Читать книгу Мертвый след. Последний вояж «Лузитании» - Эрик Ларсон - Страница 5

Дым корабельных труб и речные испарения создавали пелену, в которой мир выглядел размытым, а большой лайнер казался еще больше, напоминая не дело рук человеческих, а скорее вздымающийся посреди равнины крутой откос. На фоне черного корпуса корабля белыми штрихами пролетали чайки, красивые, еще не ставшие вестниками ужаса, в каких они со временем обратятся для человека, стоящего на капитанского мостике, на высоте семиэтажного дома над причалом. Лайнер втиснулся носом в узкое пространство у пирса 54 на Гудзоне, у западного конца Четырнадцатой улицы в Манхэттене, – одного из вытянувшихся друг за дружкой четырех пирсов, где швартовались корабли британской пароходной компании “Кунард”, расположенной в Ливерпуле. С двух помостов, словно крылья отходивших от мостика, капитан мог как следует осмотреть весь корпус судна; именно тут, на мостике, он будет стоять несколько дней спустя, в субботу 1 мая 1915 года, когда кораблю предстоит выйти в очередной вояж через Атлантику.

Несмотря на то, что в Европе шла война – уже десятый месяц вопреки всем ожиданиям, – билеты на корабль были распроданы полностью, и он готов был везти без малого 2000 человек, или “душ”, из которых 1265 составляли пассажиры, включая неожиданно много детей¹. Как писала газета “Нью-Йорк таймс”, такого количества направлявшихся в Европу не было еще ни на одном судне с начала года². Полностью нагруженный командой, пассажирами, багажом, запасами и всем остальным, корабль водоизмещением более 44 тысяч тонн способен был развивать скорость свыше двадцати пяти узлов, или около тридцати миль в час. Тогда многие пассажирские корабли были сняты с рейсов или переоборудованы для военных целей, в результате чего самым быстроходным из курсирующих гражданских судов осталась “Лузитания”. Быстрее были лишь эсминцы и самые современные британские дизельные линкоры класса “Куин Элизабет”. То, что корабль такого размера способен развивать столь высокую скорость, считалось одним из чудес современного мира. Во время одного из первых испытательных плаваний – вокруг Ирландии в 1907 году – один пассажир из штата Род-Айленд попытался оценить мировое значение корабля и его место в новом столетии. Слова его были опубликованы в ежедневном бортовом бюллетене “Кунарда”: “На сегодня «Лузитания» – сама по себе идеальное воплощение всего, что человек узнал, открыл и изобрел”³.

Газета сообщала также, что пассажиры вынесли “Кунарду” “вотум порицания” за “два вопиющих упущения на корабле. На борту нет ни пустоши с вальдшнепами, ни леса с оленями”⁴. Один пассажир заметил, что если когда-либо снова понадобится Ноев ковчег, то он не станет заниматься его постройкой, а попросту зафрахтует “Лузитанию” – “ибо на ней, по моим подсчетам, можно разместить по паре всех сущих тварей, да еще место останется”⁵.

В последней колонке бюллетеня компания “Кунард” грозила пальцем Германии, заявляя, будто на корабль только что пришла по радио новость о том, что сам кайзер Вильгельм прислал депешу строителям корабля: “Прошу без промедления доставить мне дюжину (чёртову) «Лузитаний»”⁶.

Корабль с самого начала стал предметом национальной гордости и любви. Следуя обычаю давать кораблям имена древних земель, “Кунард” выбрал название “Лузитания” в честь римской провинции на Иберийском полуострове, что на территории современной Португалии. “Обитатели были воинственны, и римляне покорили их с великими усилиями, – говорилось в циркуляре о выборе названия корабля, найденном среди бумаг «Кунарда». – Жили они главным образом разбоем, были грубы и неотесанны”⁷. В народе корабль называли просто “Люси”.

