Читать книгу Песнь крови - Энтони Райан - Страница 4

Дни шли за днями. Мальчики тренировались, сражались, учились. Лето сменилось осенью, вслед за осенью наступила зима с проливными дождями и резкими ветрами, которые вскоре уступили место метелям, обычным для Азраэля в месяце олланазур. После погребального костра имя Микеля почти не упоминалось, они не забывали его, но не говорили о нем: он ушел. В начале зимы, когда ворота миновала очередная партия новичков, мальчики испытали странное чувство: они уже не были самыми младшими, отныне самая противная и грязная работа доставалась кому-то другому. Ваэлин смотрел на новеньких и удивлялся: неужто и он когда-то выглядел таким же маленьким и одиноким? Он был уже не ребенок, это он знал – все они перестали быть детьми. Они выросли, изменились. Они были не такими, как обычные мальчишки. А его отличие было еще глубже, чем у прочих: ему уже довелось убить человека.

Со времени лесного испытания ему плохо спалось, и не раз он пробуждался в темноте, взмокший и дрожащий, от видения, в котором безвольно обмякшее, безжизненное лицо Микеля спрашивало, отчего он его не спас. Иногда вместо Микеля являлся волк. Волк смотрел молча, слизывал с морды кровь, и в глазах у него стоял вопрос, которого Ваэлин не понимал. И даже убийцы, окровавленные и истерзанные, являлись и с ненавистью бросали ему в лицо обвинения, от которых он выныривал из сна с непримиримыми воплями: «Убийцы! Мерзавцы! Чтоб вам сгнить!»

– Ваэлин!

Будил он обычно Каэниса. Иногда и других тоже, но обычно Каэниса.

Ваэлин что-нибудь врал, говорил, что ему снилась мать, чувствуя себя виноватым за то, что использует память о ней, чтобы скрывать правду. Потом они немного разговаривали, пока Ваэлин не ощущал, что устал и его клонит в сон. Каэнис оказался подлинным кладезем бесчисленных историй, он знал наизусть все предания о Верных и многие иные тоже – особенно повесть о короле.

– Король Янус – великий человек! – то и дело повторял он. – Он построил наше Королевство мечом и Верой.

Ему никогда не надоедало снова и снова слушать о том, как Ваэлин однажды видел короля Януса и как высокий рыжеволосый человек положил ему руку на голову, взъерошил волосы и с гулким смехом сказал: «Надеюсь, ты унаследовал руку своего отца, мальчик!» На самом деле короля Ваэлин почти не помнил: ему было всего восемь лет, когда отец вытолкнул его вперед на дворцовой аудиенции. Зато он хорошо помнил дворцовую роскошь и богатые одеяния собравшейся знати. У короля Януса были сын и дочь, серьезный мальчик лет семнадцати, и девочка, ровесница Ваэлина, которая, насупясь, смотрела на него из-за отцовской длинной мантии, отороченной горностаем. Королевы у короля к тому времени уже не было, она умерла прошлым летом, все говорили, что сердце у него разбито и новой супруги он никогда не возьмет. Ваэлин помнил, что девочка – мать назвала ее «принцессой» – задержалась, когда король прошел дальше, приветствуя следующего гостя. Она холодно смерила Ваэлина взглядом. «Я за тебя замуж не пойду! – насмешливо бросила она. – Ты грязнуля!» И вприпрыжку бросилась за отцом, не оборачиваясь. Отец Ваэлина рассмеялся – такое с ним бывало нечасто – и сказал:

– Не тревожься, малый. Этим наказанием я тебя не обременю.

– Ну а какой он был? – жадно выспрашивал Каэнис. – Он правда шести футов росту, как рассказывают?

Ваэлин пожал плечами:

– Он был высокий. А насколько – сказать не могу. И на шее у него были странные багровые метины, как будто он обжегся.

– Когда ему было семь лет, его поразила «красная рука», – сказал ему Каэнис своим тоном рассказчика. – В течение десяти дней он метался в горячке и кровавом поту, от чего и взрослому мужчине умереть впору, пока наконец болезнь отступила, и он снова окреп. Даже «красная рука», которая принесла смерть во все семьи в стране, не сумела одолеть Януса! Хоть он и был еще дитя, дух его был слишком силен, и болезнь его не сломила.

Ваэлин предполагал, что Каэнис должен знать немало историй и о его отце: за время, проведенное в ордене, он осознал истинную славу владыки битв, – но никогда не просил Каэниса что-нибудь рассказать об этом. Для Каэниса отец Ваэлина был легендой, героем, который был правой рукой короля на протяжении всех Объединительных войн. Для Ваэлина это был всадник, скрывшийся в тумане два года назад.

– А как зовут его детей? – спросил Ваэлин. Почему-то о придворной жизни родители ему почти ничего не рассказывали.

– Королевского сына и наследника престола зовут принц Мальций, и говорят, что он весьма прилежный и добросовестный юноша. Дочь короля зовут принцесса Лирна, и многие полагают, что с возрастом она превзойдет красотой даже свою мать.

Порой Ваэлина тревожило то, как вспыхивали глаза у Каэниса, когда он говорил о короле и его семье. Только тогда он переставал задумчиво хмуриться, как обычно – словно в эти минуты он вообще не думал. Ваэлину случалось видеть такое выражение лица у людей, которые благодарили Ушедших: как будто их обычная личность на время отступала в сторону, оставляя одну только Веру.

* * *

Когда зима вступила в свои права и землю замело снегом, началась подготовка к испытанию глушью. Походы с мастером Хутрилом сделались дольше, его уроки стали подробнее и серьезнее, он заставлял мальчиков бегать по снегу, пока у них не начинали болеть все мышцы, и сурово наказывал за небрежность и невнимательность. Но мальчики понимали, как важно научиться всему, чему только можно. Теперь они пробыли в ордене уже достаточно долго, и старшие ребята временами снисходили до того, чтобы давать советы, которые обычно сводились к грозным предупреждениям о грядущих опасностях. Испытание глушью представало одним из самых серьезных. «Все думали, что он совсем пропал, но на следующий год нашли его тело, примерзшее к дереву… Он наелся огненных ягод и выблевал все свои потроха… Забрел в логово дикого кота и выбрался наружу, держа в руках собственные кишки…» Разумеется, все эти байки были сильно преувеличены, но по сути они не лгали: во время каждого испытания глушью кто-нибудь из мальчиков погибал.

Когда пришло время, их стали уводить по очереди, небольшими группами, на протяжении месяца, чтобы было меньше шансов, что они встретятся и станут помогать друг другу вынести все эти мучения. Это испытание каждому из мальчиков предстояло пройти в одиночку. Сперва их увезли на барже вверх по реке, но недалеко, а потом они долго ехали на телеге по унылой, занесенной снегом дороге, которая вилась по поросшим редколесьем холмам за Урлишем. Через каждые пять миль мастер Хутрил останавливал телегу, отводил одного из мальчиков в лес, потом возвращался и снова брал вожжи. Когда наступил черед Ваэлина, его провели вдоль ручья, текущего по уединенной лощине.

– Кремень у тебя с собой? – спросил мастер Хутрил.

– Да, мастер.

– Веревка, свежая тетива, запасное одеяло?

– Да, мастер.

Хутрил кивнул, помедлил. Его дыхание клубилось в морозном воздухе.

– Аспект велел передать тебе его слова, – сказал он, помолчав. Ваэлину показалось странным, что Хутрил избегает встречаться с ним взглядом. – Он говорит, что, поскольку за тобой, скорее всего, будут охотиться всякий раз, как ты покинешь стены Дома, ты можешь вернуться вместе со мной, и испытание тебе зачтется.

Ваэлин утратил дар речи. Неожиданное предложение аспекта, вкупе с тем, что это был первый раз, когда кто-то из мастеров счел нужным упомянуть о том, что он пережил тогда в лесу, совершенно его ошеломило. Ведь испытания – не просто зверские пытки, выдуманные от скуки наставниками-садистами. Это часть ордена, установленная его основателем четыреста лет тому назад. Все это время они сохранялись в неизменном виде. То были не просто заветы основателя – то была часть Веры. Мальчик невольно ощутил, что отказаться от испытания и остаться после этого в ордене было бы не просто нечестно, не говоря уже о том, что это было бы неуважение к товарищам, – это было бы кощунством! Он поразмыслил еще немного, и в голову ему пришла еще одна мысль. «А что, если это часть испытания? Что, если аспект желает проверить, не откажусь ли я от испытания, от которого мои братья отказаться не могут?» Но мальчик взглянул в лицо мастеру Хутрилу, который по-прежнему старался не смотреть ему в глаза, и увидел нечто, что заставило его убедиться: нет, его не обманывают, предложение сделано всерьез. Это был стыд. Хутрил считал это предложение оскорбительным.

– Я боюсь противоречить мнению аспекта, мастер, – сказал Ваэлин, – но, мне кажется, никакой убийца не решится отправиться в эти холмы зимой.

Хутрил снова кивнул, вздохнул с облегчением, и на губах у него появилась еле заметная улыбка – а улыбался он нечасто.

– Далеко не забредай, слушай голос холмов, следы выбирай только самые свежие.

С этими словами он вскинул на плечо свой лук и зашагал обратно к телеге.

Ваэлин проводил его взглядом. Он чувствовал себя ужасно голодным, несмотря на то что с утра наелся до отвала. Мальчик был рад, что ухитрился перед отъездом украсть на кухне немного хлеба.

В соответствии с наставлениями Хутрила Ваэлин немедленно принялся строить себе убежище: он отыскал удобный закуток между двумя скалами, которые могли служить стенами, и принялся собирать хворост для крыши. Поблизости нашлось несколько сломанных сучьев, которые можно было использовать, но вскоре ему пришлось рубить недостающие ветви со стоящих вокруг деревьев. Он соорудил еще одну стену из снега, скатав из него большие комья, как его учили. Управившись с работой, он вознаградил себя булочкой, причем заставил себя не заглотать ее в мгновение ока, как ни голоден он был, а откусывать по кусочку и тщательно пережевывать, прежде чем глотать.

Теперь надо было развести костер. Он выложил кружок из булыжников у входа в шалаш, выгреб из середины весь снег и наполнил ямку прутиками и веточками, которые заранее подготовил, ободрав с них мокрую от снега кору и обнажив сухую древесину. Он высек несколько искр из кремня – и вскоре уже грел руки над костерком. «Еда, укрытие и тепло, – повторял мастер Хутрил. – Без них человеку не выжить. Все прочее – так, роскошь».

Первая ночь, проведенная в шалаше, была беспокойной: ему не давал спать вой ветра и холод, от которого одеяло, повешенное поперек входа в убежище, почти не защищало. Мальчик решил, что завтра выстроит шалаш понадежнее, и убивал время, пытаясь расслышать в вое ветра голоса. Рассказывали, будто ветра залетают Вовне, и что Ушедшие с их помощью посылают весточки Верным. Некоторые нарочно часами стояли на холме, пытаясь услышать советы или утешения от утраченных близких. Ваэлин еще никогда не слышал голосов в вое ветра и гадал, кто бы мог к нему обратиться таким образом. Мать, наверное, хотя она больше не являлась к нему со времен той первой ночи в стенах ордена. Может быть, Микель, а то еще убийцы, которые могли бы изливать ветру свою злобу. Но в ту ночь никаких голосов он не услышал и наконец забылся неверным, зябким сном.

Следующий день он встретил, собирая тонкие ветки, чтобы сплести из них дверь для убежища. Работа была долгая и непростая, пальцы, и без того онемевшие от холода, заболели от усталости. Остаток дня мальчик провел на охоте, наложив на тетиву стрелу и оглядывая снег в поисках следов. Ему показалось, что ночью через лощину пробежал олень, но след наполовину замело и идти по нему было невозможно. Он нашел свежие следы козы, но они вели к крутому уступу, на который мальчик вряд ли сумел бы вскарабкаться до наступления темноты. Под конец пришлось ограничиться парой ворон, которые неосторожно сели слишком близко к его убежищу, да расставить силки для неосторожных кроликов, которым взбредет в голову побегать по снегу.

