Читать книгу Дерзкое предложение дебютантки - Энни Берроуз - Страница 3

Глава 3

Оглавление

Ничего. Ничего он не станет делать. Во всяком случае, пока вновь не обретет способность трезво мыслить. Еще будучи маленьким мальчиком, он усвоил преподанный матерью урок о том, что любые сильные эмоциональные вспышки – из жалости, чувства вины или осознания долга – приводят к поступкам, которые впоследствии можно объяснить только ошибочностью суждений.

Хоть Эдмунд и напоминал себе непрестанно, что нужно подумать о куда более важных вещах, вопиющее предложение Джорджианы и его собственная постыдная реакция вытесняли прочь все остальные мысли.

И даже мешали заниматься делами поместья.

– Мне дела нет до того, что говорит моя мать, – услышал он собственный голос, подкрепленный ударом кулака по столу, чем шокировал и себя самого, и своего управляющего Роулендса. – Я граф Эшенден, и я распоряжаюсь поместьем и прочим имуществом. Если я пожелаю… засадить весь заливной луг ананасами, она мне и слова поперек не посмеет сказать. Мое слово – закон. Или должно таковым быть.

– Да, милорд.

– Почему в таком случае вы упорно продолжаете приходить ко мне с докладом, что работа не выполнена, потому что графиня этого не одобрила бы? Не желаю больше слышать эту отговорку, – сказал Эдмунд, поднимаясь на ноги, и, наклонившись вперед, уперся ладонями в крышку письменного стола. – Ясно вам?

Он впервые вышел из себя в присутствии своего подчиненного. Накричал на человека, который не может позволить себе дать отпор. Потому что устал, в этом все дело. Вчера он заснул, думая о Джорджиане, и всю ночь его преследовали сновидения о том, как ее поочередно тащат к алтарю какие-то омерзительные типы. Что еще хуже, сам Эдмунд всякий раз присутствовал при первой брачной ночи. Снова и снова Джорджиана взирала на него своими огромными карими глазами, моля о спасении, в то время как очередной грубиян срывал с нее одежду и валил на кровать. Но Эдмунд так и не пришел ей на выручку. Потому что не поручился бы, что, пытаясь спасти Джорджиану, руководствовался благородными мотивами. Возможно, на самом деле он лишь хотел занять место другого мужчины в ее постели.

Испытывая отвращение к самому себе, Эдмунд поднялся за несколько часов до времени, когда его злополучный камердинер ожидал вызова, приказал подать завтрак, но не проглотил ни кусочка и в конце концов отправился в лодочный сарай.

Чуть не час он греб вверх по реке, но, как бы ни напрягал силы, не сумел обрести ясность рассудка, обычно даруемую прогулкой на лодке.

Разозлившись, что даже здесь не может избавиться от мыслей о Джорджиане, Эдмунд позволил течению отнести себя обратно к сараю и прошел в свой кабинет, надеясь с головой уйти в работу. Результат получился неутешительным.

– Я понимаю ваше положение, Роулендс, – добавил он, усаживаясь обратно за стол, – но прошу приводить в исполнение даже те приказы, которые графиня не одобряет. Хоть она и приезжает сюда гораздо чаще меня, и вы уже долгое время делаете все, что она велит.

Роулендс покраснел.

– Мы очень благодарны ей за то, что взяла на себя бразды правления, когда ваш батюшка потерял интерес к поместью, милорд, – заметил он.

– Да, матушка вела дела безукоризненно. Я отлично понимаю, что только благодаря ей унаследовал поместье в его нынешнем состоянии. – Ему в самом деле следовало бы испытывать к матери большую благодарность. – Но я достиг совершеннолетия и теперь сам занимаюсь делами.

– Однако ее светлость настолько привыкла поступать по-своему, что для всех было бы лучше, если бы вы сами с ней поговорили. – Лицо управляющего при этом сделалось свекольного цвета.

– Согласен с вами, – проговорил Эдмунд.