В самом корабле ничего грубого и неотесанного не было. Когда в 1907 году “Лузитания” отплывала из Ливерпуля в первый трансатлантический рейс, посмотреть на это зрелище на берегах реки Мерси собрались многие тысячи наблюдателей; они пели “Правь, Британия!”⁸ и махали платками. Пассажир Ч. Р. Миннитт в письме жене, написанном на борту лайнера, рассказал, как он забрался на самую верхнюю палубу и стоял у одной из четырех громадных труб корабля, чтобы лучше запечатлеть этот момент. “Размер корабля не представить себе, пока не заберешься на самый верх, а там – словно на верхушке Линкольнского собора, – писал Миннитт. – Я частично обошел первый класс, и описать это, по правде говоря, невозможно, до того там красиво”⁹.

За красотой корабля скрывалось его сложное устройство. С самого начала ему требовалось огромное внимание. В первую зиму деревянные конструкции в салоне и ресторане первого класса и в различных переходах начали ссыхаться, и их пришлось переделать. Избыточная вибрация заставила “Кунард” поставить корабль в док, чтобы установить на нем дополнительные растяжки. Что-то постоянно ломалось или не работало. Взорвалась кухонная печь, отчего пострадал член команды. Котлы необходимо было чистить от окалины и промывать. Во время зимних вояжей замерзали и лопались трубы. Лампочки на корабле перегорали с ужасающей частотой¹⁰. Это была серьезная проблема – “Лузитанию” освещали шесть тысяч ламп.

Корабль выдержал все. Он был быстроходным и комфортабельным, его любили; к концу апреля 1915 года “Лузитания” совершила 201 трансатлантический рейс.

Для подготовки корабля к отплытию в пятницу 1 мая требовалось сделать многое, быстро и эффективно, и капитан Уильям Томас Тернер превосходно справился с этой задачей. В империи “Кунард” ему не было равных по части управления большими кораблями. Когда Тернер, получив очередное назначение, служил капитаном “Аквитании”, он прославился тем, что по прибытии в Нью-Йорк ввел корабль в проход между пирсами и пришвартовал к причалу всего за девятнадцать минут. Ему принадлежал рекорд за “круговой” вояж – рейс туда и обратно – в декабре 1910 года, когда он, будучи капитаном “Мавритании”, близнеца “Лузитании”, привел корабль в Нью-Йорк и обратно всего за четырнадцать дней. “Кунард” пожаловал ему серебряный поднос. Тернера это “весьма порадовало”, но притом и удивило¹¹. “Я не ожидал, что мой вклад удостоится подобного признания, – писал он в благодарственном письме. – Все мы всего лишь старались выполнять свой долг, как и всегда при обычных обстоятельствах”.

Подготовка “Лузитании” – процесс сложный, полный мелочей и запутанный, он требовал немалых физических усилий, но все это скрывалось за изящным видом корабля. Всякому, кто смотрел с палубы вверх, видна была лишь красота монументального масштаба, тогда как у другого борта корабля почерневшие от пыли люди загружали лопатами уголь через отверстия в корпусе, так называемые “боковые карманы”; в общей сложности загрузка составляла 5690 тонн. На корабле непрерывно сжигали уголь. Даже во время стоянки в порту требовалось до 140 тонн в день, чтобы топки не остывали, а котлы всегда были готовы к пуску, чтобы динамо-машина на борту продолжала вырабатывать электричество, обеспечивая освещение, работу лифтов и – что особенно важно – радиопередатчика Маркони, чья антенна протянулась между двумя мачтами. В пути “Лузитания” пожирала уголь с колоссальным аппетитом. Триста кочегаров, угольщиков и котельных машинистов, работавших посменно, по сто человек, скармливали 192 топкам корабля 1000 тонн угля, чтобы нагреть 25 котлов и выработать столько перегретого пара, сколько требовалось для вращения огромных турбин корабельных двигателей¹². Этих людей прозвали “черной шайкой”, имея в виду не их расу, но покрывавшую их угольную пыль. Котлы, занимавшие нижнюю палубу корабля, были гигантских размеров, вроде паровозов без колес, каждый – двадцать два фута в длину и восемнадцать футов в диаметре. За ними необходимо было внимательно следить, поскольку в каждом котле при полном давлении энергии было достаточно, чтобы разорвать на части небольшой корабль. Прошло полвека с тех пор, как взорвавшиеся котлы стали причиной величайшей трагедии за всю историю американского флота: взрыв уничтожил пароход “Салтана” на реке Миссисипи, при этом погибли 1800 человек.

