Читать книгу Кровавый гимн - Энн Райс - Страница 3

Ферма Блэквуд. Вечер

Небольшое сельское кладбище на краю болота, около дюжины старых могил с вертикально стоящими плитами надгробий, большинство имен давным-давно стерлись, а одно из надгробий, недавно опаленное огнем, почернело от сажи. Все кладбище окружено невысокой железной оградой, по углам которой стоят огромные дубы. Тяжелые ветви деревьев клонятся к земле, небо безупречно сиреневого цвета, ласковый, теплый летний воздух…

Вы совершенно правы, на мне черный бархатный сюртук (приталенный, с медными пуговицами), мотоциклетные сапоги, совершенно новая льняная рубашка с кружевными манжетами и воротником (пожалеем бедного жлоба, который будет ржать по этому поводу). Сегодня вечером я не подстриг свою светлую гриву, что иногда делаю для разнообразия, так что она спускается до самых плеч. Очки с фиолетовыми стеклами я зашвырнул подальше – плевать, если кто-то обратит внимание на мои глаза. А кожа моя все еще сохраняет загар, полученный давным-давно под палящими лучами солнца в пустыне Гоби, где я пытался покончить с собой. И я размышляю…

«Обряд Тьмы… Да, сотвори чудо. Ты нужен им там, в главном доме, ты, принц Проклятых, шейх среди вампиров, хватит уже торчать здесь, раздумывать и предаваться скорби – приступай к делу. В главном доме сложилась очень непростая, щекотливая ситуация, так что…»

Пора объяснить вам, в чем дело.

Так вот, я только что покинул свое тайное убежище и пребываю в глубокой скорби по одной из своих сестер, принадлежащих племени пьющих кровь. Она погибла по собственной воле, здесь, на этом кладбище, в безжалостном огне на вышеупомянутой почерневшей от сажи могиле. Она покинула нас накануне вечером – совершенно неожиданно, никого не посвятив в свои намерения.

Ее имя Меррик Мэйфейр. Всего три года (или того меньше) она провела среди бессмертных, и я пригласил ее на ферму Блэквуд в надежде на помощь в изгнании злобного духа, который преследовал Квинна Блэквуда с самого детства. Квинн – новичок в сообществе пьющих кровь – пришел ко мне с просьбой избавить его от этого духа, который вовсе не собирался отступать даже после превращения Квинна из смертного в вампира, а стал только сильнее и злее. Более того, он стал причиной смерти самого дорогого Квинну человека – тетушки Куин. Гоблин – так звали духа – виноват в том, что эта прекрасная восьмидесятипятилетняя леди упала и умерла. Меррик Мэйфейр была нужна мне, чтобы изгнать злобное существо навсегда.

До того как Меррик приняла в себя Темную Кровь, она занималась наукой и одновременно была колдуньей – вот почему я решил, что у нее достанет для этого сил.

Меррик отозвалась на мое приглашение и разгадала тайну Гоблина. Она соорудила большой алтарь из дерева и угля и подожгла его. Но в огне погиб не только злодей – Меррик последовала за ним. Дух исчез, исчезла и Меррик Мэйфейр.

Конечно, я пытался спасти ее, но душа покинула тело, и, сколько я ни лил на ее обугленные останки свою кровь, Меррик не вернулась.

Пока я метался туда-сюда по кладбищенской пыли, мне вдруг пришло в голову, что бессмертные, получившие Темную Кровь по собственной воле, гибнут значительно чаще и быстрее, чем мы, те, кто о ней не просил. Возможно, гнев, порожденный совершенным над нами насилием, поддерживает нас на протяжении столетий.

Но, как я уже говорил, что-то происходило в главном доме.

Расхаживая по кладбищу, я размышлял об Обряде Тьмы, да, об Обряде Тьмы – сотворении нового вампира.

