нибудь. – И тетя Веспасия все еще отстаивает то или иное дело, хотя я точно не знаю, за что она борется сейчас.

– Я не хотела сказать ничего обидного для вас, – ласково извинилась миссис Торн.

Но ее собеседница лишь усмехнулась в ответ:

– Нет, хотели. Вы думали, что я занимаюсь этим просто для забавы, только чтобы заняться чем-нибудь и чувствовать удовлетворение самой собой, но что при первой же неудаче я готова отступиться.

– Да, вы, конечно, правы, – ослепительно улыбнулась Кристабел. – Иеремия мне всегда твердит, что я сама уделяю слишком много внимания общественным делам и потеряла всякую меру. Но вы хотите опять увидеться с Зенобией Ганн? Вон она, стоит наверху.

– Я бы очень хотела, – ответила Шарлотта и проследила за взглядом миссис Торн туда, где с балкона на зал взирала очень смуглая женщина в зеленом платье. Взгляд ее без особого интереса странствовал по лицам присутствующих.

Миссис Питт сразу же вспомнила ее. Они встречались в то время, когда происходили убийства на Вестминстерском мосту и когда Флоренс Айвори ожесточенно боролась за избирательное право для женщин. Конечно, серьезных шансов на успех у нее не было, но Шарлотта хорошо понимала суть и необходимость этой борьбы, особенно когда сталкивалась с результатами некоторых худших проявлений неравенства при существующем законодательстве.

– Мы тоже сторонники освобождения женщин, – прибавила она, следуя по лестнице вверх за Кристабел.

– Святое небо! – Миссис Торн остановилась и повернулась к ней, лицо ее было исполнено любопытства. – Какой у вас передовой образ мыслей! – сказала она с восхищением. – И как это абсолютно нереалистично…

– А каким делом занимаетесь вы? – с вызовом отозвалась Шарлотта.

Кристабел рассмеялась, но на ее лице выразилось волнение.

– О, мое дело столь же нереально, как ваше, – быстро ответила она. – Вы знаете, что на современном языке означают слова «странная женщина»?

– Наверное, «особенная»? – полюбопытствовала Шарлотта, которой их слышать не приходилось.

– Ничего подобного, но это выражение становится все более привычным. – И не обращая внимания на то, что они стоят на лестнице и другим приходится обходить их стороной, миссис Торн объяснила: – Это такая женщина, которая вовсе не стремится к равенству с мужчиной и, следовательно, к господствующему положению – в том смысле, что она отвергает само собой разумеющуюся заботу о мужчине и любовь к нему. Но я бы хотела, чтобы «странные женщины» могли получать образование, заниматься профессиональным трудом на равных с мужчинами основаниях, способны были сами содержать себя и занимать почетное место в обществе, чтобы у них была возможность реализовать свои способности.

– Господи боже! – Шарлотта была искренне удивлена мужеством этой женщины. Мысль сама по себе была замечательная. – Вы правы.

Лицо Кристабел омрачилось: у нее, очевидно, испортилось настроение.

– Обыкновенный мужчина ни на йоту не умнее обыкновенной женщины и, уж конечно, не храбрее ее. – На лице миссис Торн выразилось переполнявшее ее отвращение. – Вы ведь не разделяете общепринятое суждение о том, что женщины не могут одновременно и использовать свои мозги, и рожать детей, не так ли? Эту мысль женщинам внушают мужчины, те из них, кто боится нашей конкуренции в делах, которыми они привыкли заниматься только сами. Потому что мы могли бы справляться с этими делами не хуже, а иногда даже лучше, чем они. Эта мысль абсурдна! Это чепуха! Нонсенс!

Шарлотте было забавно, но в то же время она чувствовала почтение к Кристабел, а ее идея была просто-напросто замечательной.

– И как же вы все это собираетесь осуществлять? – спросила она, немного отойдя к перилам, чтобы пропустить полную леди.

– С помощью образования, – ответила Кристабел, но под ее самоуверенностью, которая казалась теперь миссис Питт тоньше бумаги, послышался вызов отчаяния. И она восхитилась мужеством своей новой знакомой, почувствовав страстное желание защитить такое уязвимое и безнадежное дело. – Образование для женщин, чтобы они могли развивать свои способности и веру в себя, – продолжала тем временем миссис Торн. – И для мужчин, чтобы они тоже могли как следует использовать свои способности. В этом самая сложная часть задачи.

– Но для этого потребуется много денег, – сказала Шарлотта.

Однако Кристабел не успела ответить, потому что они почти поравнялись с Зенобией Ганн и та увидела, как они к ней приближаются. Ее лицо засветилось от радости, когда она узнала жену Торна, а после минутной неуверенности – и миссис Питт. И Зенобия усмехнулась, припомнив, что Шарлотта не всегда выдавала себя за ту, кем была. В прошлом, чтобы помочь Питту, она притворялась, что никак не связана с полицией, и даже фигурировала под своей девичьей фамилией.

Нобби повернулась к Кристабел.

– Как приятно видеть вас, миссис Торн. Уверена, что знаю и вашу спутницу, но прошло некоторое время с тех пор, как мы встречались, и, к смущению своему, не могу припомнить, как ее зовут. Я очень прошу меня извинить.

