Читать книгу Принц Лестат - Энн Райс - Страница 7

Я встретил Фарида и Сета за шесть лет до конца прошлого века. Уже после того, как познакомился с Похитителем Тел, но до знакомства с Мемнохом. И хотя в тот момент я счел встречу случайной, но позднее понял, что, скорее всего, это было не так – они специально искали меня.

Наша встреча произошла в Лос-Анджелесе чудесным теплым вечером. Я согласился побеседовать с ними в кафе в саду неподалеку от Сансет-бульвар, где они подошли ко мне: два могучих вампира, древний и молодой, напитанный живительной кровью второго.

Старшим был Сет – и, как всегда бывает с великими долгожителями, я узнал его по биению сердца задолго до того, как увидел. Они, эти древние чудовища, умеют укрывать от посторонних свой разум – и, как бы стары ни были, прекрасно умеют выдавать себя за смертных, чем и пользуются. Однако им не утаить от бессмертных вроде меня могучее биение сердца и слабый отзвук чего-то, похожего на дыхание. Только у них это скорее напоминает рокот мотора. И, само собой, является для нас сигналом бежать – бежать, если не хочешь, чтобы от тебя осталась лишь горстка пепла или пятно сажи на тротуаре.

Но я не привык убегать, а кроме того, тогда вообще не был уверен, хочу ли жить. Совсем недавно я опалил кожу до густой черноты в пустыне Гоби, безуспешно пытаясь покончить с собой, и сказать, что мной владело настроение «катись оно все к дьяволу», было бы сильным преуменьшением.

Опять же, до сих пор мне всегда удавалось выжить – так почему бы не пережить встречу с еще одним древним вампиром. Я самолично лицезрел близнецов! Я знал правящую царицу. Разве не наделили они меня своей защитой?

Однако я знал и еще кое-что: своими записями и рок-музыкой я пробудил не только Царицу, но и множество иных бессмертных по всему земному шару, и никто не мог бы сказать доподлинно, что они представляют собой. Я знал лишь, что они существуют.

Итак, я брел себе по Сансет-бульвару в гуще толпы, наслаждаясь моментом, забыв, что я чудовище, забыв, что я уже не рок-звезда, прикидываясь шутки ради, что я не кто иной, как прекрасный Джон Бон Джови.

Несколько месяцев назад я случайно попал к нему на концерт и теперь одержимо крутил и крутил его песни на своем маленьком плеере. Словом, я вышагивал по тротуару, строил глазки проходящим девушкам, улыбался миловидным смертным и время от времени приподнимал розовые очки, чтобы подмигнуть кому-нибудь из встречных. Волосы у меня струились в потоках неизменного стылого ветерка с Западного побережья, и в общем и целом я наслаждался жизнью – а тут вдруг этот стук сердца, роковой стук.

Что ж, Маарет и Мекар тогда еще не исчезли из мира, так что я подумал лишь: «Сейчас-то я что натворил?» И тут ко мне подваливают эти два потрясающих кровопийца – даже тот, что пониже, добрых шести футов ростом, великолепная золотистая кожа, иссиня-черные вьющиеся волосы обрамляют красивое пытливое лицо с огромными глазами и четко очерченными губами. Одет, ничего не скажешь, щеголевато: сшитый на заказ английский костюм и, опять же сшитые на заказ, узконосые коричневые ботинки, и то, и другое превосходного качества. А второй, чуть повыше, худощавый гигант, причем тоже темнокож, хоть мне-то видно, что не от природы, а обгорел – и, насколько могу судить, живет с давней древности. Черные волосы обстрижены короче некуда, зато череп прекрасной формы, миндалевидные глаза, а наряд для Западного Голливуда, пожалуй, слегка экзотичен, а вот где-нибудь в Каире смотрелся бы естественно: аравийская рубаха, сауб до пят, белые штаны и открытые сандалии.

Впечатляющая парочка! Шагов за пять до меня тот, что пониже, молодой вампир, недавно причастившийся Крови, приветственно протянул руку и певучим, типично англо-индийским голосом сообщил, что его зовут доктор Фарид Бансали, а это его «наставник» Сет, и они были бы счастливы побеседовать со мной в их любимом кафе неподалеку отсюда.