Но почему мне вообще пришло это в голову? Мне, тому, кто втайне хочет стать святым? Только не подумайте, что кровь Меррик Мэйфейр взывала из-под земли к рождению еще одного новичка, – ничего подобного. Вдобавок это была одна из тех ночей, когда каждый свой вдох я ощущал как маленький глоток горя.

Я посмотрел вверх, на главный дом, как они его называли, – стоявший на возвышении особняк с белыми колоннами, достигавшими второго этажа, и множеством освещенных окон. Последние несколько ночей это место было средоточием моей боли и моих побед, и я прикидывал, как разыграть карты, чтобы никто из участников не пострадал.

Вариант первый.

Особняк Блэквуд гудит от голосов населяющих его доверчивых смертных, которые, несмотря на наше непродолжительное знакомство, стали мне очень дороги. Я называю их доверчивыми, ибо они даже не подозревают, что их любимый Квинн Блэквуд, хозяин дома, и его загадочный новый друг Лестат – вампиры. Именно этого всей душой и сердцем желал Квинн – не должно было произойти ничего предосудительного, потому что это был его дом, и, даже став вампиром, Квинн не был готов рвать отношения с его смертными обитателями.

Прежде всего, это Жасмин – чернокожая домоправительница, мастерица на все руки, обладавшая совершенно неотразимой внешностью (надеюсь, мы еще вернемся к этому, потому как я не могу устоять перед красотой), бывшая любовница Квинна. Их маленький сын Жером рожден, естественно, до того, как Квинн превратился в вампира. Мальчишке четыре года. В белых теннисках на несколько великоватых для его роста ногах он носится вверх-вниз по винтовой лестнице – просто так, для веселья. Большая Рамона, бабушка Жасмин, величественная черная леди с седыми, собранными в узел на затылке волосами, готовит ужин (один Бог знает для кого) в кухне и разговаривает сама с собой. Голова ее при этом трясется. Внук Большой Рамоны Клем – отлично сложенный мускулистый мужчина с гладкой темной кожей, одетый в черный костюм с галстуком, – стоит возле парадного входа и смотрит вверх, по лестнице. Клем был личным шофером недавно ушедшей из жизни хозяйки дома, тетушки Куин, по которой все еще безмерно скорбят все домашние. Он обеспокоен тем, что происходит в спальне Квинна, и не без оснований.

Старый учитель Квинна Нэш сидит у холодного в летнее время года камина в своей спальне, расположенной в конце коридора второго этажа, и беседует с тринадцатилетним Томми Блэквудом. По кровному родству Томми приходится Квинну дядей, но по сути вернее назвать его приемным сыном. Молодой человек производит благоприятное во всех отношениях впечатление. Он тихо оплакивает смерть великой леди, о которой я уже упоминал и с которой он три года путешествовал по всей Европе. «Период становления» – так мог бы назвать эту пору его жизни Диккенс.

На заднем дворе особняка бьют баклуши механики Аллен и Джоэль. Они сидят в открытой и освещенной части гаража, читают «Уикли уорлд ньюс» и буквально заливаются смехом, а из телевизора тем временем доносится громкий рев трибун – идет трансляция футбольного матча. Один гигантский лимузин стоит напротив парадного входа в особняк, второй – на заднем дворе.

Что касается самого дома, позвольте добавить несколько деталей. Мне он нравится. Я нахожу его пропорциональным – качество, не всегда присущее американским домам, построенным в стиле греческого Возрождения. Но этот стоящий на возвышенной террасе красавец с огромными окнами, смотрящими на обсаженную ореховыми деревьями подъездную аллею, выглядит более чем привлекательно и гостеприимно.

Каков он внутри? Американцы называют такие комнаты гигантскими. Все вылизано, нигде ни пылинки. Кругом зеркала, каминные часы, стены увешаны портретами, полы устланы персидскими коврами. И неизбежное соседство мебели красного дерева девятнадцатого века с копиями классического Хэпплуайта[5] и Людовика XIV, дабы создать впечатление так называемого традиционного, или старинного, стиля. Каково? И над всем этим царит непрерывное гудение массивных кондиционеров, которые дарят не только волшебную прохладу, но и создают особую атмосферу, столь изменившую в последнее время Юг.