Мальчик ощипал ворон и оставил перья для растопки, насадил птиц на вертел и зажарил их над костром. Мясо оказалось сухим и жестким. Ваэлин сразу понял, почему ворона не дичь. Наступила ночь, и ему ничего не оставалось, как свернуться клубочком у огня, пока тот не прогорел, а потом спрятаться в убежище. Сплетенная им дверь защищала лучше одеяла, но все равно холод пробирал до костей. В животе громко бурчало, но ветер завывал еще громче. Никаких голосов он по-прежнему не слышал.

Утром ему посчастливилось больше: он подстрелил снежного зайца. Мальчик гордился своей добычей: стрела поразила зверька, когда тот торопился в свою норку. Ваэлин за час освежевал и выпотрошил добычу и с громадным удовольствием зажарил ее на костре, жадно глядя на растопленное сало, текущее по шкворчащей тушке. «Лучше бы назвали это «испытанием голодом»!» – подумал мальчик, когда его пустой живот издал особенно непристойное урчание. Ваэлин съел половину мяса, вторую половину спрятал в дупле, которое счел удобным тайником. Дупло находилось довольно высоко над землей, ему пришлось вскарабкаться на дерево, чтобы до него добраться, а ствол был слишком тонким, чтобы выдержать грабителя-медведя. Ему стоило немалого труда удержаться и не слопать все мясо за раз, но Ваэлин понимал, что, если он так поступит, на следующий день ему, возможно, придется обойтись без обеда.

Остаток дня он провел на охоте, но без успеха: силки, как назло, стояли пустыми, и пришлось ему удовлетвориться тем, что он нарыл корешков из-под снега. Найденные коренья оказались совсем не сытными, Ваэлину пришлось долго их варить, прежде чем они сделались хоть чуточку съедобными, однако же червячка заморить он сумел. Единственное, в чем ему повезло – он нашел корень яллина, несъедобный, зато содержащий на редкость вонючий сок, который должен был помочь защитить запасы и шалаш от волков или медведей.

Он брел обратно к своему убежищу после очередной бесплодной вылазки, когда снег повалил всерьез, и вскоре ветер уже нес хлопья, превращая снегопад в метель. Ваэлин успел добраться к себе прежде, чем метель сделалась такой густой, что и дороги не найдешь, плотно закрыл вход в убежище сплетенной из веток дверью и стал греть заледеневшие руки в заячьей шкуре, из которой он сделал себе муфту. Развести костер в пургу было нельзя, и ему ничего не оставалось, кроме как сидеть и ждать, дрожа и шевеля пальцами, спрятанными в мех, чтобы они не застыли.

Ветер завывал громче, чем когда-либо, неся голоса Извне. «Что это?!» Он выпрямился, затаил дыхание, насторожил уши. Это был голос, голос в ветре. Слабый, жалобный. Мальчик застыл, дожидаясь, когда голос послышится снова. Непрерывный вой ветра выводил его из себя: каждая новая нотка как будто сулила, что таинственный голос вот-вот послышится снова… Ваэлин ждал, беззвучно дыша, но ничего не слышал.

Мальчик покачал головой, снова лег, закутался в одеяло, пытаясь свернуться как можно плотнее…

– …Будь ты проклят!..

Он резко сел. Сна и след простыл. Ошибки быть не могло. В ветре действительно звучал голос! Вот он послышался снова, на этот раз почти сразу, но сквозь вой ветра до Ваэлина донеслось всего несколько слов:

– …Слышишь?.. Будь ты проклят!.. Ни о чем не жалею… Я… не жалею…

Голос был слабый, но в нем отчетливо слышалась ярость. Послание, отправленное этой душой через бездну, было исполнено ненависти. Ему ли оно предназначено? Ваэлин почувствовал, как ледяной ужас стиснул его, будто в огромном кулаке. «Убийцы. Брэк, и те двое». Его трясло все сильнее, но уже не от холода.

– …Ни о чем! – ярился голос. – Ничто… сделал… ничего! Ты слышишь?

Ваэлину казалось, будто он знает, что такое страх. Он думал, будто пережитое в лесу закалило его, сделало его почти неуязвимым для ужаса. Он ошибался. Мастера рассказывали о людях, которым доводилось обмочиться – так сильно одолел их страх. До сих пор Ваэлин не верил, что такое бывает – теперь поверил.

– …И я унесу свою ненависть с собою Вовне! Если ты проклял мою жизнь, смерть мою ты проклянешь тысячекратно!..

Ваэлина тут же перестало трясти. «Смерть? С чего бы Ушедшей душе говорить о смерти?» В голову ему пришла совершенно очевидная мысль, и ему сделалось так стыдно, что он порадовался, что никто его не видит: «Кто-то бродит там в бурю, пока я тут сижу и трясусь».

Ему пришлось откапывать путь наружу: метель намела перед входом сугроб в три фута высотой. После некоторых усилий он все-таки сумел выбраться навстречу ярости пурги. Ветер резал, как ножом, и прохватывал плащ насквозь, как будто тот был бумажный. Снег колол лицо, будто гвоздями, вокруг почти ничего не было видно.

– Эге-гей! – окликнул Ваэлин, чувствуя, что слова растворяются в реве бури сразу, едва сорвавшись с губ. Он набрал в грудь побольше воздуху, наглотавшись при этом снегу, и попробовал еще раз: – Эгей!!! Кто здесь?!

Сквозь пургу почудилось какое-то движение, смутная тень за белой стеной. И все исчезло прежде, чем мальчик сумел понять, что это было. Он снова набрал воздуху в грудь и принялся пробиваться туда, где ему померещилось движение, проваливаясь по колено в холодные сугробы. Несколько раз он споткнулся, но наконец отыскал их: две фигуры, сбившиеся вместе, наполовину занесенные снегом, большая и маленькая.

– Вставайте! – крикнул Ваэлин, толкнув фигуру побольше. Человек застонал, повернулся, снег осыпался с обмороженного лица, бледно-голубые глаза уставились на мальчика из-под этой ледяной маски. Ваэлин слегка отшатнулся. Он никогда прежде не видел такого пристального взгляда. Даже мастер Соллис не умел смотреть так: будто душу вынимал. Рука машинально стиснула спрятанный под плащом нож.

– Если вы останетесь здесь, через несколько минут замерзнете насмерть! – крикнул он. – У меня тут шалаш!

Он махнул туда, откуда пришел.

– Идти можете?

Глаза все смотрели на него. Ледяное лицо оставалось неподвижным. «Ну, удача мне не изменила! – грустно подумал Ваэлин. – Только я мог в разгар снежной бури наткнуться на безумца!»

– Я могу идти.

Голос мужчины больше походил на рык. Он кивнул на маленькую фигурку рядом с ним.

– А вот ей нужна помощь.

Ваэлин подошел к фигурке поменьше, рывком поднял ее на ноги, услышал болезненное оханье. Когда фигурка выпрямилась, с нее свалился капюшон, и мальчик увидел бледное, острое личико и копну каштановых волос. Девушка оставалась на ногах не больше секунды – она тут же рухнула на него.

– Идем! – буркнул мужчина, взяв ее за руку и закинув ее себе на плечи. Ваэлин взял вторую руку девушки, и они втроем побрели к убежищу. Это заняло целую вечность: пурга все усиливалась, хотя и казалось, будто сильнее уж некуда, и Ваэлин понимал, что, если они остановятся хоть на миг, смерть не заставит себя долго ждать. Добравшись до убежища, он разгреб заново нанесенный сугроб и затолкал туда девушку, а потом жестом предложил заходить мужчине. Тот покачал головой:

– Нет, мальчик, сначала ты.

Ваэлин услышал в его рыке адамантово-твердые нотки и понял, что спорить бесполезно, а вдобавок и опасно. Он заполз в укрытие, заодно затолкав поглубже девушку и прижавшись к ней как можно теснее. Мужчина быстро нырнул следом, заполнив своим телом все оставшееся пространство, и вставил на место дверь.

Они лежали все вместе, их смешанное дыхание заполняло убежище клубами пара, легкие у Ваэлина горели от утомительной ходьбы по сугробам, руки неудержимо тряслись. Он спрятал их под плащ, надеясь, что не обморозился. Неодолимая усталость начала охватывать его, затмевая взгляд по мере того, как он скатывался навстречу забытью. Последним, что он запомнил, был мужчина рядом с ним, выглядывающий наружу сквозь щель в двери. Прежде, чем изнеможение окончательно взяло над ним верх, Ваэлин услышал, как мужчина пробормотал:

– Значит, еще немного. Еще чуть-чуть…

* * *

Он вынырнул на поверхность. Голова у него раскалывалась. Тонкий солнечный луч, который бил сквозь крышу прямо ему в глаза, заставил болезненно вскрикнуть. Рядом с ним пошевелилась во сне девушка. Ее сапожок оставил синяк у него на голени. Мужчины в укрытии не было, а через вход сочился сильный и весьма аппетитный аромат. Ваэлин решил, что хочет наружу.

Он обнаружил, что мужчина печет на костре овсяные лепешки на железной сковородке. Запах еды вызывал мучительный приступ голода. Сейчас, без ледяной маски, лицо мужчины оказалось худощавым, изборожденным глубокими морщинами. Гнев, затмевавший его взгляд накануне, во время пурги, теперь исчез, сменившись жизнерадостным дружелюбием, которое Ваэлина несколько выбивало из колеи. Он решил, что этому человеку где-то между тридцатью и сорока, но наверняка сказать было трудно, потому что в лице его виднелась мудрость, а во взгляде – серьезность, говорящая об обширном и глубоком жизненном опыте. Ваэлин старался держаться подальше, опасаясь, что, если подойдет поближе, то не выдержит и ухватит лепешку.

– Я сходил за нашими вещами, – сказал мужчина, кивнув на два облепленных снегом мешка. – Вчера нам пришлось их бросить в нескольких милях отсюда. Слишком тяжело было.

Он снял лепешки с огня и протянул сковороду Ваэлину.

Рот у Ваэлина наполнился слюной, но он замотал головой.

– Мне нельзя.

– Ты из ордена, да?

Ваэлин кивнул молча – говорить он не мог, так ему хотелось лепешку.

– А зачем бы еще мальчишке жить здесь одному?

Мужчина грустно покачал головой.

– Однако, если бы не ты, мы с Селлой сейчас бы упокоились в сугробе.

Он встал, подошел и протянул руку:

– Благодарю, молодой человек.

Ваэлин пожал руку, почувствовав жесткую мозоль во всю ладонь. «Воин?» Ваэлин окинул мужчину взглядом и усомнился в этом. Все мастера по-особому выглядели и двигались, они отличались от обычных людей. Этот человек был другим. Он был силен, но выглядел иначе.

– Эрлин Ильнис, – представился мужчина.

– Ваэлин Аль-Сорна.

Мужчина вскинул бровь.

– Это имя принадлежит семье владыки битв.

– Да, я об этом слышал.

Эрлин Ильнис кивнул и оставил эту тему.

– И сколько дней тебе осталось?

– Четыре. Если я до тех пор не умру с голоду.

– Тогда прошу прощения, что мы помешали твоему испытанию. Надеюсь, это не уменьшило твои шансы на успех.

– Это неважно, главное, чтобы вы мне не помогали.

Мужчина присел на корточки и принялся завтракать. Он резал лепешки на кусочки ножиком с узким лезвием и клал их в рот. Не в силах это терпеть, Ваэлин отправился за своей зайчатиной, спрятанной в дупле. К дереву пришлось пробираться по колено в снегу, но вскоре он вернулся в лагерь с добычей.

– Много лет не видывал подобной бури, – негромко заметил Эрлин, когда Ваэлин принялся жарить мясо. – Когда погода стала портиться, я счел это дурным предзнаменованием. Мне всегда казалось, что за такой вьюгой должна последовать или война, или мор. Но теперь мне кажется, что это просто погода испортилась.

Ваэлина тянуло болтать, это позволяло отвлечься от непрерывного бурчания в животе.

– Мор? Вы имеете в виду «красную руку»? Но вы же не могли ее застать, вы не такой старый.

Мужчина слегка улыбнулся.

– Я… скажем так, много странствовал. Мор приходит в разные земли, в разных обличьях.

– В разные земли? – переспросил Ваэлин. – Сколько же вы их повидали?

Эрлин задумчиво погладил подбородок, покрытый колючей седой щетиной.