Какие бы меры ни принимала команда, угольная пыль проникала повсюду, забиралась под двери пассажирского салона, в замочные скважины, поднималась вверх по лестницам, соединяющим палубы, заставляя стюардов обходить весь корабль с тряпками, чистить перила, дверные ручки, столешницы, шезлонги, тарелки, кастрюли и все поверхности, где могла скапливаться сажа. Пыль представляла собой отдельную опасность. При определенной концентрации она становилась высоковзрывчатой и увеличивала вероятность катастрофы внутри корпуса корабля. “Кунард” запрещал команде приносить на борт собственные спички, людям выдавали безопасные, которые зажигались лишь при трении о внешнюю сторону коробка, покрытую химическим составом¹³. О каждом, кто был замечен со своими спичками, полагалось сообщать капитану Тернеру.

Корабль был построен с расчетом на высокую скорость. Замысел, возникший в 1903 году, был порожден гордыней и тревогой – в то время Британия опасалась проиграть в соревновании за главенство в сфере пассажирских перевозок. В Америке Дж. П. Морган скупал корабельные компании в надежде создать монополию; в Европе Германии удалось построить самые быстрые в мире океанские лайнеры и выиграть “Голубую ленту”, которую вручали лайнеру, пересекшему Атлантику за кратчайшее время. К 1903 году германские корабли держали пальму первенства уже шесть лет – унижению Британии не видно было конца. Поскольку на карте стояли и честь империи, и будущее “Кунарда”, британское правительство и компания заключили неслыханное соглашение. Адмиралтейство пообещало “Кунарду” ссуду в 2,4 миллиона фунтов стерлингов, что сегодня составляет почти два миллиарда долларов, всего под 2,75 процента годовых, на постройку двух гигантских лайнеров – “Лузитании” и “Мавритании”. Впрочем, компания “Кунард” в ответ должна была пойти на определенные уступки.

Прежде всего, Адмиралтейство потребовало, чтобы “Лузитания” способна была при пересечении Атлантики поддерживать среднюю скорость не менее 24,5 узла. В первых же испытаниях она превысила 26 узлов. Были и другие, более тяжелые условия. Адмиралтейство потребовало также, чтобы эти два корабля в случае войны можно было без труда оснастить морскими орудиями и использовать в качестве “вооруженных вспомогательных крейсеров”. В своих указаниях Адмиралтейство пошло еще дальше – предписало строителям установить на палубах “Лузитании” крепления, или кольца-“держатели”, где можно было бы разместить дюжину больших пушек. Более того, корпус “Лузитании” следовало сконструировать по стандартам военного линкора, для чего требовались “продольные” угольные бункеры – по сути, туннели, идущие вдоль бортов, предназначенные для хранения угля и быстрой подачи его в кочегарные отделения. В те времена, когда военные действия на море велись на уровне ватерлинии или выше, такая конструкция военного корабля считалась хитроумной. По мнению военных судостроителей, уголь был своего рода броней, так что продольные бункеры обеспечивали дополнительную защиту. В одном журнале по судостроению за 1907 год утверждалось, что уголь будет преградой для вражеских снарядов и тем самым “защитит корпус, сколь это возможно, от вражеского огня на уровне ватерлинии”¹⁴.

Когда началась война, Адмиралтейство реализовало свои права по договору с “Кунардом” и получило “Лузитанию” в свое распоряжение, но вскоре выяснилось, что использовать корабль в качестве вооруженного крейсера нецелесообразно, поскольку большой расход угля в боевых условиях обойдется слишком дорого. Адмиралтейство сохранило за собой право переоборудовать в войсковой транспорт “Мавританию” – размеры и скорость судна хорошо для этого подходили, – а “Лузитанию” передали обратно “Кунарду” для коммерческих целей. Пушки так и не были установлены¹⁵, а заметить кольца-держатели, вмонтированные в палубу, был способен лишь весьма наблюдательный пассажир.

“Лузитания” осталась пассажирским лайнером, но с корпусом линкора.