Знаю, знаю. Мне следовало бы сначала описать место действия, а потом уж перейти к рассказу о персонажах моего повествования. Ну и что? Я не думал логически. Я судорожно размышлял. И не мог просто взять и выкинуть из головы гибель Меррик Мэйфейр.

Квинн конечно же, заявил, будто видел, как Небесный Свет принимает преследовавшего его духа и Меррик Мэйфейр. Для него сцена на кладбище была своего рода богоявлением и не имела ничего общего с тем, что предстало моим глазам. Я видел только, что Меррик принесла себя в жертву. Я рыдал, вопил, сыпал проклятьями.

Ладно, хватит о Меррик. Но держите это имя в голове, потому как она еще может появиться в моей истории. Как знать, вдруг мне захочется снова сделать ее участницей событий. Я не исключаю такой возможности. В конце концов, кто командует на страницах этой книги? Ладно, не принимайте мои слова всерьез. Я обещал вам историю, и вы ее получите.

Дело в том, что события в главном доме не позволяли мне тратить время на причитания. Меррик Мэйфейр ушла от нас навсегда. Ушла незабываемая, жизнелюбивая тетушка Куин.

Горечь потери осталась в прошлом, горечь потерь ждала меня впереди. Но в тот конкретный момент происходило нечто невероятное, из ряда вон выходящее, и я должен был, не мешкая, прийти на помощь моему драгоценному Квинну.

Конечно же, никто не принуждал меня проявлять интерес к жизни обитателей главного дома.

Я мог просто взять и уйти.

Квинн, недавно обращенный вампир, попросил Лестата Великолепного (да, мне нравится этот титул) помочь ему избавиться от Гоблина, и теперь, когда Меррик забрала злобного духа с собой, мне нечего было делать в особняке. Я мог бы умчаться на мотоцикле в сумеречную даль, а вся здешняя челядь стояла бы с открытыми ртами и вопрошала: «А кто он вообще такой, этот разодетый пижон?» Но я не счел возможным оставить Квинна.

Квинн оказался в плену у смертных. А я любил его, очень любил. Он был крещен Темной Кровью всего двадцати двух лет от роду. Фантазер и мечтатель. Неосознанно притягательный и неизменно добросердечный, страдающий ночной хищник, он питался только кровью отпетых злодеев. Квинн любящий и дарящий радость.

(Любящий и дарящий радость??? Как я, например? Итак, малыш допустил ошибку. Помимо всего прочего, я настолько любил Квинна, что разыграл для него чертовски хороший спектакль. Можно ли поставить мне в вину то, что я предан людям, которые пробудили во мне любовь? Так ли уж это плохо для того, кто навеки обречен быть монстром? Скоро вы поймете, что я все время говорю о своем духовном перерождении. Однако вернемся к сюжету.)

Я способен «полюбить» кого угодно, будь то – мужчина, женщина, ребенок, вампир или сам Папа Римский. Я убежденный христианин и в каждом вижу искру Божию. Но Квинна полюбил бы всякий. Любить таких, как Квинн, просто.

Вернемся к нашим баранам, то есть в спальню Квинна, где он переживал очень непростой момент.

Еще до нашего пробуждения в тот вечер (я спал в одном из своих тайных убежищ с высоким, голубоглазым, темноволосым юношей) в особняке появилась смертная девушка и всех там перепугала до ужаса.

Именно по этой причине Клем с тревогой смотрел вверх по лестнице, Рамона бормотала себе под нос, а до безумия взволнованная Жасмин сновала по дому в туфлях на высоких каблуках и нервно заламывала руки. Даже маленький Жером, не перестававший носиться вверх-вниз по винтовой лестнице, чувствовал нервозность обстановки. А Томми и Нэш чуть раньше прервали траурные причитания, чтобы взглянуть на эту девушку и предложить ей свою помощь.