Признаюсь, предложение так взволновало меня, что я чуть не прослезился, однако же не показал и виду. Я сам творец своего одиночества. Так к чему все эти эмоции?

Кафе оказалось великолепным. На столиках темно-синие скатерти под цвет ночного неба, подернутого поволокой набухших влагой облаков, отражающих бесконечную подсветку огромного мегаполиса. И пока мы сидели, лениво поигрывая едой на тарелках и время от времени поднося к губам вилку с карри, чтобы насладиться ароматом, на заднем плане нежно и негромко играла ситара, вплетая мелодию в череду моих дум. В прозрачных бокалах ярко сверкало вино.

А потом новые знакомцы сумели меня удивить.

Видишь вон то здание? Нет-нет, вон то, другое. Этот дом принадлежит им – там размещается их лаборатория, и они будут крайне признательны, если я соглашусь сотрудничать с ними. Пара анализов. Ничего страшного, совершенно не больно – крошечные образцы крови, кожи, волос, всякое такое.

И предо мной развернулась история о то, как год назад, в Мумбаи, Сет пришел в больничную палату, где Фарид, блестящий ученый и врач, лежал при смерти, став жертвой заговора между его же собственной женой и коллегой-ученым. Впавший в кому Фарид счел тогда явление Сета всего лишь очередным эпизодом предсмертного бреда.

– И знаешь, – сообщил он мне мелодичным голосом, – я-то думал, что первым делом захочу отомстить жене и ее любовнику. Они украли у меня все, даже жизнь! Но на деле я сразу же забыл и о них, и о мести.

Сет в древности был целителем. В его голосе тоже слышался заметный акцент, но я не смог распознать, какой именно – да и как бы, учитывая, что Сет причастился Крови на заре истории?

Он принадлежал к тому типу сложения, что принято называть худощавым. Поразительно симметричное лицо. Даже руки – крупные, с массивными запястьями и кистями – крайне заинтересовали меня. Ногти, разумеется, напоминали стекло, а стоило ему заговорить, как холодное лицо вспыхивало внутренним огнем и бесстрастная маска, дарованная Кровью, бесследно пропадала.

– Я дал Фариду Дар Крови, чтобы он стал нашим врачом, – объяснил Сет. – Сам я, увы, уже не в состоянии постичь современную науку. И решительно не понимаю, как это среди нас до сих пор нет ни врачей, ни ученых-исследователей.

За минувший год они оснастили свою лабораторию всеми мыслимыми и немыслимыми достижениями современной медицины.

Скоро я уже шагал вслед за ними по верхним этажам их института, переходя из одной ярко освещенной комнаты в другую и дивясь на персонал: молодых вампиров, готовых сделать МРТ или томографию – или анализ крови.

– Но что вы собираетесь делать со всеми этими данными? – поинтересовался я. – И как вы это все провернули? Неужели причащаете других ученых к Крови?

– А ты никогда всерьез не обдумывал эту идею? – спросил Фарид.

После того как у меня взяли все биопсии и выкачали несколько пробирок крови, мы уселись поговорить у них в садике на крыше, отделенные загородкой из закаленного стекла от стылого ветра с океана. Внизу, в живописном тумане, мерцали огни Лос-Анджелеса.

– Не могу понять мир, – начал Фарид, – в котором все самые выдающиеся и знаменитые вампиры – сплошь поэты да романтики, причащающие к Крови лишь тех, кого любят – лишь из-за чувств да эмоций. О, пойми меня правильно, я высоко ценю твои книги, каждое слово. Они стали для Детей Ночи священным писанием. Сет как-то принес мне их почитать и велел изучить хорошенько. Но разве тебе никогда не приходило в голову привести к нам тех, кто нам по-настоящему нужен?

Признаюсь: меня страшила сама эта идея – как страшила и мысль, что смертные попытаются генетически конструировать отпрысков специально для каких-нибудь профессий или отраслей.

– Но мы же не люди, – возразил Фарид и тотчас же устыдился своих слов, до того очевидно и глупо они прозвучали. Бедняга аж покраснел.