Собственно, это его обязанность – велеть матери перестать вмешиваться в ведение хозяйства. Он заставил себя продолжить обсуждение дел с беднягой Роулендсом, которому потом придется претворять в жизнь его планы пред лицом властолюбивой леди Эшенден. Но он сумел лишь отчасти сосредоточиться на посадках и будущем урожае, поскольку мысленно то и дело возвращался к Джорджиане, отлично выглядевшей в своей амазонке. Вспоминал нахлынувший на него дикий, почти примитивный прилив похоти, когда он вдохнул запах ее чистого, нетронутого тела, и собственное доводящее до умопомешательства желание прямо там, на берегу ручья, доказать ей, что ничем не отличается от прочих мужчин из плоти и крови.

Неудивительно, что, надышавшись ее запахом, он так скверно спал ночью. Особенно после ее заявления, что именно на нем будет лежать вся ответственность за то, что с ней случится в Лондоне.

День клонился к закату, а Эдмунд никак не мог выбросить из головы предложение Джорджианы.

Ему не давали покоя сказанные ею слова: «С глаз долой – из сердца вон, так, кажется, говорят?» Будто обвиняя его в том, что повернулся к ней спиной. Бессмыслица какая-то! Ведь именно она не ответила ни на одно из присланных им писем. Кроме – какая ирония! – самого первого. То была записочка, которую он спрятал в щели между каменной стеной и стойкой ворот подъездной аллеи, где они обычно оставляли друг другу послания, если по какой-то причине не могли встретиться на обычном месте.

«Доктору Шоулзу удалось убедить матушку, что, чтобы дожить до совершеннолетия, мне будет полезно перебраться в более теплый климат. Я уезжаю завтра. Буду писать тебе. И ты мне тоже пиши, пожалуйста».

Джорджиана ответила:

«Буду писать. И скучать по тебе тоже».

Скучать по нему – ха-ха!

Лакей, собирающийся убрать со стола скатерть и принести портвейн, вздрогнул, и Эдмунд понял, что, похоже, высказал последнюю мысль вслух.

И разозлился еще сильнее. Черт подери, из-за нее он даже поужинать спокойно уже не может! Он не испытывал подобного душевного смятения с тех самых пор, как отправился на южные острова. И тщетно ждал писем от Джорджианы. По истечении полугода он заставил себя принять тот факт, что она не сдержала слово. И что совсем по нему не скучает.

Доктору Шоулзу пришлось объяснить ему суть происходящего.

«Хорошо, что ты уже усвоил, как непостоянны женщины, – сказал тогда старый эскулап. – Но они и сами ничего не могут с собой поделать. Говоря что-то, они действительно имеют это в виду, но пять минут спустя им в голову приходит другая идея, заставляя тут же позабыть первую. Или попросту передумать».

Объяснение доктора показалось Эдмунду таким разумным, что он почувствовал себя самым большим глупцом на свете. Из родительского примера ему бы следовало извлечь урок, что мужчины и женщины никогда не говорят то, что на самом деле имеют в виду, но лишь то, что, как они надеются, поможет выпутаться из неприятностей. Именно походя нарушенное обещание Джорджи заставило его поклясться никогда не доверять ни единой живой душе настолько, чтобы сделаться уязвимым.

И он ни разу не нарушил этой клятвы – пока, повинуясь зову Джорджи, не отправился к ручью.

Эдмунд резко поднялся на ноги, взмахом руки разрешив замершему неподалеку лакею убирать со стола. Портвейн не подарит ясности мыслей. Ему нужно как следует выспаться, но едва ли это удастся сделать, когда в мыслях безраздельно царит Джорджиана.

Поэтому Эдмунд отправился в свой кабинет, сел за стол, положил перед собой чистый лист бумаги и очинил кончик пера, как поступал всегда, готовясь решать непростую задачу. Но что ему написать, когда дело касается мисс Джорджианы Уикфорд?

«Отчего она злится?» – нацарапал он. Будто это он предал ее, а не наоборот. Что заставило ее думать подобным образом? Он ведь не по своей воле уехал, оставив ее одну. Значит, дело не в этом. Но…

Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, и тут же выявил еще одно противоречие.

Если она так зла на него, зачем предложила жениться на ней?

Это не имеет смысла.

Особенно в свете сказанного ею о том, что он изыщет способ увильнуть.