Мне не составило труда проникнуть в мысли всех обитателей дома и разобраться в происходящем, понять, что там происходит нечто запредельное. Пролез я и в сознание Квинна.

А еще я сумел внедриться в мозг той самой смертной девушки, пока она, сидя на заваленной прекрасными цветами кровати, разговаривала с Квинном.

Поначалу мою голову заполнила какофония из чужих эмоций и мыслей, и я, отважный и неустрашимый, даже немного запаниковал. Совершить Обряд Тьмы? Сотворить еще одно подобное себе существо? Горе-то какое! Какое мучение! Караул! Убивают! Полиция!

Хочу ли я в действительности похитить еще одну душу, вырвать ее из лап судьбы? Я, тот, кто жаждет стать святым? Тот, кто водил дружбу с ангелами? Тот, кто утверждает, что лицезрел Господа во плоти? Хочу ли я привести еще одну душу… подумать только!.. В царство бессмертных?

Примечание: одной из наиболее важных причин моей влюбленности в Квинна было то, что создал его не я. Парень достался мне даром. Я ощущал себя немного Сократом – наверное, старик чувствовал то же самое, когда к нему приходили за советом прекрасные греческие юноши… Пока ему не поднесли кубок с ядовитым настоем болиголова.

Однако вернусь к своему повествованию. Если кто-то в этом мире и мог соперничать со мной в борьбе за сердце Квинна, так это приехавшая в особняк смертная девушка, которой он там, в спальне, задыхаясь, шептал о Темной Крови и обещал даровать бессмертие. Да, это незавуалированное предложение прозвучало из уст Квинна.

«Бог ты мой, малыш, не будь таким бесхребетным, прояви же наконец твердость характера! – подумал я тогда. – Ты же только вчера видел Божественный Свет!»

Мона Мэйфейр – так звали девушку. Хочу внести ясность прямо сейчас: Мона не была знакома с Меррик Мэйфейр и никогда о ней не слышала. Меррик была квартеронкой, она родилась в семье «цветных» Мэйфейров, которые жили в центре города. А Мона принадлежала к числу белых Мэйфейров, тех, что обитали в Садовом квартале и, возможно, никогда не упоминали ни о Меррик, ни о своей цветной родне. Да и Меррик не проявляла интереса к знаменитой семье белых Мэйфейров. Она шла своей дорогой.

Но Мона была ведьмой до мозга костей, как, собственно, и Меррик. А кто такие ведьмы? Это те, кто обладает даром читать чужие мысли, вызывать духов и призраков, те, кто щедро наделен мистическими силами и оккультными знаниями. За последние несколько дней Квинн рассказал мне достаточно о знаменитом клане Мэйфейр, и я понимал, что кузины и кузены Моны – если не ошибаюсь, все до единого ведьмы – бросились за ней в погоню и, без сомнения, крайне обеспокоены ее судьбой.

Вообще-то, на похоронах тетушки Куин я уже видел мельком троих представителей этого выдающегося семейства, причем один из них, представьте себе, был священником. Священник – колдун! Подумать страшно! Почему они до сих пор не приехали за Моной, оставалось для меня загадкой. Если только они не медлили намеренно, по причинам, которые станут мне понятны чуть позже.

Мы, вампиры, не любим ведьм. Догадываетесь почему? Любой уважающий себя вампир, даже если ему (или ей) три тысячи лет, способен водить смертных за нос, по крайней мере какое-то время. А для новообращенных, таких, как Квинн, это вообще не проблема. Жасмин, Нэш, Большая Рамона – все они считали его человеком. Пусть эксцентричным, пусть, что называется, не в себе, но человеком. Квинн мог жить среди них довольно долго. Как я уже говорил, они и меня принимали за человека, хотя вряд ли стоило надеяться, что их заблуждение продлится долго.