Шарлотта искренне улыбнулась из чувства дружелюбия – ей очень нравилась Нобби Ганн, – а также удивившись ее такту.

– Шарлотта Питт, – ответила она любезно. – Как поживаете, мисс Ганн? По-видимому, со здоровьем у вас дела обстоят прекрасно.

– И это действительно так, – ответила Зенобия. Выглядела она веселее и ни на день не старше, чем несколько лет назад, когда они встречались с Шарлоттой.

Женщины немного поболтали о том о сем, в частности об интересных политических и общественных событиях. Внезапно разговор был прерван из-за того, что Нобби нечаянно толкнул в спину высокий, гибкий, очень смуглый молодой человек, который пытался обойти стороной хихикающих молодых леди. Он обернулся, чтобы извиниться за неловкость. У него тоже было своеобразное лицо, которое совсем нельзя было назвать красивым: крючковатый нос, слишком большой рот и рано начавшие редеть волосы. Однако внешность у него была значительной, привлекающей внимание, и он явно был интеллигентным человеком.

– Извините, мэм, – сдержанно сказал незнакомец, причем его худые щеки вспыхнули. – Надеюсь, я вас не ушиб?

– Нисколько, – ответила, слегка забавляясь происшествием, мисс Ганн. – А если принять во внимание нежелательность для вас определенной встречи, вашу торопливость можно понять.

Краска на щеках юноши стала гуще.

– О, неужели все так явно?

– Только для тех, кто сделал бы то же самое, – ответила она, прямо глядя ему в глаза.

– Тогда, значит, у нас есть кое-что общее, – сказал он, но ни интонацией, ни манерами не проявил желания продолжать разговор и знакомиться с Нобби.

– Я Зенобия Ганн, – представилась она сама.

Молодой человек округлил глаза, и его внимание сразу возросло.

– То есть Нобби Ганн?

– Да, мои друзья зовут меня Нобби. – Тон голоса Зенобии явно давал понять, что ее собеседник пока еще не относится к их числу.

– Питер Крайслер. – Юноша вытянулся, словно на параде. – Я тоже провел немало времени в Африке и научился ее любить.

Теперь и мисс Ганн взглянула на него с живым интересом. Она представила Шарлотту и Кристабел, но только потому, что этого требовала формальная вежливость, и продолжила разговор:

– Неужели? И где же именно?

– Занзибар, Машоналенд, Матабелеленд…

– Я бывала на западе, – ответила Зенобия, – главным образом в Конго и его окрестностях. Хотя и плавала вверх по Нигеру.

– Тогда, значит, вы имели дело с королем бельгийцев Леопольдом. – Лицо у Крайслера оставалось бесстрастным.

Нобби тоже очень тщательно следила за выражением своего.

– Лишь очень поверхностно, – ответила она. – Король относился бы ко мне иначе, будь я мужчиной, – например, мистером Стэнли.

Даже миссис Питт слышала о Генри Мортоне Стэнли и его триумфальной поездке по Лондону неделю назад или около того, когда 26 апреля он проехал от Чаринг-кросс-стейшн до Пикадилли-серкус. Толпа приветствовала его оглушительными криками. Он был самым популярным и знаменитым путешественником века, дважды награжденным золотой медалью Королевского географического общества, другом принца Уэльского и гостем самой королевы.

– В этом есть и своя хорошая сторона, – ответил Питер, с горечью улыбнувшись. – По крайней мере, он не стал бы просить вас встать во главе армии из двадцати тысяч конголезских людоедов, обрушиться на «Дикого Махди»[15] и покорить Судан для Бельгии.

Нобби не верила своим ушам. Лицо путешественницы даже стало смешным, настолько велико было ее изумление. Кристабел тоже, казалось, была потрясена. Шарлотта онемела.

– Вы шутите! – вскричала, а точнее, даже взвизгнула Нобби.

– О, конечно, шучу, – саркастически отозвался молодой человек. – Но Леопольд, очевидно, грозил всерьез. Он слышал, что конголезские людоеды – отличные воины. И ему страшно захотелось совершить что-то такое, чтобы весь мир удивился и о нем заговорили.

– Да, таким образом он достиг бы этой цели, – согласилась Зенобия. – Но трудно даже вообразить, какая это была бы ужасная война! Двадцать тысяч каннибалов против орд «Дикого Махди»! Боже мой, бедная Африка… – Несмотря на шутливый тон, лицо ее выражало искреннюю жалость. Ее, несомненно, очень тревожила мысль, каким все это могло обернуться несчастьем.

Крайслер, несмотря на то что его представили Кристабел и Шарлотте, практически не обращал на них внимания. Чтобы его не сочли грубым, он, конечно, изредка поглядывал на них, но все остальное время его взгляд был направлен на Нобби, и то, что она взволновалась, еще сильнее подстегнуло его интерес.

– Но не в этом истинная трагедия Африки, – сказал он с той же горечью. – Леопольд – фантазер, он, очевидно, даже сумасшедший, но в действительности представляет небольшую опасность. Начать с того, что ему вряд ли удастся убедить каннибалов покинуть их родные джунгли. Это кажется просто невероятным. И еще одно: не удивлюсь, если в любом случае Стэнли останется здесь, в Европе.