– Честно говоря, я даже и сказать не могу. Я видел роскошь Альпиранской империи и развалины леандренских храмов. Я бродил темными тропами Великого Северного леса и скитался по бескрайним степям, где эорхиль-силь охотятся на больших лосей. Я повидал множество городов, островов и гор. Но всюду, куда бы я ни пришел, меня неизменно встречает буря.

– Так вы не из Королевства?

Ваэлин был озадачен. Выговор у мужчины был странный, с призвуками гласных, которые резали ухо, и все же отчетливо азраэльский.

– Нет, родился-то я тут. В нескольких милях к югу от Варинсхолда есть деревенька, такая маленькая, что у нее и названия-то нет. Там и живет моя родня.

– А почему вы ушли? Зачем вы странствовали по чужим землям?

Мужчина пожал плечами:

– У меня была уйма времени, и я не знал, чем еще заняться.

– А почему вы так злились?

Эрлин пристально взглянул на него.

– Что-что?

– Я вас услышал. Я подумал было, что это голос ветра, голос одного из Ушедших. Вы злились, я это слышал. Я вас потому и нашел.

На лице Эрлина отразилась глубокая, почти пугающая печаль. Так глубока была эта печаль, что Ваэлин снова подумал, не довелось ли ему спасти безумца.

– Глядя в лицо смерти, человек способен наговорить немало глупостей, – сказал Эрлин. – Когда станешь настоящим братом, наверняка еще наслушаешься от умирающих самого нелепого вздора.

Девушка выползла из шалаша, кутаясь в шаль, заморгала, ослепленная ярким солнцем, Ваэлин впервые рассмотрел ее как следует и обнаружил, что ему трудно оторвать от нее взгляд. Безупречный бледный овал лица был обрамлен светло-каштановыми кудрями. Она была на пару лет старше Ваэлина и на пару дюймов выше. Он только теперь осознал, как давно не встречал ни одной ки, и ему сделалось как-то не по себе.

– С добрым утром, Селла! – приветствовал ее Эрлин. – Если хочешь есть, у меня в мешке есть еще лепешки.

Она натянуто улыбнулась, опасливо косясь на Ваэлина.

– Это Ваэлин Аль-Сорна, – сказал ей Эрлин. – Послушник Шестого ордена. Мы ему очень обязаны.

Девушка неплохо сумела это скрыть, но Ваэлин все же заметил, что она напряглась, когда Эрлин упомянул об ордене. Она обернулась к Ваэлину, и ее руки запорхали, делая замысловатые, плавные жесты. На лице у нее застыла бессмысленная улыбка. «Немая», – понял мальчик.

– Она говорит, нам очень повезло, что мы встретили тут, в глуши, столь отважную душу, – перевел Эрлин.

На самом деле она сказала «Скажи ему, что я сказала «спасибо», и идем отсюда». Ваэлин решил лучше не говорить, что он понимает язык жестов.

– Пожалуйста! – сказал он. Девушка кивнула и отошла к мешкам.

Ваэлин принялся есть, разрывая еду грязными пальцами, не заботясь о том, что мастер Хутрил пришел бы в ужас от подобного зрелища. Пока он ел, Эрлин с Селлой переговаривались на языке жестов. Их жесты выглядели отточенными и делались так бегло и гладко, что Ваэлину было даже стыдно за свои неуклюжие попытки подражать мастеру Сментилю. Но, невзирая на беглость их беседы, Ваэлин заметил, что руки девушки двигаются резко и нервозно, а жесты Эрлина выглядят более сдержанными и успокаивающими.

«Он знает, кто мы?» – спросила она.

«Нет, – ответил Эрлин. – Он ребенок. Отважный и умный, но ребенок. Их учат сражаться. В ордене им ничего не рассказывают об иных верах».

Она бросила короткий, опасливый взгляд в сторону Ваэлина. Он улыбнулся в ответ, слизывая жир с пальцев.

«Он нас убьет, если узнает?» – спросила она у Эрлина.

«Он нас спас, не забывай об этом». Эрлин остановился, у Ваэлина возникло ощущение, что мужчина старается не глядеть в его сторону. «И он иной, – сказали его руки. – Другие братья Шестого ордена не похожи на него».

«Чем он иной?»

«Он глубже. В нем больше чувства. Разве сама не видишь?»

Девушка покачала головой.

«Я вижу только опасность. Я уже много дней не вижу ничего другого». Она ненадолго остановилась, нахмурила гладкий лоб. «Он носит имя владыки битв».

«Да. Думаю, это его сын. Я слышал, он отдал сына в орден после смерти жены».

Ее жесты сделались лихорадочными, напористыми. «Надо уходить, немедленно!»

Эрлин заставил себя улыбнуться Ваэлину. «Успокойся, а не то он что-нибудь заподозрит».

Ваэлин встал и пошел к ручью, чтобы смыть жир с пальцев. «Беженцы, – думал он. – Но откуда? И что это за разговоры об иных верах?» Он не впервые пожалел, что рядом нет кого-нибудь из мастеров, с кем можно было бы посоветоваться. Соллис или Хутрил знали бы, что делать. Может быть, следует каким-то образом задержать их здесь? Одолеть их, связать… Но вряд ли он сумеет это сделать. С девушкой-то справиться нетрудно, но Эрлин был взрослый мужчина, и сильный к тому же. И Ваэлин подозревал, что драться он умеет, хотя и не воин по ремеслу. Все, что он может – это наблюдать за их разговором, чтобы разузнать побольше.

Запах он уловил случайно: ветер переменился и донес его издалека, слабый, но отчетливый: запах конского пота. «Наверно, где-то близко, раз я его чувствую. Несколько лошадей. Едут с юга».

Мальчик торопливо вскарабкался по южному склону лощины, окинул взглядом южные холмы. Он быстро увидел их: темная группка всадников, примерно в полумиле к юго-востоку. Человек пять или шесть, и три охотничьих пса. Они остановились, определить на таком расстоянии, что они делают, было трудно, но Ваэлин подозревал, что они ждут, пока псы возьмут след.

Он заставил себя неторопливо спуститься обратно к шалашу. Девушка сидела, угрюмо вороша костер палкой, Эрлин подтягивал лямки на своей котомке.

– Мы скоро уходим, – заверил его Эрлин. – Мы не станем долго обременять тебя своим присутствием.

– На север путь держите? – спросил Ваэлин.

– Да. На ренфаэльское побережье. У Селлы там семья.

– А вы ей не родственник?

– Просто друг и спутник.

Ваэлин подошел к шалашу, достал из него лук, натянул тетиву, забросил за плечо колчан, чувствуя, как все сильнее нервничает девушка.

– Мне надо на охоту.

– Конечно-конечно. Жаль, что мы не можем поделиться с тобой своей едой.

– Во время испытания запрещено принимать помощь от кого бы то ни было. А потом, по-моему, у вас нет лишней еды.

«Это точно!» – раздраженным жестом заметила девушка.

– Ну что ж, тогда, наверное, пора прощаться, – сказал Эрлин, подошел и протянул руку Ваэлину. – Прими еще раз мою благодарность. Нечасто доводится встретить столь благородную душу. Уж поверь мне, я-то знаю…

Ваэлин вскинул руки. Его жесты выглядели неуклюжими по сравнению с их жестами, но значение было вполне понятно: «К югу отсюда всадники. С собаками. Почему?»

Селла зажала рот рукой, ее бледное личико побелело от страха. Рука Эрлина дернулась к кривому ножу за поясом.

– Не надо этого делать, – посоветовал Ваэлин. – Просто объясните, почему вы спасаетесь бегством. И кто вас преследует.

Эрлин с девушкой обменялись безумными взглядами. Руки у девушки дернулись – она хотела что-то сказать, но сдержалась. Эрлин взял ее за руку. Ваэлин не знал, то ли он хочет ее успокоить, то ли заставить молчать.

– Значит, вас учат языку жестов, – ровным тоном заметил Эрлин.

– Нас много чему учат.

– А про отрицателей вам рассказывают?

Ваэлин нахмурился, вспоминая одно из скупых разъяснений отца. Он тогда впервые увидел городские ворота и трупы, гниющие в развешанных по стенам клетках.

– Отрицатели – это святотатцы и еретики. Они отрицают то, что Вера истинна.

– А знаешь ли ты, Ваэлин, что бывает с отрицателями?

– Их убивают и вывешивают на городской стене в клетках.

– Их вывешивают на стене еще живыми и оставляют умирать от голода. Языки им вырезают, чтобы их вопли не тревожили прохожих. И все это – лишь потому, что у них другая вера.

– Вера одна, других не бывает.

– Бывают и другие веры, Ваэлин! – Эрлин говорил яростно и непримиримо. – Я же тебе говорил, что странствовал по всему миру. Вер на свете без счета, и богов без счета. Способов поклоняться божественному больше, чем звезд на небе.

Ваэлин покачал головой – он счел этот довод несущественным.

– Так, значит, вы и есть они? Отрицатели?

– Нет. Я держусь той же Веры, что и ты.

Эрлин коротко, горько хохотнул.

– В конце концов, у меня нет выбора. Но у Селлы – свой путь. Она верит в иное, но не менее крепко, чем мы с тобой. Но если люди, которые за нами охотятся, ее схватят, они будут ее мучить, а потом убьют. Ты считаешь, это справедливо? Ты считаешь, отрицатели заслуживают подобной участи?

Ваэлин пристально посмотрел на Селлу. Лицо у нее было искажено страхом, губы тряслись, но в глазах ужаса не было. Глаза ее смотрели на Ваэлина, не мигая, гипнотизируя, вопрошая – ему вспомнился мастер Соллис во время того первого урока фехтования.

– Ты меня не заморочишь, – сказал он ей.

Девушка глубоко вздохнула, мягко вынула свои руки из рук Эрлина и знаками сказала: «Я не пытаюсь тебя заморочить. Я кое-что ищу».

– Что именно?

«То, чего я не видела прежде, – она обернулась к Эрлину. – Он нам поможет».

Ваэлин открыл было рот, чтобы возразить, но обнаружил, что слова застыли у него на губах. Она была права: он им поможет. Это решение было несложным. Так было правильно, он это знал. Он им поможет, потому что Эрлин благороден и смел, а Селла хорошенькая и что-то такое в нем разглядела. Он им поможет потому, что знает: они не заслуживают смерти.

Он ушел в укрытие и вернулся с корешком яллина.

– Нате! – он бросил его Эрлину. – Разрежьте его пополам и натрите соком руки и ноги. По чьему следу они идут?

Эрлин неуверенно понюхал корешок.

– А что это?

– Он замаскирует ваш запах. Так кого из вас они преследуют?

Селла похлопала себя по груди. Ваэлин заметил у нее на шее шелковый платок. Он указал на платок и сделал знак отдать его ему.

«Это моей матери!» – возразила она.

– Тогда она порадуется, что он спас тебе жизнь.

Поколебавшись, девушка развязала платок и отдала ему. Мальчик повязал его себе на запястье.

– Мерзость какая! – пожаловался Эрлин, намазывая сапоги соком яллина и кривясь от дурного запаха.

– Вот и собаки так думают, – сказал ему Ваэлин.

После того, как Селла тоже намазала себе сапоги и руки, он отвел их в самую густую чащу, что была поблизости. В нескольких сотнях ярдов от лагеря была пещерка, достаточно глубокая, чтобы укрыться вдвоем, но плохо скрытая от опытного глаза. Ваэлин надеялся, что те, кто на них охотится, не подберутся достаточно близко, чтобы их увидеть. Когда они забились в пещерку, Ваэлин взял у Селлы корень яллина и измазал землю и деревья вокруг его соком.

– Сидите тут тихо. Услышите собак – не двигайтесь, не вздумайте бежать. Если я не вернусь через час, ступайте на юг, два дня идите в ту сторону, потом поверните на запад и отправляйтесь на север по дороге вдоль побережья, только в города не заходите.

Он уже собрался было уйти, как вдруг Селла потянулась к нему. Ее рука зависла в воздухе, не коснувшись его. Она как будто бы боялась до него дотронуться. Они снова встретились взглядом – на этот раз ее глаза ни о чем не вопрошали, а просто светились благодарностью. Ваэлин мельком улыбнулся в ответ и бросился прочь. Он со всех ног помчался навстречу охотникам. Редкие деревья мелькали мимо, голод терзал тело, ноющее от напряжения. Но мальчик заставил себя забыть о боли и бежал, бежал, и платок у него на запястье развевался по ветру.