А вот с ведьмами совсем другая история. Они постоянно совершенствуют свои способности и потому примечают самые незначительные нюансы во внешности и поведении других. Я почувствовал это на заупокойной мессе, едва оказавшись рядом с доктором Роуан Мэйфейр, ее мужем Майклом Карри и преподобным отцом Кевином Мэйфейром. К счастью, в тот день им хватало других забот, и мне не пришлось уносить ноги.

Ладно, хватит об этом. Так на чем я остановился? Ах, да, вспомнил. Мона Мэйфейр была, можно сказать, выдающейся ведьмой. Приняв около года назад Темную Кровь, Квинн поклялся, что больше никогда не увидит Мону, хотя она уже тогда умирала. Мона сразу догадалась бы, что злые силы лишили его жизни, а Квинн не хотел ее расстраивать.

Как бы ни было, по собственной воле и к всеобщему изумлению, приблизительно час назад она прикатила на ферму Блэквуд в семейном лимузине, который угнала из-под носа у шофера от Мэйфейровского медицинского центра, где умирала в течение более чем двух лет. (Бедолага прогуливался около центра, покуривая сигарету, когда Мона газанула со стоянки и лишь краем глаза успела увидеть, как он бросился следом.)

Она посетила всех торговцев цветами, для которых имя Мэйфейров было на вес золота, и забрала у них все имевшиеся в наличии цветущие ветки и огромные букеты, после чего промчалась по длинному двухпролетному мосту через озеро и затормозила прямо перед главным домом фермы Блэквуд. Когда Мона, шатаясь, вышла из машины, босая, в распахнутом больничном халате, похожая на ходячий скелет, покрытый местами обвисшей синюшной, исцарапанной кожей, на нее было страшно смотреть. Жуткую картину дополняли спутанные космы, в которые превратились некогда прекрасные длинные рыжие волосы. Она приказала Жасмин, Клему, Аллену и Нэшу перетащить всю груду цветов из машины в спальню Квинна и разбросать их по кровати под пологом на четырех столбиках и заявила при этом, что Квинн в курсе и все делается с его разрешения. «Не волнуйтесь. Мы обо всем договорились», – успокоила она прислугу.

Насмерть перепуганные, они мгновенно подчинились.

В конце концов, все знали, что Мона Мэйфейр была любовью всей жизни Квинна, до тех пор пока его дорогая тетушка Куин, заядлая путешественница и непревзойденная рассказчица, не заставила его отправиться вместе с ней в Европу, в ее, как она выразилась, «самое последнее путешествие», которое по каким-то причинам растянулось на три года.

А вернувшись домой, Квинн узнал, что Мона находится в Мэйфейровском медицинском центре и что к ней никого не пускают.

Потом Квинн был жестоко обманут и насильственно получил Темную Кровь, а Мона еще год провела в стенах больницы, чувствуя ужасную слабость и не в состоянии даже нацарапать записку или взглянуть на цветы, которые каждый день присылал ей Квинн…

Итак, домочадцы поспешно перетащили цветы в спальню Квинна.

Истощенная девочка (я позволяю себе именно так ее называть, поскольку речь идет о двадцатилетнем создании) не могла самостоятельно подняться по винтовой лестнице. Галантный Нэш Пенфилд, старый учитель Квинна и джентльмен от бога (именно он отполировал до блеска манеры Квинна) отнес Мону на второй этаж и уложил в «будуар из цветов», как она это назвала. Малышка заверила его в том, что розы без шипов, легла на спину и начала декламировать обрывки строчек из Шекспира, дополняя их собственными словами:

– Молю, позволь мне лечь в постель новобрачной, на ложе, усыпанное цветами, а после пусть они украсят мою могилу.

