Читать книгу Слабость Виктории Бергман (сборник) - Эрик Аксл Сунд - Страница 66

Смыв с себя дорожную пыль, они решают остаться в номере и распить бутылку шампанского.

– Черт возьми, как приятно! Наконец в отпуске.

Лассе откидывается назад и вытягивается на кровати. София, которая стоит в одном нижнем белье и красится перед зеркалом возле кровати, берет мокрое полотенце и набрасывает его на Лассе.

– Иди сюда, давай сделаем ребенка, – внезапно говорит он по-прежнему с полотенцем на лице. – Я хочу иметь от тебя ребенка, – повторяет он, и София цепенеет.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что хочу, чтобы у нас был ребенок.

София сомневается, не шутит ли он.

– Ты это серьезно?

Иногда он способен говорить подобные вещи только для того, чтобы секундой позже взять свои слова обратно. Но что-то в его голосе звучит по-иному.

– Да, черт возьми! Тебе недалеко до сорока, а значит, скоро будет поздно. Не для меня, для тебя. А я чувствую, что у нас, может быть, получится больше, чем… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. – Он снимает полотенце, и она видит, что он совершенно серьезен.

– Любимый! Ты хоть понимаешь, какая это для меня радость?

Возможно, сказывается алкоголь или долгий тяжелый перелет, но она начинает плакать. Вероятно, повлияло все вместе. – Но, дорогая, ты плачешь? – Он встает с кровати и подходит к ней. – Что-то не так?

– Нет, нет и нет. Я просто безумно обрадовалась. Разумеется, я хочу от тебя ребенка. Ты же знаешь, я всегда хотела. – Она смотрит в глаза его зеркальному отражению.

– Ну тогда давай займемся делом! Сейчас или никогда.

Она подходит к кровати. Он обнимает ее, целует в затылок и начинает расстегивать на ней бюстгальтер.

Его глаза горят, как прежде, и ее охватывает волнение.

Потом они идут в ночной клуб на Нассау-стрит – в одно из немногих заведений на этой улице, где очередь не слишком длинная.

В клубе царит полумрак, и он состоит из нескольких комнат, отделенных друг от друга красными бархатными занавесками. В самой большой комнате имеется маленькая сцена, которая, когда они заходят, пустует.

Народу не особенно много, они усаживаются в баре и заказывают по коктейлю. Проходит пара часов, и, по мере того как она все больше пьянеет, публика прибывает, и музыка со сцены звучит все громче.

Рядом с ними садятся мужчина и женщина.

Их имен ей задним числом будет не вспомнить, но произошедшее потом она не забудет никогда.

Поначалу они обмениваются только взглядами и улыбками. Женщина делает Софии комплимент по поводу какой-то детали ее одежды.

Количество коктейлей увеличивается, и вскоре вся четверка удаляется на диван в более спокойной части клуба.

Большая комната.

Свет приглушен, музыка тоже. Диван имеет форму сердца.

Тут она понимает, в какого рода заведение ее привел Лассе.

Ведь это он предложил сходить в клуб. Не было ли у нее впечатления, что он вел ее на Нассау-стрит весьма решительным шагом?

Она чувствует себя немного глупо оттого, что так долго не понимала, где они находятся.

Дальше все получается очень быстро и легко.

И связано это не только с алкоголем, а с тем, что между ней и Лассе в присутствии этих двух посторонних людей что-то происходит.

Он представляет ее как спутницу жизни. Его жесты подчеркивают их близкие отношения, и она понимает, что этим он хочет придать ей уверенности.

В какой-то момент она покидает столик, чтобы посетить туалет, и когда возвращается, женщина сидит рядом с Лассе, а место рядом с мужчиной свободно. Она сразу ощущает нарастающее возбуждение, в висках пульсирует кровь, и она садится.

Смотрит на Лассе и чувствует, что он понял: она осознает происходящее и ничего не имеет против.

Конечно, почему бы не разделить его с другой? Ведь она здесь и знает, что он никогда ничего не сделает без ее согласия.

Тайн больше не существует. Что бы ни случилось, они будут так же сильно любить друг друга. У них будет общий ребенок.

