Читать книгу Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир - Эрик Метаксас - Страница 13

Получив магистерскую степень, Лютер готов был начать изучение юриспруденции. Вплоть до этой жизненной вехи он точно выполнял отцовские ожидания – и теперь готовился преодолеть последнюю ступень и стать юристом. Но, может быть, именно в это время он начал задумываться о том, чего же хочет на самом деле. Быть может, его поразила окончательность, непоправимость предстоящего ему выбора. Нам неизвестно, задумывался ли Лютер до тех пор о монастыре – но, скорее всего, задумывался; и на этом этапе мысль о монастыре должна была перейти из разряда фантазий в категорию серьезных жизненных вопросов, требующих решать и выбирать. В любом случае, привычный нам рассказ о том, как, напуганный раскатами грома и ударами молний под Штоттернхаймом, Лютер внезапно решил уйти в монахи, – едва ли составляет всю историю. Как и большая часть романических, идеализированных сюжетов из жизни Лютера, это скорее народная легенда, чем строгий факт. Однажды, пораженный ужасом, Лютер опрометчиво дал обещание, которое из чувства долга волей-неволей пришлось выполнять… очень сомнительно, что так оно и было.

Итак, Лютер собирался изучать право и стать юристом – и наконец прошел через последнюю дверь на пути к своей цели. Он приобрел «Corpus Juris» – огромный и дорогой том, необходимый каждому будущему юристу – и, казалось, непоколебимо шел своим путем. Однако думается нам, что, помимо выбора карьеры, душу Лютера в то время волновало и многое другое. Современному человеку легко забыть о том, что во все времена, равно как и в наше, над каждым постоянно висит угроза безвременной смерти – и человек думающий или чувствительный (а Лютер обладал обеими этими добродетелями) едва ли в силах об этом забыть. Уже в Эрфурте начало поднимать голову Anfechtungen[30] – мрачное умонастроение, которое в будущем принесет столько печально известных страданий Лютеру-монаху. Уже тогда Лютер начал с тревогой спрашивать себя, какова будет его судьба в вечности: случись ему внезапно умереть – примет ли его Бог в любящие объятия или, что куда вероятнее, вонзят в него свои когти и потащат за собой в вечный огонь безобразные черти.

И снова повторю: стремясь представить себе, чем жили и как мыслили люди позднего Средневековья, необходимо отложить не только современные материалистические предрассудки, но и столь же анахронистическое представление, что в Боге можно видеть лишь неизменно любящую, доброжелательную фигуру. В дни Лютера Бога куда чаще представляли себе как вечного судию, чью святость мы почти беспрерывно оскорбляем своим поведением – и лишь при большом везении можем после смерти оказаться в чистилище, а не в аду. И даже в чистилище нам предстоят долгие болезненные испытания, в течение тысяч и даже миллионов лет – пока мы наконец не очистимся от греховности, пропитавшей нас насквозь. И кто знает, какие ему предстоят посмертные муки? Лютер был слишком умен, чтобы просто отмахиваться от этих вопросов – и слишком чувствителен, чтобы о них не тревожиться. Тревога эта не давала ему покоя, изнуряла и погружала в состояние, которое сам он называл Anfechtungen – в мрачное, парализующее уныние. У слова Anfechtung, в сущности, нет адекватного перевода. Корень у него тот же, что у глагола fechten, означающего «защищаться» или «вести поединок». Fecht, очевидно, родственен английскому «fight» – «сражаться». Итак, Anfechtungen Лютера – борьба с собственными мыслями и с дьяволом. Однако нам трудно в полной мере уразуметь, сколь ужасна была для него эта борьба.

