Читать книгу Новичкам везет - Эрика Бауэрмайстер - Страница 3

Вещи то и дело ловили Кэролайн – дверная ручка хватала за рукав, дверца машины норовила прищемить полы пальто, забытый в стенке одинокий гвоздь цеплялся за шерстяную нитку толстого, ручной вязки свитера. Сама же она ничего поймать и удержать не могла – ни такси, ни дверцы лифта, ни мужа, – все исчезало, утекало в прошлое, устремлялось на другой этаж, в другую жизнь.

Сын – вечно лохматый, угловатый подросток – навсегда угнездился в ее сердце, но он уехал в колледж. Родители умерли. А теперь и Джек ее бросил – словно мальчишка скатился с водяной горки в новую жизнь, полную волнующих приключений и молодецкой удали.

– Ожесточу свое сердце. – Кэролайн пила кофе с Мэрион через пару дней после празднования в саду у Кейт. – Стану скользкой, как змея, никому не дамся в руки. Костюмчик шелковый, и обязательств никаких.

– Сама знаешь, откуда берется шелк, – невозмутимо отозвалась Мэрион. Она откинула назад серебристые волосы и внимательно посмотрела на подругу.

А вот Мэрион крепко-накрепко прилепилась к Кэролайн. Они познакомились много лет назад. Мэрион писала статью об уютных местечках – где ты и сам по себе, и на людях. В былые дни так собирались переселенцы-пионеры – у дровяной печки в мелочной лавочке. Книжный магазинчик, где работала Кэролайн, он же булочная, он же кафе, оказался именно таким – с камином и большими креслами для холодных деньков, с уютной терраской для летних. Там можно было неторопливо порыться в книгах, а потом спокойно посидеть за чашечкой кофе. И там царил не хаос, как на вечеринке, полной незнакомых людей, которые не знают, как друг с другом познакомиться, а веселый разговор. Стук вилок и ножей перемежался с удовлетворенными вздохами книжек, снимаемых с полок, сливался с бормотанием любительниц вязания, занявших круглый столик в уголке, с трех сторон окруженный – нарочно или по счастливой случайности? – поваренными книгами и трактатами о домоводстве с садоводством. Запах корицы и дрожжей прочно угнездился под обложками и дома – только открой книгу – вырывался на волю.

Кэролайн очень нравился магазинчик. Она стала приходить сюда почти двадцать лет назад, когда сын был еще совсем маленьким. Детям там читали книжки, а Кэролайн брала кружку с кофе, садилась в сторонке и любовалась своим мальчиком. Он с головой погружался в мир храбрых принцесс и псов-грязнуль. Через пару лет, когда Брэд уже пошел в школу, у нее начался, как она потом говорила, «творческий период», и Кэролайн повадилась приходить в книжный магазин по утрам. Усаживалась за один из деревянных столиков в кафе и делала вид, что пишет. А на самом деле просто неторопливо разглядывала разномастные стулья вокруг, широкие сосновые паркетины на полу, лабиринт невысоких, в рост ребенка, стеллажей. Кофемашина тихонько шипела, и Кэролайн прислушивалась к чужим разговорам – у кого жизнь интереснее ее собственной, у кого скучнее. По вечерам, дома, Джек расспрашивал ее о том, что она написала, хотя интересовало его лишь количество страниц. Кэролайн пересказывала подслушанные истории и врала, что сама их сочинила. Эта жизнь взаймы давала ей моральное право провести пару часов в чужом мире, а не в своем собственном.

Скоро, конечно, стало ясно, что все эти истории никак не стыкуются и ни в какую книгу не превратятся, но тут ей повезло – книжный магазин предложил ей работу в букинистическом отделе. Брэд тогда просто не вылезал из школы, и Кэролайн отвозила его туда по утрам, а потом ехала в книжный магазин, предвкушая запах старых газет и теплых булочек с черникой, молотого кофе, мускатного ореха и чернил.

У ее прилавка царила тишина. Владельцы подержанных томиков оставляли здесь сумки и коробки с книжками, а сами бродили между полками или пили кофе, пока она оценивала их читательские склонности. Сначала надо было избавиться от никому не интересной зауми; от прочитанных на пляже романчиков, которые все остальные тоже уже давно прочитали и тоже отнесли букинистам – с их страниц сыпался, словно избитые слова, песок; от книжек с самого дна рюкзака, где они, без сомнения, соседствовали с подгнившими бананами. За книги в хорошей сохранности она давала четверть первоначальной цены, да и то в счет новых покупок. А наличными и того меньше.

Поначалу Кэролайн считала работу по закупке букинистических книжек ступенькой к куда более привлекательному миру новеньких изданий, лежащих на самом виду – слова только что отпечатаны, идеи свежи, как чистое постельное белье. Но потом быстро сообразила, что ее сердцу куда милее старые книжки с едва уловимыми запахами давних обедов и далеких стран, с украшающими страницы пятнами от чая и шоколада. Никогда не угадаешь, что найдется в книжке, побывавшей в чужих руках. Пока Кэролайн перелистывала страницы в поисках скрытых дефектов, обнаруживался то билет в музей Клода Моне в саду Живерни во Франции, то чек на тринадцать бутылок шампанского, то обычный на первый взгляд список дел: продукты, химчистка, и вдруг «купить револьвер». Между главами безбилетными пассажирами прятались кусочки жизни. Иногда было нелегко решить, какая из историй ей нравится больше.

Когда Джек ее бросил, Кэролайн продолжала привычно стоять за книжным прилавком, перебирая сумки и коробки с книгами. Вот так и ее обменяли на новенькое издание, однажды осознала она. Кэролайн никак не могла решить, что ее как букиниста больше раздражает: ирония происходящего или банальность аналогии.