Потребовалось добрых пять минут быстрого бега, прежде чем Ваэлин услышал собак: отдаленный, пронзительный лай, который перерос в резкое, грозное гавканье, когда псы приблизились. Ваэлин устроился на стволе поваленной березы, прикинув, что тут будет удобнее защищаться, поспешно сдернул платок с руки, повязал его на шею и спрятал под рубашку. И стал ждать, наложив стрелу на тетиву и выдыхая клубы пара – он судорожно втягивал воздух в легкие и старался унять дрожь в конечностях.

Собаки налетели быстрее, чем он рассчитывал: три черных силуэта вырвались из кустов в двадцати ярдах от него и, рыча, скаля желтые зубы, взрывая борозды в снегу, понеслись прямо на него. Их вид слегка ошеломил Ваэлина: псы были незнакомой породы. Куда крупнее, проворнее и мускулистее любой охотничьей собаки, что ему доводилось видеть. Даже ренфаэльские гончие на орденской псарне по сравнению с ними казались карманными собачонками. Страшнее всего были их глаза: ослепительно желтые, полные ненависти, они как будто горели, пока псы надвигались на него, роняя слюну из оскаленных пастей.

Его стрела пронзила глотку первому из псов – зверь рухнул в снег с изумленным, жалобным визгом. Ваэлин хотел было выстрелить еще раз, но второй пес налетел на него прежде, чем мальчик успел выхватить стрелу из колчана. Пес прыгнул, лапы с острыми когтями оцарапали ему грудь, сверкнули клыки, целясь ему в горло. Ваэлин рухнул от толчка, выронил лук, правой рукой выхватил из-за пояса нож и нанес удар снизу вверх в тот самый миг, как его спина коснулась земли – вес собаки помог вонзить клинок ей в грудь, нож проломил ребра и хрящ и вошел в сердце, из пасти брызнула густая черная кровь. Преодолевая тошноту, Ваэлин вскинул ноги, оттолкнул содрогающееся тело, перевернулся и вскочил, направив нож на третьего пса, готовясь к атаке.

Но пес не бросился на него.

Зверь уселся, прижав уши, пригнув голову к земле, пряча глаза. Поскуливая, он приподнялся, подвинулся поближе и снова сел, глядя на Ваэлина странным, испуганным и в то же время каким-то выжидающим взглядом.

– Надеюсь, ты достаточно богат, малый! – произнес хриплый, низкий голос. – Ты задолжал мне за трех собак!

Ваэлин крутанулся, не опуская ножа, и увидел лохматого, плечистого человека, который выбрался из кустов – судя по вздымающейся груди, он бежал со всех ног следом за псами. За спиной у него был пристегнут меч азраэльского образца, на плечах – грязный темно-синий плащ.

– За двух собак, – сказал Ваэлин.

Человек насупился, сплюнул и ловким, наработанным движением потянул из-за спины свой меч.

– Это же воларские травильные собаки, говнюк ты этакий! От третьего мне теперь никакого проку.

Он подошел ближе, ступая по снегу знакомыми танцующими шагами, опустив острие меча, слегка согнув руку.

Пес зарычал, низко и угрожающе. Ваэлин рискнул бросить на него взгляд, ожидая увидеть, что зверь снова надвигается на него, но обнаружил, что желтые, полные ненависти глаза собаки устремлены на человека с мечом, и губы дрожат над оскаленными зубами.

– Вот видишь! – воскликнул мужчина. – Видишь, что ты наделал? Четыре года возни с этими ублюдками – и все псу под хвост!

И тут Ваэлин внезапно осознал то, что ему следовало понять сразу, как только он увидел этого человека. Мальчик медленно поднял левую руку, демонстрируя, что она пуста, сунул руку под рубашку, достал свой медальон и показал его мужчине.

– Прошу прощения, брат.

На лице мужчины мельком отразилась растерянность. Ваэлин понял, что он не удивился при виде медальона, а просто прикидывает, можно ли убить мальчишку, несмотря на то что тот из ордена. Но, в конце концов, решать ему так и не пришлось.

– Спрячьте ваш меч, Макрил, – произнес резкий голос с выговором образованного человека. Ваэлин обернулся и увидел всадника, выезжающего из-за деревьев. Остролицый человек в седле радушно кивнул мальчику, подъезжая ближе. Конь под ним был серый азраэльский гунтер[5] из южных земель, длинноногая порода, которая славится скорее выносливостью, чем пылкостью духа. Всадник натянул поводья, не доезжая до Ваэлина нескольких шагов, и доброжелательно посмотрел на него сверху вниз. Возможно, эта доброжелательность была даже неподдельной. Ваэлин обратил внимание на цвет плаща: плащ был черный, Четвертого ордена.

– Добрый день, маленький брат, – приветствовал его остролицый.

Ваэлин кивнул в ответ и спрятал нож в ножны.

– И вам добрый день, мастер.

– Мастер? – всадник слабо улыбнулся. – Ну какой же я мастер!

Он взглянул на оставшегося пса – тот теперь рычал на него.

– Боюсь, мы подсунули тебе нежеланного спутника, маленький брат.

– Какого спутника?

– Воларские травильные собаки – необычная порода. Они бывают невообразимо свирепы, но у них существует жесткая иерархия. Ты убил его вожака стаи и того, кто должен был занять его место. Теперь он воспринимает тебя как своего вожака. Он слишком молод, чтобы бросить тебе вызов, поэтому он будет верно тебе служить – до поры до времени.

Ваэлин взглянул на пса, увидел рычащую слюнявую гору мышц и клыков с замысловатой сеткой шрамов на морде и с шерстью, слипшейся от всякого сора и дерьма.

– Он мне не нужен, – сказал мальчик.

– Раньше надо было думать, мелкий засранец! – буркнул у него за спиной Макрил.

– Ох, Макрил, не будьте таким занудой! – укоризненно сказал ему остролицый. – Вы лишились нескольких псов – ничего, добудем других.

Он наклонился, протянул руку Ваэлину.

– Тендрис Аль Форне, брат Четвертого ордена, служитель совета по еретическим преступлениям.

Ваэлин пожал протянутую руку.

– Ваэлин Аль-Сорна. Послушник Шестого ордена, в ожидании посвящения.

– Ах да, конечно! – Тендрис выпрямился в седле. – Испытание глушью, не так ли?

– Да, брат.

– Да уж, не завидую я вашему ордену с его испытаниями! – Тендрис сочувственно улыбнулся. – А вы вспоминаете свои испытания, брат? – спросил он у Макрила.

– Только в кошмарах.

Макрил кружил по поляне, не отрывая глаз от земли, время от времени присаживаясь, чтобы получше разглядеть какой-то след на снегу. Ваэлин видел, как мастер Хутрил делает то же самое, но куда изящнее. Когда Хутрил шел по следу, он излучал вдумчивое спокойствие. Макрил был полной его противоположностью: подвижный, дерганый, беспокойный.

Скрип снега под копытами возвестил о прибытии еще трех братьев Четвертого ордена. Все они были на азраэльских гунтерах, как и Тендрис, и все выглядели суровыми и закаленными, как люди, которые большую часть жизни проводят на охоте. Когда Тендрис представил Ваэлина, все трое приветствовали мальчика коротким взмахом руки и принялись прочесывать местность вокруг.

– Должно быть, они проходили здесь, – сказал им Тендрис. – Псы, наверно, почуяли что-то еще, кроме сытного обеда в лице нашего юного брата.

– А нельзя ли спросить, брат, что вы ищете? – осведомился Ваэлин.

– Погибель нашего Королевства и нашей Веры, Ваэлин, – печально ответил Тендрис. – Мы ищем Неверных. Это труд, возложенный на меня и присутствующих здесь братьев. Мы охотимся на тех, кто стремится отложиться от Веры. Ты, быть может, удивишься, что бывают подобные люди, но поверь мне: они существуют.

– Тут ничего нет, – сказал Макрил. – Никаких следов, ничего, что могли бы почуять собаки.

Он пробрался через высокий сугроб и подошел вплотную к Ваэлину.

– Кроме тебя, брат.

Ваэлин нахмурился.

– С чего бы собакам преследовать меня?

– Ты никого не встречал во время своего испытания? – спросил Тендрис. – Например, мужчину с девушкой?

– Эрлина и Селлу?

Макрил с Тендрисом переглянулись.

– Когда? – требовательно спросил Макрил.

– Позавчера вечером.

Ваэлин гордился тем, как гладко он лжет: нечестность давалась ему все лучше.

– Шел сильный снег, они нуждались в убежище. Я приютил их у себя в шалаше.

Он взглянул на Тендриса.

– Я поступил дурно, брат?

– В доброте и щедрости нет ничего дурного, Ваэлин.

Тендрис улыбнулся. Ваэлина слегка встревожило то, что улыбка выглядела искренней.

– Они по-прежнему у тебя в шалаше?

– Нет, ушли на следующее утро. Они почти ничего не говорили, девушка вообще молчала.

Макрил невесело хмыкнул.

– Она не может говорить, малый.

– Она подарила мне вот это, – Ваэлин вытащил из-под рубашки шелковый платок Селлы. – В благодарность, так сказал ее спутник. Я решил, что не будет ничего дурного в том, чтобы его взять. Он совсем не греет. Если вы на них охотитесь, может, собаки его и почуяли?

Макрил наклонился поближе, понюхал платок, раздувая ноздри, впился взглядом в глаза Ваэлина. «Он не верит ни единому слову», – понял мальчик.

– Мужчина не говорил тебе, куда они направляются? – спросил Тендрис.

– На север, в Ренфаэль. Он говорил, у девушки там родня.

– Он солгал, – сказал Макрил. – Нет у нее никакой родни.

Сидящий рядом с Ваэлином пес зарычал громче. Макрил медленно отступил назад. Да что же это за пес такой, что его собственный хозяин боится?

– Послушай, Ваэлин, это очень важно, – сказал Тендрис и наклонился в седле, пристально глядя на Ваэлина. – Эта девушка хоть раз к тебе прикасалась?

– Прикасалась, брат?

– Да. Дотрагивалась ли она до тебя хоть пальцем?

Ваэлин вспомнил, как неуверенно Селла потянулась к нему, и осознал, что она действительно ни разу к нему не прикоснулась, хотя в тот момент, когда она что-то в нем нашла, взгляд ее был таким проникновенным, что Ваэлину и впрямь показалось, будто она его коснулась – коснулась изнутри.

– Нет. Ни разу.

Тендрис выпрямился и удовлетворенно кивнул.

– Ну, тогда тебе и впрямь повезло.

– Повезло?

– Эта девка – ведьма из отрицателей, малый! – сказал Макрил. Он уселся на поваленную березу и жевал стебель сахарного тростника, который откуда-то взялся в его обветренном кулаке. – Она одним прикосновением своей хорошенькой ручонки может вывернуть тебе душу наизнанку.

– Наш брат имеет в виду, что эта девушка обладает неким могуществом, способностью, пришедшей из Тьмы, – пояснил Тендрис. – Ересь Неверных временами проявляется весьма странно.

– Что же это за могущество?

– Мы лучше не станем обременять тебя подробностями.

Он тронул повод коня и направил его на край поляны, высматривая следы.

– Так ты говоришь, они ушли вчера утром?

– Да, брат.

Ваэлин старался не смотреть на Макрила, зная, что коренастый следопыт пристально и недоверчиво вглядывается в него.

– Они пошли на север.

– Хм… – Тендрис взглянул на Макрила. – Сумеем ли мы выследить их без собак?

Макрил пожал плечами:

– Может быть. После вчерашней метели это будет не так-то просто.

Он откусил еще кусок сахарного тростника и выкинул его в снег.

– Я поищу в холмах к северу отсюда. А вы лучше берите остальных и проверьте земли к западу и к востоку. Может быть, они попытались заложить петлю, чтобы сбить нас со следа.

Он напоследок еще раз враждебно взглянул на Ваэлина и бегом бросился в кусты.

– Что ж, брат, пора нам прощаться, – сказал Тендрис. – Уверен, мы с тобой еще встретимся, когда ты пройдешь все свои испытания. Кто знает, быть может, в моем отряде найдется место для молодого брата с отважным сердцем и зорким глазом!