Внимательный к мелочам, приверженец дисциплины, капитан Тернер называл себя “морским волком старой закалки”. Родился он в 1856 году, в эпоху парусного флота и империи. Его отец, капитан дальнего плавания, надеялся, что сын выберет другую стезю и пойдет в священники. Тернер отказался, по его выражению, “уворачиваться от чертей”¹⁶ и в восемь лет, каким-то образом добившись родительского разрешения, ушел в море. Ему хотелось приключений, и он их получил в избытке. Поначалу он служил юнгой на паруснике “Грасмир”, который сел на мель у северного побережья Ирландии. Это произошло в ясную, лунную ночь. Тернер доплыл до берега. Всех, кто был на борту, команду и пассажиров, спасли; правда, один младенец умер от бронхита. “Будь погода штормовой, – писал один из пассажиров, – полагаю, не спаслась бы ни единая душа”¹⁷.

Тернер переходил с одного корабля на другой, некоторое время служил под командой своего отца, на судне, оснащенном прямыми четырехугольными парусами. “Я быстрее всех взбирался на реи”¹⁸, – вспоминал Тернер. Приключения его продолжались. Когда он был вторым помощником на клиппере “Тандерболт”, его смыло волной за борт. В тот момент он рыбачил. Кто-то из команды, заметив его, бросил спасательный круг, однако Тернеру пришлось больше часа плавать среди круживших рядом акул, пока корабль пробирался к нему. В “Кунард” он поступил 4 октября 1877 года, с месячным жалованьем в пять фунтов, и через две недели отплыл третьим помощником капитана на “Шербуре”, первом своем пароходе. Тут он снова проявил себя храбрей и проворнее других. Однажды, выходя из Ливерпуля в сильный туман, “Шербур” натолкнулся на лодчонку, и та пошла ко дну. Четверо из ее команды и портовый лоцман утонули. “Шербур” отправил туда спасателей, среди них был и Тернер, который собственноручно вытащил из такелажа матроса и мальчика.

Тернер служил третьим помощником на двух других кораблях “Кунарда”, но 28 июня 1880 года он ушел из компании, узнав, что “Кунард” ни за что не повысит тебя до ранга капитана, если ты не командовал кораблем до поступления в компанию. Тернер расширил свой послужной список, заработал капитанский патент и стал капитаном клиппера; тем временем ему в очередной раз удалось продемонстрировать свою храбрость. В феврале 1883-го в Ливерпульской гавани четырнадцатилетний мальчик упал с причала, причем вода была до того холодная, что человек не продержался бы в ней и нескольких минут. Тернер отлично плавал – в те времена, когда большинство моряков считали, что уметь плавать бессмысленно – это лишь продлит мучения. Тернер прыгнул и спас мальчика. Ливерпульское общество кораблекрушений и человеколюбия наградило его серебряной медалью за героизм. В тот же год он вернулся в “Кунард” и женился на своей кузине, Элис Хитчинг. У них родились двое сыновей: в 1885 году – Перси, а через восемь лет – Норман.

Даже теперь, будучи обладателем капитанского патента, Тернеру не сразу удалось продвинуться по службе в “Кунарде”. По словам Джорджа Болла, его лучшего, давнишнего друга, это промедление его сильно удручало, однако, как говорил тот же Болл, “он никогда, ни при каких обстоятельствах не отступался от преданного служения долгу, никогда не изменял верности, какую всегда питал к своему кораблю и к своему Капитану”¹⁹. За следующие два десятилетия Тернер прошел путь от третьего до старшего помощника, сменив восемнадцать назначений, и наконец 19 марта 1903 года “Кунард” удостоил его капитанского звания. Он стал командовать небольшим пароходом “Алеппо”, который обслуживал средиземноморские порты.

В семейной жизни дела у него шли не столь хорошо. Жена ушла от него, забрав сыновей, и переехала в Австралию. Сестры Тернера наняли ему в помощь молодую женщину, Мейбл Эвери. Мисс Эвери и Тернер жили неподалеку друг от друга, в Грейт-Кросби, пригороде Ливерпуля. Поначалу она служила у него домоправительницей, но со временем стала, скорее, компаньонкой. Она увидела Тернера с иной стороны, незнакомой его офицерам и команде. Он любил курить трубку и рассказывать разные истории. Обожал собак и котов, увлекался пчеловодством. Любил посмеяться. “На кораблях он поддерживал строжайшую дисциплину, – писала мисс Эвери, – дома же отличался добротой и веселым нравом, любил детей и животных”²⁰.

