Читать книгу Фиолетовый сон - Эрих Мария Ремарк, Erich Maria Remarque - Страница 4

Геррит Энгельке

Оглавление

За три дня до заключения мира в английском лазарете умер от ранения в бедро Геррит Энгельке, самый сильный поэт, какого дал последнему десятилетию Ганновер, а возможно, и вся наша родина. Перед нами в маленьком томике, собранном другом автора Хансом Кнайпом и носящем название «Ритмы новой Европы», – его наследие (издательство Ойгена Дидериха, Йена). Листая этот томик, читая, удивляясь, читая дальше, поражаясь, сопереживая, увлекаясь и восхищаясь, раскачиваясь вместе с автором в ритме пульсирующей крови, фабрик, горизонтов, погружаясь в его мир, с глубокой болью осознаешь: безумие войны оборвало одну из наших величайших надежд!

Энгельке был маляром, художником, солдатом. Вышел из низов. Должен был сам завоевывать, сам исследовать каждый гран роста своего «я» в глубину и ширину, познать ритм Вселенной, найти свое мироощущение; он должен был сам пробиваться сквозь нагромождение традиционного, сквозь путаницу привычного, сквозь символику предшественников и неподвижную фалангу слов, – к неповторимому переживанию своего «я», которое, словно река в море, впадает в неизмеримые просторы космоса. Из каменоломни жизненных тайн его дрожащие от нарастающего экстаза руки выламывали глыбы темных первородных чувств и под ударами молота мысли и творческой воли превращали их в слова-кубы и картины-здания, поражающие мощью, смелостью и первозданностью. Тобой овладевает стремление творить, с блеском, криком и звоном оно обрушивается на тебя ураганом, круговоротом вселенского «я». Здесь нет печальной лирики прошлого, нет стремительности экзальтированного экспериментально-экспрессионистского стиха, здесь царит дух нашего времени, в этих стихах слышны свистки сирен, шум заводов, грохот трамваев, звуки прибывающих поездов; здесь присутствуют такие непоэтические вещи, как полицейский, фабрика, девочки, локомотив, гавань, доки, автомобили, небоскребы, казармы, увиденные с непосредственной гениальностью, и можно только удивляться и удивляться: неужели ничто не изменилось?.. Разве все эти вещи внезапно не приобрели мрачную отчужденную красоту, не обратились в мощный танцевальный ритм, который отовсюду обрушивается на нас с бессловесной угрозой, – ритм нашего времени? Вот что бурлит и пенится в этих стихах, признаниях, гимнах, сами названия которых уже о многом говорят: «Творчество», «Город», «Локомотив», «Фабрика», «Почтовая сумка», «Бетховен», «Бог бушует», «Всемирное колесо», «Мировой дух», «Всеобщая родина», «Всемирная весна», «В потоке и свете», «Любовь во всех ее радужных красках», так что ты снова и снова, болезненно пораженный, замираешь перед тем, что уничтожило безумие войны. Чтобы не быть голословным, привожу одно из его стихотворений, взятое наугад:

Новая гордость гражданина вселенной

Сотни улиц, всюду люди: работяги,

Полицейский, девочки, бродяги.

Поливалки трут асфальт до исступленья.

Товарняк, трамваи, колымаги

Рассекают, грохоча, людей скопленья.

Сотен улиц, звонких улиц сеть,

Им меня не одолеть!

Ведь я – все равно в центре!


Тысячи рельсовых путей,

Тысячи флагов, мачты, век скоростей,

Тысячи лодок и кораблей плывут грациозно,

Тысячи фабричных дымов всех мастей

Клубятся вокруг, надвигаются грозно.

В этом чаду легко угореть,

Задохнуться, уснуть, сомлеть,

Только не мне. Я – все равно в центре!


Океанские волны исполнены стоном.

Ледники ползут по горным склонам,

Словно белые языки.

В джунглях ветры бегут по кронам,

Полюса от тропиков далеки,

Их дыханьем Африки не согреть.

Мир велик, а по мне – как клеть,

Но я – в центре!


Этот могучий шторм земного бытия,

Этот великий гимн-планета-я:

Я – полюс, я – экватор, я – подвал и кров,

Мне тесно, я расту, дыханье затая,—

Я – средоточие, я – средостение миров![3]


1921

3

Перевод В. Бабенко.

Фиолетовый сон

Подняться наверх