– А что, если таким образом мы получим нового тирана? – спросил я. – Тирана, по сравнению с которым Акаша со всеми ее фантазиями о власти над миром покажется неопытной школьницей? Вы же понимаете, что все, что я писал о ней – чистая правда, до последнего слова? Не останови мы ее, она перевернула бы весь мир, стала бы богиней?

Фарид не нашелся, что мне ответить, и обеспокоенно покосился на Сета. Но тот взирал на меня лишь с пристальным интересом, не больше, и ласково накрыл правую руку Фарида огромной костлявой ладонью.

– Все хорошо, – заверил он его. – Лестат, пожалуйста, продолжай.

– Что ж, предположим, меж нас снова возникнет подобный тиран – и предположим, он причастит к Крови солдат и техников, которые нужны ему для истинного переворота и захвата власти. С Акашей все было довольно примитивно: план, основанный на «избранной религии», которая отбросит мир назад – а вот с такой лабораторией, как эта, тиран запросто создаст вампиров, которые станут производить оружие, психотропные вещества, бомбы, самолеты, да что угодно, что повергнет в хаос нынешний технологический мир. И что тогда? Да, вы правы, те из нас, кого сейчас знают все, – сплошные романтики. Да, мы такие. Мы поэты. Но мы – личности, безгранично верящие в личность и исполненные любви к ней.

Я умолк. Звучало это все так, точно я и в самом деле во что-то верил. Лестат-мечтатель. Во что там я верил? В то, что мы – проклятый народ и всех нас надо истребить.

Сет уловил мою мысль и немедленно отозвался на нее. Неуловимый восточный акцент придавал его глубокому медленному голосу особую резкость:

– Почему ты такого мнения о нас – ты, тщательно перебравший и отвергший все религии твоего мира? Что мы такое? Мутация. Но эволюция и происходит благодаря мутациям. Я не притязаю на всю полноту понимания, но разве не правду написал ты, рассказывая, как была уничтожена Акаша и Священный Источник, сердцевина или как там еще ты это называешь, словом – корень, что питает и оживляет нас всех, перешел в разум и тело Мекаре?

– Да, это правда, – согласился я. – И они, эти двое, куда-то ушли, уверяю тебя – покинули мир. И если они считают, что мы, как вид, имеем право на существование, то не сообщили этого никому из нас. И если они узнают о вашей лаборатории, то уничтожат ее… скорее всего.

Впрочем, я тут же добавил, что даже и в этом-то не уверен.

– Зачем бы им уничтожать нас, когда мы можем так много им предложить? – подивился Фарид. – Я в силах создать для Маарет, слепой сестры, бессмертные глаза, так что ей не придется более пользоваться глазами смертных и постоянно менять их, когда они умирают у нее в глазницах. Для меня это совсем нетрудная задача, только дайте мне правильную кровь. А немая Мекаре… я бы определил, остались ли у нее зоны мозга, которые можно пробудить и оживить.

Я горько улыбнулся.

– Какие перспективы!

– Лестат, неужели ты не хочешь знать, из чего сделаны твои клетки? Не хочешь знать, какие химические компоненты твоей крови сдерживают физиологическое старение?

– Старение? – Я не понимал, при чем тут оно. – Я же считал – мы все мертвы. И вы – целители мертвецов.

– Ах, Лестат, – покачал головой Фарид. – Мы не мертвы. Это всего лишь поэтический образ, очень древняя поэзия, и скоро от нее не останется и следа. Лишь хорошая поэзия остается в веках. Мы очень даже живы, мы все. Твое тело – сложный комплексный организм, ставший хозяином другому хищному организму, который каким-то образом год за годом трансформирует его с некой определенной эволюционной целью. Разве ты не хочешь узнать, что это все значит?

Слова его вдруг все для меня переменили. Словно во мраке забрезжил свет. Я вдруг узрел все царство возможностей, о которых никогда прежде не думал. Ну конечно же, Фарид способен на все это. Разумеется!