– Стэнли не собирается вернуться в Африку? – изумилась мисс Ганн. – Я знаю, он пробыл там последние три года, а потом приезжал примерно на три недели в Каир. Но он, конечно, вернется после отдыха? Африка – его жизнь. И полагаю, король Леопольд принял его как брата, когда он в этот раз вернулся в Брюссель. Разве не так?

– О да, – поспешно ответил молодой человек. – Этим даже мало сказано. Сначала король относился к Стэнли с прохладцей и обращался с ним довольно небрежно, но теперь он герой нашего времени, весь ощетинился наградами, словно дикобраз, и его принимают наравне с королевскими особами. Все с восторгом повторяют новости из Центральной Африки. И стоит только Стэнли появиться, как народ начинает до хрипоты его славословить. А король радуется своей отраженной славе. – Голубые глаза Питера сверкнули, в них одновременно стояли и насмешка, и боль.

Нобби была просто обязана задать еще один вопрос:

– Но тогда почему же он не захочет вернуться в Африку? Он ведь уже покинул Бельгию, так что не король удерживает его в Европе.

– Конечно, нет, – согласился ее новый знакомый. – Но он влюбился в Долли Теннант.

– Долли Теннант! Вы сказали, Долли Теннант? – Мисс Ганн опять не поверила собственным ушам. – В светскую львицу? В художницу?

– Это точно, – кивнул Питер. – Но в ней произошла большая перемена. Она больше не смеется над ним. Иногда кажется, что она хотя бы отчасти, но платит ему взаимностью. И времена, и судьбы меняются.

– Святое небо, вот уж действительно что меняются, – согласилась путешественница.

Это специфическое умозаключение было прервано тем, что к ним подошли Лайнус Чэнселлор и высокая женщина, которую Шарлотта заметила раньше. При ближайшем рассмотрении она выглядела еще более необыкновенной. Лицо ее выражало особую душевную чуткость и было очень эмоциональным, что ни в малейшей степени не лишало его печати внутренней силы. Не слабость нервов, но способность чувствовать боль с большей интенсивностью, чем другие, – вот что было для него характерно. Это было лицо человека, способного всем сердцем отдаться делу, которое он сочтет самым важным. В нем не было ничего, что свидетельствовало бы об осторожности или стремлении избежать опасности.

Все были представлены, и, как и предположила Шарлотта, женщина по имени Сьюзен оказалась женой министра по делам колоний.

Чэнселлор и Крайслер, очевидно, знали друг друга, хотя бы понаслышке.

– Недавно вернулись из Африки? – вежливо осведомился Лайнус.

– Два месяца назад, – ответил Питер, – и совсем недавно из Брюсселя и Антверпена.

– О, – лицо Лайнуса расплылось в улыбке, – в свите мистера Стэнли?

– Чисто случайно – да.

Чэнселлора это, по-видимому, позабавило. Возможно, он тоже слышал о планах короля Леопольда покорить Судан, ведь у него, несомненно, имелись не менее оперативные источники информации, чем у Питера. А может быть, он получал информацию от него самого – Шарлотта подумала, что это более чем вероятно.

Взглянув поочередно на обоих джентльменов, Кристабел Торн ухватилась за нить разговора.

– Мистер Крайслер говорит, что он больше знаком с Восточной Африкой и новыми территориями в Замбезии. Он как раз хотел нам поведать, что трагедия Африки коренится не в западе и ни в коей мере не в Судане, но отклонился от темы, потому что разговор зашел о личных амбициях мистера Стэнли.

– В Африке? – откликнулась Сьюзен Чэнселлор. – Я слышала, что король бельгийцев строит железную дорогу.

– Полагаю, что так, – ввернула Кристабел, – но мы имели в виду его любовные надежды.

– О! Долли Теннант!

– Да, так говорят.

– Но это вряд ли можно назвать трагедией для Африки, – пробормотал Чэнселлор, – возможно, ей от этого станет даже легче.

Теперь Шарлотта была совершенно уверена, что ему тоже известно о Леопольде и каннибалах.

Но Сьюзен все это очень заинтриговало. Она серьезно взглянула на Питера.

– А вы, мистер Крайслер, вы еще не сказали нам, что считаете трагедией для Африки. Если ваше отношение к ней настолько же эмоционально, как у мисс Ганн, вы должны очень близко к сердцу принимать все, что касается этого континента.

– Я и принимаю, миссис Чэнселлор, – согласился он. – Но, к сожалению, это не дает мне возможности влиять на тамошнюю обстановку. Все совершится независимо от того, что бы я ни предпринял.

– А что совершится? – настаивала она.

– Сесил Родс и фургоны с его поселенцами станут все дальше продвигаться от Кейптауна в Замбезию, – ответил он, пристально вглядываясь ей в глаза, – и местные князьки один за другим подпишут договоры, которые они не понимают и которые не будут исполнять. Мы упрочим там свои поселения, убьем тех, кто восстанет, и на всей территории прольется кровь, причем погибнет бог знает сколько людей, прежде чем оставшиеся покорятся – если, конечно, немцы не опередят нас, хлынув к западу от Занзибара. Но в таком случае они поступят точно так же, только жертв будет больше, если можно судить по урокам прошлого.

