Читать книгу После бала - Энтон Дисклофани - Страница 7

1957

Я достаточно хорошо представила нашу компанию? Все были одинаковые. Хотя и существовала иерархия богатства и красоты, но все мы находились недалеко от ее центра. Мы были сыновьями и дочерьми нефти, некоторые из нас были более близко связаны с ней, чем остальные. Джоан, кстати, имела нефть в своем имени; как и Сиэла. Все остальные были детьми или женами мужчин, которые работали на людей с нефтью в имени.

Кроме Ривер-Оукс и нескольких других районов, Хьюстон был не более чем неприглядным болотом с множеством многоэтажек, где внезапно нашли, казалось, неиссякаемый запас нефти.

«Эссо», «Шелл», «Галф», «Хамбл» – наши мужчины работали в многоэтажках в центре города и носили костюмы с галстуками даже в августе. Неважно, кто ты: юрист или доктор, – все поголовно работали на нефтяных магнатов. И встречались в Хьюстонском клубе, заключая сделки и попивая янтарный ликер. Однажды я видела нефть. В детстве, когда нам было лет восемь или девять, Фарлоу взял нас с Джоан с собой на одно из его нефтяных месторождений на востоке Техаса. В тот день мы собирались пойти в кино или театр, как иногда делали по субботам; обычно это был мультфильм или ролик о войне, но накануне по городу разнеслась ужасная весть о полиомиелите – ребенку, который жил возле морского канала, поставили этот страшный диагноз, – и поэтому наши мамы не хотели отпускать нас в людные места.

Фарлоу позволил нам макнуть пальцы в бочку. Я робко опустила палец, боясь испачкать свой сарафан, – я не могла себе этого позволить, и Джоан, без раздумий, макнула свой. По ощущениям ничего особенного.

– Масляная, – сказала Джоан, и Фарлоу засмеялся.

Ну а я направила руку к солнцу и подумала: «У Джоан есть нефть, а у меня – нет».

В Хьюстоне самыми влиятельными людьми были наши родители. Мы могли начхать на общественные нормы в других местах, но именно в Хьюстоне наши имена кое-что значили, несмотря на наш возраст. В Хьюстоне нас все знали, и мы это понимали, поэтому были осторожны. Мы могли бы дать слабину, будучи пьяными, поэтому старались не напиваться. Мы не принимали наркотики. Держали рецепты для болеутоляющих дома, в аптечке, где им и было место. Мы не ходили с незнакомцами в уборную и не глотали то, что они вкладывали в наши ладони. Мы знали, что некоторые так делают: в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе. В больших городах. А мы? Нам хватало и алкоголя. Он расслаблял. Заставлял нас оживать.

Не общались мы и с незнакомцами. Вот почему новый мужчина Джоан так меня взволновал. Естественно, у нас постоянно появлялись новые знакомые. Деловые партнеры наших мужей, которые переезжали из Сан-Диего, Оклахомы или даже из Лондона. Мы принимали их, потому что они были должным образом проверены. Мы знали, кто они и откуда.

Как же много историй начинается с момента, когда в город приезжает незнакомец. Включая этого незнакомца, хотя все и пошло не так, как я могла сразу предположить. Я не понимала эту историю – то, как она на самом деле началась, – очень много лет, пока не посмотрела на нее трезво и со стороны. Возможно, тот незнакомец, скрывая свою сущность, таким образом говорил о себе многое.

Рэй, в свою очередь, уже устал от идеи, что Джоан следует быть более осторожной.

– По-моему, Джоан постоянно находится в обществе мужчин, разве не так? – сказал он, когда наутро я снова подняла эту тему. – Вроде ее пока не обижали. – Он смотрел будто сквозь меня, он всегда так делал, когда раздражался.

Я не звонила Джоан, потому что пыталась относиться к ней бережно; существовали некоторые вещи, о которых она молчала, и этот мужчина, видимо, входил в этот список.

Утром в понедельник я проснулась и завернулась в одеяло – Рэй любил включать кондиционер на максимум по ночам – и попыталась прогнать ее лицо из своих мыслей.