Ваэлин посмотрел на трупы двух псов. По белому снежному покрову расползались струйки крови. «Они бы убили меня. Они на это и натасканы. Не просто идти по следу. Если бы они нашли Селлу и Эрлина…»

– Кто знает, какими путями поведет нас Вера, брат, – сказал он Тендрису. Ему не хватало духу на то, чтобы говорить иначе как нейтральным тоном.

– Воистину так! – Тендрис кивнул, признав мудрость его слов. – Ну что ж, да пребудет с тобой удача!

Ваэлин был так изумлен тем, что его план и впрямь сработал, что, лишь когда Тендрис был уже на краю поляны, спохватился, что не задал чрезвычайно существенного вопроса.

– Брат! А что мне с собакой-то делать?

Тендрис пришпорил коня, подняв его в легкий галоп, и оглянулся через плечо.

– Умный человек ее бы убил. Отважный оставил бы себе.

Он расхохотался, вскинул на прощание руку и исчез за деревьями. Скачущий конь поднял облако снежной пыли, искрящейся в лучах зимнего солнца.

Ваэлин опустил взгляд на пса. Пес смотрел на него преданно, вывалив длинный розовый язык из влажной от слюны пасти. Мальчик снова обратил внимание на то, сколько шрамов у него на морде. Этот зверь был еще молод, но жизнь ему явно выпала нелегкая.

– Меченый, – сказал ему Ваэлин. – Я буду звать тебя Меченый.

* * *

Собачье мясо оказалось жестким и жилистым, но Ваэлину было не до того, чтобы перебирать харчами. Меченый непрерывно скулил, пока Ваэлин кромсал одну из туш, отрезая у самого большого пса заднюю ногу. Пока Ваэлин волок добычу обратно в лагерь, резал мясо полосками и жарил его на костре, пес держался в сторонке. И только когда мясо было съедено, а остаток Ваэлин запрятал в дупло, собака осмелилась подойти поближе и, сопя, привалилась к ногам мальчика, ища ободрения. Несмотря на всю свирепость, к каннибализму воларские псы были явно не склонны.

– Даже и не знаю, чем тебя кормить, раз своих сородичей ты не ешь, – задумчиво сказал Ваэлин, неумело гладя Меченого по голове. Пес явно не привык к ласке и в первый раз, когда Ваэлин попытался его погладить, опасливо шарахнулся.

В лагере он провел около часа: готовил, разводил костер, отгребал снег от шалаша и боролся с искушением пойти и посмотреть, ушли Эрлин с Селлой или по-прежнему сидят в пещерке. С тех пор как Тендрис ускакал прочь, Ваэлина не покидало ощущение, что что-то не так: подозрение, что тот чересчур легко принял его слова на веру. Разумеется, он мог и ошибаться. Тендрис показался ему одним из тех братьев, чья Вера тверда и несокрушима. Если это так, тогда ему даже и в голову прийти не могло, что его брат лжет, и к тому же лжет, покрывая отрицателей. С другой стороны, мог ли человек, который всю жизнь выслеживает еретиков по всему Королевству, остаться столь наивным и чуждым цинизму?

Не зная ответа на эти вопросы, Ваэлин не мог рисковать, проведывая беглецов. В ветре не было ничего, что могло бы предупреждать об опасности, песнь глуши не менялась, намекая на засаду, однако мальчик упорно сидел в лагере, жевал собачье мясо и гадал, что ему делать с непрошеным подарком.

Меченый казался на удивление жизнерадостным зверем, если принять в расчет, что его натаскивали охотиться на людей. Он носился по лагерю, играл с палочками или косточками, которые выкапывал из-под снега, и притаскивал их Ваэлину, который быстро выяснил, что пытаться их отобрать – дело утомительное и бесполезное. Мальчик совершенно не был уверен, что ему позволят оставить собаку себе, когда он вернется в орден. Мастер Джеклин, хранитель псарни, вряд ли захочет держать подобную зверюгу среди своих ненаглядных гончих. Скорее всего, псу перережут глотку, как только он появится в воротах.

После полудня они отправились на охоту. Ваэлин ожидал новых бесполезных поисков, но вскоре Меченый встал на след. Пес коротко тявкнул и понесся по снегу. Ваэлин затрусил следом. Вскоре нашелся и тот, кто оставил след: замерзшая туша маленького оленя, очевидно, погибшего во время вчерашней бури. Как ни странно, туша была не тронута. Меченый терпеливо сидел возле туши, опасливо поглядывая на приближающегося Ваэлина. Мальчик выпотрошил тушу, бросил внутренности Меченому – пес пришел в бурный восторг, чем застал Ваэлина врасплох. Он весело тявкнул и принялся пожирать мясо, давясь и лихорадочно клацая челюстями. Ваэлин поволок оленя обратно в лагерь, размышляя об удивительной перемене в своем положении. Еще вчера он буквально умирал с голоду, а сегодня у него уже вдоволь еды, и все это меньше чем за сутки. На самом деле, теперь еды у него было столько, что ему и не съесть до тех пор, как мастер Хутрил вернется, чтобы отвезти его обратно в Дом ордена.

Быстро стемнело. Безоблачная, лунная ночь обратила снег в складки голубоватого серебра и развесила над головой обширную панораму звездного неба. Будь тут Каэнис, он сумел бы перечислить все созвездия, но Ваэлин знал только немногие, самые приметные: Меч, Оленя, Деву. Каэнис рассказывал ему легенду, в которой говорилось, будто это первые души Ушедших забросили звезды на небо Извне, в дар грядущим поколениям, и создали узоры, дабы указывать живущим их пути. Многие уверяли, будто способны читать послание, написанное на небе, и большинство из них, судя по всему, обитало на ярмарках, предлагая указать тебе путь за пригоршню медяков.

Он как раз размышлял о том, что означает Меч, указывающий на юг, когда смутное ощущение, что что-то не так, превратилось в холодную уверенность. Меченый напрягся, приподнял голову. Ни запаха, ни звука, ни единого знака не предвещало опасности, и все-таки что-то было неправильно.

Ваэлин обернулся, посмотрел через плечо на неподвижную листву у себя за спиной. «Надо же, какой тихий! – поразился он. – Ни один убийца не способен двигаться так беззвучно».

– Если вы голодны, брат, у меня тут мяса вдосталь, – сказал он вслух. И снова отвернулся к огню, подкинул в костер еще несколько поленьев. Вскоре послышался скрип снега под ногами, Макрил обошел Ваэлина и присел на корточки напротив него, вытянув руки к огню. На Ваэлина он даже не смотрел, зато исподлобья уставился на Меченого.

– Надо было убить эту проклятую тварь, – проворчал он.

Ваэлин нырнул в свое убежище, достал кусок мяса.

– Оленина!

Он бросил мясо Макрилу.

Коренастый мужчина насадил мясо на нож и собрал горку камней, чтобы укрепить его над огнем, потом раскатал по земле свой спальный мешок и сел на него.

– Хорошая ночь, брат, – сказал Ваэлин.

Макрил хмыкнул, снял башмаки и принялся растирать ноги. Вонь была такая, что Меченый встал и убрался подальше.

– Я сожалею, что брат Тендрис не счел возможным поверить мне на слово, – продолжал Ваэлин.

– Он тебе поверил.

Макрил выковырял что-то у себя между пальцев на ногах и швырнул это в огонь. Оно лопнуло и зашипело.

– Он истинный слуга Веры. Не то что я, подозрительный, гнусный подзаборник. Потому-то он меня при себе и держит. Не пойми меня неправильно, он человек одаренный и разносторонний, лучший наездник, какого я видел в своей жизни, и сведения из отрицателя способен вытрясти быстрее, чем ты успеешь высморкаться. Но в некоторых отношениях он сущее дитя. Верным он доверяет. Ему кажется, будто все Верные держатся одного мнения, того же, что и он сам.

– А вы другого мнения?

Макрил поставил башмаки сушиться к огню.

– Я охотник. Следы и знаки, запахи и звуки, и огонь в крови, что вспыхивает, когда убиваешь добычу. Вот моя Вера. А твоя какая, а, парень?

Ваэлин пожал плечами. Он подозревал, что в нарочитой откровенности Макрила таится ловушка, что охотник заманивает его в сети, вынуждая признаться в том, о чем лучше бы помолчать.

– Я следую Вере, – ответил он, стараясь говорить как можно убедительнее. – Я брат Шестого ордена.

– В ордене братьев много, и все они разные, и все ищут свой путь в Вере. Не обманывай себя тем, будто орден состоит из праведников, которые каждую свободную минуту только и делают, что пресмыкаются перед Ушедшими. Мы солдаты, малый. Солдатская жизнь тяжела, удовольствий в ней немного, а страданий предостаточно.

– Аспект говорит, что есть разница между солдатом и воином. Солдат сражается за деньги или из преданности. А мы сражаемся за Веру, и война – наш способ оказывать почести Ушедшим.

Лицо Макрила помрачнело, в желтом свете пламени оно выглядело угловатой, волосатой маской, и взгляд его был отстраненным, погруженным в невеселые воспоминания.

– Война? Война – это кровь, дерьмо и люди, обезумевшие от боли, которые зовут маму, истекая кровью. Никаких почестей в том нет, малый.

Он перевел взгляд, посмотрел в глаза Ваэлину.

– Вот увидишь, злосчастный щенок. Ты увидишь это все своими глазами.

Ваэлину вдруг сделалось не по себе. Он подбросил в огонь еще одно полено.

– Почему вы охотились за той девушкой?

– Она отрицательница. И к тому же из самых гнусных отрицателей, ибо ей дана сила искажать души праведников.

Он коротко, иронически хохотнул.

– Так что, думаю, если она повстречается со мной, мне-то ничего не грозит.

– Что же это за сила такая?

Макрил пощупал мясо пальцами и принялся есть, откусывая небольшие кусочки и старательно их разжевывая прежде, чем проглотить. Это были отработанные и механические действия человека, который не вкушает пищу, а просто поглощает ее, как топливо.

– Это мрачная история, малый, – сказал он между двумя кусками. – Как бы тебе кошмары сниться не начали.

– Кошмары мне уже снятся.

Макрил приподнял лохматую бровь, но ничего по этому поводу не сказал. Вместо этого он доел мясо, порылся в мешке и выудил маленькую кожаную фляжку.

– «Братний друг», – пояснил он, отхлебнув глоток. – Кумбраэльское бренди, смешанное с красноцветом. Не дает потухнуть пламени у тебя в животе, пока ты дежуришь на стене на северной границе, ожидая, когда дикари-лонаки перережут тебе глотку.

Он протянул фляжку Ваэлину. Тот покачал головой. Спиртное братьям не воспрещалось, но наиболее Верные мастера смотрели на это косо. Некоторые утверждали, что все, что затмевает разум, стоит на пути Веры, что чем меньше человек помнит о своей жизни, тем меньше он сможет взять с собой Вовне. Очевидно, брат Макрил этого мнения не разделял.

– Так ты, значит, хочешь знать про ведьму.

Он расслабился, привалился спиной к скале, время от времени прихлебывая из фляжки.

– Ну так вот, рассказывают, что ее арестовали по приказу совета, по доносу о деяниях Неверных. Обычно подобные людишки несут полную чушь. О том, что они, якобы, слышали голоса Извне, не принадлежащие Ушедшим, о том, что они будто бы умеют исцелять болящих, говорить со зверями и так далее. В основном это просто перепуганные крестьяне, которые обвиняют друг друга в своих бедах. Но иной раз попадаются и такие, как она.

У них в деревне вышла нехорошая история. Они с отцом были чужаками, из Ренфаэля. Держались особняком, он зарабатывал на пропитание писцом. Местный землевладелец потребовал от него подделать какие-то бумаги, что-то по поводу прав наследства на какое-то там пастбище. Писец отказался. Несколько дней спустя его нашли с топором в спине. Землевладелец был родственником местного судьи, так что дело замяли. А два дня спустя он пришел в местный трактир, покаялся в совершенном преступлении и перерезал себе глотку от уха до уха.

– И в этом обвинили ее?

– Судя по всему, их видели вместе в тот же день, и это выглядело странно, потому что они друг друга терпеть не могли еще до того, как этот ублюдок прикончил ее отца. Говорят, она к нему прикоснулась, этак хлопнула по руке. То, что она немая, да еще и из пришлых, усугубило дело. Ну и то, что она чересчур хорошенькая и больно умная, ей тоже на пользу не пошло. В деревне всегда говорили, что с ней что-то нечисто, какая-то она не такая. Но в деревне всегда так говорят.