Он продолжал рассказывать – очень научно и, надо думать, блестяще, однако речь его была так пересыпана всякими терминами, что скоро зазвучала для меня, как иностранный язык. Как я ни пытайся, а все не в состоянии постигнуть современную науку. Всего моего сверхъестественного ума не хватит на то, чтобы понять статью по медицине. Я имел лишь самое поверхностное, дилетантское представление обо всех этих словах, что он употреблял – ДНК, митохондрии, вирусы, эукариоты, ткани, физиологическое старение, геном, атомы, кварки и так далее. Я старательно изучал многие популяризаторские труды, написанные для широкой аудитории, но не вынес из них ничего, кроме почтения, смирения и глубочайшего осознания полной своей бездарности и никчемности – ведь я стою в стороне от жизни, которая дарит столь величественные открытия.

Фарид понял, что я безнадежен.

– Идем, я покажу тебе хоть малую часть того, на что способен, – предложил он.

И мы снова спустились в лаборатории. Почти все кровопийцы уже ушли, но я уловил слабый запах человека. Быть может, даже и не одного.

Фарид предложил мне невероятно заманчивую возможность. Хочу ли я испытать эротическое возбуждение – такое же, какое знавал в двадцать лет в Париже, еще до того, как умер? Что ж, он в состоянии мне помочь. А тогда у меня образуется семя, сперма – и он бы очень не прочь получить немного для анализов.

Я был потрясен. Само собой, от таких предложений не отказываются!

– Ну и как тогда нам собрать образцы? – спросил я, смеясь и слегка краснея, хотя сам от себя такого не ожидал. – Даже при жизни я предпочитал разделять свои эротические эксперименты с кем-нибудь еще.

Фарид предоставил мне выбор. За стеклом на огромной мягкой кровати сидела, читая при свете тусклого ночника толстую книгу в твердой обложке, молодая женщина в белой ночной сорочке. Стекло было односторонним, так что она не видела и не слышала нас. Я бы дал ей лет тридцать пять – тридцать шесть, то есть совсем немного по нынешним временам, хотя двести лет тому назад дело обстояло иначе. Должен признаться, лицо ее показалось мне знакомым. Густые и длинные темно-русые локоны, глубоко посаженные голубые глаза – пожалуй, слишком светлые для идеала истинной красоты, гармоничные черты и невинные, хоть и чувственные, губы.

Комната напоминала декорации к какой-нибудь пьесе: голубые обои из легкой ткани, чуть затененные оборчатые абажуры, а на стене – картина, которую легко представить в любой старинной спальне: английская деревенская улочка девятнадцатого века – стайка гусей, речка и мостик над ней. Лишь медицинские справочники на столике у постели да тяжелый том в руках женщины выглядели до странности неуместно.

Белая ночная сорочка обрисовывала очертания высокой крепкой груди и длинных стройных ног молодой женщины. Красавица подчеркивала что-то в книге карандашом.

– Можешь лечь с ней – тогда я потом возьму образцы прямо из нее, – пояснил мне Фарид. – Или, если хочешь, можешь сам взять для меня образец – старым-добрым способом, в одиночку.

Он подкрепил свои слова выразительным жестом правой рукой.

Мне не пришлось долго раздумывать. Когда в результате махинаций Похитителя тел я попал в человеческое тело, мне удалось насладиться обществом двух красоток, но это было в другом обличье, а не в старом моем теле, теле вампира.

– Этой женщине хорошо платят, ее окружили почетом и уважением, она здесь как дома, – сообщил Сет. – Она и сама врач. Ты не удивишь и не испугаешь ее. Она никогда еще не принимала участие в подобном эксперименте, но вполне готова к нему. Кроме того, она получит дополнительное вознаграждение.

Что ж, подумал я, почему бы и нет – коли никакого вреда ей не будет. Такая чистенькая и хорошенькая в типичном аккуратно-американском стиле… и эти яркие глазки, и локоны оттенка спелой пшеницы… Я почти ощущал аромат ее волос. То есть даже не почти, а и в самом деле ощущал – очаровательную свежесть мыла или шампуня и солнца. Она выглядела такой соблазнительной. Неотразимой. Я жаждал высосать у нее всю кровь, до последней капли. Способно ли эротическое желание превозмочь эту жажду?

– Ладно, давайте.