Что она делает прямо сейчас? Спит в своей постели. Я надеялась, что она покинула «Трилистник» через заднюю дверь. Я надеялась, что они ушли не вместе. Я почувствовала, как у меня под боком шевелится Рэй, и вспомнила обо всем, что нужно сделать сегодня. Позвонить Дарлин и спросить, не хочет ли она вместе со мной пойти на встречу в Клубе садоводов. Она любила посещать подобные мероприятия. Сводить Томми в парк. Написать список покупок для Марии – она по понедельникам ездила в Джемейл. Спланировать меню на неделю вперед.

Я постоянно себя чем-то да занимала. Когда у меня не было дел, то я чувствовала себя в опасной близости от отчаяния, которое, казалось, находилось прямо под поверхностью: я всегда представляла его себе как почву под машиной. В подростковом возрасте я как-то раз пошла на свидание с мальчиком не из Ривер-Оукс; машина, на которой он за мной заехал, была настолько дряхлая, что я видела дорогу сквозь пол салона. Это зрелище меня добило, и я просто притворилась, что мне плохо.

– Живот, – сказала я. – Болит немного.

– Болит, – тихо повторил он.

Он молча развернул машину и отвез меня обратно, в мою приемную семью, в мой чужой дом. Я прекрасно запомнила тот момент. Его лицо, обиженное и злое; и почву, быстро уходящую из-под моих ног.

Теперь у меня был собственный дом, своя горничная, муж и ребенок, о которых я заботилась. Я ненавидела, когда кто-то пачкал паркет грязью, но не будем на этом задерживаться.

Я даже и не помню жизни без Томми. Куда я тогда девала свое свободное время?

По утрам я вставала в шесть, чтобы накормить Рэя перед работой. Конечно, Рэй и сам мог приготовить себе завтрак, но я пыталась прожить жизнь противоположно тому, как жила моя мама. Я встала, почистила зубы, уложила волосы в свободный пучок. Большинство женщин не позволяли своим мужьям видеть их без макияжа, но мне нравилось думать, что у нас с Рэем более высокий уровень отношений. Вставая, я похлопала Рэя по плечу. «Проснись и пой», – прошептала я, а затем ушла в комнату Томми. Он уже стоял в голубых штанишках в своей кроватке, ожидая, чтобы я взяла его на руки. Меня всегда умилял силуэт сынишки в тусклом утреннем свете. В этом возрасте Томми был очень ласковым, позволял мне тереться носом о его щечки, усыпать поцелуями его лобик; ему нравилось держаться за пояс от моего шелкового халата.

Ему уже пора было спать в нормальной кровати, но мне не хотелось перемещать его, пока он не заговорит. В этой кроватке ему было безопасней, ведь он пока не может позвать меня, если я понадоблюсь. Сегодня он положил свою теплую щечку на мое плечо и минуту мы просто неподвижно стояли. Наверное, это был один из немногих моментов спокойствия в этот день.

Рэй присоединился к нам уже в кухне, когда Томми сидел на своем детском стуле с тостом в руках. Рэй по очереди поцеловал нас в щеку и сел перед тарелкой, которую я поставила для него. А Томми, в свою очередь, вытянул руку, помахал ею и с ожиданием взглянул на Рэя. «Ну же, попроси», – думала я, но не произносила вслух. Я слышала, как другие матери говорят эти слова своим детям, правда, они говорили это детям, которые уже разговаривают. Но Рэй все понимал и просто положил немного яичницы и бекона на поднос на детском стульчике.

– Сиэла пригласила нас поехать в августе на озеро Клиар Лэйк, – сказала я.

– Целые выходные с Джей-Джеем.

Я улыбнулась:

– Там буду я. И Томми. И, скорее всего, другие пары.

Мы завтракали в приятной тишине, Рэй листал газету, выборочно читая новости вслух.

– Мы доели? – спросила я Томми, смачивая салфетку. – Да, доели, – ответила я же, вытирая его лицо. Он протянул руки, чтобы я вытерла и их. Эти жесты давали мне надежду.

Мы так привыкли к этому утреннему общению. Я не помню, чтобы мои родители когда-либо разговаривали целый час за чашкой кофе. Для меня было важно то, что мы с Рэем так легко коротаем время вместе. Все казалось другим в этом утреннем свете, даже этим утром, когда Джоан полностью сковала мой разум. Томми не пытался заговорить, даже не пробовал лепетать; казалось, ему было интереснее рассматривать свой стул, свои руки, птиц за окном, но не нас – что ж, он наш сын. Мы довольствовались тем, что он нам давал.