В тот вечер у Кейт Кэролайн испугалась, что Кейт предложит ей заняться альпинизмом или отправиться на свидание. Но задания, выбранные Кейт, напоминали ее саму, такую спокойную и совершенно непредсказуемую. Она взяла горсть камешков из огромной стеклянной вазы, стоявшей на столе, и раздала их подругам – в качестве напоминания. Кэролайн была первой, кому Кейт протянула через стол круглый гладкий голыш.

– Тебе придется избавиться от книг Джека, – сказала она, а Кэролайн поняла – лучше уж на гору лезть.

– Не знаю, справлюсь ли я, – пожаловалась она Мэрион, беря чашку кофе. И в ответ на гримаску на лице подруги объяснила: – Дело не в том, что это книжки Джека. Они – книги и ни в чем не виноваты, они никому ничего плохого не сделали и заслуживают достойного дома.

– Ты тоже, – отозвалась подруга.

Кэролайн никак не могла представить себе дом без Джека, хотя на самом деле уже девять месяцев жила одна. Джек прикупил хорошенький кооперативчик в центре еще до того, как сказал ей, что уходит. Как он объяснил, подпись под договором о покупке означает, что решение окончательное и бесповоротное. Деньги были его собственные – наследство от отца. Она знала про эти деньги, Джек тогда сказал, что хочет их отложить на летные уроки. Она-то все приняла за чистую монету – а оказалось, что он имел в виду совсем другой полет.

Теперь, без Джека и без Брэда, возвращение домой напоминает поездку по хорошо знакомой, но сильно разбитой дороге. Все движения подчиняются естественному ритму – входишь в дверь; кладешь ключи в миску, купленную на Гавайях, куда они ездили всей семьей; проходишь мимо дивана, который одним приятным вечерком подвернулся им с Джеком – до кровати оказалось слишком далеко; идешь на кухню, где тебе по-прежнему видится, как Брэд спрашивает, что на ужин – ему четыре годика, и головенка еле-еле достает до мойки. Сама того не осознавая, она стала тем, чего от нее ожидал этот дом, эта мебель, эти глубоко въевшиеся привычки семейной жизни. А потом, совершенно неожиданно, образовалась дыра, которую теперь приходится все время обходить – над камином больше нет любимой картины Джека, у Брэда в комнате небывалая чистота. Какого размера окажутся дыры, когда она избавится от книг?

В детстве Кэролайн всегда любила находиться в окружении книг. Летом она пропадала в библиотеке, а зимой забиралась под одеяло, удобно пристроив на коленках выбранную книжку. Став постарше, она принялась заполнять жизненные полки разными ролями – дочери, подруги, подружки, жены, матери. Они стояли там, словно любимые романы, – понадобился, снимаешь с полки и перечитываешь. Приятно было сознавать, что эти роли всегда под рукой – куда ни идешь, что ни делаешь.

А вот Джек совсем другой. Для него в хорошо укомплектованной книжной полке, похоже, нет никакой романтики.

– Мне кажется, – Мэрион глотнула кофе, – что неплохо подумать и о том, как ты хочешь жить.

– Если начнешь объяснять, что из лимонов можно сделать лимонад, придушу.

– Не буду, скажу только, что и ты заслуживаешь немножко жизненного пространства.

Мэрион, старшей из подруг, уже исполнилось пятьдесят пять – перевалочный пункт, хотя ее саму это, по всей видимости, мало беспокоило. Она была из породы людей, которых обычно называют приземленными. Раньше Кэролайн думала, что это что-то из области электротехники, хотя нет, провода, кажется, бывают заземленными. В таких людях ток укрощен, пущен в дело, его мощь рассредоточена и подконтрольна. Но применительно к Мэрион это слово приобретало совсем другой смысл. Мэрион была родом со Среднего Запада, и это географическое наследие не то чтобы пристало к ней, оно скорее проросло сквозь нее. В лице подруги отражались бескрайность кукурузных полей и широта мелководных речек. Ее спокойная вера в себя питалась густой зеленью летнего воздуха, подпитывалась неспешным движением воды под корпусом каноэ. Она с юности обожала возиться в саду, руки ее одинаково легко и естественно касались и огородной грядки, и плеча подруги.

Мэрион и Кэролайн часто посмеивались над тем, какие они разные. Мэрион наслаждалась жарой и возней с землей, и под коротко остриженными ногтями всегда готовых к работе рук часто оставался черный полумесяц грязи, который, казалось, не брало никакое, даже самое тщательное мытье. Кэролайн, напротив, могла в лучшем случае землю в горшке разрыхлить, ее любимые цветы росли на подоконнике. Чем меньше грязи, тем лучше. Джек всегда говорил, что любимый сад Кэролайн – это океан.

Выпив кофе с Мэрион, Кэролайн отправилась в бассейн. Все равно домой торопиться незачем. Эта мысль поразила ее посреди раздевалки, и она застыла перед зеркалом, так и не натянув лямку купальника на плечо. Последнее время все вокруг повторяли, что она отлично выглядит, – честно говоря, сомнительный комплимент, как будто сорок восемь лет – просто чепуха. Женщина, держащая себя в форме, – это всегда прекрасно, говорили ей, словно аплодируя усилию, действию, а не результату. В колледже Кэролайн специализировалась по языку и литературе, и уж причастие от прилагательного отличать не разучилась.