Только вот как ученым мужам удастся заставить мертвое тело снова ожить, произвести семя?

Ответ на этот вопрос был дан серией уколов и постановкой капельницы – таким образом на протяжении всего эксперимента в кровь мне должен был поступать могучий гормональный эликсир, преодолевающий естественное стремление вампирского тела к остановке старения. Его действия должно было хватить, чтобы во мне проснулось желание, сформировалось и было выброшено наружу семя.

Вот умора-то!

Пожалуй, я мог бы написать повесть на пятьсот страниц о ходе этого эксперимента – поскольку и в самом деле испытал биологическое вожделение и набросился на молодую женщину столь же безжалостно и алчно, как сластолюбивый аристократ моего времени на деревенскую молочницу. Однако все было ровно так, как описал мой любимый Луи много лет назад: «бледная тень убийства» – бледная тень того, что ощущаешь, когда пьешь кровь. А затем порыв страсти прошел, канул в безднах памяти, как и не бывало, и даже кульминация, высший момент, забылась бесследно.

Мне стало до странности неловко. Сидя рядом с златокудрой и белокожей смертной, прислонясь спиной к груде ароматных мягких подушек, я ощущал, что теперь бы пора поговорить, спросить мою недавнюю подругу, как и зачем она оказалась тут.

Пока я взвешивал и прикидывал, уместны ли такие вопросы, она вдруг сама мне все рассказала.

Ее звали Фланнери Джилман. Чистым и звонким голоском уроженки Западного побережья она сообщила мне, что изучает «нас» с того самого вечера, как я появился на сцене в роли рок-звезды – и мой великий план изобразить смертного музыканта повлек за собой смерти многих и многих наших собратьев. В тот вечер она собственными глазами видела вампиров, а потому не сомневалась более в их существовании. Она видела бойню на парковке – и даже соскребла потом с асфальта образцы: кусочки обгоревших и сочащихся кровью останков. Она подобрала и унесла в пластиковых пакетах обгоревшие вампирские кости, а также сделала сотни снимков того, чему ей выпало стать свидетельницей. Пять лет она провела, изучая и описывая собранные образцы. Труд ее – добрая тысяча страниц – должен был убедительно доказать наше существование, наголову разбив любое возражение, какое только могли бы выдвинуть ее коллеги-врачи. Она трудилась так упорно и одержимо, что довела себя до нервного срыва.

И чем же все закончилось? Полным крахом.

Хотя Фланнери поддерживала контакт, по меньшей мере, с двумя дюжинами других врачей, утверждавших, что видели вампиров и экспериментировали с их тканями – хотя она исследовала собранные ими образцы, читала и писала отзывы на их работы – все уважаемые медицинские ассоциации мира захлопнули перед ней двери.

Над ней смеялись, потешались, не давали ей денег на исследования, а под конец перестали пускать на съезды и конференции, сделав публичной мишенью острот для всех тех, кто подвергал ее остракизму и советовал «обратиться к психиатру».

– Они уничтожили меня, – спокойно призналась она. – Погубили. И не только меня – нас всех. Выбросили нас за борт вместе с теми, кто верит в древних астронавтов, магическую силу пирамид, эктоплазму и затерянную Атлантиду. Вытеснили в область безумных вебсайтов, слетов оккультистов и альтернативных семинаров, где нам внимали только фанатики, готовые поверить во что угодно, от столоверчения до снежного человека. Штат Калифорния отозвал мою лицензию практикующего врача. Семья от меня отвернулась. Я все равно что умерла.

– Понятно, – с ужасом произнес я.

– Не знаю, способны ли вы это понять. В руках ученых по всей планете скопились груды доказательств вашего существования, но никому до них и дела нет. По крайней мере, сейчас.

Я лишился дара речи. Такое мне и в голову не приходило.

– А я-то всегда считал, что стоит вампиру попасть в руки вашей братии, как нам всем конец.

Фланнери рассмеялась.