– И вы ее арестовали?

– О нет! Мы с Тендрисом охотимся только на тех, которые убегают. Братья из Второго ордена обыскали дом и нашли доказательства отрицательской деятельности. Запретные книги, изображения богов, травы, свечки, ну, все как обычно. Оказалось, они с отцом были приверженцами Солнца и Луны – мелкой секты. Секта довольно безобидная, они не пытаются обращать в свою ересь посторонних, и все же отрицатель есть отрицатель. Ее забрали в Черную Твердыню. На следующую ночь она бежала.

– Бежала? Из Черной Твердыни?

Ваэлин заподозрил, что Макрил над ним издевается. Черная Твердыня была приземистая, уродливая крепость в центре столицы. Ее камни были пропитаны сажей расположенных по соседству плавилен. Она славилась как место, куда люди уходят и не возвращаются – разве только затем, чтобы взойти на эшафот. Если человек вдруг пропадал и соседям становилось известно, что его забрали в Черную Твердыню, они переставали обсуждать, когда он вернется, – на самом деле о нем просто переставали говорить. Бежать оттуда никогда никому не удавалось.

– Да как же такое может быть? – удивился Ваэлин.

Макрил как следует отхлебнул из фляжки, прежде чем продолжил:

– Ты никогда не слышал о брате Шасте?

Ваэлин припомнил несколько наиболее жутких историй про войну, рассказанных мальчишками постарше.

– Шаста-Топор?

– Он самый. Легенда ордена, здоровенный громила, ручищи как стволы, кулачищи как окорока, говорят, он убил больше сотни человек, прежде чем его отправили служить в Черную Твердыню. Вот уж был герой так герой… и самый тупой мудак, какого я видел в своей жизни. И злобный вдобавок, особенно как напьется. Вот его-то и приставили к ней тюремщиком.

– А я слышал, что он был великий воин, который много сделал для ордена, – заметил Ваэлин.

Макрил фыркнул.

– Орден держит в Черной Твердыне свои реликвии, малый. Тех, кто сумел выжить в течение пятнадцати лет, но при этом слишком глуп или чересчур безумен, чтобы сделаться мастером или командором, посылают в крепость, стеречь еретиков, даже если они для этого совершенно не годятся. Я навидался подобных Шаст: здоровенных, уродливых, грубых идиотов, у которых в голове нет ни единой мысли, кроме как о следующей битве или следующей кружке эля. Обычно они на свете долго не заживаются, так что возиться с ними не приходится, но, если они достаточно большие и сильные, они зависают в воздухе, как дурной запах. Вот и Шаста завис достаточно долго, чтобы его отправили в Черную Твердыню, помоги нам Вера.

– И что, – осторожно поинтересовался Ваэлин, – этот олух забыл запереть ее камеру, она взяла и ушла?

Макрил расхохотался. Смех у него был резкий и неприятный.

– Да нет, не совсем так. Он вручил ей ключи от главных ворот, снял свой топор со стены своей каморки и принялся убивать прочих братьев, что стояли на карауле. Успел зарубить десятерых, прежде чем один из лучников всадил в него достаточно стрел, чтобы умерить его прыть. И даже после этого он убил еще двоих, прежде чем ему выпустили кишки. Странно то, что умер он с улыбкой на устах, и перед смертью сказал нечто вроде: «Она ко мне прикоснулась!»

Ваэлин осознал, что его пальцы теребят тонкую ткань Селлиного платка.

– Она прикоснулась к нему? – переспросил он. Перед глазами у него стояли каштановые кудри и тонкое личико.

Макрил снова как следует отхлебнул из фляжки.

– Так говорят. Не знал природы ее Темного наваждения, ясно? Если она коснется тебя – ты ее навеки.

Ваэлин лихорадочно припоминал все моменты, когда он оказывался рядом с Селлой. «Я втолкнул ее в шалаш – прикоснулся ли я к ней тогда? Нет, она была хорошо закутана в одежду… Однако она протягивала ко мне руку… И я ощутил ее прикосновение, мысленно. Может быть, именно так она ко мне и прикоснулась? Может быть, я поэтому ей помог?» Ваэлину хотелось расспросить Макрила поподробнее, но он понимал, что это была бы глупость. Следопыт и так уже относится к нему с подозрением. Хоть он и пьян, а расспрашивать его дальше будет неразумно.

– Вот с тех пор мы с Тендрисом за ней и охотимся, – продолжал Макрил. – Уже четыре недели. И ближе, чем сейчас, мы к ней ни разу подобраться не сумели. А все из-за того ублюдка, который при ней. Клянусь, уж я заставлю его как следует повизжать, прежде чем он сдохнет!

Он хохотнул и снова отхлебнул из фляги.

Ваэлин поймал себя на том, что его рука тянется к ножу. Он испытывал глубокую неприязнь к брату Макрилу – слишком уж сильно он напоминал тех убийц в лесу. И кто знает, какие выводы он сделал?

– Он говорил мне, что его зовут Эрлин, – сказал Ваэлин.

– Эрлин, Реллис, Хетрил, – да у него сотня имен!

– Кто же он на самом деле?

Макрил нарочито пожал плечами:

– Кто его знает? Он помогает отрицателям. Помогает им прятаться, помогает бежать. Он тебе говорил про свои странствия? От Альпиранской империи до храмов Леандрена.

Ваэлин стиснул в кулаке рукоять ножа.

– Да, говорил.

– Звучит впечатляюще, а? – Макрил громко, раскатисто рыгнул. – Я ведь тоже постранствовал, знаешь ли. До хрена постранствовал. И на Мельденейских островах побывал, и в Кумбраэле, и в Ренфаэле. Уж сколько я бунтовщиков, еретиков и изгоев перебил по всей стране! Мужчин, женщин, детей…

Ваэлин наполовину вытянул нож из ножен. «Он пьян, это будет не так уж трудно…»

– Как-то раз мы с Тендрисом обнаружили целую секту, несколько семей, поклоняющихся одному из своих божков, в амбаре в Мартише. Тендрис разъярился, когда он в таком состоянии, с ним лучше не связываться. Велел нам запереть двери и полить амбар ламповым маслом, а потом выбил искру… Я и не думал, что детишки могут так громко орать.

Нож почти уже вышел из ножен, когда Ваэлин заметил нечто, что остановило его руку: в бороде у Макрила блестели серебристые капли. Следопыт плакал.

– Как же долго они орали!

Он поднес фляжку к губам, но обнаружил, что она опустела.

– Твою мать!

Он крякнул, поднялся на ноги и, пошатываясь, убрел в темноту. Некоторое время спустя из темноты донесся отчетливый звук льющейся в сугроб мочи.

Ваэлин понимал, что, если он собирается это сделать, делать надо сейчас. «Перерезать этому ублюдку глотку, пока он мочится!» Достойный конец для такого мерзавца. «Сколько еще детей он убьет, если оставить его в живых?» Но слезы смутили Ваэлина: слезы говорили о том, что Макрил ненавидит то, чем ему приходится заниматься. И к тому же он брат ордена… Нехорошо как-то убивать человека, чью судьбу ему, быть может, предстоит разделить много лет спустя. Он внезапно сказал себе, яростно и непреклонно: «Я стану воином, но не убийцей! Я буду убивать в честном бою, но не обращу меча против невинных. Детей я убивать не стану!»

– А что, Хутрил все еще на месте? – проговорил Макрил заплетающимся языком, вернувшись и плюхнувшись на свой спальник. – По-прежнему учит вас, говнюков, следы читать?

– Да, Хутрил на месте. Мы благодарны ему за его наставления.

– В жопу его наставления! Видишь ли, эта должность должна была быть моей. Командор Лилден говорил, что я лучший следопыт в ордене. Говорил, когда он станет аспектом, то вернет меня в Дом, чтобы я стал мастером по лесной части. А потом этот придурок словил брюхом мельденейскую саблю, и аспектом избрали Арлина. Он меня всегда недолюбливал, святоша сраный. И выбрал мастером Хутрила, легендарного молчуна из леса Мартише. А меня отправил охотиться на еретиков вместе с Тендрисом.

Он откинулся на спину. Глаза у него были полузакрыты. Голос упал до шепота.

– А я разве об этом просил? Я просто хотел научиться читать следы… Как мой старик… просто хотел быть следопытом…

Ваэлин дождался, пока он заснул, и подбросил еще дров в костер. Меченый пробрался обратно в лагерь и устроился рядом с мальчиком, опасливо покосившись на Макрила. Ваэлин чесал пса за ушами. Ложиться спать ему не хотелось: он знал, что ему теперь будут сниться пылающие амбары и вопящие дети. Желание убить Макрила развеялось, но ему все равно было неуютно ночевать рядом с этим человеком.

Он провел еще час, сидя рядом с Меченым и глядя на звезды. По ту сторону костра молча спал пьяный Макрил. Даже удивительно, как мало шума производил следопыт: не храпел, не кряхтел, не ворочался и даже не посапывал во сне. Интересно, это специальный навык, и можно ли ему научиться? Или это особый инстинкт, который вырабатывается у всех братьев за годы службы? Несомненно, умение спать беззвучно способно продлить жизнь воину. Когда глаза начали сами закрываться от усталости, мальчик уполз в шалаш и закутался в одеяло. Меченый лег между ним и входом. Ваэлин решил, что Макрил вернулся не затем, чтобы его убить, и все же лишняя осторожность не помешает. А он вряд ли попытается напасть, если ему придется сперва встретиться с собакой.

Ваэлин плотнее прижался к теплому боку пса. Хорошо все-таки, что он его оставил. Иметь в качестве друга травильную собаку – не худший вариант…

* * *

К утру Макрил исчез. Ваэлин тщательно искал, но так и не нашел никаких признаков того, что следопыт тут вообще был. Пещерка, где он оставил Селлу и Эрлина, была пуста, как он и ожидал. Мальчик снял с шеи платок Селлы, рассмотрел замысловатый узор, вытканный на шелке, золотые нити, образующие различные знаки. Некоторые выглядели смутно узнаваемыми: месяц, солнце, птица, – другие были незнакомыми. Видимо, какие-то символы ее отрицательских верований. Тогда лучше будет от платка избавиться, любой мастер, который такое найдет, сурово его накажет, хорошо еще, если обойдется обычной трепкой. Но платок был так хорош, так искусно соткан, и золотая нить блестела, как новенькая… Ваэлин понимал, что Селле будет ужасно жалко, если он пропадет, в конце концов, это ведь платок ее матери…

Мальчик вздохнул, затолкал платок в рукав и вознес безмолвную молитву Ушедшим, прося помочь этим двоим благополучно добраться туда, куда они идут. Он вернулся в лагерь в глубокой задумчивости. Надо было придумать, что он скажет мастеру Хутрилу. Ему требовалось время, чтобы придумать убедительную ложь. Меченый скакал впереди, весело хватая пастью снег.

* * *

Обратно с мастером Хутрилом они ехали молча. Ваэлин оказался единственным мальчиком в телеге. Он спросил, где же остальные. Мастер сквозь зубы ответил: «Плохой год. Пурга». Ваэлин содрогнулся, отгоняя панические мысли о судьбе товарищей, и залез на телегу. Хутрил тронулся дальше. Меченый поскакал следом за телегой по глубоким колеям, оставшимся в снегу. Хутрил выслушал рассказ Ваэлина молча. Пока Ваэлин, запинаясь, излагал свою частично выдуманную историю, мастер бесстрастно смотрел на собаку. Мальчик, в целом, придерживался той же версии, которую он рассказал Тендрису, только не стал упоминать о приходе Макрила. Единственный раз Хутрил как-то отреагировал на рассказ, услышав имя следопыта: он вскинул бровь. А в остальном ничего не сказал, и, когда Ваэлин договорил, повисло молчание.

– Э-э… я предлагаю взять собаку в Дом, мастер, – сказал Ваэлин. – Мастер Джеклин может найти ей применение.

– Это решать аспекту, – ответил Хутрил.

