Читать книгу История любви - Эрик Сигал - Страница 6

В игре с Корнеллским университетом я повредился.

Вообще-то, виноват был сам. Сгоряча допустил нехорошую ошибку, обозвав их центра сраным кануком[11]. Оплошность заключалась в том, что четверо в той смене были канадцы – все, как выяснилось, горячие патриоты, крепко сбитые и в зоне слышимости. И в придачу к травме заработал штраф. И не двухминутное удаление – пять минут за драку. Слышали бы вы, как заухали болельщики Корнелла, когда услышали объявление! Гарвардских притащилось мало в такую даль – Итака, Нью-Йорк, – хотя на кону было первое место Лиги плюща. Пять минут! Садясь на скамью, я представлял себе, как наш тренер рвет сейчас волосы на голове.

Джеки Фелт подбежал ко мне. Только тут я почувствовал, что вся правая половина лица у меня разбита в кровь. «Господи», – повторял он, обрабатывая ее квасцовым карандашом.

– Черт, Олли.

Я сидел тихо и смотрел в пустоту. Стыдно было посмотреть на лед, где подтверждались мои худшие страхи. Корнелл забил. Болельщики красных ревели, вопили, гикали. Счет сравнялся. Корнелл был близок к победе – и первенству Лиги. Проклятье – а я отсидел еще только половину штрафа.

На противоположной трибуне горстка гарвардских мрачно притихла. Болельщики обеих команд уже забыли про меня. Только один человек продолжал смотреть на скамью штрафников. Да, он был там.

«Если конференция закончится вовремя, постараюсь приехать на игру с Корнеллом». Сидел среди гарвардских болельщиков – но не кричал, конечно, – Оливер Баррет III.

По ту сторону льда невозмутимо и молча Каменноликий наблюдал, как кровоостанавливающими салфетками убирают остатки крови с лица его единственного сына. Что он думал, как считаете?

«Тц-тц-тц» или что-то в этом роде словами?

– Оливер, если ты так любишь драться, может, тебе перейти в боксерскую команду?

– Отец, в Эксетере нет боксерской команды.

– Ну, может быть, мне не стоит ходить на ваши хоккейные матчи.

– Ты думаешь, я дерусь для твоего развлечения?

– Я бы не назвал это развлечением.

Но конечно, кто поймет, что он думал? Оливер Баррет III был ходячей, изредка говорящей горой Рашмор[12]. Каменноликий.

Может быть, Каменный, по обыкновению, восхищался собой: смотрите, сегодня тут совсем мало гарвардских зрителей – а я здесь. Я, Оливер Баррет III, крайне занятой человек, командующий банками и прочее, выкроил время, чтобы посетить какой-то хоккейный матч с Корнеллом. Ну не радость ли? (Для кого?)

Публика снова взревела, на этот раз оглушительно. Корнелл опять забил. Они повели в счете. А мне сидеть еще две минуты! Дейви Джонсон проехал мимо, злой, красный. На меня даже не взглянул. И не было ли слез у него на глазах? Ладно, чемпионство под угрозой, но, черт возьми, плакать? Хотя у Дейви, нашего капитана, был невероятный послужной список: семь лет и ни одного проигранного первенства – ни в школе, ни в колледже. Почти легенда в своем роде. А он был на последнем курсе. И – наш последний трудный матч.

И мы проиграли его 6: 3.

После игры рентген показал, что кости целы, и доктор Ричард Зельцер наложил мне на щеку двенадцать швов. Фелт мотался по кабинету и говорил врачу, что я неправильно питаюсь и всего этого могло бы не случиться, если бы я принимал достаточно соли. Зельцер не слушал Джека; он строго предупредил меня, что я чуть не повредил «свод орбиты» (это медицинский термин) и самое разумное – неделю не играть. Я поблагодарил его. Он вышел, Фелт увязался за ним, продолжая бубнить о питании. Я, слава богу, остался в одиночестве.

После принял душ, стараясь не замочить разбитое лицо. Новокаин потихоньку переставал действовать, но мне почему-то приятно было чувствовать боль. «Я что, действительно всех подвел? Проиграли первенство, поломали традицию (наши четверокурсники не знали поражений), и Дейви Джонсона в том числе. Может быть, виноват был не я один, но в эти минуты чувствовал себя именно так.

В раздевалке никого не было. Все, наверное, уже в мотеле. Я подумал, что никто не захочет меня видеть, говорить со мной. С отвратным горьким вкусом во рту – настолько мне было тошно – я собрал свое снаряжение и вышел наружу. На холодном северном пустыре задержалось немного болельщиков Гарварда.

– Как щека, Баррет?

– Спасибо, мистер Дженкс, нормально.

– Ты, наверное, хочешь бифштекс, – произнес другой знакомый голос. Это был Оливер Баррет III. Очень характерно для него – предложить старинное средство от синяков.

– Спасибо, отец, – сказал я. – Врач об этом позаботился. – Я показал на марлевую нашлепку, прикрывавшую двенадцать швов.

– Сын, я имею в виду – внутрь.

За обедом у нас был очередной из обычных не-разговоров, начинавшихся с «как твои дела?» и заканчивавшихся «что-нибудь нужно?».

– Как твои дела, сын?

– Отлично, сэр.

– Щека болит?