Пройдут еще десятки лет, прежде чем кто-нибудь решится отпустить подобный комплимент новой подружке Джека. Кэролайн видела ее один раз на местном рынке, около прилавка с помидорами, такими кругленькими, ровненькими и глянцевыми. Кэролайн смотрела на молодую женщину, беззаботно смеющуюся над шуткой продавца, и повторяла себе, что сезон помидоров скоро кончится, и останутся только жесткие и безвкусные, словно пластмасса, плоды. Увы, этот легко представимый, но весьма унылый образ был бессилен перед раскинувшимся вокруг нее плодовоовощным изобилием.

Стоя в раздевалке, Кэролайн вспоминала, как часто ее в молодости называли красивой. Это прилагательное всегда чуть-чуть смущало. В то время Кэролайн хотелось считать красоту чем-то отдельным от себя, чем-то вроде шарфа или пальто – можно сдать в гардероб перед началом спектакля. Что еще в ее жизни было украшением, дополнительной побрякушкой и так и не стало неотъемлемой частью жизни? А если бы стало? Может, все тогда повернулось бы по-другому? Как давно они с Джеком перестали ощущать себя женатыми, накрепко соединенными? Остался только брак, договор, партнерство. Должно быть, прилагательные – красивый, женатый – прорастают усиками смысла в самую суть, в самую душу, и поэтому их труднее поменять, чем существительные – пальто, брак, жена.

А может, дело в том, что она проводит слишком много времени в размышлениях о существительных и прилагательных, пока другие стоят тут такие свежие, словно только что сорванные с ветки плоды. Она схватила полотенце и решительно направилась к бассейну.

Вернувшись вечером домой, Кэролайн уселась на диван в гостиной и уставилась на стену с книжными полками. Книги Джека слева от камина, ее книги справа. Свои книги Кэролайн расставляла в алфавитном порядке, делая вид, что так другим будет легче найти нужную книжку. Ей самой нравился строгий порядок. Но потом она открывала книгу наугад и погружалась в воспоминания – вот такой Кэролайн была, когда в первый раз прочла ее. Джек любил читать, но книги ставил как попало – на левом стеллаже в гостиной не то что алфавитного, никакого порядка не было.

Кэролайн всегда хотелось думать, что такое различие в подходах свидетельствует об их уникальной индивидуальности. Она даже любила пошутить на эту тему с друзьями, показывая им дом. Джек, он такой. Кэролайн, она такая.

Теперь она стояла перед двумя стеллажами с книгами. Может, она все понимала неправильно? Кэролайн вытащила первую попавшуюся книгу с нижней полки. И тут же поставила обратно.

В книжном магазине у Кэролайн была еще одна обязанность – она отвечала за общение с авторами. Писатели приходили раздавать автографы и читать вслух отрывки из книг, слушатели рассаживались на мягких диванах у камина или на выстроенных рядами жестких стульях. Кэролайн объясняла писателям, как добраться до магазина; узнавала, какие напитки они предпочитают; обеспечивала ручки для автографов и вообще следила за порядком. Поначалу Кэролайн предвкушала что-то восхитительное и необычное, но дело в основном шло безо всяких приключений. Писатели вели себя вполне прилично, разве что бывали не в духе из-за дождя, А дождь неизменно лил каждый раз, когда в книжном магазине принимались расставлять стулья. Похоже, у погоды на северо-западном побережье Тихого океана выработался условный рефлекс, как у собаки Павлова. В общем, работа как работа, не слишком гламурное занятие

Через пару дней после того, как Кэролайн и Мэрион встретились в кафе, хозяин магазина отозвал Кэролайн в сторонку.

– Мы поймали крупную рыбу, – радостно объявил он. – В последнюю минуту. Приехал в город повидаться с друзьями и хочет выступить – тогда можно поездку списать с налогов.

И он назвал имя, от которого у Кэролайн округлились глаза.

– Надо расстараться, чтобы все было идеально, – продолжал хозяин магазина. – Литагента с ним не будет, но она велела отвести его в ресторан. И проследить, чтоб поел.

Кэролайн кивнула. Писательское пристрастие к выпивке вместо еды уже само по себе могло послужить материалом для пары-тройки романов.

– Сводите его в ресторан, ладно?

– Я?

– Я никак не могу. Теща приезжает, и я обещал быть дома. А в другое время он не может. Ну, вы с ним сходите, и все будет замечательно. Только смотрите, пусть он поест.

Кэролайн через стол нервно поглядывала на Автора, как она теперь его про себя называла. Он оказался именно таким, каким она его представляла – словно сошел с задней обложки одной из своих многочисленных книг. Пышная седая шевелюра, непринужденная речь, необыкновенная эрудиция. Кэролайн мысленно подсчитывала придаточные конструкции в его речи – они мелькали, как километровые отметки в марафонском забеге.

Первую бутылку красного вина он заказал еще раньше, чем официантка принесла меню, и первый бокал осушил прежде, чем Кэролайн удалось заказать мясные закуски. Похоже, что единственный способ его притормозить – выпить как можно больше самой. Если бы он заказал белое вино, было бы легче. От красного вина у нее сразу возникает туман в голове – уже появился, а она еще и второго бокала не допила. Но Автор с удовольствием говорил за двоих, ему любая тема была по плечу – от профессиональных баек про виноградник, где рос виноград, из которого сделано это вино, до подробностей спаривания карликовых кенгуру.

– Знаете, – он небрежно откинулся на стуле и взглянул на нее – забытый помидор черри все еще наколот на поднятую вилку, – вы действительно очень красивая.