– Ерунда! – сказал, улыбаясь, министр. – Если мы заселим Машоналенд и Матабелеленд, то сможем разрабатывать там природные ресурсы, к благополучию каждого жителя, равно и африканцев, и белых поселенцев. Мы можем принести им такие блага, как медицинская служба, образование, торговля, цивилизованные законы и правила общественного поведения, которые защитят как слабых, так и сильных. И это никак нельзя назвать трагедией для Африки; напротив, это процесс созидания и укрепления.

Взгляд Крайслера стал жестким, глаза его засверкали, но он лишь мельком посмотрел на Чэнселлора и повернулся к Сьюзен. Та слушала его с жадным вниманием, не то чтобы соглашаясь, но со все возрастающей тревогой.

– Ты не то говорил раньше, – она посмотрела на мужа нахмурившись; между бровями у нее залегла глубокая складка.

Он нежно улыбнулся, хотя в улыбке мелькнула некая едва уловимая тень.

– Представления меняются, дорогая. Со временем становишься умудреннее, – он легонько пожал плечами. – Теперь я знаю гораздо больше, чем два-три года назад. Вся Европа намерена колонизировать Африку, независимо от наших действий там. По крайней мере, Франция, Бельгия, Германия. И, конечно, Османская империя. В Египте сидит хедив[16], со всеми вытекающими отсюда последствиями для Нила, а значит, для Судана и Экватории.

– Ничего это не значит, – отрывисто возразил Питер. – Нил течет на север. И я удивился бы, узнав, что хоть кто-нибудь в Экватории когда-либо слышал о Египте.

– Я думаю не о прошлом, а о будущем, мистер Крайслер, – абсолютно спокойно возразил министр, – когда реки Африки станут величайшими торговыми путями мира. Придет время, когда мы повезем на кораблях золото и алмазы, ценные породы дерева, слоновую кость и шкуры животных по этим водным путям с такой же легкостью, как сейчас возим уголь и зерно по Манчестерскому каналу.

– Или по Рейну, – задумчиво заметила Сьюзен.

– Если угодно, – согласился Чэнселлор, – или по Дунаю, или по любой другой реке.

– Но в Европе так часто воюют, – продолжала его жена, – за землю, из-за религии или еще по десятку причин.

Супруг, улыбаясь, посмотрел на нее.

– Моя дорогая, но точно так же дело обстоит и в Африке. Племенные вожди постоянно воюют друг с другом. И это одна из причин, почему все наши попытки уничтожить рабство все время проваливаются. Однако действительно, выгоды здесь грандиозны, а затраты сравнительно незначительны.

– Для нас – возможно, – едко ответил Крайслер, – но что вы скажете об африканцах?

– То же самое и скажу, – ответил Чэнселлор. – Мы вырвем их из хаоса первобытности и сразу перенесем в девятнадцатый век.

– Вот об этом я как раз и подумала, – ответила не убежденная этим доводом Сьюзен. – Такие внезапные перемены всегда влекут за собой ужасные страдания. А может быть, они не хотят наших путей развития? Мы силой навязываем свои обычаи и представления целым народам, совершенно не принимая во внимание их мнение.

На мгновенье в глазах Питера мелькнула искра живейшего интереса, даже волнения, но потом он погасил ее притворным спокойствием.

– Так как они не могут понять, о чем мы им говорим, – сухо возразил Лайнус, – у них вряд ли есть собственное мнение.

– Значит, мы решаем за них, – подчеркнула его жена.

– Естественно.

– Но я не уверена, что у нас есть такое право.

Теперь вид у министра был удивленный, даже несколько пренебрежительный, но он тактично промолчал. Было ясно, что какое бы эксцентричное мнение ни высказывала его супруга, он не станет смущать ее на публике своими замечаниями. А она, как бы ни хотелось ей оспорить его мнение, все-таки верила ему, и это было главное.

Нобби Ганн смотрела на Крайслера. Кристабел Торн внимательно приглядывалась ко всем присутствующим.

– Недавно я слышала рассуждения сэра Артура Десмонда об Африке, – продолжила Сьюзен, слегка покачав головой.

Шарлотта так крепко сжала бокал с шампанским, что едва не раздавила его.

– Десмонда? – Чэнселлор нахмурился.

– Из Министерства иностранных дел, – сказала Сьюзен. – Во всяком случае, до недавнего времени он служил там. Наверное, он там до сих пор. Так вот, мистер Десмонд был очень озабочен проблемой эксплуатации Африки. Он не верил, что мы будем действовать там хоть сколько-нибудь благородно.

Ее муж очень ласково коснулся ее руки.

– Дорогая, с прискорбием должен сообщить тебе, что примерно два дня назад сэр Артур Десмонд скончался, и, очевидно, от собственной руки. Надо сказать, он не был авторитетным источником информации. – Вид у Чэнселлора был опечаленный.