Следующим утром София просыпается со страшной головной болью. Стоит зевнуть, и в глазах темнеет.

– София, просыпайся… У нас через час самолет.

Она бросает взгляд на часы на прикроватном столике:

– Черт, без четверти шесть… Сколько я проспала?

– Ну, около получаса, – смеется Лассе. – Ты бы видела себя вчера.

– Вчера?

Она улыбается ему, хотя из-за головной боли улыбка дается ей с трудом.

– Ты хочешь сказать, только что? Иди сюда!

Обнаженная, она скидывает одеяло, ложится на живот и подбирает под себя одну ногу.

– Давай!

– Черт, ты так хороша, когда лежишь вот так… – снова смеется Лассе. – Но ты не забыла, что у нас гости?

Она слышит, как в ванной комнате льется вода из душа. Обернувшись, чтобы поцеловать его, она видит через приоткрытую дверь обнаженные тела.

– Разве это помеха?

Правильно ли они поступили? Во всяком случае, ей это доставляет удовольствие, и он тоже вроде бы счастлив.

– Тогда давай по-быстрому, – шепчет он. – Самолеты психов не ждут.

Головная боль кажется теперь лишь приятным головокружением.

Гостиницу они покидают на такси, в страшной спешке, чтобы успеть на самолет. Мужчина и женщина со смехом машут им на прощание руками, адресами или телефонами они не обмениваются.

Во время полета ей удается задремать, во многом благодаря трем маленьким бутылочкам водки, которые они распили на завтрак.

Просыпается она от того, что он осторожно пихает ее в бок. – София? Ты должна на это посмотреть. Картина почти футуристическая…

Она уснула у него на плече и с трудом распрямляется, чтобы посмотреть в окно. Там оказывается белый от снега Нью-Йорк по обеим сторонам реки Гудзон, черной линией наискосок рассекающей картину под ними. Улицы Бронкса и Бергена кажутся узенькими полосками на белой бумаге. Тени от небоскребов напоминают диаграммы.

Рядом с Лассе она чувствует себя уверенно.

Когда они приезжают в гостиницу, расположенную в Верхнем Вест-Сайде на Манхэттене, в безоблачном голубом небе сияет солнце. София не впервые в Нью-Йорке, но в последний раз была там почти десять лет назад и забыла, как он красив.

Они с Лассе стоят обнявшись у окна гостиничного номера, и с пятнадцатого этажа им открывается потрясающий вид на Центральный парк, укутанный выпавшим за ночь снежным покрывалом.

– Ты не жалеешь о вчерашнем? – спрашивает он, смахивая ей со лба волосы.

Она оборачивается и целует его в губы.

– Лассе… я давно не чувствовала… Мы так сблизились.

– Хочешь с ними снова встретиться?

– С кем? – спрашивает она, глядя на него с наигранным удивлением.

Они смеются, и она в шутку щелкает его указательным пальцем по носу. Потом она становится серьезной.

– Лассе, это не имеет значения, то была всего лишь одна ночь и… она была особенной. Она заставила меня почувствовать то, что я чувствовала, когда мы только встретились.

Она делает паузу и гладит его по щеке.

– Но они тут ни при чем. Что-то произошло между тобой и мной. Все было как прежде… только лучше. Я ощутила в тебе нечто новое. Теперь я полагаюсь на тебя… ну, я не хочу сказать, что не полагалась раньше, но теперь я чувствую… – Она не находит подходящих слов.

– Что? – спрашивает он с заинтересованным, но чуть погрустневшим видом.

– Я чувствую, что отдаюсь тебе, Лассе. Целиком и полностью, без остатка, и верю, что ты позаботишься обо мне.

Она смотрит ему прямо в глаза, и ей кажется, что он опечален. – Я… – Он замолкает и крепко прижимает ее к себе. У нее возникает ощущение, что он собирается ей что-то рассказать.

– Я тоже люблю тебя, – говорит он чуть погодя, но ей думается, что изначально он собирался сказать что-то другое.

В висящем в комнате зеркале ей видно окно, лицом к которому он стоит. Его лицо отражается в стекле, и ей кажется, будто он плачет. Она думает о собственных чувствах всего несколько недель назад. Словно другой мир. Теперь он хочет общего ребенка, и все будет по-другому.