Слова с трудом пробирались сквозь туман в голове, и Кэролайн едва поборола желание немедленно начать объяснять, что есть другие женщины, помоложе, которым это словцо подошло бы лучше. Расслабься, дорогая, сказала она себе. Он тебе в отцы годится, но это все равно комплимент.

– Спасибо, – ответила она, не поднимая глаз от тарелки. Не так уж плохо, сказала она себе, вот тебе и прилагательное. От вина в груди стало тепло, воздух в ресторане был полон опьяняющих ароматов чеснока, масла и майорана. Может, она и впрямь красивая. Так тебе и надо, Джек.

Одно блюдо сменилось другим. Кэролайн воспользовалась моментом и, извинившись, пошла в туалет. Когда она вернулась, официантка уже открывала вторую бутылку.

– Нет, нет, не надо, – сказала она официантке.

– Опоздали, – весело перебил ее Автор. – Не беспокойтесь, моя маленькая дуэнья. Я профессионал.

Кэролайн бросила беглый взгляд на часы. До встречи с читателями оставался еще час. Она заказала им обоим кофе и канноли, горячо надеясь, что сладкие трубочки наполнены самым жирным творогом на свете. Когда они доели десерт до последней крошки, она хотела было попросить счет, но оказалось, что официантка поглощена разговором с посетителями на другом конце зала.

– Ну, мне бы… – голос Автора упал до шепота.

Кэролайн с явной неохотой прекратила попытки дозваться официантки и посмотрела на собеседника.

– Может быть, вы бы были так добры… – Автор махнул рукой, куда-то в сторону коленей, спрятанных под скатертью.

Годы материнства не проходят даром. Кэролайн недоуменно поглядела на него. Пролил что-то? Салфетку потерял?

– Простите?

– Ну, чтобы от стресса избавиться. Пока вечер не начался… – Он ободряюще улыбнулся.

– Что?

– Ну, понимаете, мы так приятно проводим время. Я еще не встречал дамы, которая пила бы наравне со мной. И вы так симпатично разрумянились, когда я вам сделал комплимент.

И затем, увидев выражение ее лица, чуть более смущенно:

– Конечно, не прямо тут. У вас же там, в магазине, наверняка есть тихий уголок с подходящей атмосферой?

Тут до нее дошло – иллюзии разбились, как тарелка, грохнувшаяся об пол. Автор все глядел на нее выжидающе, а ей вдруг припомнилось, как Джек признался, что у него появилась подружка. Огонечек гордости в глазах, который он не в силах был скрыть, азарт, едва сдерживаемый заботой – искренней, хотя и запоздалой – как бы не причинить ей боли.

Она старалась – только ради сына – не заводиться. Оставаться дружелюбной. Уступчивой. Она наблюдала, как муж уходит и с собой забирает только то, что ему нужно, а все остальное – пусть остается. Словно ребенок, в жаркий день сующий в руки матери недоеденный стаканчик с мороженым.

Подлец, внезапно подумала она, и по телу прошла резкая судорога ненависти. Она взглянула прямо на Автора, глаза в глаза:

– Заманчивое предложение, но боюсь, за свою жизнь я успела позаботиться о достаточном количестве маленьких мальчиков.

Вечер окончился, Автор был посажен в такси. Кэролайн заперла главный вход в магазин, объехала вокруг – до задней двери – и затолкала в багажник своей большой семейной машины кучу пустых картонных коробок.

Добравшись до дому, она кое-как затащила коробки внутрь и застыла посреди гостиной, глядя на книжные полки. Она вспоминала день, когда Джек ушел. Он упаковал горные лыжи и клюшки для гольфа, и еще кастрюльку с толстым дном, которую купил, чтобы готовить ей ризотто. Он тогда вышел из дома, даже не взглянув на книжные полки. Она пошла вслед за ним, у крыльца стоял взятый напрокат фургон – когда это он научился брать напрокат фургоны, это занятие всегда сваливалось на нее? И тут она спросила, когда он заберет книги.

– Моя новая квартирка слишком мала. – Он, словно извиняясь, пожал плечами – раньше этот жест казался ей очаровательным. Потом сел в фургон и уехал.

Теперь Кэролайн стояла в гостиной и смотрела на книжные полки, а вокруг валялись пустые коробки. Она выдернула со средней полки четыре тома в одинаковых обложках – историю Гражданской войны. Отличная получилась дыра.

Через час Кэролайн закрыла четвертую коробку и выпрямилась. Спину ломило, плечи болели. Почти одиннадцать. Она прошла через кухню и вышла на заднее крыльцо. Середина октября, воздух уже прохладный, пахнет печным дымом и дождем, который скоро начнется. Кэролайн замерзла, надо бы вернуться в дом – там тепло. Или, по крайней мере, взять свитер, он прямо тут, на спинке кухонного стула. Но с соседского двора послышались тихие голоса, приглушенный смех.

Она помедлила, прислушиваясь. Все вокруг хорошо знают друг дружку, но недавно кто-то повадился залезать в чужие дома, так что теперь нужно повнимательнее приглядывать за соседскими участками. Она вслушивалась в голоса, пытаясь по ритму – слов не разобрать – догадаться, кто это. Ага, соседский сын-подросток с подружкой. Кэролайн было окликнула их, чтобы не напугать неожиданным появлением, но тут поняла, что и смех уже совсем другой, и голоса стали низкие, хрипловатые. Подростковые забавы сменялись взрослыми делами. Томный шепот становился все настойчивей, с тихим урчанием разъехалась «молния». Кэролайн замерла, прислонившись к дверному косяку.