Поначалу казалось, что аспект скажет по этому поводу еще меньше мастера Хутрила. Он сидел за своим большим дубовым столом и молча взирал на Ваэлина поверх сложенных домиком пальцев, пока мальчик снова излагал свою историю, отчаянно надеясь, что ничего не перепутал. От того, что в углу сидел мастер Соллис, было нисколько не легче. Ваэлин прежде всего раз бывал в покоях аспекта, когда ему поручили отнести какой-то документ. Он обнаружил, что с тех пор гора книг и бумаг только выросла. Комната была набита, наверное, сотнями книг, полки с книгами возвышались от пола до потолка, а во всех свободных местах громоздились свитки и стопки документов, перевязанных ленточками. Библиотека матушки Ваэлина по сравнению с этим смотрелась бы довольно жалко.

Ваэлин был изумлен тем, как мало интереса вызвал Меченый. Мастера выглядели озабоченными, а кроме того, на них и в обычное-то время нелегко было произвести впечатление. Соллис встретил его во дворе, когда он слезал с телеги, одарил Меченого мимолетным нелюбопытным и неприязненным взглядом и сказал:

– Пока что вернулись Низа и Дентос, остальные должны быть завтра. Оставь свои вещи здесь и следуй за мной в комнаты аспекта. Он тебя ждет.

Ваэлин предположил, что аспект потребует объяснений, почему он вернулся с испытания с огромным свирепым зверем, и, когда аспект попросил рассказать о том, как прошло испытание, заново повторил свой рассказ.

– Ты, похоже, недурно питался, – заметил аспект. – Обычно мальчики возвращаются куда более худыми и слабыми.

– Мне повезло, аспект. Меч… собака помогла мне тем, что отыскала по следу оленя, погибшего во время метели. Я счел, что это не будет нарушением условий испытания – нам ведь разрешено пользоваться всем, что мы найдем в глуши.

– Да…

Аспект сплел свои длинные пальцы и положил руки на стол.

– Ты весьма находчив. Жаль, что ты не сумел помочь брату Тендрису в его поисках. Это один из наиболее ценных слуг Веры.

Ваэлин подумал о сожженных детях и заставил себя кивнуть с серьезным видом.

– Это правда, аспект. Его ревностность произвела на меня глубокое впечатление.

Ваэлин услышал, как Соллис издал какой-то звук у него за спиной – то ли хмыкнул, то ли фыркнул насмешливо.

Аспект улыбнулся – на его исхудалом лице улыбка выглядела странно. Но улыбка выражала сожаление.

– Со времени начала вашего испытания за стенами нашей обители произошли… кое-какие события, – сказал он. – Потому я и призвал тебя сюда. Владыка битв оставил королевскую службу. Это вызвало некоторый разлад в Королевстве, поскольку владыка битв был весьма популярен среди простого народа. По такому случаю, а также в знак признательности за его службу король даровал ему свою милость. Знаешь ли ты, о чем идет речь?

– О даре, аспект.

– Да, о королевском даре. Все, что угодно, что во власти короля. Владыка битв избрал себе дар, и король ждет, что мы выполним его обещание. Однако наш орден не повинуется королю. Мы обороняем Королевство, однако служим Вере, а Вера выше Королевства. Однако же король обратился к нам с просьбой, и отказать ему не так-то просто.

Ваэлин поежился. Аспект явно чего-то ждал от него, а он понятия не имел, чего именно. В конце концов, когда молчание сделалось невыносимым, он произнес:

– Я понимаю, аспект.

Аспект обменялся коротким взглядом с мастером Соллисом.

– Ты все понял, Ваэлин? Ты сознаешь, что это означает?

«Я больше не сын владыки битв», – подумал Ваэлин. Он не знал, что об этом думать – на самом деле он не был уверен, что он вообще что-то думает на этот счет.

– Я брат ордена, аспект, – сказал он. – События за стенами обители не касаются меня, пока я не пройду испытание мечом и не отправлюсь в мир, дабы защищать Веру.

– Твое присутствие здесь демонстрирует преданность владыки битв Вере и Королевству, – объяснил аспект. – Но он отныне не владыка битв, и теперь он желает, чтобы ему вернули сына.

Ваэлин удивился: он не испытал ни радости, ни изумления, у него не екнуло сердце и не защекотало в животе от восторга. Он был всего лишь озадачен. «Владыка битв желает, чтобы ему вернули сына». Он вспомнил дробь копыт по сырой земле, тающую в утреннем тумане, вспомнил суровый и властный голос отца: «Верность – наша сила».

Он заставил себя посмотреть в глаза аспекту.

– Вам угодно отослать меня, аспект?

– То, что мне угодно, здесь роли не играет. Пожелания мастера Соллиса также не имеют значения, хотя, можешь быть уверен, он выразил их вполне недвусмысленно. Нет, Ваэлин, решать только тебе. Поскольку приказывать нам король не может, а священное правило ордена гласит, что никого из учеников нельзя вынудить покинуть орден, кроме тех, кто не выдержал испытания или отрекся от Веры, король предоставляет выбор тебе.

Ваэлин с трудом удержался от горького смешка. «Выбор? Мой отец уже сделал выбор. Теперь выбор за мной».

– У владыки битв нет сына, – сказал он аспекту. – А у меня нет отца. Я брат Шестого ордена. Мое место здесь.

Аспект опустил взгляд в стол и внезапно сделался куда старше, чем всегда казалось Ваэлину. «Сколько же ему лет?» Сказать было трудно. Двигался он так же плавно и непринужденно, как и прочие мастера, но его вытянутое лицо выглядело изможденным и обветренным от многих лет, проведенных под открытым небом, и глаза у него были старые, наполненные тяжким опытом. И еще в них была печаль – сожаление, с которым он обдумывал ответ Ваэлина.

– Аспект, – сказал мастер Соллис, – мальчик нуждается в отдыхе.

Аспект поднял голову, посмотрел Ваэлину в глаза своим старческим, усталым взглядом.

– Это твой окончательный ответ?

– Да, аспект.

Аспект улыбнулся. Ваэлин видел, что улыбка эта искусственная.

– Мое сердце ликует о тебе, юный брат. Отведи свою собаку к мастеру Джеклину, думаю, он обрадуется ей куда больше, чем ты можешь ожидать.

– Спасибо вам, аспект.

– Спасибо тебе, Ваэлин, можешь идти.

* * *

– Воларская травильная собака! – благоговейно ахнул мастер Джеклин. Меченый уставился на него снизу вверх, озадаченно склонив набок покрытую шрамами голову. – Я таких лет двадцать не видел, если не больше!

Мастер Джеклин был жизнерадостный, жилистый человек немного за тридцать, и движения у него были более дерганые и менее выверенные, чем у прочих мастеров, такие, как у псов, о которых он так преданно заботился. Одеяние его было грязнее, чем у кого-либо из тех, кого доводилось видеть Ваэлину: все в земле, сене и смеси собачьей мочи и кала. Воняло от него воистину впечатляюще, но мастеру Джеклину, похоже, все было нипочем, и то, что это кому-то может не нравиться, его тоже нимало не тревожило.

– Так ты говоришь, его собратьев по стае ты убил? – переспросил он у Ваэлина.

– Да, мастер. Брат Макрил сказал, что из-за этого я теперь сделался его вожаком.

– О да! Насчет этого он прав. Собаки – те же волки, Ваэлин, они живут стаями, но инстинкты у них притуплены, стаи, в которые они сбиваются, временные, и они быстро забывают, кто у них вожак, а кто нет. Но травильные собаки – они иные, в них осталось достаточно волчьего, чтобы чтить законы стаи. Но при этом они куда свирепее любого волка, такими уж их вывели сотни лет назад. Воларцы оставляли на развод только самых злобных щенков. Иные говорят, что к их выведению приложила руку сама Тьма. Они каким-то образом изменились, сделались чем-то большим, чем собака, и чем-то меньшим, чем волк, но при этом не похожими ни на тех, ни на этих. Когда ты убил вожака стаи, пес тебя признал, счел тебя более сильным и достойным вожаком. Но такое бывает не всегда. Повезло тебе, парень, это точно.

Мастер Джеклин достал из поясной сумки кусочек вяленой говядины и наклонился, протягивая ее Меченому. Ваэлин обратил внимание, как опасливо и настороженно держится мастер. «Ему страшно! – осознал потрясенный мальчик. – Он боится Меченого!»

Меченый осторожно принюхался, неуверенно посмотрел на Ваэлина.

– Видел? – сказал Джеклин. – У меня не возьмет! Держи, – он бросил лакомство Ваэлину. – Попробуй ты.

Ваэлин протянул мясо Меченому. Тот сцапал мясо и мгновенно его заглотал.

– Мастер, а почему он называется «травильной собакой»? – спросил Ваэлин.

– Воларцы держат рабов – много рабов. Если раб сбегает, его приводят назад и отрубают ему мизинцы. Если он сбежит снова, за ним посылают травильных собак. Собаки не приводят его назад – они его приносят, у себя в брюхе. Собаке не так-то просто убить человека. Человек куда сильнее, чем ты думаешь, и куда хитрее любой лисы. Чтобы убить человека, собака должна быть сильной и проворной и, вдобавок, умной и свирепой, очень свирепой.

Меченый улегся к ногам Ваэлина и пристроил голову ему на башмаки, медленно постукивая хвостом по каменному полу.

– А по-моему, он довольно дружелюбный…

– К тебе-то – да. Но не забывай, что он убийца. Его за этим и вывели.

Мастер Джеклин прошел в глубину просторного каменного склада, отведенного под псарню, и отворил вольер.

– Держать его буду здесь, – сказал он через плечо. – Заведи его сюда сам, а то он тут не останется.

Меченый послушно подошел к вольеру следом за Ваэлином, зашел внутрь, покрутился на охапке соломы и улегся.

– Кормить его тоже тебе придется, – сказал Джеклин. – Убирать за ним, и так далее. Дважды в день.

– Конечно, мастер.

– И еще его надо выгуливать, много. Вместе с другими собаками я его выводить не смогу, порвет он их.

– Я позабочусь об этом, мастер.

Мальчик зашел в вольер, погладил Меченого по голове и получил в ответ порцию слюнявых поцелуев и объятий, так что аж на ногах не устоял. Ваэлин рассмеялся и вытер лицо.

– Я все гадал, захотите ли вы его видеть, мастер, – сказал он Джеклину. – Я думал, может, вы прикажете его убить.

– Его? Убить? О Вера, да ни за что! Какой же кузнец согласится выкинуть меч искусной работы? Он положит начало новой кровной линии, от него родится много-много щенков, и есть надежда, что они окажутся такими же могучими, но более покладистыми.

Ваэлин провел на псарне еще час, накормил Меченого и убедился, что ему хорошо на новом месте. Когда пришло время уходить, Меченый принялся душераздирающе скулить, но мастер Джеклин сказал Ваэлину, что пса нужно приучить оставаться одного, так что мальчик даже не обернулся, закрыв дверцу вольера. Потеряв его из виду, Меченый завыл.

* * *

Вечер прошел тихо. В комнате царило молчаливое напряжение. Мальчики делились историями о пережитых трудностях. Каэнис, который, как и Ваэлин, даже отъелся за время жизни в глуши, нашел себе убежище в дупле старого дуба, но его атаковал рассерженный филин. Дентос, который и в лучшие-то времена толстым не был, теперь заметно исхудал. Он с трудом пережил эту неделю, питаясь кореньями и теми немногими птицами и белками, которых ему удалось-таки изловить. На товарищей, как и на мастеров, история Ваэлина, похоже, не произвела особого впечатления. Как будто пережитые трудности воспитывали безразличие.

– А что такое «травильная собака»? – только и спросил Каэнис.

– Воларская зверюга, – буркнул Дентос. – Гнусные твари. Для собачьих боев они не годятся: кидаются на тех, кто их стравливает.

Он внезапно оживился и обернулся к Ваэлину:

– Слушай, а пожрать ты не притащил?

Ночь они провели в некоем трансе, порожденном усталостью. Каэнис все точил свой охотничий нож, Дентос грыз вяленую дичь, которую Ваэлин припрятал под плащом, откусывая по крохотному кусочку – все они знали, что так лучше после того, как долго голодаешь: если сразу налопаться, тебя только стошнит.

– Я уж думал, это никогда не кончится! – сказал наконец Дентос. – Я правда думал, что так там и помру.

– Никто из братьев, с кем я выехал вместе, еще не вернулся, – заметил Ваэлин. – Мастер Хутрил говорит, это все из-за пурги.