Он выпускает ее из объятий и снова смотрит на нее. Да, он действительно плакал. А сейчас улыбается во весь рот.

– Знаешь, что я предлагаю сегодня сделать?

– Нет… Чем мы займемся? Ты же был здесь сотню раз и должен бы знать, – говорит она, тоже смеясь.

– Первым делом мы пораньше пообедаем в гостиничном ресторане. Еда здесь исключительная, по крайней мере была такой в прошлом году, когда я тут останавливался. Потом несколько часиков отдохнем, а затем я тебя кое-куда отвезу. В очень специфическое место в такое время года.

– В такое время года?

– Да, это не секс-клуб. Там интересно по другим причинам. Вот увидишь. Это будет сюрприз.

Они переодеваются и спускаются на лифте в ресторан.

Пока они добираются до десерта, ей удается убедить его отменить сиесту и сразу перейти к сюрпризу. В глазах у него появляется нечто лукавое, он извиняется и исчезает из ресторана. Через десять минут он возвращается, но идет не к их столику, а к бару, наклоняется через прилавок и что-то протягивает мужчине по другую сторону. Они тихо переговариваются, и затем он с улыбкой подходит к ней.

Внезапно из усилителей доносятся звуки гитары и барабанная дробь. Ресторан почти пуст, и София сразу понимает, что музыка адресована ей. Она незамедлительно узнает песню, но поначалу не может сообразить, где ее слышала.

Она откладывает ложку и смотрит на Лассе, тот молча улыбается.

– Черт, Лассе! Это ведь моя любимая… откуда ты узнал?

И тут она вспоминает, где слышала эту мелодию раньше.

Примерно год назад. Она ходила в кино смотреть азиатский фильм, тайский или вьетнамский, и там звучала эта песня. Фильм ей вообще-то не понравился, был слишком странным, но она не могла забыть мелодию, которая повторялась вновь и вновь, когда пара в фильме, потягиваясь, пробуждалась, курила сигареты на утреннем солнце или занималась любовью.

Придя домой из кинотеатра, название фильма она уже успела забыть, но помнит, что сказала Лассе, что там была песня, которая ей очень понравилась. Когда она попыталась напеть ему мелодию, он ее высмеял, но, очевидно, понял, что она имела в виду.

Но почему он ничего не сказал об этом раньше?

Он по-прежнему молчит, и у Софии кончается терпение. – Кто это поет? Это же из того фильма… но ты ведь его даже не видел?

– Да, но я слышал, как ты пела эту песню. Давай выпьем, и я тебе расскажу.

– Девушка в песне родом из того места, куда мы собираемся, – продолжает он, наполнив бокалы. – А пластинка, чтоб ты знала, простояла в шкафчике под проигрывателем верных десять лет, но в те редкие разы, когда ты позволяла мне ее ставить, ты никогда не дослушивала ее до конца, обычно говоря, что она стариковская. Эта песня там идет последней.

Они пьют, но Лассе больше ничего не говорит. Она набирается терпения, задумывается и вслушивается в текст. И вскоре все понимает.

And the straightest dude I ever knew was standing right for me all the time… Oh, my Coney Island baby now. I’m a Coney Island baby, now.

Она вздыхает и, улыбаясь, откидывается на спинку стула.

– Кони-Айленд? Мы поедем на Кони-Айленд? Посреди зимы? В ее представлении Кони-Айленд – полуостров, расположенный за Манхэттеном, в выходящей к океану части Бруклина, – это песчаные пляжи и запущенные парки аттракционов двадцатых годов. Летом туда еще можно съездить, но не в конце ноября.

– Лассе, ты сумасшедший.

– Поверь мне, там потрясающе, – говорит он с серьезным видом. – Тебе очень понравится.

– Пляжи, карусели, снежная слякоть, ветер и полная пустота? Наркоманы и бесхозные собаки? – Она гладит его по тыльной стороне ладони. – Неужели мне это понравится? И что за идиот поет эту песню?

Они долго целуются, и он объясняет, что поет Лу Рид[59]. – Лу Рид? У нас ведь вроде нет пластинки Лу Рида… – удивляется она.