Она дружит с его матерью. Парень всего на пару лет моложе Брэда. Кэролайн видела этого мальца сразу после роддома. Шум поднять, что ли, пусть прекратят. Или матери позвонить. Но она не двинулась с места. Что-то внутри ее удержало. О да, ей хотелось вслушиваться в долетающие до нее звуки этого соблазнительного ритма – один уговаривает, другая отвечает. Она их знает, эти звуки, ей их ужасно не хватает – вот так же, глубоко-глубоко внутри ей не хватает мужа и привычной жизни. Она услышала тихий стон, легчайший вздох.

В первый раз это случилось у них с Джеком в молодежном хостеле в Греции, двадцать пять лет назад. Она еще ни с кем до того не была, но ей не хотелось ему говорить: вдруг такой красавчик променяет ее на другую? По Европе шастает миллион девчонок с рюкзаками. Ее потянуло к нему с первой секунды – как только она его заметила. Все было совершенно ясно, не ошибешься. Она только что вошла в незаметный придел в церкви и вот так же остолбенела, когда увидала мозаичный потолок – сияние голубого и золотого, вселенная, созданная из стекла. Раньше она ничего такого не видела, от благоговения у нее дух перехватило. Почему воспоминания, как сувениры, нельзя унести с собой? А потом появился Джек – вошел, когда она уже собралась уходить, – голубые глаза и золотистые кудри. Ну вот, это ты, поняла она.

Джек пробрался в ее комнату в хостеле, когда остальные девчонки уже спали, прилег рядом, на узкую нижнюю койку, на согретый ожиданием матрас. У нее не было сна ни в одном глазу, так страстно ей хотелось усыпить соседок по комнате. Он легонько касался ее тела на скрипучей кровати, дотронулся теплыми пальцами до лба, у корней волос, погладил руки, которые она – она ли? – томно закинула за голову, пока он осторожно снимал с нее майку. Его руки проверили изгибы грудей, прошлись по ребрам, спустились к бедрам и замерли где-то пониже спины. Прижимаясь к нему, она подумала: «Зачем делать такие потолки из цветной мозаики в крошечных закутках, куда почти никто не заходит?»

У него снова было то же выражение лица, когда несколько месяцев тому назад он объявил, что уходит к другой женщине. Полное желания.

– Я люблю тебя, – сказал он тогда. – Но Алли – она еще молода и способна влюбиться. И я тоже хочу быть влюбленным.

После той ночи в хостеле Кэролайн и Джек путешествовали вместе, бродили куда глаза глядят по жарким улицам Афин, гуляли вдоль пляжей в сонных рыбацких деревушках.

– Поехали со мной, – предложил он, когда они вечером лежали на песке. Вдалеке виднелась кучка домов, гордо называющая себя городком. Он только что поступил в аспирантуру по экономике в Сиэтле, а Кэролайн настолько потеряла голову от любви, что готова была поверить в романтику вечно дождливого Сиэтла. Ей не хотелось возвращаться домой в Новую Англию, к семье, которая будет считать ее прежней. Она уже переросла саму себя, словно поезд, который обогнал машины на шоссе, стремясь к горам и долинам, ее семье неведомым и незнакомым. Сиэтл был для них отмытой дождем чистой доской – на ней можно было писать жизнь заново. И Кэролайн поехала с Джеком.

«С тобой я стала взрослой», – чуть не сказала она, когда он уходил, двадцать пять лет спустя. И ты тоже взрослый. Но, взглянув на него, она поняла, что это ничего не изменит. Возможно, в том-то все и дело.

Кэролайн стояла на заднем крыльце. Голоса уже затихли, слились с шуршанием листвы и еле слышными движениями рук – застегнуть рубашку, причесаться.

Кэролайн прислонилась к косяку двери и ждала, пока они уйдут, ждала, закрывая озябшее лицо руками.

– Есть работенка, – объявила Кэролайн новенькой сотруднице магазина, указывая на кипу коробок с книгами. Новенькая, Аннабель, милая и серьезная, как героини диккенсовских романов, еще не научилась сурово отвергать учебники, изрисованные желтым и зеленым фломастером, или категорически отказываться от покупки шестого экземпляра «Гордости и предубеждения» – им бы и трех вполне хватило. Пока что владельцы книг были ей интереснее, чем сами книги, поэтому Кэролайн притащила свои коробки задолго до смены Аннабель. Незачем ей знать, кому принадлежат книги на прилавке букинистического отдела.

Аннабель широко раскрыла глаза и с грустью поглядела на коробки.

– Что случилось, кто-то умер?

– Просто посмотри, сколько все это может стоить.

– Я за сегодня все не закончу, – заволновалась Аннабель. – Хозяин попросил меня заняться инвентаризацией новых поступлений.

– Не страшно. Они никуда не денутся. – Кэролайн отправилась к кофейному прилавку за чашкой кофе.

– Я так и думала, что ты сегодня работаешь. – Мэрион шагнула к подруге, сидящей за столиком.

– Беспокоишься обо мне?

– Возможно. И еще мне понадобилась одна книжка. – Мэрион держала в руках книгу. На обложке – фотография мужчины, плечи и руки в замысловатой татуировке. – Занимаюсь исследованием. – Она улыбнулась и присела рядом, не спуская глаз с Кэролайн. – Ты как?

– Вот там, на прилавке, куча коробок с книгами. Только не говори Аннабель, откуда они взялись.

– Прогресс.

– Похоже на то. Ощущение такое, будто трупы выношу.

– Но выносишь все-таки.

– Знаешь, что будет самое трудное?

– Летний домик?

– О, черт, о нем я даже не подумала.

Мимо прошла Аннабель со стопкой книг в руках.