Даже сейчас я постоянно ждала звонка от Джоан. Слишком ли часто на этой неделе я звонила ей сама? У дружбы есть границы. Я знала это тогда и знаю сейчас. Одна женщина влиятельнее другой. Едва ощутимо. Иногда разница настолько большая, например, как у нас с Дарлин, что для близкой дружбы нет шансов. Но даже при таких глубоких дружеских отношениях, как у нас с Джоан, одной женщине это нужно чуть меньше, чем второй. Джоан никогда не ждала моего звонка. Если ей хотелось услышать мой голос, то она просто поднимала трубку.

На следующий день Дарлин перезвонила мне насчет встречи в Клубе садоводов – мы начинали планировать выставку азалий в следующем году, когда другие садоводы приедут в Ривер-Оукс и мы позовем их к себе в гости, – и умудрилась как-то так повернуть разговор, что в итоге пригласила меня встретиться вечером за коктейлем.

– Но сегодня будний день, – попыталась я отвертеться от предложения, стоя у телефона в кабинете Рэя. Это был не особо убедительный повод – мы часто развлекались по будням. Впрочем, я не особо переживала, если обижу Дарлин.

Я машинально достала с полки Рэя одну из книг. Биография Авраама Линкольна.

– Мария заболела и уехала домой. Да и неделя вышла очень загруженная. – В нашей компании я была известна тем, что никогда не смягчала удар, всегда говорила прямо, не волнуясь о чувствах других.

Джоан смешило, когда меня так характеризовали. Она говорила, что у меня самая ранимая душа из всех, и может, так и было, но все эти песни и танцы о тяжелой женской судьбе меня раздражали. Я просто устала; скоро проснется Томми после обеденного сна, а я пообещала ему прогулку в парке. И развлекаться за коктейлями – это последнее, что мне тогда хотелось.

– Правда? И у меня. У Джоан это, наверное, тоже очень загруженная неделя? – Ее голос был радостным. Я прекрасно представляла себе ее в этот момент: в трех милях от моего дома, в ее черно-белой гостиной, накручивающую телефонный провод на палец. Скорее всего, она одета во что-то белое; хотя она в этом и не признавалась, но дома любила подбирать наряды под мебель. Абсурд, но правда. И улыбается – да-да, она улыбается. Широко, как Чеширский кот. Потому что она поймала меня.

Через полтора часа, после поспешной прогулки в парк, где Томми, позволив качать его на качели, смотрел, как играют остальные дети, Дарлин сидела в моей гостиной, на месте Джоан на моем любимом оранжевом диване, который мне сделали на заказ в Нью-Йорке.

Рэй, рано вернувшись с работы, на улице жарил стейки на гриле. Когда я сказала ему о визите Дарлин, что меня отнюдь не радовало, он пожал плечами и приготовил мне коктейль с джином.

Я видела его из окна. Он насвистывал мелодию – я даже догадывалась какую. Томми тихо играл с деревянным поездом, который он повсюду носил с собой. Сын не выпускает из рук этот поезд аж с декабря, когда родители Рэя подарили его ему на Рождество. Родители Рэя – добрые люди, но преданы были его сестре, Дэбби, которая жила в Талсе со своими четырьмя детьми, каждый был старше другого всего на год, и чем младше, тем более светловолосый. Мы виделись с ними всего раз в год, на Рождество. Я никогда не была у Дэбби дома, но в моем представлении он был таким же скучным и идеальным, как и сама Дэбби. Изначально было понятно, что Бьюкенены-старшие посвятят себя Дэбби, а не Рэю и уж тем более, разумеется, не мне. Они следовали старому доброму правилу: после свадьбы дочки оставались верными матерям, в то время как сыновья посвящали себя женам.

Нас ждал коктейль в хромовом шейкере, а также блюдце с крекерами, солеными огурцами и сыром. У меня был новый коктейльный набор от Рассела Райта[2], низкие стаканы которого украшали рубиновые и золотистые узоры, но я не стала доставать его для Дарлин, а поставила обычный набор – решила не выделываться. Хотя Дарлин, в отличие от Джоан, наверняка оценила бы тот, модный.