– Но он не кончал самоубийством! – неожиданно вырвалось у миссис Питт, прежде чем она успела обдумать, стоит ли и полезно ли для ее целей подобное высказывание. Однако сейчас она могла думать только об усталом лице Мэтью и его горе, а еще о любви Томаса к человеку, который так по-доброму к нему относился. – Это была случайность! – прибавила она, словно оправдываясь.

– Прошу меня извинить, – быстро парировал Лайнус, – но я только хотел сказать, что сэр Десмонд сам навлек на себя такой исход, неизвестно – случайно или обдуманно. К сожалению, он, очевидно, утрачивал ясность мышления, которой всегда обладал. – Министр обернулся к жене. – А думать об африканцах как о благородных дикарях и желать, чтобы они ими и оставались, – это сентиментальность, которой история не потерпит. Сэр Артур был прекрасным, но наивным человеком. Африку все равно откроют, и сделаем это или мы, или другие. Для Англии и для Африки лучше, чтобы это были мы.

– А не лучше ли было бы для Африки, если бы мы заключали договор только о защите африканцев и оставили ее такой, как она есть? – с наигранной наивностью спросил Крайслер, которую, однако, опровергало выражение его лица и жесткая, едкая интонация.

– Для удобства искателей приключений и охотников вроде вас? – переспросил его собеседник, вздернув брови. – В качестве бесконечного и вечного игрового поля без всяких цивилизованных законов, которые могли бы служить сдерживающим моментом?

– Но я не охотник, мистер Чэнселлор; не являюсь я и первопроходцем, чтобы за мной пришли другие, – возразил Питер. – Да, я исследователь, допускаю. Но я оставляю страну и людей в том положении, в каком их застал. Миссис Чэнселлор заняла прекрасную позицию с точки зрения морали. Разве мы имеем право решать за других людей?

– Не только имеем право, мистер Крайслер, – ответил министр с глубочайшей убежденностью, – это также и наша обязанность, раз те, о ком идет речь, не обладают ни познаниями, ни достаточной силой, чтобы самим принимать решения.

Молодой человек промолчал. Он уже сказал все, что хотел. Вместо ответа он задумчиво посмотрел на Сьюзен.

– Не знаю, как остальные, но я вполне готова отужинать, – воспользовавшись паузой, вставила Кристабел и повернулась к Питеру: – Мистер Крайслер, так как нас двое, а вы один, я вынуждена просить вас предложить нам обе ваши руки. Мисс Ганн, вы согласны разделить со мной мистера Крайслера пополам?

Ответ был возможен только один: Нобби согласилась с очаровательной улыбкой.

– Конечно, с большим удовольствием. Мистер Крайслер?

Питер взял Кристабел и Нобби под руки и повел их ужинать. Лайнус Чэнселлор предложил то же самое Шарлотте и Сьюзен, и они вместе торжественно спустились по огромной лестнице, а внизу миссис Питт увидела мужа, который разговаривал с очень спокойным на вид, сдержанным, совершенно лысым человеком. На вид ему было, как показалось Шарлотте, далеко за сорок, ближе к пятидесяти. У него были круглые бледно-голубые глаза, довольно длинный нос и какое-то особое, присущее ему спокойствие, словно он обладал неким тайным знанием, вселявшим чувство бесконечного удовлетворения.

Питт представил его как Йена Хэзеуэя, тоже из Министерства по делам колоний, и когда тот заговорил, Шарлотта подумала, что этот голос и эту прекрасную дикцию она где-то слышала и что, возможно, они с мистером Хэзеуэем уже встречались прежде.

Она поблагодарила Лайнуса и Сьюзен и в сопровождении двух кавалеров приблизилась к столу с деликатесными закусками: там были пироги, всевозможные виды мяса, рыба, дичь, копчености, соусы, разнообразные сорта печенья и мороженого, шербеты, желе и кремы – и все это на фоне хрусталя, цветов, свечей и серебра. Разговор сразу замедлил темп и теперь касался по большей части пустяков.

На следующее утро леди Веспасия Камминг-Гульд проснулась довольно поздно, но в хорошем настроении. Вчерашний прием понравился ей больше, чем обычно. Величественное действо со всем его великолепием вернуло пожилую даму памятью во времена ее молодости, когда она вызывала восхищение всех знакомых и незнакомых мужчин, когда танцевала ночи напролет и, тем не менее, рано утром выезжала на Роттен-роу[17] и возвращалась домой с кипящей в жилах кровью, готовая встретить день, до отказа заполненный множеством разных дел, интриг и отношений.

Она все еще сидела в постели и лениво завтракала, улыбаясь про себя, когда вошла камеристка ее милости и сказала, что приехал мистер Юстас Марч.

– Господи помилуй, а сколько сейчас времени? – удивилась Веспасия.

– Четверть одиннадцатого, м’леди, – с легким акцентом ответила служанка.

– Что же принесло Юстаса в такой ранний час? Он что, потерял карманные часы?

Юстас Марч приходился леди Камминг-Гульд зятем, овдовевшим после смерти ее дочери Оливии, которая подарила ему много детей и умерла сравнительно молодой. Замуж она выходила по собственному выбору, но ее мать никогда не могла его одобрить – Юстас ей не слишком нравился. Он был противоположностью самой Веспасии во всех отношениях. Однако это Оливия вышла за него замуж, и, насколько можно было судить по ее внешнему виду, он сделал ее счастливой.