Уже собравшись уходить из магазина, Кэролайн заметила, что Аннабель машет ей рукой из отдела новых поступлений.

– Я уже пару коробок просмотрела, пока меня сюда не позвали, – доложила она. – Там просто тонна книг по маркетингу. Если все прочесть, можно коровам молоко продавать.

Кэролайн кивнула и вышла. Книги Джека по маркетингу так долго были частью ее жизни, что она совершенно перестала обращать на них внимание. Только перекладывала с дивана на столик, с кровати на тумбочку, и все. «Десять способов продать все, что угодно». «Восемь главных качеств управляющего компанией». Такое впечатление, что у них в заголовке всегда есть число, словно до богатства можно досчитаться, как до сна, считая овец.

Джек не всегда был таким. Когда они познакомились, он мог часами рассказывать ей о том, что делает. Он восторгался тем, что гуманистическая психология способна на практике изменить человеческую жизнь. Широта охвата и сострадание – в таком ключе об экономике она никогда не думала. И ловила себя на мысли: если он умеет творить такие чудеса с цифрами, трудно даже представить, что он может вытворять в постели.

Шли годы, принося с собой перемены. Нечего притворяться, конечно, они оба изменились. Когда она забеременела, Джек стал ее поддразнивать – она так увлеклась постройкой гнезда, что, похоже, превратилась в птичку. Она стала царицей смет и малярных кистей, научилась наносить узоры по трафарету и прикупила кучу всяческих терочек, чтобы младенчик ел только свежеприготовленную пищу. Она заготовила стопку марлевых подгузников еще к шестому месяцу беременности, а в книгах интересовалась только героями, в честь которых можно было назвать будущего ребенка.

Она улыбалась шуткам Джека, но улыбка, как и многое другое в эти дни, предназначалась скорее младенцу в животе. Она даже пыталась дразнить Джека в ответ, подмечая перемены и в нем – но он вел себя скорее как белка, чем как птичка, словно на мир вдруг надвинулась зима и орехов может не хватить. Он убеждал ее, что это страшно необходимо, и она покорно изучала пенсионные планы, накопления на колледж и страховки на случай потери трудоспособности. Она слушала его жалобы по поводу порядков, царящих в офисе, и мечты о развитии компании и все никак не могла понять, когда это гуманистическая психология превратилась в теорию о том, как заставить людей покупать что бы то ни было.

«Каждый вечер теперь провожу на табуретке», – подумала Кэролайн, вытаскивая последние книги Джека с самой верхней полки. Зазвенел мобильный телефон – ага, это звонок Кейт. Могла бы и догадаться, последнее время никто не звонит так поздно, даже Брэд. Кэролайн слезла с табуретки и потянулась к телефону.

Кэролайн и Кейт знакомы почти двадцать лет, с тех пор как случайно встретились в кафе. Кейт узнала Кэролайн, та стояла в очереди за кофе и с трудом сдерживала слезы. Детский сад, куда обе водили детей, был прямо за углом. Кэролайн знали все без исключения: расставаясь с матерью, ее сын каждый раз так громко рыдал, что его страдальческие вопли разносились по всему зданию, и даже беззаботные школьники на втором этаже поспешно вешали куртки и, подталкивая друг друга, торопились разойтись по классам. Кэролайн выходила из раздевалки с гордо поднятой головой, но уже у двери на улицу сгибалась пополам.

По сравнению с этим на долю Кейт досталась до смешного простая процедура расставания. Трехлетняя Робин уверенно шла впереди матери, небрежно держа пакет с завтраком в крошечной ручонке, и радостно предвкушала новый день, а вслед за ним и целую жизнь, в которой она станет совсем взрослой, хотя она-то считала, что уже выросла. Робин небрежно целовала мать на прощание и исчезала в волшебном мире, полном разноцветных кубиков, красок и ровесников. А в животе у Кейт оставалась такая пустота, которую, по логике вещей, можно было заполнить только чашкой кофе.

По понедельникам, отведя детей, Кейт и Кэролайн стали встречаться за чашечкой кофе. Понедельник – день тяжелый, после выходных так и жди какой-нибудь катастрофы: то завтрак дома забудешь, то чистую одежду не найдешь, а то и вовсе проспишь. Тем важнее в конце концов добраться до кафе и встретить дружеский взгляд товарища по несчастью.

Они дружат уже много лет, хотя дети пошли в разные школы. Очень важно, что кто-то знает тебя как облупленную, не забудет ни про день рождения, ни про День матери, не то что мужья и дети. И плечо подставит, когда у ребенка проблемы и нужно принять трудное решение. Жена жены – как они в шутку друг друга называли, третья ножка трехногой табуретки, невидимая глазу подпорка многих браков. Когда Кейт разошлась с мужем – Робин только-только пошла в пятый класс, – связь между ними стала еще сильнее. А когда полтора года назад после обычной диспансеризации Кейт позвонила Кэролайн, той хватило трех секунд, чтобы сообразить: что-то случилось.

С тех пор они звонили друг другу раз тысячу, не меньше. Они выработали что-то вроде условного кода. Кейт как-то проговорилась, что устает от звонков знакомых и родных еще сильнее, чем от химиотерапии – каждому хочется во всех подробностях обсудить, как протекает лечение. Пришлось разработать систему. Кэролайн звонила и говорила всего-навсего: «От одного до десяти», и Кейт выбирала число. «Один» – и Кэролайн бросалась к машине и спешила к подруге. «Пять» – расскажи что-нибудь интересненькое, надо отвлечься, и Кэролайн рассказывала о только что полученной книжной новинке, обсуждала дела Робин или докладывала о новой пассии Брэда. «Девять» – и разговор мог длиться не больше двух минут, но Кейт вешала трубку с ощущением, пусть недолгим, заряда здоровья.