– Да это случалось уже много раз. Хотите, расскажу, как это происходит? Пленный вампир в течение дня содержится в каком-нибудь темном помещении, на закате же просыпается, убивает своих тюремщиков и разносит в щепки тюрьму, лабораторию или морг – не важно. Если же он или она слишком слабы, то они зачаровывают или как-либо иначе уговаривают похитителей их освободить, после чего опять же следует немедленная расплата с полным уничтожением не только свидетелей, но и любых фотографий и медицинских доказательств существования вампиров. Иногда на помощь пленникам приходят их собратья. Иногда вся лаборатория предается огню, в котором гибнут практически все сотрудники. Я задокументировала по меньшей мере две дюжины происшествий, соответствующих этому сценарию. И в каждом случае имеется целый ряд официальных «рациональных» объяснений случившегося, а случайно выживших свидетелей предают осмеянию и, в конечном итоге, игнорируют. Иные из уцелевших окончили свои дни в психушках. Так что можете не беспокоиться.

– А вы теперь, значит, работаете с Фаридом.

– Здесь мне нашлось место, – нежно улыбнулась она. – Здесь меня уважают за знания. Можно сказать, я заново родилась здесь. О, вы и не представляете, какой же юной дурочкой я была в ту ночь, как увидела вас на сцене и вообразила, будто сейчас переверну своими фотографиями весь медицинский мир.

– А чего вы хотели? В смысле – какой участи для нас, вампиров?

– В первую очередь, я хотела, чтобы мне поверили. А во вторую – чтобы вас начали изучать. Ровно то, чем занимается теперь Фарид. В том, что изучают там, снаружи, – она махнула рукой на мир смертных по другую сторону стены, – нет ни лада, ни смысла. Все это для меня больше ровным счетом ничего не значит. Я работаю на Фарида.

Я засмеялся себе под нос.

Теплое природное чувство, эротическое желание, давно исчезло. И разумеется, я снова жаждал совсем иного – до капли высосать кровь из этого прелестного, дивного, жаркого хрупкого тела. Но я ограничился лишь поцелуем – обнял ее и прижался губами к теплой шейке, слушая стук крови в артерии.

– Они обещали когда-нибудь дать вам Темный Дар?

– Да, – кивнула она. – Им можно доверять. И это больше, чем я могу сказать про моих коллег, американских врачей.

Повернувшись, она снова прильнула ко мне и поцеловала в щеку. Я не остановил ее. Тонкие пальцы скользнули по моему лицу, коснулись век.

– Спасибо, – промолвила Фланнери. – Спасибо за эти бесценные мгновения. О, я знаю, вы поступили так не ради меня, а ради них. Но все равно спасибо.

Я улыбнулся и кивнул. Обхватил ее лицо ладонями и поцеловал со всем пылом истинной Крови. Тело ее согрелось, открылось распустившимся цветком, но миг уже прошел. Я покинул ее.

Позже Фарид и Сет сказали мне, что намерены сдержать слово. Помимо Фланнери они приглашали к себе и многих иных одержимых вампирами врачей и ученых, собирая этих «чокнутых» по всему миру. Оно так было даже и легче – зазывать в мир наших чудес тех, чья жизнь среди обычных смертных и без того уже разлетелась вдребезги.

Перед рассветом мы втроем отправились поохотиться. Как и сказали Фарид с Сетом, на Сансет-бульваре всегда кишели толпы народа, так что напиться Маленькими Глоточками не представляло труда. Я же отыскал в переулках двоих презренных негодяев и безжалостно расправился с ними.

Наверное, меня терзал такой неутолимый голод из-за недавних медицинских манипуляций. Набрав полный рот крови, я задержал ее подольше перед тем, как глотнуть и ощутить прилив тепла ко всему телу.

Сет был немилосердным убийцей. Древнейшие всегда таковы. Я видел, как он высасывает кровь из жертвы – молодого юноши, как съеживается тело несчастного по мере того, как Сет кварта за квартой вытягивает из него жизненные соки. Я смотрел, как он прижимает к груди голову паренька, и знал: он хочет разбить череп. Именно это Сет и сделал – содрал кожу с волосами и высосал кровь из мозга. Покончив с этим, он бережно, почти любовно уложил мертвеца на груду мусора, сложил руки ему на груди, закрыл глаза, натянул обратно сорванный скальп – и наконец, бормоча что-то себе под нос, отошел полюбоваться плодами рук своих: ни дать ни взять жрец пред телом ритуальной жертвы.