Несмотря на переживания, омрачавшие его приватную жизнь, карьера Тернера быстро шла в гору. Прослужив два года капитаном “Алеппо”, он был переведен командовать “Карпатией” – кораблем, который в дальнейшем, в апреле 1912 года, прославился тем, что спас уцелевших после крушения “Титаника”. Затем последовали “Иверния”, “Карония” и “Умбрия”. Продвижение Тернера было тем более удивительно, что он не обладал ни обаянием, ни изысканными манерами, каких “Кунард” всегда ожидал от своих капитанов. Предполагалось, что капитан “Кунарда” – не просто мореход. Импозантный в своей форме и фуражке, он должен был источать уверенность, компетентность и авторитет. Была у капитана и другая, не особенно четко обозначенная роль. Ему приходилось быть на две трети моряком, на одну треть – управляющим клуба. Он должен был с готовностью служить гидом для пассажиров первого класса, желающим узнать побольше о тайнах корабля; ему полагалось сидеть во главе стола за обедом с важными пассажирами; надлежало обходить корабль и заводить беседы о погоде, о том, с какой целью люди плывут через Атлантику, о книжках, которые они читают.

Тернер скорее готов был в аду гореть. По словам Мейбл Эвери, пассажиров он называл “кучей чертовых мартышек, которые беспрерывно болтают”²¹. Приемам за капитанским столом в ресторане первого класса он предпочитал обеды у себя в каюте. Говорил он мало, притом был столь скуп на слова, что доводил собеседника до белого каления, к тому же отличался прямолинейностью. Как-то, будучи капитаном “Карпатии”, во время плавания он столкнулся с двумя священниками, которые возмутились и написали в “Кунард” “жалобу по поводу определенных замечаний”, которыми Тернер ответил на их просьбу отслужить католическую мессу для пассажиров третьего класса²². Что именно сказал Тернер, неизвестно, однако замечания его были такого свойства, что “Кунард” вынужден был составить официальный рапорт и вынести происшествие на обсуждение совета директоров компании.

В начале другого вояжа, когда он командовал “Мавританией”, пассажирка первого класса сказала Тернеру, что хочет находиться на мостике, пока корабль идет по реке Мерси в море. Тернер объяснил, что это невозможно, поскольку в правилах “Кунарда” недвусмысленно сказано: находиться на мостике “в прибрежных водах” разрешается лишь тем из офицеров и команды, чье присутствие там необходимо.

Пассажирка спросила: “что, если даме вздумается настоять на своем?”

Тернер ответил: “А вы, сударыня, сочли бы такую дамой?”²³

Бремя светских обязанностей у Тернера уменьшилось в 1913 году, когда “Кунард”, признав, что управлять “Лузитанией” и “Мавританией” – дело сложное, ввел на обоих судах новую должность – “штатного капитана”, заместителя командира корабля. Это не только позволило Тернеру сосредоточиться на управлении судном, но и в большой степени освободило его от обязанности источать обаяние. В мае 1915 года штатным капитаном “Лузитании” был Джеймс Андерсон, по прозвищу “Джок”, человек, по словам Тернера, более “компанейский”²⁴.

Тернера на “Лузитании” уважали, большинству он нравился. “Думаю, со мной согласится вся команда, если я скажу, что все мы целиком доверяли капитану Тернеру, – говорил один из корабельных официантов. – Он был хорошим шкипером, притом добросовестным”²⁵. Впрочем, один офицер, Альберт Артур Бестик, отмечал, что хорошее отношение к Тернеру “имело свои пределы”. По его наблюдениям, Тернер по-прежнему одной ногой стоял на палубе парусника, и в какие-то моменты это было очевидно.

Как-то вечером, когда Бестик и другие члены команды, сдав вахту, играли в бридж, в дверях появился старший матрос: в руках у него был узел, так называемая “голова турка”. Такой узел вообще сложно вязать, но этот был самой замысловатой разновидностью, сплетенной из четырех канатов.

“Капитан передает поклон, – сказал старший матрос, – и просит сделать такой же”.