Смешно, что теперь, когда у Кейт полная ремиссия, и даже волосы отросли, густые и блестящие, звонки все равно работают по тому же принципу «от одного до десяти», только теперь Кейт звонит Кэролайн, от которой ушел Джек.

– От одного до десяти.

– Четыре с половиной, – ответила Кэролайн.

– Все еще сердишься из-за моего задания?

– Дом стал похож на склад, – рассмеялась Кэролайн. – А ты чего хотела?

Кейт помолчала в трубку.

– Нет, – продолжала Кэролайн. – Правильная была мысль.

– Тогда хорошо. Но ты знаешь, совсем не обязательно все делать самой.

– Знаю.

Кэролайн повесила трубку и вернулась в гостиную. Пустые полки слева от камина сияли белизной. Кэролайн достала из сумочки гладкий черный голыш, который ей вручила в тот вечер Кейт. Она положила камешек на среднюю полку, и он замер там – маленький, темный, неподвижный, знаменуя собой то, чего там не было.

На следующий день перед работой Кэролайн отправилась в бассейн: ей хотелось чего-то простого, чистого и голубого. Она мечтала о перемене – уйти бы от громкоголосого и шумного мира в приглушенный, совсем тихий. В ногах пульсирует жизнь – оттолкнуться от стенки, и вперед, сквозь нежное касание воды, пока не вспомнишь, что нужно вздохнуть, и не вынырнешь на поверхность.

Когда Кейт заболела, бассейн стал убежищем Кэролайн: в нем можно было спрятаться от хаоса и запаха больницы. Ни о чем не надо думать, вода – воздух, вода – воздух, быстрый вздох, а потом и лицо, и мысли снова медленно погружаются в глубину и тишину. Она плавала все дольше и дольше, откладывая момент возвращения в обыденный мир. Ей случалось даже опаздывать к ужину, и это на удивление мало ее беспокоило. Тут был даже предмет особой гордости – выяснилось, что Брэд и Джек вполне способны сами приготовить что-нибудь на скорую руку, и Кэролайн, делая вид, что радуется их самостоятельности, на самом деле просто вздохнула с облегчением.

Когда Кейт поставили диагноз, отношения Кэролайн и Джека внезапно изменились. Для Джека тела вдруг как будто превратились в минные поля – печень, легкие, сердце, грудь, яичники, мозг, – только и ждущие, чтобы взорваться и все кругом разнести. С угрюмым удовлетворением он рассказывал Кэролайн о разных, подчас весьма далеких знакомых. Сосед свалился замертво, играя в футбол; у отца сослуживицы нашли болезнь Альцгеймера. Он выискивал в газетах статьи о воздействии загрязнения окружающей среды на иммунитет, начал бегать на длинные дистанции, притаскивал домой огромные упаковки пищевых добавок с непроизносимыми названиями и пичкал ими ее и Брэда.

Терпение Кэролайн подходило к концу – это не он, а она сидит в больнице, держит Кейт, когда у той начинается рвота, смотрит, как смерть дразнит ее подругу и пристает к ней, словно школьный хулиган. А тут еще муж почему-то совершенно не способен сам о себе позаботиться. То, что прежде она с удовольствием делала для него, теперь начало ее раздражать, казаться признаком его неадекватности. «Свари наконец сам себе этот чертов кофе», – так и хотелось ей сказать, и она приходила в ужас от резких и злых интонаций, звучащих в голове.

Вот и сейчас, плавая в бассейне, Кэролайн вдруг неожиданно вспомнила, что сказал ей Джек во время какой-то воистину ужасной ссоры. У Кейт в тот день была особенно плохая реакция на химию, и после больницы Кэролайн отправилась в бассейн. Она вернулась домой очень поздно и даже не позвонила. Джек встретил ее у двери и – в голосе металл – сообщил, что она опоздала к ужину. Она раскричалась, назвала его эгоистом, заявила, что это она на передовой линии, а не он.

Гнев в глазах Джека внезапно сменился грустью. «Передовая линия – она оттого передовая, что за ней есть еще одна», – сказал он.

Когда Кэролайн, с волосами, еще мокрыми после бассейна, появилась в книжном магазине, она сразу почуяла в воздухе необычное оживление. К вечеру ждали одну писательницу, тоже знаменитость. Реклама работала: в магазине все прибывало народу. Кэролайн называла это «подготовительной тусовкой».

Приближалось начало литературного вечера, Кэролайн стояла у дверей и приветствовала посетителей – в глубине магазина в кафе столы и стулья были расставлены так, чтобы поместилось побольше народа. Писательницы все еще не было, но в своей должности координатора Кэролайн уже привыкла к опозданиям и даже тихонечко посмеивалась про себя над свежеиспеченными авторами, которые появлялись на пороге, как им было указано – за пятнадцать минут до начала вечера.

Зазвенел мобильный телефон, странно, номер незнакомый. Она ответила.

– Это Мэри.

Плохой знак – агент.

– Она мне только что позвонила. Не придет. Один из героев сегодня неожиданно умер. Она в трауре и не желает никого видеть.

– У меня полон магазин народа.

– Ну, нет у меня для вас других писателей, – в голосе агента бурлило раздражение, плохо прикрытое обеим им известным фактом высоких продаж отсутствующей писательницы.

– А мне что прикажете делать?

– Чечетку танцевать умеете? Если серьезно, простите, я у вас в долгу, – и трубку повесили.