В этот момент на пороге спальни появился тринадцатилетний Томми, еще не оправившийся от душевной раны, вызванной потерей тетушки Куин. Увидев Мону в таком состоянии, он расстроился еще больше – так, что его начало трясти и Нэш вынужден был увести мальчика из комнаты. Большая Рамона осталась в спальне.

– Эта девочка умирает! – произнесла она драматическим, достойным героини шекспировских трагедий шепотом.

– Ну, это не новость! – со смешком откликнулась рыжеволосая Офелия и попросила принести ей банку холодной содовой.

Жасмин думала, что дитя готово вот-вот испустить дух, что вполне могло произойти в любую секунду, но этого не случилось. Девочка заявила, что ожидает Квинна, а пока просит всех уйти. Когда Жасмин прибежала назад со стаканом пенящегося газированного напитка с опущенной в него согнутой соломинкой, Мона едва прикоснулась к питью.

Вы можете прожить всю жизнь в Америке, так и не увидев хоть одного смертного в столь плачевном состоянии.

Но в восемнадцатом веке, когда я появился на свет, подобная картина не была редкостью. В те времена в Париже люди умирали от голода прямо на улицах. То же самое происходило в девятнадцатом веке в Новом Орлеане, когда в Америку хлынули изголодавшиеся ирландцы. В городе было полно попрошаек, больше похожих на обтянутые кожей скелеты. В наше время людей в состоянии, близком к тому, в котором пребывала Мона Мэйфейр, можно встретить, пожалуй, лишь в лагере какой-нибудь зарубежной миссии или в особой больничной палате.

Большая Рамона вдруг сообщила, что когда-то на этой кровати умерла ее собственная дочь, Маленькая Ида, и что это не место для больного ребенка. Жасмин шикнула на бабушку, а Мона так расхохоталась, что у нее начался приступ удушья. Однако ей удалось с ним справиться.

Стоя на кладбище и вспоминая недавние события, как если бы они возникали перед моими глазами, отражаясь в волшебном зеркале, я видел и Мону, когда-то удивительно красивую, утонченную девушку около пяти футов и одного дюйма ростом. Но болезнь, вызванная невероятно тяжелыми родами, тайна которых, несмотря на все мои способности, так и осталась для меня нераскрытой, сделала свое черное дело, и теперь Мона весила меньше семидесяти фунтов, а ее роскошные густые рыжие волосы только подчеркивали страшную картину тотального разрушения. Девочка была на волосок от смерти, и только желание жить и сила воли не позволяли ей сдаться на милость судьбы.

Именно воля и колдовство – то, на чем стоят ведьмы – помогли ей собрать все эти цветы и по приезде на ферму привлечь помощников.

Но теперь, когда Квинн пришел, когда Квинн был рядом, а мысль о смерти приобрела четкие очертания, боль во всех внутренних органах, во всех суставах одолела Мону, девочка чувствовала ее каждой клеточкой кожи. Даже сидеть среди цветов было пыткой.

Что до моего доблестного Квинна, то он больше не проклинал свою судьбу и предлагал Моне Темную Кровь. Меня это не удивило, но лучше бы он этого не делал.

Невыносимо тяжело смотреть, как кто-то умирает, когда ты знаешь, что обладаешь феноменальной губительной силой. А он все еще любил ее и не мог вынести ее страданий. А кто бы смог?

С другой стороны, как я уже говорил, только накануне вечером Квинн собственными глазами лицезрел богоявление и наблюдал, как Меррик и преследовавший его дух исчезли в объятиях Небесного Света.

Так почему же, ради всего святого, он отказывался просто взять Мону за руку и оставаться с ней рядом, пока все это не кончится? Нет сомнений, что она не дожила бы до полуночи.