Почему у нее сложилось такое невысокое мнение о нем? – с возмущением подумал Эдмунд. Он из тех, кто всегда держит слово. Даже явился по ее зову на берег ручья, памятуя о клятве, которую дал, будучи неразумным юнцом. Невзирая на то, как она сама с ним поступила.

Он гневно пририсовал еще один вопросительный знак. И отложил бумагу в сторону. Потому что, думая о Джорджиане, он распалял свой гнев куда сильнее, чем когда пытался выбросить ее из головы.


На следующий день, работая со счетами, Эдмунд задумался о странном представлении Джорджианы касательно зимнего лондонского сезона. В следующее мгновение перед его мысленным взором промелькнул образ его самого – смятенного юнца, которого сажают в экипаж, чтобы доставить к кораблю, отплывающему на острова. Разумеется, Джорджиана сейчас так же напугана, как и он сам тогда, перед отбытием в, по ее представлениям, иной, чуждый ей мир. Эдмунд вспомнил, что рассматривал собственный отъезд как ссылку в наказание за некое преступление, которого не совершал.

Тем же страхом можно объяснить и ее нелогичное поведение, и то, что она наговорила столько глупостей. Возможно, ей просто требовалось вновь обрести уверенность. И он не испытывал бы всепоглощающего чувства вины из-за того, что не снизошел до ее нелепой просьбы жениться на ней, если бы смог объяснить, что поездка на острова стала лучшим из всего с ним случившегося. Ну, когда перестал скорбеть из-за предательства Джорджианы…

Эдмунд решил, что именно это ему и следует теперь сделать для Джорджианы – убедить ее воспринимать лондонский сезон как шанс для себя, а не как пытку.

Потому что он не может оставить все так, как есть. Совесть ему не позволит, сколь бы сильно он ни пытался ее заглушить. Она постоянно напоминала ему о данном слове. И хотя он не мог сдержать обещание так, как требовала от него Джорджиана, придется по-другому доказать, что он не из тех людей, кто всегда изыщет способ увильнуть.


На следующее утро, идя на веслах по реке, Эдмунд выработал решение настолько идеальное, что удивился, как вышло, что он сразу не предложил его Джорджиане.

Есть мужчины, по разным причинам заинтересованные именно в таком браке, какой ей нужен. Эдмунд не видел препятствий в устроении подобного союза, если уж она так этого жаждет.

Вот. Он все же сможет сделать для нее что-то полезное. Посоветует ей поискать в Лондоне мужчину, которому в самом деле нужен брак лишь на бумаге. Возможно, даже исподволь сам наведет справки.

А когда будущее Джорджи будет устроено, к нему самому, вероятно, вернется здоровый ночной сон.


Позднее тем же днем Эдмунд велел подать экипаж, усадил в него Льва и поехал в дом Джорджианы. Пес оказался очень полезным во время прошлой встречи с Джорджи, он способствовал рассеиванию возникающего между ними напряжения.

Ну и, кроме того, старому псу было приятно видеть Джорджиану, а ей – его. Похоже, любовь к собакам – единственное, что не изменилось в ней со временем.

Пока экипаж петлял по извилистым дорогам, Эдмунд гадал, что могло поспособствовать радикальным переменам, произошедшим с девочкой, которую он сильно любил и которая превратилась в женщину, невероятно его раздражающую. Да-да, именно раздражающую. Потому что, хоть она и выглядит как взрослая версия девочки, пленившей его в детстве, напрочь лишилась задора. Мисс Джорджиана Уикфорд сделалась холодно-отстраненной и приобрела элегантные манеры.

Будто обернулась кем-то другим в ту самую минуту, как он покинул Бартлшэм.

Есть ли связь между этими двумя событиями? Эдмунд никогда об этом не задумывался, но теперь решил, что, действительно, она изменилась именно из-за его отъезда. Скорее всего, за одну ночь.

Что ж, он и сам не остался прежним. Он больше не обиженный юнец, переживающий муки первой и, как ему казалось, единственной любви. Хотя, вероятно, именно так он себя и вел тогда у ручья, хватая ее за плечи, крича на нее и отправляя домой в слезах.

Теперь он рассудительный взрослый мужчина, прекрасно владеющий собой.

Который не позволит ей снова низвести себя до… того состояния.