– Разве ты не помнишь обложку? – улыбается он. – Лу Рид в костюме с бабочкой, лицо наполовину скрыто черной шляпой.

– Лассе, ты надо мной издеваешься, – смеется она. – Я говорю, что такой пластинки у нас дома нет. Я периодически прибираю в шкафчике, в отличие от некоторых других.

У него делается растерянный вид.

– Ну конечно у нас есть эта пластинка, или я ошибаюсь?

Его сомнения забавляют ее.

– Я совершенно уверена, что у нас ее нет и ты никогда мне ее не заводил. Но какая разница. То, что ты сейчас проделал, компенсирует твою забывчивость.

– То, что я проделал?

– Да, поставил эту песню, дурачок. – Она опять смеется. – Ты вспомнил, что она мне нравилась.

Он явно испытывает облегчение, и неуверенность исчезает с его лица.

– Тогда ладно… Давай допьем!

Они снова поднимают бокалы, и она думает о том, как сильно его любит.

Когда она после кино пела ему эту песню, он притворился, будто не знает ее. А на самом деле он упорно ждал подходящего случая, чтобы ей ее проиграть.

Приберегал ее на этот случай целый год, ждал и помнил.

Это всего лишь деталь, но деталь, которой она придает большое значение. Он думает о ней, хотя не говорит этого прямо, выражает по-своему.

Последний день они посвящают покупкам и отдыху в гостинице.

Кони-Айленд оказался великолепен, в точности как он говорил.

Луна-парк возле Бруклина был закрыт на зиму, но они до поздней ночи ходили по уютным барам.

Людей на побережье не было, и когда они после полуночи гуляли по полуострову, компанию им составляли только морские птицы.

В самолете по пути домой София думает о том, как давно им не представлялось возможности так спокойно пообщаться. Она чувствует, что вновь обрела того Лассе, о существовании которого она все время помнила, но которого не видела уже несколько лет.

И вот внезапно он опять вернулся, тот Лассе, в которого она когда-то влюбилась.

По возвращении в Стокгольм все, однако, поблекло. Проведя всего несколько недель дома, София понимает, что, как бы ей ни хотелось обратного, он всегда будет выбивать у нее почву из-под ног.

Он исчезает с той же внезапностью, с какой вернулся к ней.

Они сидят за завтраком и читают газету.

– Лассе?

– Мм… – Он поглощен тем, что читает.

– Тест на беременность…

Он даже не отрывает глаз от газеты.

– Оказался отрицательным.

Тут он смотрит на нее с удивлением.

– Что такое?

– Лассе, я не беременна.

Несколько секунд он сидит молча.

– Извини, я забыл… – Он стыдливо улыбается и возвращается к газете.

Забывчивость ему больше не идет.

– Забыл? Ты забыл, о чем мы говорили в Нью-Йорке?

– Нет, конечно, – откликается он с усталым видом. – Просто много всего навалилось на работе. Я едва помню, какой сегодня день.

Шуршание газеты.

Он неотрывно смотрит в нее, но София видит, что он не читает. Глаза неподвижны, взгляд не сфокусирован. Он вздыхает и кажется еще более усталым.

Дни в Нью-Йорке начинают превращаться в туманные воспоминания о мечте. Его близость, доверительность между ними, день, проведенный на Кони-Айленде, – все исчезло.

Мечта сменилась серыми, предсказуемыми буднями, в которых они с Лассе только ходят мимо друг друга, словно тени.

Она думает о том, насколько откровенно он воспринимает ее как данность. Он даже забыл о том, что они собираются завести ребенка. Ей этого не понять.

Она чувствует, что скоро взорвется.

– Да, София, я хотел тебе кое-что сказать, – произносит он, наконец откладывая газету. – Нам звонили из Гамбурга и сообщили, что у них возникли большие проблемы. Им необходима моя помощь, и отказаться было нельзя.

Он тянется за соком, нерешительно поглядывая на нее, и наливает сперва ей, потом себе.

– Ты же знаешь, немцы никогда не отдыхают. Даже на Рождество и Новый год.

Тут она не выдерживает.