Однако ему недоставало сил, чтобы позволить ей уйти. Следует подчеркнуть, что Квинн никогда не пришел бы к Моне по собственной воле, ибо, как я уже говорил, он старательно скрывал от нее свою тайну. Однако Мона сама приехала на ферму и молила позволить ей умереть в его спальне, на его кровати. Но это была территория Квинна, так сказать, его логово, логово вампира мужского пола. И теперь, когда здесь оказалась его возлюбленная, чудовищная жажда обладания и надуманная идея спасения завладели им.

Я все это прекрасно понимал, как и то, что он не сможет совершить Обряд Тьмы. Он еще неопытен и непременно убьет чересчур слабую и хрупкую Мону. Выхода не было. Черт побери! Дитя, выбравшее Темную Кровь, рискует отправиться в ад. Я должен подняться к ним. Вампиру Лестату следует поспешить на помощь!

Я знаю, что вы сейчас думаете. Вы думаете: «Это что – комедия? Нам не нужна комедия!» Уверяю вас, нет!

Я всего лишь избавляюсь от всякой фальшивой шелухи. Разве вы не видите? Никакого гламура, никаких излишеств – пора сосредоточиться на главном. Следует отказаться от искусственных ухищрений и уничтожить барьер из мелочей, которые делают беднее логический ряд моих рассуждений.

Двигаемся дальше. Я прошел через парадный вход – как обычный человек. Громкий хлопок двери заставил Клема испуганно вздрогнуть от неожиданности. Я одарил его чарующей улыбкой и со словами: «Это я, Лестат, друг Квинна. Как дела? Вот что, Клем, приготовь машину. Немного погодя мы поедем в Новый Орлеан. Договорились, старина?» – направился вверх по лестнице.

Проходя мимо маленького Жерома, я лучезарно улыбнулся, в коридоре слегка приобнял растерянную Жасмин, потом телепатически повернул ручку двери, ведущей в спальню Квинна, и проник внутрь.

Проник? Почему не просто вошел? Пора отказаться от этих надуманных вывертов. Понимаете, о чем я? Если хотите знать, на самом деле я буквально влетел в комнату.

А сейчас я поведаю вам один маленький секрет. Телепатическое видение в десятки раз слабее, чем то, что вампир видит собственными глазами. Телепатия – это, конечно, круто, но наше реальное зрение отличается поистине необыкновенной остротой. Поэтому в своей книге я не уделяю телепатии особого внимания. Как бы то ни было, я отдаю предпочтение настоящим чувствам и ощущениям.

Мона, сидящая на кровати с пологом, являла собой душераздирающее зрелище. Девочка страдала физически больше, чем Квинн мог себе представить. Даже прикосновение его рук было для нее мучительным. Сам того не желая, я сразу вычислил, что она должна была умереть около двух часов назад: почки уже отказали, сердце барахлило, и она не могла набрать в легкие достаточно воздуха для полноценного дыхания.

Но обращенные на меня бесподобные зеленые глаза были широко открыты. Незамутненный интеллект Моны на каком-то мистическом уровне помогал ей без лишних слов понять то, что пытался объяснить Квинн: смертельный процесс можно остановить и повернуть вспять, если она присоединится к нам. Она навеки станет одной из нас, обретет вампирскую сущность, бессмертие… Бессмертный убийца… Вечное существование за пределами жизни…

«Я знаю тебя, маленькая ведьма. Мы живем вечно», – мысленно произнес я, и ответом мне стало слабое подобие улыбки.

Может ли Обряд Тьмы восстановить разрушенное тело несчастной? Бьюсь об заклад – да.

Двести лет назад в спальне на Иль-Сен-Луи я был свидетелем того, как Темная Кровь, наполняющая истощенное тело моей матери, изгоняет из него старость и чахотку и дарит волшебные силы. В те ночи я был еще неопытным новичком, и только любовь и страх заставляли меня совершить обращение. Я впервые наблюдал подобное и даже не знал, как это называется.

– Квинн, позволь мне провести Обряд Тьмы, – сказал я с порога.