Эдмунд окинул тюдоровский особняк внимательным взглядом, пока Бенсон останавливал экипаж перед парадным входом. Прежде он никогда не приезжал сюда с визитом. Взяв Льва на руки, он вышел из экипажа и поднялся по ступеням крыльца, печально вспоминая, что в детстве покидал поместье разве что ради воскресного похода в церковь. А став взрослым, намеренно навещал Бартлшэм как можно реже и – он поставил обутую в сапог ногу на последнюю ступеньку лестницы – даже тогда почти не выходил за пределы своих владений. В Фонтеней-Корт он задерживался ровно настолько, чтобы разобраться с неотложными делами, а потом возвращался обратно в Лондон.

Он один раз стукнул дверным молотком, и мгновение спустя дверь открыла горничная.

– Сюда, прошу вас, милорд, – сказала она, приседая перед ним в реверансе. – Мистер Уикфорд примет вас в гостиной.

Эдмунд недоуменно моргнул. По двум причинам. Во-первых, хотя он не сомневался, что никогда не видел эту женщину прежде, она, совершенно определенно, точно знает, кто он такой. Неужели его визиты действительно столь редки, что он перестал узнавать местных жителей? Джорджиана обвинила его в пренебрежении вещами, которые ему следовало бы знать.

Определенно, пришло время это исправить. В следующий приезд он уделит по крайней мере один день на общение с живущими здесь людьми. Так он сможет не только услышать местные новости, но и убедить всех, что является эффективным и результативным владельцем земель.

Во-вторых, что еще за мистер Уикфорд? Для него это имя ассоциируется исключительно с отцом Джорджианы, довольно потрепанным и помешанным на охоте сквайром Бартлшэма, у ног которого вечно вилась стая собак.

Эдмунд со Львом последовали за горничной через фойе и оказались в маленькой, залитой солнечным светом комнате, где стоял невысокий светловолосый мужчина, похожий на отца Джорджи разве что подбородком.

– Доброе утро, милорд, – проговорил он, сдергивая с одного из кресел покрывало, напоминающее портьерную ткань, и комкая его. – Как мило с вашей стороны навестить нас по-соседски. Большая честь, – добавил он, забрасывая ком ткани за диван. – И так неожиданно, смею заметить.

Для Эдмунда встреча с человеком, которого горничная назвала мистером Уикфордом, тоже стала совершеннейшей неожиданностью, но он не собирался признаваться, что вовсе не к нему приехал.

– Прошу вас, садитесь. – Мужчина указал на кресло, с которого только что сдернул покрывало. – У меня тут страшный беспорядок, – добавил он извиняющимся тоном. – Ничего не готово к встрече гостей, как сказала бы миссис Уикфорд. Но в вашем случае, разумеется… – Он намеренно оставил фразу незавершенной.

Эдмунд медленно опустился в предложенное кресло, а Лев со вздохом устроился у его ног. Эдмунд наконец сообразил, что этот человек, должно быть, кузен отца Джорджи, тот самый, кто унаследовал дом и землю.

А миссис Уикфорд, должно быть, мачеха Джорджианы.

– Наверняка она захочет от меня поскорее избавиться, – проговорил Эдмунд, обходительно улыбаясь. – Явился нежданно-негаданно, когда она занята приготовлениями к отбытию в Лондон.

– Отбытию в Лондон? – переспросил мистер Уикфорд, непонимающе глядя на него. – Что заставило вас так решить?.. А, я понял! – Он негромко хохотнул. – Вы говорите о вдове моего кузена. Они с дочерьми уже уехали в столицу, освободив дом, как только мы заселились.

Уехали? Они уехали, пока он приводил мысли в порядок? Уехали, не дав ему шанса принести Джорджиане извинения за то, как они расстались?

Эдмунд похолодел. Джорджи отправилась в столицу, полагая, что он отрекся от нее. Что ему нет никакого дела до страхов, в которых она ему призналась, и потому он бросил ее одну с ними разбираться. И это несмотря на обещание всегда быть ей другом!

Он вовсе не пытался изыскать способ увильнуть.

И мысль о том, что именно так Джорджи о нем сейчас и думает, была ему совершенно невыносима.

Дерзкое предложение дебютантки

Подняться наверх