– Я начинаю понимать, отчего в ордене так мало братьев.

Следующий день был, пожалуй, наименее утомительным из всех, что они пережили до сих пор. Ваэлин ожидал возвращения к суровому повседневному распорядку, но вместо этого мастер Соллис провел утро, обучая их языку жестов. Ваэлин обнаружил, что его скромные навыки заметно улучшились после недолгого общения с Селлой и Эрлином, с их плавными жестами, хотя и ненамного, так что до Каэниса ему по-прежнему было далеко. Вторую половину дня посвятили мечному бою. Мастер Соллис ввел новое упражнение: молниеносно метал в них гнилые овощи и фрукты, а они пытались отбиться от гнилья своими деревянными мечами. Получалось вонюче, но в то же время забавно: это куда сильнее походило на игру, чем большая часть их занятий, после которых они обычно получали в награду по несколько синяков и разбитый нос.

Ужин прошел в неловком молчании: в трапезной было куда тише обычного, и множество пустых мест словно бы не давало заводить разговоры. Мальчишки постарше поглядывали на них, кто сочувственно, кто с угрюмой насмешкой, но насчет отсутствующих никто ничего не говорил. Было как после смерти Микеля, только в большем масштабе. Некоторые мальчики уже погибли и не придут обратно, другим же только предстояло возвратиться, и от того, что они могут и не вернуться, в зале царило осязаемое напряжение. Ваэлин с остальными бурчали что-то насчет того, что после сегодняшней тренировки от них разит помойной ямой, но шутки получались не смешные. Они спрятали под плащами по нескольку яблок и булочек и пошли к себе в башню.

Уже стемнело, а никто так и не вернулся. Ваэлин с упавшим сердцем начал осознавать, что они – это все, что осталось от группы. Нет больше Баркуса, который их всех смешил, нет больше Норты, который изводил их изречениями своего папочки… От этих мыслей кровь стыла в жилах.

Они уже ложились спать, когда на каменной лестнице послышались шаги. Все замерли в опасливом ожидании.

– Два яблока за то, что это Баркус! – сказал Дентос.

– Принято! – откликнулся Каэнис.

– Всем привет! – весело поздоровался Норта, сбрасывая свои пожитки на кровать. Он выглядел более худым, чем Каэнис или Ваэлин, однако же не казался таким истощенным, как Дентос. Глаза у него были красные от усталости. И все же он выглядел веселым, даже торжествующим.

– Баркуса еще нет? – спросил он, скидывая одежду.

– Нет, – ответил Каэнис и улыбнулся Дентосу – тот недовольно скривил губы.

Когда Норта стянул через голову рубашку, Ваэлин заметил на нем нечто новое: ожерелье из каких-то продолговатых бусин.

– Ты это нашел? – спросил Ваэлин, указывая на ожерелье.

Лицо Норты вспыхнуло самодовольством, смешанным с чувством победы и предвкушения.

– Медвежьи когти! – ответил он. Ваэлин оценил, как небрежно Норта это сказал: небось, часами репетировал… Ваэлин решил промолчать: пусть Норта расскажет обо всем по своей воле. Но Дентос все испортил.

– Ты нашел ожерелье из медвежьих когтей, – сказал он. – Ну и что? Ты его небось снял с какого-нибудь бедолаги, застигнутого пургой, а?

– Нет! Я его сделал из когтей медведя, которого сам же и убил.

Норта продолжал раздеваться, демонстрируя напускное равнодушие к их реакции. Но теперь Ваэлин отчетливо видел, как он наслаждается этим моментом.

– Он убил медведя! Да чтоб я сдох! – насмешливо бросил Дентос.

Норта пожал плечами:

– Хотите верьте, хотите нет, мне-то какое дело.

Воцарилось молчание. Дентос с Каэнисом не желали задавать вопросов, которые напрашивались сами собой, хотя оба явно сгорали от любопытства. Пауза затянулась, и Ваэлин решил, что слишком устал, чтобы нагнетать напряжение.

– Ну же, брат, – сказал он, – пожалуйста, расскажи, как ты убил медведя?

– Стрелой в глаз. Он вздумал покуситься на оленя, которого я подстрелил. Я не мог этого стерпеть. В общем, если кто вам скажет, что медведи зимой спят, знайте, что это вранье.

– Мастер Хутрил говорил, что они просыпаются, только если их потревожить. Должно быть, тебе попался весьма необычный медведь, брат.

Норта устремил на него странный взгляд, холодный и надменный – что было привычно, – и в то же время понимающий, что ему было совсем не свойственно.

– Должен сказать, я удивлен, что ты здесь, брат. Я встретил в глуши охотника, весьма грубого мужлана, разумеется, и пьяницу вдобавок, насколько я могу судить. Он поделился со мной многими новостями о том, что творится в большом мире.

Ваэлин ничего не ответил. Он не хотел говорить товарищам о королевской милости, дарованной его отцу, но было похоже, что Норта не оставит ему выбора.

– Владыка битв ушел с королевской службы, – сказал Каэнис. – Ну да, мы слышали.

– Поговаривают, что он попросил короля о милости: дозволить ему забрать сына из ордена, – вставил Дентос. – Но ведь у владыки битв нет сына, а стало быть, и забирать ему некого.

«Они все знают! – понял Ваэлин. – Они знали с тех пор, как я вернулся. Вот отчего они были такие тихие. Они все гадали, когда же я уеду. Мастер Соллис, должно быть, сказал им, что я останусь на сегодня…» Интересно, можно ли вообще в ордене сохранить хоть что-то в секрете?

– Может быть, – отвечал Норта. – Будь у владыки битв сын, он был бы счастлив возможности вырваться из этого места и вернуться в лоно семьи. Нам о таком даже мечтать не приходится.

И снова молчание. Дентос с Нортой свирепо уставились друг на друга, Каэнис неловко заерзал. Наконец Ваэлин сказал:

– Должно быть, то был великолепный выстрел, брат. Попасть стрелой в глаз медведю. Он напал на тебя?

Норта скрипнул зубами, сдерживая свой гнев.

– Да.

– А ты, значит, сумел сохранить присутствие духа. Это делает тебе честь.

– Спасибо, брат. Ну а тебе есть о чем рассказать?

– Я повстречал двух беглых еретиков, одна из которых обладает властью подчинять души людей, убил двух воларских травильных собак и еще одну оставил себе. Ах да, и еще я познакомился с братом Тендрисом и братом Макрилом, они охотятся на отрицателей.

Норта бросил рубашку на кровать и остался стоять, уперев в бока свои мускулистые руки и рассеянно хмурясь. Он прекрасно владел собой: его глубокого разочарования было почти не заметно, но Ваэлин его все-таки видел. Это должен был быть момент его наивысшего торжества: он убил медведя, а Ваэлин уходит из ордена. Это должна была быть одна из счастливейших минут в его юной жизни. А оказалось, что Ваэлин не воспользовался возможностью вырваться на волю – возможностью, которой так жаждал Норта, – а по сравнению с его приключениями подвиг Норты выглядел бледновато. Наблюдая за ним, Ваэлин удивился тому, как он сложен. Хотя Норте было всего тринадцать, уже сейчас сделалось понятно, каким он станет в зрелости: выпуклые мышцы и резкие, точеные черты лица. Его отец, королевский министр, мог бы гордиться таким сыном. Живи он своей жизнью вне ордена, это была бы жизнь, полная любовных похождений и подвигов, которые разыгрывались бы на глазах восхищенного двора. И вот вместо этого он обречен проводить свою жизнь в битвах, в скудости и тяготах, на службе Вере. Жизнь, которую он не выбирал.

– А шкуру ты снял? – спросил Ваэлин.

Норта озадаченно и раздраженно насупился.

– Чего?

– Шкуру-то с медведя ты снял?

– Нет. Надвигалась пурга, и я не мог доволочь его до своего убежища, я только лапу отрубил, чтобы добыть когти.

– Разумный шаг, брат. Весьма впечатляющее достижение.

– Ну, я не знаю, – сказал Дентос. – Каэнис вон филина добыл, это тоже круто.

– Филина? – переспросил Ваэлин. – Да я же воларскую травильную собаку привел!

Они еще некоторое время добродушно переругивались – даже Норта присоединился к ним, отпуская ядовитые замечания по поводу худобы Дентоса. Они снова сделались единой семьей, но семья эта оставалась неполной. Спать они легли позже обычного, оттого что боялись пропустить приход следующего товарища, но усталость все же взяла над ними верх. Ваэлин в кои-то веки спал, не видя снов, пробудился же он с испуганным криком, инстинктивно шаря вокруг в поисках охотничьего ножа. Остановился он, только разглядев массивную фигуру на соседнем топчане.

– Баркус? – сонно спросил он.

Фигура что-то буркнула в ответ и не шелохнулась.

– Ты когда вернулся?

Ответа не было. Баркус сидел неподвижно. Его молчание встревожило Ваэлина. Он сел, борясь с сильным желанием снова зарыться в одеяло.

– Ты в порядке? – спросил он.

Снова молчание. Оно тянулось так долго, что Ваэлин уже подумал, не стоит ли сходить за мастером Соллисом. Но наконец Баркус ответил:

– Дженнис погиб.

В его голосе не было слышно никаких чувств, и от этого мороз продрал по коже. Баркус был из тех мальчиков, которые всегда испытывают какое-нибудь чувство, будь то радость, гнев или удивление, оно всегда было при нем, написанное у него на лице крупными буквами и отчетливо слышное в голосе. А тут не было ничего, голый факт.

– Я нашел его примерзшим к дереву. На нем не было плаща. Думаю, он сам этого хотел. Он был сам не свой с тех пор, как погиб Микель.

Микель, Дженнис… Сколько их будет еще? Останется ли под конец хоть кто-нибудь? «Мне следовало бы разозлиться, – подумал Ваэлин. – Ведь мы всего лишь дети, а эти испытания нас губят». Но злости он не испытывал – только печаль и усталость. «Отчего я не могу их ненавидеть? Отчего я не чувствую ненависти к ордену?»

– Ложись спать, Баркус, – сказал он другу. – Утром мы возблагодарим нашего брата за прожитую жизнь.

Баркус содрогнулся и обхватил себя за плечи.

– Я боюсь того, что могу увидеть во сне.

– Я тоже. Но мы члены ордена, а значит, с нами Вера. Ушедшие не хотят, чтобы мы страдали. Они посылают нам сны, чтобы руководить нами, а не чтобы причинять нам боль.

– Я был голоден, Ваэлин! – В глазах у Баркуса сверкнули слезы. – Я хотел есть, и я даже не подумал о том, что бедный Дженнис мертв, и как же нам будет его не хватать, и все такое. Я просто принялся рыться в его одежде, надеясь отыскать что-нибудь съестное. У него ничего не было, и тогда я проклял его, проклял своего погибшего брата.

Ваэлин сидел растерянный и слушал, как Баркус плачет в темноте. «Испытание глушью, – думал он. – Испытание сердца и духа. Голод проверяет нас на прочность – всех по-разному».

– Ты же не убил Дженниса, – сказал он наконец. – Нельзя проклясть душу, что присоединилась к Ушедшим. И даже если наш брат тебя слышал, он понял, что испытание было слишком тяжким.

Уговаривать Баркуса пришлось долго, но примерно час спустя он все же лег в постель – усталость пересилила горе и взяла свое. Ваэлин снова улегся в постель, зная, что теперь ему не уснуть и на следующий день он будет неуклюжим и бестолковым. «Завтра мастер Соллис снова примется лупить нас розгой», – сообразил он. Мальчик лежал без сна и думал об испытании, о погибшем товарище, о Селле, об Эрлине и о Макриле, который плакал, как только что плакал Баркус. Есть ли в ордене место подобным мыслям? Внезапная, непрошеная мысль явилась и поразила его: «Вернись к отцу, и ты сможешь думать что хочешь!»

Он заворочался в постели. Откуда она только взялась? «Вернуться к отцу?»

– Нет у меня отца!

Ваэлин не заметил, что сказал это вслух, пока Баркус не застонал и не принялся метаться во сне. Каэнис на другом конце комнаты тоже забеспокоился, тяжело вздохнул и натянул одеяло на голову.

Ваэлин глубже забился в кровать, ища утешения, заставляя себя заснуть, цепляясь за мысль: «Нет у меня отца!»