У мальчика словно гора с плеч свалилась. Он был так невинен и так смущен. Естественно, мне не нравилось, что он на четыре дюйма выше меня, но это не имело значения. Именно поэтому я называл его братишкой и ради него был готов практически на все. К тому же речь шла о Моне. Тело этой юной ведьмы, красавицы, обладавшей необузданным характером и неистребимой силой духа, отчаянно боролось со смертью.

Они придвинулись ближе друг к другу. Почувствовала ли Мона неестественность плоти Квинна, когда сжала его руку в своей? Глаза ее были устремлены на меня.

Я пересек комнату, подошел к ним и, взяв бразды правления в свои руки, преподнес ей все в лучшем виде: да, это правда, мы – вампиры, но у нее, дорогой и любимой, остается выбор. Странно, что Квинн не рассказал ей про Свет, ведь он видел Свет собственными глазами и знает, какова мера Божественного Прощения, гораздо лучше, чем я.

– Но ты, chérie, можешь выбрать этот Свет в ка- кую-нибудь другую ночь, – сказал я и рассмеялся.

Я смеялся и не мог остановиться. Это было так чудесно.

Мона так долго была больна, так долго страдала. И эти роды… Младенец, которого она произвела на свет, оказался монстром, его забрали от нее… Я никак не мог проникнуть в суть произошедшего. Ладно, забудем, хватит об этом. Ее представление о вечности сводилось к одному-единственному благословенному часу, когда она сможет почувствовать себя живой и здоровой, сможет дышать без боли. Разве ей под силу такой выбор? Нет, у этой девочки не было выбора. Ей довелось пройти длинный и тяжелый многолетний путь. Я видел иглы, впивавшиеся в ее кожу, кровоподтеки по всему телу, лекарства, вызывавшие тошноту. Мучительное забытье вместо сна, жар, лихорадка, обрывки тревожных сновидений, неспособность сосредоточиться на чем-либо. Книги, фильмы, письма… – ничто не вызывало у нее интереса. Она была лишена даже возможности побыть в тишине и темноте и вместо этого круглосуточно видела свет больничных ламп, слышала топот ног и гул голосов.

Мона протянула ко мне руки и кивнула. Сухие потрескавшиеся губы… Пряди рыжих волос…

– Да, я хочу этого, – прошептала она.

– Спаси ее, – умоляюще произнес Квинн.

Спасти ее? Разве Небеса не хотят принять ее?

– Они едут за тобой. Твоя семья, – неожиданно для себя проговорился я.

Может быть, я сам был околдован, когда заглянул в ее глаза? Но я отчетливо слышал Мэйфейров, ощущал их быстрое приближение. Машина «скорой помощи» с выключенной сиреной и следом за ней лимузин въехали на ореховую аллею.

– Нет, не дайте им забрать меня! – воскликнула Мона. – Я хочу быть с вами.

– Чудная компания. Учти, это навсегда, – сказал я.

– Да!

Вечная ночь – да! Проклятие, скорбь, отречение от мира и вечное одиночество – да!

«О, ты в своем репертуаре, Лестат, ты настоящий дьявол, ты хочешь сделать это, ты хочешь, хочешь увидеть это, ты маленькое прожорливое чудовище. Ты не можешь отдать ее ангелам, а ведь знаешь, что они ждут! Знаешь, что Господь, допустив ее страдания, очистил Мону от всех грехов и простит ей последние вопли отчаяния».

Я приблизился к ней и осторожно отодвинул в сторону Квинна.

– Предоставь ее мне, братишка. – С этими словами я прокусил кожу на своем запястье и поднес окровавленную руку к губам Моны. – Придется сделать так. Сначала я должен дать ей немного своей крови. Иначе она не выдержит обряд до конца.

Мона коснулась губами моего запястья и зажмурилась.

Дрожь сотрясла все ее тело.

– Пей, милая девочка, – прошептал я. – Прощай, прелестное дитя, прощай, Мона.