Я встретила Дарлин у входа, и вот она сидит передо мной. На ней узкие белые капри и белая блуза без рукавов; ее маленькие глаза-бусинки щедро подведены темной пудрой, а щеки подкрашены румянами. Я никогда не видела Дарлин без макияжа. Она относилась к тем женщинам, которые по утрам, пока их мужья спали, первым делом наносили макияж.

Внезапно она стала меня раздражать. Я кивками отвечала на ее бессмысленную болтовню о Клубе садоводов, о разводе, который реял над ее браком, и попивала свой коктейль. Я немного передержала джин во рту и проглотила его, когда во рту начало жечь.

– Ну так что, Дарлин, – спросила я, – есть новости?

Она очертила пальцем ободок стакана.

– Что ж. – Она сделала глоток коктейля, желая продлить паузу. – В воскресенье, после обеда, был замечен мужчина, покидающий дом Джоан. – Она подняла бровь и не смогла сдержать улыбку.

– Правда? – Я попыталась скрыть свой шок.

Джоан никогда не водила к себе мужчин. Она сама ходила к мужчинам. И если это был тот мужчина из «Трилистника», то получается, что она не просто привела его домой – она, как я быстро прикинула, пробыла с ним более трех дней.

Я попыталась успокоиться. Я осмотрела свою гостиную: оранжево-белый фон, синие вкрапления. Умеренно, современно. Никаких напоминаний о доме моей мамы: ни вычурных викторианских диванов и шкафов, ни темных скучных цветов. Ни ощущения, что ты живешь в чужом доме, в чужом времени.

Такой и должна быть комната – новой, свежей и совершенно ненавязчивой. Я работала над ней с дизайнером перед тем, как мы здесь поселились. Это была самая светлая комната, самая солнечная, самая позитивная. Я ее обожала. Рэй носил меня на руках от порога нашей спальни до гостиной, как молодую невесту. Впервые в жизни я чувствовала себя дома. Этот дом был моим, а не Джоан и не моей мамы.

Я заметила, что Дарлин смотрит на меня; у нее заканчивался коктейль. Следовало из вежливости подлить ей еще.

Я наклонилась к ней и понизила голос.

– О, Дарлин, – сказала я, будто разговаривая с ребенком. – Это касается только Фарлоу. Прости, но тебе, наверное, пора домой. Томми нужно спать. – Я поднялась, поправила свой пояс. Перед приходом Дарлин мне пришлось нарядиться. Не лучшее мое одеяние, но все же.

Дарлин пыталась осознать происшедшее. Как так получилось, что только что она была носителем важной информации, а теперь – ее выгоняют из дома Сесе Бьюкенен, даже не дав допить напиток?

С порога я помахала Дарлин, которая, отъезжая от дома, вздрогнула, наехав на газон возле нашего почтового ящика. Она плохо водила. На самом деле, как и все мы. Но нас это и не заботило.

На секунду я испугалась, что Дарлин позвонит Кенне, Сиэле или кому-нибудь еще из нашей компании – Кристал Карутерс или Джин Хилл – и расскажет им какой-то омерзительный секрет обо мне. Но я не простофиля. Я никогда не открывала своих секретов никому, кроме Джоан.

К тому же я понимала Дарлин. Она не была ни злая, ни добрая, ни умная, ни глупая. В отличие от Джоан, она ничем не выделялась, но очень к тому стремилась. Джоан была ее мишенью. Она всегда была и будет мишенью для таких женщин, как Дарлин. Я также ничем не выделялась и не была благородной или завистливой, не считая ситуаций, когда я рядом с Джоан.

Дарлин приедет домой, сбросит туфли, нальет себе бокал вина, уляжется на белый кожаный диван, позвонит Кенне и расскажет о моем нападении, выставляя себя в выгодном свете: «Я просто пыталась помочь бедняжке Джоан!» – и они полчаса или даже час будут обсуждать эту ситуацию, пока их горничные не приготовят ужин, а няни искупают детей. Однако завтра Дарлин и не вспомнит о том, как Сесе Бьюкенен буквально выставила ее из дома.