Некое представление об этом могут иметь люди, страдающие депрессией. По описаниям самого Лютера, мы представляем себе какую-то черную дыру полнейшего отчаяния, расширяющуюся, поглощающую весь мир; все громче доносятся оттуда, перебивая друг друга, голоса злых духов, обвиняющих грешника в тысяче разных преступлений; все их обвинения справедливы – или, по крайней мере, похожи на правду; и выхода нет. Именно такие ощущения на протяжении веков толкали глубоко верующих людей к самоубийству. Это безнадежность, ставшая явью, или, по знаменитому выражению Мильтона, «видимая тьма»[31] – выражение, которое писатель Уильям Стайрон использовал как название пронзительного рассказа о собственной депрессии[32]. Можно вспомнить и слова, начертанные на вратах дантовского Ада: «Оставь надежду, всяк сюда входящий»[33]. Итак, Anfechtungen для Лютера представлял живую картину самого ада, кошмарного места, где ты полностью забыт Богом и безнадежности нет конца. Нет, быть может, все даже хуже! Быть может, это не живая картина ада, а сам ад, черное щупальце, которое тянется к Лютеру из-за края мира и рано или поздно обовьет его и утащит в шеол! Просто отмахнуться от такого Лютер не мог. Так или иначе, он должен был понять, что с ним происходит, и получить твердые, убедительные ответы. Брезжила ли уже эта идея на задворках его сознания или ей предстояло проклюнуться лишь через несколько лет – мы не знаем; но, несомненно, в какой-то момент его должна была поразить мысль, что, если эту загадку вообще возможно разгадать, ключи к ней следует искать в Библии. Однако изучать Библию у него не было возможности. Изучать приходилось юриспруденцию. Но едва ли можно сомневаться: Anfechtungen, эта глубокая и неутолимая душевная мука, после первых мучений и метаний должна была вызвать у него страстное, неутолимое желание разрешить эту проблему и раз и навсегда положить ей конец. Он верил, что это возможно. Возможно для того, кто верит. И если, читая следующие главы этой книги и изучая дальнейшую жизнь Лютера, мы спросим себя, что же давало ему силы пробовать снова и снова там, где прочие терпели неудачу, ответ будет: отчаяние. Лютер не признавал «успокоительных» ответов и не боялся погибнуть на костре. Костер был ему не так страшен, как Anfechtungen – несказанные мучения души, предвестие неизбежных адских мук. Он смело шел вперед, преисполненный решимости найти ответ на свой вопрос – или погибнуть в пути.

За год до начала юридических занятий, в 1504 году[34], когда Мартин отправился на Пасху домой в Мансфельд, с ним произошел несчастный случай: студенческая шпага (в те времена многие студенты ходили со шпагами) пропорола ногу, и очень неудачно, задев артерию. Началось кровотечение, явно угрожающее жизни, и спутник Лютера бросился в ближайший город за врачом. Лютер лежал один посреди поля, судорожно зажимая рану руками, чтобы остановить кровь, и гадал, доживет ли до вечера. Он прекрасно понимал, что может умереть прямо сейчас – и воззвал к Деве Марии, моля пощадить и сохранить ему жизнь. Наконец появился врач и зашил рану. Однако зашил, как выяснилось, плохо: той же ночью, когда Лютер лежал в постели, рана открылась, и он снова едва не истек кровью. И снова Лютер в страхе за свою жизнь воззвал к Деве Марии, моля о пощаде – и снова выжил; однако рана оказалась серьезной, и немало дней пришлось ему провести в постели, в размышлениях о том, какой опасности он едва избежал. Ранение позволило ему отдохнуть и хорошенько подумать о том, как дважды за одни сутки заглянул он в черный провал смерти[35].

Размышления Лютера о смерти в эти годы не могли не обостриться, когда умерли, один за другим, несколько человек, которых он знал. В апреле 1505 года, а затем несколько месяцев спустя чума – частая гостья в Германии того времени – унесла жизни двух молодых эрфуртских юристов. Двое молодых людей, выбравших тот же путь, что и сам Лютер, умерли скорой и безвременной смертью: глядя на это, нельзя было не задуматься о том, правильный ли он выбрал путь. Что, если и ему придется внезапно покинуть этот мир? Готов ли он к тому, что ждет впереди? Позднее Лютер рассказывал, что оба молодых юриста восклицали перед смертью: «Лучше бы я стал монахом!»[36] Выходит, они понимали, что на кону стоит вечное спасение – и в кошмарном свете разверзшейся перед ними огненной пропасти ясно видели, что напрасно выбрали в жизни мирскую дорогу, и горько об этом жалели! Несомненно, Лютер был на заупокойных службах по обоим умершим. Если же и этих смертей было недостаточно – от чумы погибли еще двое, и куда более ему близкие: смерть унесла двоих его товарищей-студентов. Один из них, Иероним Бунтц, принимал участие в магистерских экзаменах Лютера.

В таких-то сомнениях в июне 1505 года Лютер возвращался домой, в Мансфельд. О чем именно он думал и на что надеялся в эти дни, нам узнать неоткуда. Быть может, просто хотел отдохнуть от занятий и от тягостных мыслей, не дававших ему покоя. Может быть, надеялся собраться с храбростью и объявить отцу, что сомневается в правильном выборе своего жизненного пути. А может быть, инициатором поездки выступил отец – возможно, он вызвал сына домой по какой-то причине, которой мы уже никогда не узнаем. Некоторые предполагают даже, что теперь, когда учеба Лютера подходила к концу, отец вознамерился женить его на подходящей девушке из Мансфельда, возможно, дочери какого-нибудь его делового партнера. Всего этого мы не знаем – но точно знаем одно: на обратном пути из Мансфельда в Эрфурт, на этой дороге в пятьдесят три мили длиной, с Лютером произошло то, что навсегда изменило его жизнь.