На рассвете мы с ним сидели в саду на крыше. Запели птицы, я ощущал солнце и аромат приветствующих его деревьев, сливающийся с ароматом раскрывающихся далеко внизу цветов джакаранды.

– Но что ты будешь делать, мой друг, – спросил я, – если придут близнецы? Если они не захотят, чтобы ваш великий эксперимент продолжался?

– Я так же древен, как и они, – негромко отозвался Сет, чуть приподняв брови. В белоснежной аравийской робе с аккуратным воротником он выглядел воплощением элегантности. В нем все так же просматривалось что-то жреческое. – И сумею защитить Фарида от них.

Казалось, он ничуть не сомневается.

– В древности, – продолжал он, – как и рассказывала тебе Царица, было два враждующих стана. Близнецы и их друг Хайман, известные как Первое Поколение, сражались с культом Матери. Но она создала меня, чтобы биться с Первым Поколением, и во мне течет больше крови Матери, чем в них. Кровь Царицы – так называли нас, и она взяла меня к себе по одной очень важной причине: я ее сын, рожденный, когда она еще была человеком.

По спине у меня пробежал темный холодок. Долгое время я не мог ничего сказать, не мог даже думать.

– Ее сын? – наконец прошептал я.

– Я не питаю к ним ненависти. Даже и в те времена я никогда всерьез не хотел враждовать с ними. Я был целителем. Я не просил о вампирской доле. Собственно говоря, я умолял мать пощадить меня, но ты же знаешь, какая она была. Знаешь, что она не терпела неповиновения. И да, она причастила меня к Крови. Зато, как я уже сказал, я не боюсь тех, кто сражался с ней. Я не слабее их.

Я пребывал в благоговении. Теперь-то я разглядел в нем сходство с Царицей – в симметричности черт, в неповторимом изгибе губ. Но не чувствовал в нем ни малейшего внутреннего родства с нею.

– Будучи целителем, я все свою человеческую жизнь провел в странствиях, – продолжал он, словно в ответ на мои мысли. Взгляд его был кроток. – Я старался познать всю премудрость, какую только найду в городах Двуречья. Я забредал далеко в северные леса. Я мечтал учиться, понимать, знать – и собрать к себе всех величайших лекарей Египта. Моей матери это все было ни к чему. Она была убеждена в своей божественности, зато слепа к чудесам мира вокруг.

И как же я его понимал!

Мне настала пора уходить. Не знаю, сколько еще он мог выносить разгорающийся рассвет, но сам я уже почти выдохся. Пришло время искать убежище.

– Спасибо, что пригласили меня сюда.

– Приходи к нам в любое время, как захочешь, – отозвался он, протягивая мне руку. Поглядев ему в глаза, я снова поразился его сходству с Акашей, хотя та отличалась куда более деликатным сложением и традиционной красотой. В его же глазах пылал яростный и ледяной свет.

Он улыбнулся.

– Жаль, у меня нечего подарить тебе, – сказал я. – Предложить взамен всего, что я получил.

– О, но ты дал мне очень многое.

– Что? Образцы? – фыркнул я. – Я имел в виду – гостеприимство, тепло, хоть что-то.

– Ты дал нам обоим нечто другое, – возразил Сет. – Хотя сам и не знаешь.

– Что же?

– Мы прочли у тебя в голове, что все, написанное тобой о Царице Проклятых – чистая правда. Нам важно было узнать, правдиво ли ты описал то, что видел, когда умерла моя мать. Понимаешь, мы же сами не в состоянии окончательно постичь произошедшее. Не так-то легко отсечь голову столь могущественному созданию. Мы сильны. Уж кому, как не тебе, это знать.

– Да, конечно, но даже самую древнюю плоть можно пронзить мечом, рассечь на куски.

Я осекся и сглотнул. Не мог рассуждать об этом бесчувственно и отстраненно. Не мог даже вспоминать то ужасное зрелище – отрубленную голову и обезглавленное тело, что все еще извивалось, пытаясь дотянуться до головы, нашарить ее руками.