По воспоминаниям Бестика, партия в бридж прекратилась, “и остаток собачьей вахты” – с шести до восьми вечера – “мы провели, пытаясь вспомнить, как он делается”. Это оказалось нелегко. Такой узел обычно использовался для украшения, и никому из них давно уже не приходилось его вязать. Бестик писал: “Таково было Тернерово чувство юмора”²⁶.

Под командой Тернера “Лузитания” побила все рекорды скорости, чем привела в полное смятение Германию. В 1909 году, совершая вояж из Ливерпуля в Нью-Йорк, корабль покрыл расстояние от скалы Донт-Рок, что у побережья Ирландии, до нью-йоркского пролива Эмброуз за четыре дня одиннадцать часов сорок две минуты, двигаясь со средней скоростью 25,58 узлов. До тех пор подобная скорость казалась недостижимой. Проходя мимо плавучего маяка у острова Нантакет, “Лузитания” продемонстрировала скорость 26 узлов.

Тернер приписывал это достижение новым винтам, установленным в июле предыдущего года, а также мастерству своих механиков и котельных машинистов. Одному репортеру он сказал, что корабль шел бы еще быстрее, если бы не плохая погода и встречное волнение в начале плавания и не шторм, поднявшийся в конце. Репортер отметил, что Тернер выглядел “бронзовым” от солнца.

К маю 1915 года Тернер был самым опытным капитаном “Кунарда”, старшим капитаном компании. Он успел столкнуться с множеством критических ситуаций на борту корабля, такими как механические неполадки, пожары, треснувшие топки, спасательные операции в открытом море и всевозможные погодные катаклизмы. Про него говорили, что он бесстрашен. Один моряк, служивший на “Лузитании”, Томас Мэхони, сказал: это “один из самых храбрых капитанов, с какими мне приходилось плавать”²⁷.

Именно при Тернере “Лузитания” выдержала, быть может, самое страшное из всех своих испытаний. Это произошло по пути в Нью-Йорк в январе 1910 года, когда он столкнулся с явлением, прежде ни разу ему не встречавшимся за полвека на море.

Вскоре после отплытия из Ливерпуля корабль вошел в штормовую полосу, где сильный встречный ветер и большое волнение заставили Тернера уменьшить скорость до 14 узлов. Сама по себе погода особой опасности не представляла. Он видывал и хуже, а корабль достойно справлялся с бурным морем. Итак, вечером в понедельник 11 января, в 18.00, вскоре после того как побережье Ирландии осталось за кормой, Тернер спустился палубой ниже, чтобы пообедать у себя в каюте. Командовать кораблем он оставил старшего помощника.

“Волна, – по словам Тернера, – пришла неожиданно”²⁸. Это была не просто обычная волна, но волна “аккумулятивная”, впоследствии получившая название “волна-убийца”, – такие образуются, когда одна волна находит на другую, так что получается сплошная стена воды. “Лузитания” только что преодолела волну поменьше и опускалась во впадину за ней, как вдруг море впереди поднялось настолько высоко, что заслонило рулевому весь горизонт. Корабль пронырнул через эту стену. Вода дошла до верха рулевой рубки, поднявшись на 80 футов над ватерлинией.

Волна, словно огромный молоток, ударила в переднюю часть мостика и вогнула внутрь стальные пластины. Штормовые деревянные крышки треснули. Большой кусок тикового дерева отломился и копьем вонзился в шкаф из твердой древесины на глубину два дюйма. Вода залила мостик и рулевую рубку, вырвав штурвал из рук рулевого. Корабль начал “заваливаться” – его носовая часть уже не шла перпендикулярно встречным волнам, что опасно в шторм. Произошло короткое замыкание, свет на мостике и на верхушке мачты погас. Офицеры и рулевой, с трудом поднявшись на ноги, оказались по пояс в воде. Они установили штурвал на место и выправили курс корабля. Удар волны сломал двери, погнул внутренние переборки, разбил две спасательные шлюпки. По счастливой случайности никто серьезно не пострадал.

Тернер прибежал на мостик, где царил хаос и все было залито водой; впрочем, стоило ему убедиться, что корабль выдержал атаку без катастрофических потерь и никто из пассажиров не пострадал, он попросту добавил этот эпизод к длинному списку своих приключений на море.