– Сказать, чтобы он подождал, м’леди? Или – что вы сегодня не принимаете и чтобы он пришел в другой раз?

– О нет, если он может подождать, я через полчаса спущусь.

– Да, м’леди. – Камеристка послушно удалилась, чтобы передать горничной решение госпожи, о коем следует известить мистера Юстаса.

Веспасия кончила пить чай и отставила в сторону поднос. Потребуется по крайней мере полчаса, чтобы привести себя в надлежащий вид. Камеристка вернулась и теперь ждала, чтобы помочь ей. Старая леди встала, умылась горячей водой и душистым мылом.

Она вошла в большую, отделанную в холодноватом классическом стиле гостиную и увидела, что Юстас Марч стоит у окна и смотрит в сад. Это был очень солидный и крепкий мужчина. Он считал главной христианской добродетелью хорошее здоровье в сочетании со здравым смыслом и умеренностью во всех отношениях. Этот человек очень одобрял долгие прогулки на свежем воздухе, открытые во всякую погоду окна, хороший аппетит, холодные ванны и занятия спортом как идеальный образ жизни настоящего мужчины.

Юстас обернулся с улыбкой, заслышав шаги. Его тронутые сединой волосы показались Веспасии белее, чем в прошлую встречу, и явно несколько поредевшими на лбу. Однако у него, как всегда, был хороший цвет лица и ясный взгляд.

– Доброе утро, дорогая матушка, как вы? Надеюсь, хорошо?

Сам Марч, казалось, находился в особенно бодром расположении духа и, очевидно, жаждал что-то сообщить своей теще. Он так и дышал энтузиазмом, и она опасалась, что он сейчас схватит ее руку и чересчур сильно пожмет.

– Доброе утро, Юстас; я очень хорошо себя чувствую, благодарю.

– Уверены? Вы поздновато встаете. Лучше встать пораньше, знаете ли. Полезно для кровообращения. А хорошая утренняя прогулка сделает вас полной сил для любых дел.

– Да, для того, чтобы опять лечь в постель, – сухо ответила Веспасия. – Я приехала домой только в три часа ночи. Прием у герцогини Мальборо. Там было очень интересно. – Она села на свой любимый стул. – Чему я обязана удовольствием вашего визита, Юстас? Вы ведь приехали не для того, чтобы справиться о моем здоровье. Для этого было бы достаточно письма. Сядьте, пожалуйста. У вас такой обеспокоенный вид, когда вы стоите, у вас столько энергии, что кажется, будто от вас искры летят и вы готовы уйти тотчас, как только сообщите, что у вас на уме.

Марч повиновался, но сел на самый краешек стула, словно даже временное расслабление было для него невыносимым.

– Я давно не посещал вас, матушка. И приехал главным образом, чтобы исправить эту оплошность и узнать о вашем здоровье. И я в восторге от того, что вы чувствуете себя так хорошо.

– Глупости, – сказала леди Камминг-Гульд, улыбнувшись. – Ты хочешь о чем-то мне рассказать. У тебя это вертится на кончике языка. В чем дело?

– Ничего особенного, уверяю вас, – заколебался ее зять. – Вы все еще участвуете в движении за общественные реформы? – Он откинулся наконец на спинку стула и скрестил руки на животе.

Манеры Марча раздражали пожилую леди, но, может быть, скорее по старой памяти, а не потому, что казались ей неприятными именно сейчас. Это все его невыносимая, приторная галантность и толстокожесть, это они хотя бы отчасти способствовали трагедии, которая постигла всю семью в Кардингтон-кресент[18]. А Юстас только потом сообразил, что тоже был в этом виноват. В течение недолгого времени он испытывал смятение и чувство стыда. Однако это быстро прошло, и сейчас он полностью вернул себе прежний кипучий энтузиазм и абсолютную уверенность в оправданности своих понятий и убеждений. Как и у многих людей, обладающих кипучей энергией и хорошим здоровьем, у него имелась способность быстро забывать прошлое и жить лишь настоящим. По этой причине Марч держался с матерью своей покойной жены покровительственно, словно благожелательный школьный учитель.

– Ну, время от времени, – холодно ответила Веспасия, – я для развлечения возобновляю прежние связи и знакомства. – Говорить о том, что это прежде всего отношения с Телониусом Квейдом из Верховного суда, который был лет на двадцать ее моложе и в прошлом был глубоко в нее влюбленным, пылким поклонником, она не стала. Веспасия дорожила возобновленной старой дружбой и никак не хотела делить с Юстасом эту радость. – А также мне интересны расследования, которые ведет Томас Питт, – прибавила она искренно, хотя знала, что зятю это не понравится. И дело было не только в его нежелании якшаться с полицией, что он считал неприемлемым с точки зрения социального превосходства; это еще и вызывало у него болезненные воспоминания о прошлых горестях и, может быть, сознание вины.

– Мне кажется, это совсем не идет вам, матушка, – ответил Марч, хмурясь. – Особенно если учесть, как много существует по-настоящему достойных вас дел. Я никогда не имел ничего против ваших странностей, но…

Тут он запнулся. Взгляд леди Камминг-Гульд был так холоден, что остаток фразы замер у него на языке.