– Нет, сэр.

Она уже заболела как сволочь.

– Надо бы показаться в понедельник Джеку Уэллсу.

– Не обязательно, отец.

– Он специалист…

– В Корнелле у них тоже не ветеринар, – сказал я, надеясь слегка притушить его снобистский энтузиазм в отношении экспертов, специалистов и прочих «первоклассных».

– Обидно, когда игра пробуждает такие животные инстинкты, – заметил Оливер Баррет III.

– Да, сэр, – ответил я, поначалу услышав в его реплике что-то вроде юмора. (Я должен был хихикнуть?)

А потом подумал, нет ли в этой потуге на юмор скрытого укора за мое поведение на льду.

– Или вы хотите сказать, что я вел себя на площадке по-скотски?

На лице его выразилось удовольствие оттого, что я задал этот вопрос. Но ответил он только:

– Это ты заговорил о ветеринарии.

Тогда я решил углубиться в меню.

Когда подали горячее, отец привычно разразился незамысловатой кратенькой проповедью – в этот раз, если помню (а стараюсь забыть), – касательно побед и поражений. Он отметил, что мы лишились первенства (какая проницательность), но в конечном счете в спорте главное – не побеждать, а играть. Замечание это подозрительно напоминало олимпийский девиз, и я почувствовал, что далее последует уничижительное высказывание о таких спортивных пустяках, как первенство Лиги. Подсказывать ему точную формулировку было лень, я отделался стандартным «да, сэр» и заткнулся.

Дальше были сыграны обычные вариации на любимую тему папаши: мои планы.

– Скажи, Оливер, с тобой связывались с юридического факультета?

– Вообще, я еще не решил насчет юридического.

– Я просто спрашиваю, решил ли юридический насчет тебя.

Очередная его острота? Улыбаться мне в ответ на этот веселый софизм?

– Нет, сэр. Со мной не связывались.

– Я могу позвонить Прайсу Циммерману.

– Нет! – мгновенно вырвалось у меня. – Пожалуйста, не надо.

– Речь не о протекции, – сообщил О. В. III с постным видом. – Просто осведомиться.

– Отец, я хочу получить письмо вместе со всеми остальными. Прошу.

– Хорошо. Конечно. Да.

– Спасибо, сэр.

– Да и вряд ли можно сомневаться, что тебя зачислят, – добавил он.

Не знаю как, но О. В. III умудрялся опустить меня даже с помощью самых похвальных фраз.

– Это не наверняка, – ответил я. – У них же нет хоккейной команды.

– У тебя есть другие качества, – сказал Оливер Баррет III, но перечислять не стал. (Да и вряд ли смог бы.)

Еда была такая же паршивая, как беседа; разница только та, что черствость булочек я мог предсказать еще до того, как их принесли, а на какую тему мирно сядет отец, заранее никогда не угадаешь.

– И всегда есть Корпус мира[13], – заметил он ни с того ни с сего.

– Сэр? – я не понял, то ли это было утверждение, то ли вопрос.

– Я думаю, Корпус мира – отличная штука, а? – сказал он.

– Ну, определенно лучше, чем Корпус войны.

Мы были квиты. Я не понял, к чему он это, а он не понял, к чему это я. Или он предложил тему? Чтобы мы обсудили текущие события или правительственные программы? Нет. Я на секунду забыл, что животрепещущая тема у нас – мои планы.

– Я бы совершенно не возражал, если бы ты поступил в Корпус мира.

– Взаимно, сэр, – ответил я, не желая уступать ему в душевной широте. Будучи уверен, что Каменноликий никогда меня не слышит, я и не удивился, что он не среагировал на мою немудрящую остроту.

– А среди твоих товарищей, – продолжал он, – какое к этому отношение?

– Сэр?

– Считают ли они, что Корпус мира как-то соотносится с их жизнью?

Думаю, отец нуждается в этой фразе, как рыба – в воде:

– Да, сэр.

Даже яблочный пирог был черствый.

Около половины двенадцатого я проводил его до машины.

– Сын, могу чем-нибудь помочь?

– Нет, сэр. Спокойной ночи, сэр.

И он уехал.

Да, между Бостоном и Итакой, Нью-Йорк, есть самолетное сообщение, но Оливер Баррет III предпочитает на машине.

Эти часы за рулем нельзя воспринимать как некий родительский жест. Просто отец любит водить машину. Быстро. А в эти поздние часы на «Астон-Мартине DBS» можно ехать чертовски быстро. Не сомневаюсь, что Оливер Баррет III намеревался побить свой рекорд скорости на перегоне Итака—Бостон, установленный в прошлом году, когда мы выиграли у Корнелла и завоевали титул. Точно знаю – потому что видел, как он взглянул на часы.

Я вернулся в мотель, чтобы позвонить Дженни.

Это были единственные приятные минуты за весь вечер. Я рассказал ей все о драке (умолчав только о самом casus belli[14], и, кажется, ей было интересно. Не многие из ее утонченных музыкальных коллег склонны обмениваться тумаками.

– Но ты хотя бы выключил того, который тебя ударил?

– Да. Кардинально. Я его размазал.

– Жалко, я не видела. Может, в матче с Йелем кого-нибудь поколотишь, а?

– Ага.

Я улыбнулся. Как же она любила простые радости в жизни.