Одним из немногих явлений, вызывавших у него тревогу, был туман. Предсказать его появление невозможно, а оказавшись в тумане, невозможно понять, далеко ли судно впереди: в тридцати милях или в тридцати ярдах. “Правила для служащих”, действовавшие в “Кунарде”, предписывали капитану судна, оказавшегося в тумане, выставить дополнительные посты наблюдения, сбавить скорость и включить корабельную сирену²⁹. Остальное было делом удачи и сноровки капитана. Капитану следовало всегда знать свое местоположение как можно точнее, поскольку туман мог появиться мгновенно. Только что было ясное небо, как вдруг – не видно ни зги. Опасность тумана выяснилась в абсурдной ситуации, произошедшей годом раньше, тоже в мае, когда с “Эмпресс оф Айрленд” – кораблем компании “Канэдиен Пасифик”, столкнулся углевоз – грузовое судно с углем. Это произошло в полосе тумана на реке Св. Лаврентия. “Эмпресс оф Айрленд” затонул за четырнадцать минут, при этом погибло 1012 человек³⁰.

Тернер знал, как важна точность в судовождении, считался весьма умелым и чрезвычайно осторожным штурманом, особенно в прибрежных водах вблизи порта.

Наутро, в субботу 1 мая, Тернеру в сопровождении судового казначея и старшего стюарда предстояло провести подробную инспекцию корабля. К тому времени все приготовления к плаванию полагалось завершить: каюты вымыты, постели застланы, все припасы – джин, виски, сигары, горох, баранина, говядина, окорок – загружены на борт, все остальные грузы тоже на месте, а запас питьевой воды проверен на предмет свежести и прозрачности. Особое внимание всегда уделялось уборным и трюму, а также должному уровню вентиляции – чтобы на лайнере не было вони. Задача состояла в том, чтобы, выражаясь официальным языком “Кунарда”, “корабль благоухал”³¹.

Все следовало делать таким образом, чтобы никто из пассажиров, каким бы классом они ни ехали, не знал, какие физические тяготы приходится выносить команде всю неделю. Как ясно говорилось в руководстве “Кунарда”, нужды пассажиров – превыше всего. “Все время, пока пассажиры пребывают на борту корабля Компании, следует обращаться с ними в высшей степени вежливо и оказывать им величайшее внимание, притом особой обязанностью капитана является следить за тем, чтобы его офицеры и все прочие под его командой соблюдали данное правило”³². Во время одного из предыдущих вояжей компания, выполняя это правило, позволила мистеру и миссис Д. Сондерсон, охотникам на крупных зверей из ирландского графства Каван, взять на борт двух четырехмесячных львят, которых они поймали в британской Восточной Африке и собирались отдать в зоопарк Бронкса. Двухлетняя дочь супругов Лидия играла с львятами на палубе, как писала газета “Нью-Йорк таймс”, “к вящей забаве остальных пассажиров”³³. Миссис Сондерсон и сама привлекала немалое внимание. Однажды она убила слона. “Нет, страшно мне не было, – рассказывала она корреспонденту «Таймса». – Да и никогда, пожалуй, не бывает”.

К жалобам следовало относиться серьезно, а без жалоб дело никогда не обходилось. Пассажиры ворчали, что еду с кухни доставляют к их столу холодной. Вопрос удалось разрешить, по крайней мере отчасти, изменением маршрута, которым проходили официанты. Пишущие машинки в зале машинописи издавали слишком много шума и раздражали обитателей прилегающих кают первого класса. Часы работы машинисток сократили. В некоторых каютах вентиляция была далеко не идеальной – недостаток, который никак не удавалось устранить и который вынуждал пассажиров открывать иллюминаторы. В ресторане первого класса на верхней палубе тоже не все было в порядке. Окна там выходили на променад, где прохаживались пассажиры третьего класса, имевшие неприятную привычку пялиться в окна и рассматривать аристократов, обедающих внутри. И всегда находились пассажиры, поднимавшиеся на борт с какой-нибудь затаенной обидой на нынешний век. Во время одного плавания в 1910 году некий пассажир второго класса сокрушался: дескать, палубы корабля “не следует превращать в базар для торговли Ирландскими Шалями и пр.”, а в придачу “на борту пароходов Компании в курительных комнатах непрестанно идет игра в карты на деньги”³⁴.