– Как великодушно с вашей стороны, – ледяным тоном ответила она.

– Я имел в виду…

– Я знаю, что вы имеете в виду, Юстас. И весь этот разговор ни к чему. Я знаю, что вы хотите сказать, и знаете, что я вам отвечу. Вы не одобряете мою дружбу с Томасом и Шарлоттой и еще меньше – то, что я время от времени оказываю им помощь. Но я намерена всенепременно продолжать это и дальше, а вы, пожалуйста, перестаньте думать, что это касается вас хоть в малейшей степени. – Она едва заметно улыбнулась. – Может быть, поговорим о чем-нибудь другом? Может, у вас на примете есть какое-нибудь благородное дело, к которому и я захотела бы, по вашему мнению, примкнуть?

– Ну, раз вы сами об этом упомянули… – Марч почти немедленно обрел свое обычное самообладание. Этим его качеством Веспасия восхищалась, но в то же время оно в высшей степени раздражало ее. Муж Оливии был похож на детскую игрушку-неваляшку, которую нельзя опрокинуть, потому что она автоматически принимает прежнее положение, как только вы убираете руку.

– Да?

Лицо Юстаса опять исполнилось энтузиазма.

– Недавно я был допущен в одну в высшей степени необыкновенную организацию, – сказал он нетерпеливо. – Я говорю «допущен», потому что стать членом этого общества можно лишь в том случае, если есть рекомендация уже состоящего в нем, и каждая кандидатура тщательно рассматривается комитетом самых лучших его представителей. Это, разумеется, сугубо благотворительное общество с самыми высокими целями.

Леди Камминг-Гульд выжидала, стараясь осмыслить то, что он сказал. В конце концов, в Лондоне очень много обществ с самыми превосходными целями и намерениями.

Марч положил ногу на ногу. Лицо его выражало полнейшее удовлетворение, а круглые серо-карие глаза излучали энтузиазм.

– Так как все члены общества – люди со средствами и во многих случаях занимают важные должности, в частности в области финансов и в правительстве, они могут сделать очень многое. Даже изменить законы, если это будет желательно. – Чем больше Юстас воодушевлялся, тем громче говорил. – Для помощи бедным, неимущим, страдающим от несправедливости, болезней, несчастий могут быть собраны огромные средства. Это очень радует и обнадеживает, матушка. И я рассматриваю свое членство в этом обществе как высокую привилегию.

– Поздравляю.

– Спасибо.

– Все это звучит очень привлекательно. Может, и я могу стать членом этого общества?

Веспасию позабавило выражение его лица. Зять разинул рот, в глазах у него заметалось смятение. Он не совсем был уверен, что это не шутка, причем весьма, по его мнению, дурного тона. Юстас никогда не понимал ее чувство юмора.

Пожилая леди выжидала, глядя на него в упор.

– Матушка, ни одно известное мне серьезное общество женщин в свои члены не принимает. И вы, конечно, об этом знаете?

– Но почему? – спросила она. – У меня есть деньги, у меня нет мужа, с которым я должна согласовывать свои поступки, и я так же способна творить добро, как и все остальные.

– Но суть не в этом, – возразил он.

– А в чем?

– Прошу прощения?

– В чем вы видите суть того, что ни одно серьезное общество не принимает женщин?

Но Юстасу не пришлось доказывать то, что лично ему казалось столь же неоспоримым, как естественные законы Вселенной, в которых не сомневались и которые не нуждались в объяснении. Вошла горничная и объявила, что прибыла миссис Питт.

– Господи помилуй, благодарю вас, Эффи! – ответила Веспасия. – Я и понятия не имела, что уже так поздно. Пожалуйста, просите. – И она обернулась к Юстасу: – Шарлотта составит мне компанию, мы отвезем свои карточки герцогине Мальборо.

– Шарлотта… компанию? Вам? – изумился Марч. – К герцогине Мальборо? Право, это очень самонадеянно с ее стороны, матушка! Она совершенно не ваша компания. Господь знает, что ей придет на ум сказать или сделать. Вы, конечно, не всерьез все это говорите?

– Я совершенно серьезна. С тех пор как вы виделись с Томасом последний раз, его повысили. Теперь он суперинтендант полиции.

– Да пусть хоть станет начальником Скотленд-Ярда, мне это безразлично, – ответил Юстас. – Вы все равно не должны брать Шарлотту с собой, когда посещаете герцогиню Мальборо.

– Но мы не собираемся ее посещать, – терпеливо объяснила леди Камминг-Гульд. – Мы просто оставим визитные карточки, что, как вам также известно, полагается делать после приема. Так принято выражать признательность за гостеприимство.

– Признательность? А разве Шарлотта была на приеме? – Ее зять все еще был крайне ошеломлен.

– Да, была.

Дверь отворилась, и вошла миссис Питт. Как только она увидела Юстаса, на лице ее отразилась сложная гамма эмоций – удивление, гнев и сознание собственного достоинства. Но в итоге все это перекрылось любопытством.

Чувства Юстаса были гораздо проще. Его лицо выразило только неподдельное, элементарное смущение. Он встал, щеки у него пылали.