– Черт возьми, и тебе, конечно, опять придется подставиться! – кричит она, кидая в него газетой. – На празднике середины лета ты отсутствовал. На день Люсии тоже. А теперь еще Рождество и Новый год! Так больше продолжаться не может. Ты же, черт подери, шеф и должен уметь передавать свою работу в праздники другим!

– София, дорогая, успокойся.

Он разводит руками и качает головой.

Ей кажется, что он ухмыляется. Не принимает ее всерьез, даже когда она выходит из себя.

– Это не так легко, как ты думаешь. Если я повернусь к ним спиной, позади меня все рухнет. Немцы, конечно, толковые, но не особенно самостоятельные. Ты же знаешь, они любят закон и порядок и маршировать ровными шеренгами.

Он усмехается и пытается с улыбкой приблизиться к ней. Но она по-прежнему вне себя от ярости.

– Возможно, во время твоего отсутствия кое-что рушится за твоей спиной не только в Германии.

– Что такое? Что ты имеешь в виду?

У него вдруг делается испуганный вид.

– Что ты имеешь в виду, говоря “рушится”? Что-нибудь случилось?

Он реагирует не так, как она ожидает, и ее злость сходит на нет. – Нет, я не знаю, что имела в виду, я просто безумно рассердилась и огорчилась оттого, что снова придется справлять праздники в одиночестве.

– Понимаю, но ничего не могу поделать, – говорит он, встает, поворачивается к ней спиной и начинает убирать продукты в холодильник. Внезапно возникает ощущение, что он бесконечно далек от нее.

Позже, когда он принимает душ, она делает то, чего никогда не делала за десять лет, что они вместе.

Она идет в прихожую и вынимает из кармана его пиджака рабочий телефон. Тот, в котором, находясь дома и в отпуске, он всегда отключает звуковой сигнал. Она снимает блокировку и добирается до исходящих звонков.

Первые четыре – немецкие номера, но пятый оказывается номером в стокгольмском регионе.

Еще несколько немецких номеров и опять тот же стокгольмский номер.

Она прокручивает дальше: регулярно встречается тот же номер. По датам ей видно, что он звонит кому-то в Стокгольме по нескольку раз в день.

Судя по звукам в ванной, Лассе закончил принимать душ, и она сует телефон обратно в пиджак.

Он что-то скрывает.

Она чувствует, как возвращается злость.

Из прихожей ей слышно, как он открывает кран в раковине, собираясь бриться. Обычно это занимает у него около пяти минут.

Она снова достает телефон, находит тот незнакомый номер и нажимает на вызов, косясь на дверь ванной комнаты.

Ей отвечает мягкий женский голос:

– Привет, дорогой! Ты же говорил, что будешь занят…

София холодеет.

– Алло… Ты здесь? – Голос звучит радостно.

Она нажимает “отбой”.

Садится за кухонный стол.

“За моей спиной? – думает она. – За моей спиной все рушится”.

Лассе выходит с полотенцем вокруг талии и, улыбнувшись ей, идет в спальню одеваться. Она знает, что, закончив туалет, он обязательно поставит кофе.

Открыв холодильник, она достает пакет с молоком и выливает содержимое в раковину. Потом запихивает пустую упаковку в мусорное ведро.

Он приходит на кухню.

– Если хочешь кофе, тебе придется пойти и купить молока. Оно закончилось.

– Как это закончилось? Ведь я вчера купил новый пакет.

– Откуда мне знать, я молоко не пью. В любом случае его нет.

Он со вздохом открывает холодильник, чтобы убедиться, что она говорит правду.

– Если я пойду за молоком, тебе придется пока поставить кофе.

Услышав, что дверь захлопнулась, она выходит в прихожую и видит, что он просто надел свитер. Пиджак остался висеть на месте.

Она достает телефон и видит два пропущенных звонка.

Вероятно, звонила незнакомая женщина, но посмотреть она не решается, поскольку тогда звонки исчезнут с дисплея.

Она доходит до папки с сообщениями и открывает принятые эс-эм-эс.

Прочтя около тридцати сообщений, которыми обменялись за несколько месяцев Лассе и неизвестная женщина, она чувствует, что силы покидают ее.