Впрочем, первейшей задачей “Кунарда” было обеспечить безопасность пассажиров. В этом отношении у компании была прекрасная статистика: ни один из ее пассажиров не погиб при обстоятельствах, связанных с гибелью корабля, столкновением с айсбергами, погодными условиями, пожаром или при каких-либо других происшествиях, ответственность за которые можно было бы возложить на капитана или компанию, хотя смерть от естественных причин, разумеется, была делом обычным, особенно среди пожилых пассажиров. На корабле было новейшее аварийно-спасательное оборудование. Вследствие “шлюпочной лихорадки”, охватившей судоходство после крушения “Титаника”, на “Лузитании” имелось более чем достаточно спасательных шлюпок для пассажиров и команды. К тому же на корабль недавно поступили новейшие спасательные жилеты производства компании “Бодди”, изготовителя спасательных средств. Эти жилеты, в отличие от более старых, сделанных из покрытой тканью пробки, походили на настоящую одежду. Один пассажир говорил: “Когда его надеваешь, вид и ощущение у тебя, словно у футболиста в подбитой ватой форме, особенно если взглянуть на плечи”³⁵. Новыми жилетами “Бодди” снабдили каюты первого и второго класса; пассажирам третьего класса и команде предлагалось пользоваться жилетами старого образца.

От внимания дирекции “Кунарда” не ускользал ни один связанный с безопасностью вопрос. Во время одного вояжа, когда “Лузитания” шла по бурному морю, команда обнаружила, что часть помещений третьего класса “залита водой”. Виноват был один-единственный открытый иллюминатор. Это происшествие показало, какую опасность представляют собой иллюминаторы в штормовую погоду. Дирекция проголосовала за то, чтобы объявить выговор стюардам, обслуживавшим эту часть корабля.

Несмотря на все уважение, которое оказывали Тернеру “Кунард” и те, кто служил под его началом, его собственный послужной список был далеко не безупречен. В июле 1905 года, спустя четыре месяца после того, как он принял под свое командование “Ивернию”, его корабль столкнулся с другим, под названием “Карлингфорд лау”. Расследование, проведенное “Кунардом”, показало, что виноват Тернер, слишком быстро шедший в тумане. Согласно протоколу заседания, дирекция решила объявить ему “строгий выговор”³⁶. Тремя годами позже “Карония”, которой он командовал, “коснулась дна” в нью-йоркском проливе Эмброуз, за что он заработал еще один выговор: “«Каронии» не следовало выходить из порта при таком низком уровне прилива”. Зима 1914–1915 годов выдалась для Тернера особенно трудной. Один из его кораблей – только что спущенная на воду “Трансильвания” – при швартовке в Ливерпуле под порывом ветра ударился о лайнер компании “Уайт стар” и получил мелкие повреждения. Второй случай в ту же зиму произошел, когда корабль столкнулся с лайнером побольше – “Тевтоником”, третий – когда на него наткнулся буксир.

Однако такое случалось со всеми капитанами. “Кунард” не терял доверия к Тернеру – об этом свидетельствовал тот факт, что компания систематически назначала его капитаном своих новейших, крупнейших лайнеров и трижды доверила ему “Лузитанию”.

С началом войны вопрос безопасности пассажиров встал еще острее. Для предшественника Тернера, капитана Дэниела Доу, эта ноша оказалась слишком тяжела. Во время мартовского рейса в Ливерпуль Доу провел “Лузитанию” там, где только что были потоплены два грузовых судна. После этого он сообщил своему начальству в “Кунарде”, что не может больше принимать на себя ответственность за командование пассажирским кораблем в подобных условиях, особенно если корабль везет боеприпасы, предназначенные для британских войск. Эти перевозки стали обычным делом; любой корабль с таким грузом превращался в законную мишень для атаки. Решение Доу никак нельзя было объяснить трусостью. Его волновала не опасность, грозившая ему самому, а то, что ему приходилось отвечать за жизнь двух тысяч гражданских пассажиров и команды. Нервы его не выдержали. “Кунард” решил, что он “устал и серьезно болен”³⁷, и освободил его от командования.