– Как приятно снова с вами увидеться, миссис Питт, как поживаете?

– Добрый день, мистер Марч, – с трудом выговорила гостья и шагнула вперед.

Веспасия могла догадываться, о чем именно она сейчас вспоминает: скорее всего, о смешном эпизоде под кроватью. Если судить по тому, что Юстас покраснел как рак, он тоже вспомнил об этом.

– Я отлично себя чувствую, спасибо, – добавила Шарлотта. – Уверена, что вы тоже. – А сейчас она, очевидно, вспомнила о постоянно распахнутых окнах особняка в Кардингтон-кресент, даже в облачные непогожие утра, когда в утренней комнате во время завтрака стоял почти невыносимый холод и все, кроме Марча, дрожали над своей овсяной кашей.

– Как всегда, миссис Питт, – сказал он отрывисто, – в этом отношении я благословлен свыше.

– Юстас сейчас рассказал мне о замечательном обществе, в которое он имел честь быть принятым, – сказала леди Камминг-Гульд, указывая Шарлотте на стул.

– А, да, – подтвердил ее зять. – Эта организация посвящает свою деятельность благотворительности и осуществлению доброго влияния на общественную мораль.

– Поздравляю, – горячо сказала Шарлотта. – Вы должны испытывать большое чувство удовлетворения. Оно вам так необходимо.

– О, разумеется. – Ее собеседник снова сел, чувствуя себя гораздо более свободно, и опять стал обсуждать предмет, который доставлял ему столь необыкновенное удовольствие. – Да, действительно, миссис Питт. Очень приятно чувствовать, что соединился в обществе с людьми одного с тобой образа мыслей и преданности тем же самым целям и что все вместе мы можем стать действительно мощной силой в стране.

– А как называется ваше общество? – с невинным видом спросила Шарлотта.

– Ах, не задавайте подобных вопросов, моя дорогая леди, не идите далее, – Марч слегка покачал головой и улыбнулся. – Наши цели и намерения общеизвестны и для всех открыты, но само наше общество названия не имеет, оно анонимно.

– Вы хотите сказать, что оно тайное? – напрямик спросила миссис Питт.

– Ну, как сказать, – теперь Юстас был смущен, – я бы не стал употреблять именно это слово – есть в нем некий оттенок, который внушает совершенно превратные мысли… Нет, оно просто не имеет названия. В конце концов, разве Господь не призывал нас творить добро не говоря об этом, втайне? – Он опять улыбнулся. – «Пусть левая рука не знает, что делает правая»[19].

– Вы считаете, что Господь при этом имел в виду тайные общества? – спросила Шарлотта совершенно серьезно и воззрилась на него, словно ожидая немедленного ответа.

Марч тоже уставился на нее, словно ужаленный. Он знал, что племянница Веспасии бестактна, но почти забыл, как это бывает на самом деле. Это такой дурной тон – смущать всех и каждого, а она постоянно заставляет его смущаться, подумал он. Пожалуй, никогда Юстас не встречал более неинтеллигентной женщины, чем она.

– Ну, может быть, выражение «не притязующее на известность» более подходяще, – сказал он наконец. – Я не вижу ничего подозрительного в людях, которые помогают друг другу облегчать нужды обездоленных. Мне даже кажется, что эта непритязательность говорит о замечательной основательности и деловитости. Господь Бог никогда не возвеличивал бездеятельных, миссис Питт.

Шарлотта вдруг совершенно обезоруживающе улыбнулась.

– Уверена, что вы правы, мистер Марч. Требовать общественного одобрения за каждую благотворительную акцию – значит совсем лишить ее всякой ценности. И замечательно, что каждый из вас знает только несколько других членов из своего собственного круга. Это в высшей степени непритязательно, не так ли?

– Круга? – Юстас вдруг сильно побледнел, несмотря на загар и красноватый цвет лица, вызванные долгими прогулками в любую погоду.

– Разве я употребила неправильное слово? – спросила, широко распахнув глаза, миссис Питт.

– Я… э…

– Ну, оставим это, – махнула рукой его собеседница.

Незачем было нажимать сильнее: ответ и так был очевиден. В своей наивности, даже простоте, Юстас стал членом «Узкого круга», как и многие до него, – например, как Мика Драммонд и сэр Артур Десмонд. Драммонд сумел вырваться и остался жив… во всяком случае, пока жив. Десмонду повезло меньше.

Шарлотта взглянула на Веспасию. Та с весьма серьезным видом протянула руку зятю.

– Надеюсь, вы окажете благотворное влияние на общество, Юстас, – сказала она искренне. – Спасибо, что приехали и поделились своими новостями. Не хотите ли остаться на ланч? Мы с Шарлоттой скоро вернемся.

– Спасибо, матушка, но у меня еще есть визиты на сегодня, – быстро отклонил он предложение, встав и слегка поклонившись леди Камминг-Гульд, а потом точно так же Шарлотте. – Было очень приятно опять встретиться с вами, миссис Питт. Доброго дня вам обеим, – и, не ожидая ответа, Марч удалился.

Шарлотта снова посмотрела на Веспасию. Обе молчали.