– Теперь вы знаете. – Я глубоко вздохнул и изгнал жуткую картину из памяти. – Я описал все точно, как было.

Сет кивнул. По лицу его пробежала тень.

– Нас всегда можно уничтожить таким способом. – Он задумчиво прищурился. – Обезглавить. Куда надежнее, чем сжечь – во всяком случае, если речь идет о древних, самых древних…

Меж нами пало молчание.

– Знаешь, – проговорил я, – я любил ее. Любил.

– Да, знаю. А я – нет. Так что для меня все это не так-то и важно. Куда важней, что я люблю тебя.

Я был глубоко растроган, но не находил слов выразить все то, что так отчаянно хотел сказать, а потому просто обнял его и поцеловал.

– Мы еще увидимся.

– Да, – прошептал он, – это мое заветное желание.

Но годы спустя, попытавшись найти их, соскучившись и желая удостовериться, что у них все хорошо, я не нашел и следа. И так никогда более их не встречал.

Пустить в ход телепатию, попытаться позвать их мысленно я не рисковал. Я боялся за них, а потому хранил их тайну, даже само знание о них в глубинах сердца.

Долгое время я изнывал от страха, что Маарет и Мекара отыскали и уничтожили их.

Уже позднее, в начале нового века, я совершил поступок, абсолютно для меня не свойственный. Я долго размышлял о том, как умерла Акаша, дивился тому, что нас так легко погубить, всего лишь отрубив нам голову. Так что я нашел лавку специалиста по старинному оружию и заказал у него кое-что для себя. Это было в Париже.

Свое оружие я придумал и разработал сам. На рисунке оно более всего напоминало средневековую секиру с узким древком длиной в два фута и лезвием в форме полумесяца размером примерно в двенадцать дюймов. Я хотел, чтобы рукоятку утяжелили – как можно сильнее, насколько сумеет оружейник. Лезвие я тоже просил сделать потяжелее, но при том предельно острым. Я велел мастеру использовать самый острый металл на земле – не важно, какой, главное – поострей. С другой стороны рукоятки я велел сделать крючок и петлю – как в средневековые времена, чтобы носить петлю на запястье или же прятать секиру под полами длинных фраков.

Выбранный мной мастер создал настоящий шедевр, но предупредил, что оружие, мол, вышло слишком уж тяжелым, не по силам обычному человеку – не замахнешься. Как бы я не остался недоволен. Я лишь рассмеялся. Секира оказалось самим совершенством. Мерцающее лезвие легко рассекало надвое спелый плод или подброшенный в воздух шелковый шарф. А тяжести в нем хватало, чтобы одним могучим взмахом перерубить юное деревце.

С тех пор я держал свой миниатюрный боевой топор под рукой, а в очередной раз пускаясь на поиски приключения, носил при себе: под курткой, подвесив на пуговицу. Для меня-то он был вовсе не тяжел.

Я знал: против Огненного Дара древних бессмертных вроде Сета или Маарет и Мекаре у меня нет почти ни малейшего шанса. Однако я мог бы спастись, применив Облачный Дар. Зато в открытой схватке с любым другим вампиром топор давал мне огромное преимущество. Прибавим эффект неожиданности – и я бы, наверное, мог победить кого угодно. Вот только разве можно застать врасплох древнейшего? Что ж, так или иначе, а надо же и о себе позаботиться.

Не люблю зависеть от чужого милосердия. Даже от Божьего милосердия зависеть не люблю. Я тщательно полировал топор и следил, чтобы он всегда был хорошо заточен.

Меня очень волновала судьба Сета с Фаридом.

Однажды в Нью-Йорке мне довелось услышать о них – и еще раз в Нью-Мехико. Но отыскать их мне так и не удалось. По крайней мере, они были живы. По крайней мере, близнецы не уничтожили их. Что ж, может – вовсе и не стремятся их уничтожить?

Текли годы – и я находил все новые и новые доказательства того, что Маарет и Мекаре мало заботит вампирский мир, а может статься, и не заботит вовсе. Что и приводит меня к встрече с Джесси и Дэвидом два года назад.