А ведь я могла поступить еще хуже, я могла сказать ей все, что думаю, вместо того чтобы просто выставить ее за дверь. Все мы мечтали о том, чего у нас быть не могло. Дарлин хотела быть популярнее Джоан. Я хотела, чтобы Томми заговорил. И чтобы Джоан стала собой. Ее обсуждал весь город. Если бы Дарлин знала, что за мужчина вышел из ее дома, то знали бы и все остальные. Если бы спросили меня, то я сказала бы, что это партнер по бизнесу Фарлоу, но мне никто не поверил бы.

Какое-то время я простояла на улице. А дома меня ждали дела – ужин, купание Томми, кроме того, нужно было уложить его спать, прочитать книжку, хотя это его не особо интересовали. Убрать посуду, помыть ее. Поговорить с Рэем. Но, защитив Джоан, я чувствовала прилив сил. Я осмотрела газон: возле подъездной аллеи вырос небольшой куст плюща, белый лилейник и ночная красавица. Скоро все зачахнет и умрет в техасской жаре. Но пока рано.

Уложив Томми спать, мы с Рэем сели у бассейна. По вечерам температура воздуха радовала.

– Я уложил Томми под Роя Роджерса[3], – сказал Рэй. – Кажется, он полюбил его.

– Ну а кому не понравится Триггер? – спросила я, и Рэй засмеялся.

Тем вечером мне не хотелось обсуждать Томми. Я думала о том, насколько его интересует телевидение. Наши с Рэем мнения насчет Томми расходились: он не принимал факта, что с нашим сыном что-то не так. «Я тоже поздно начал разговаривать, – говорил он или: – Он станет известным футболистом, а не ракетостроителем».

– Какие у тебя планы на завтра? – спросил Рэй, как всегда это делал по вечерам.

Я перечислила свои дела: ланч с леди, встреча в Клубе садоводов. Супружеские мелочи; мелочи жизни. Мелочи, которые успокаивали меня. Никто так не интересовался мной, как Рэй. Джоан вообще никогда не вдавалась в подробности.

Я нежно дотронулась до его руки, и он, неожиданно резко, повернулся ко мне.

– Думаешь, Томми одинок? – спросил он.

Видимо, он давно хотел задать мне этот вопрос. Или, скорее, не совсем этот вопрос. Что он хотел спросить, так это то, когда нам стоит завести второго ребенка? Это было если не проблемой, то существенным вопросом, который нужно тщательно обдумать. Большинство наших друзей решились на второго ребенка, когда первому было два года. Раньше – опасно, позже – проблемно. Томми было три.

Что мешало мне принять такое решение? Я хотела, чтобы Томми сначала заговорил. Я хотела убедиться, что наш следующий ребенок тоже будет говорить; я хотела знать это наверняка. Я не могла сказать это Рэю, но я часто думала о том, не стало ли молчание Томми отражением моей о нем заботы. Что, если я была недостаточно нежной, недостаточно заботливой? Вдруг Томми ощущал что-то, чего не ощущала я? Я научилась ценить молчание у матери; чем меньше скажешь, тем меньше риск кого-то обидеть.

Рэй сказал бы мне, что это ерунда, что я всю себя посвящаю Томми, что все вокруг видят, как сильно он меня любит. Я хотела бы верить, что это ерунда, но иногда, в темные времена, просто не могла.

– Меня часто не бывает рядом, – сказала я и заметила, как Рэй расстроился, что я ушла от его вопроса. Но как мне нужно было ответить? Мне было стыдно: у меня пропала надежда, и при мысли о втором ребенке вместо любви я чувствовала страх.

– И то правда, – тихо сказал Рэй, и я, закрыв глаза, отклонилась в кресле-качалке. В воздухе витал запах свежескошенной травы, ночной красавицы и хлорки. Летний запах.

Я подумала, что когда-нибудь обязательно наберусь смелости и отвечу на вопрос Рэя. Отвечу честно. И мы поговорим по душам. Но в этот вечер мои мысли были заняты Джоан, так что я не могла собраться с силами для такого серьезного разговора.

Рэй поднялся, наклонился и поцеловал меня в лоб.

– Спокойной ночи, – сказал он. – Не засиживайся допоздна.

– Не буду, – пообещала я.

Скоро я пойду спать. Я очень устала, а через несколько коротких часов, несмотря на то, отдохну я или нет, начнется новый день.