«Может, гламура в моей работе и не хватает, зато драмы с избытком». Кэролайн пошла к посетителям.

– Прошу прощения, – объявила она собравшейся толпе. – Я только что узнала, что наша писательница сегодня не сможет прийти.

Шум отодвигаемых стульев, недовольное бормотание.

– Тем не менее хочу всех поблагодарить за то, что пришли, – извинение прозвучало более чем неубедительно.

– Подождите, как же так? – Аннабель, новенькая, стояла в глубине комнаты, олицетворение растерянной невинности.

– Ну… – Ее чечетка им точно ни к чему.

– Надо же что-нибудь придумать, – продолжала Аннабель.

Кэролайн удивленно подняла брови, гости повернулись к Аннабель.

– А что, если… – Аннабель приостановилась в поисках свежей идеи, а потом радостно продолжила: – Зачем нам, собственно, писатель? А что, если мы сами почитаем? Ну, может быть, не из ее книжки, это как-то странновато, но мы можем же и другие почитать, верно?

В толпе задвигались, одни посетители собирали вещи и уходили, другие пересаживались поближе, с интересом прислушиваясь. Аннабель глянула на Кэролайн – все ли правильно? Та пожала плечами и улыбнулась.

– Хорошо, – решилась Аннабель. Она указала на Кэролайн и двух постоянных покупателей. – Мы вчетвером поищем наши любимые отрывки в любимых книгах, а вы пока сходите за кофе с печеньем и возвращайтесь через пять минут.

Кофемашина заработала, с удовлетворенным звоном открылся ящичек кассы – торговля пошла. В поисках подходящей книги Кэролайн двигалась по проходу между стеллажами. Любимая книга. Любимый отрывок. Она прошла мимо молодежного романа – как она его любила, когда была студенткой. Книга воспоминаний – эту ей подарили, когда она была молодой мамой: очень утешительно знать, что ты не одна такая. Книги появлялись в жизни Кэролайн постоянно – как товарищи по играм, любимая бабушка, а то и лукавый ухажер. Порой роднее, чем члены семьи.

Эти люди ждут ее. У нее есть обязанности, она, между прочим, отвечает за этот вечер. Оценят ли они ее выбор? Понравится ли он им? Рука выпустила взятый было роман Элизабет Гаскелл и вместо этого потянулась за книжной новинкой, которая, она знала, пользуется в магазине большим спросом. За год они продали сотни экземпляров. Критики книгу любят, у нее выразительный авторский голос и легкий, образный язык.

Она подошла к микрофону, где уже ждали три других чтеца. Посетители, посмеиваясь, рассаживались по местам – нелегко балансировать одновременно стаканчиком с кофе и тарелкой с печеньем.

– А теперь, – объявила Аннабель, – давайте попробуем… мы так дома в покер играем. Мы это зовем «переводной покер», но, наверно, придется новое название придумать.

– Это как? – удивился стоящий рядом с ней мужчина.

– Каждый отдает свою книжку соседу справа. Читать любимую книжку чужими глазами гораздо забавнее.

Аннабель повернулась к Кэролайн и сунула ей в руки открытую на нужной странице книгу.

– Вот тут, – показала она, и глаза Кэролайн привычно побежали по строчкам:

…И тогда, на второй неделе, в одно прекрасное утро, мысли снова оживают, просыпаются. Не так, как в городе, нет, это пляжные мысли. Они текут, играют, перекатываются с нежной лаской, словно ленивые волны, набегающие на песок. Никому заранее не известно, какое неожиданное сокровище эти подсознательные волны могут выбросить на берег, на гладкий белый песок сознания, какой идеально округлый камешек, какую редкую раковину со дна океана.

Кэролайн подняла голову – Аннабель смотрела на нее с улыбкой.

Посетители разошлись, их радостные голоса замерли в ночи. Вечер прошел весьма успешно, когда первая четверка прочитала свои отрывки, все остальные тоже постепенно перестали стесняться, повскакали с мест, стали искать книги, передавать их знакомым и незнакомым, чтобы те почитали у микрофона. Все сошлись на том, что такие вечера надо устраивать почаще.

Кэролайн убирала стулья, Аннабель нашла большую щетку и гонялась за крошками. Весьма довольная, она тихонько напевала себе под нос веселенькую мелодию.

– Похоже, ты в курсе?.. – спросила Кэролайн и встретила ясный и невинный взор Аннабель.

– Что эти книжки, которые я всю неделю разбираю, – вашего мужа? Да.

– Откуда ты знаешь?

– Кэролайн, – изумленно протянула Аннабель – и как будто сразу стала старше. – Это же книжный магазин. Чужие истории – наша специальность.

Вернувшись домой, Кэролайн сразу же позвонила Мэрион.

– Я собираюсь съездить в летний домик. Поедешь со мной?

Кэролайн и Джек обнаружили этот домик у моря почти двадцать лет назад. Они поехали к океану с палаткой – отпраздновать окончание его аспирантуры. С деньгами было туговато: Джек только-только начинал свою первую серьезную работу, надо было отдавать долги за обучение – и еду покупать на те же самые деньги. Но работа уже была, настоящая взрослая работа, со всеми ее возможностями – казалось, будто дверь взрослой жизни вдруг привела прямо в кондитерскую лавку. Они ехали вдоль побережья в поисках места для ночлега, и Джек вслух мечтал о большом доме, который они когда-нибудь купят, о хорошем и безопасном районе, куда они когда-нибудь переедут.

Кучку побитых непогодой домишек заметила Кэролайн. Они теснились у пляжа, как горка брошенных устричных раковин. Похожие коттеджи она видела на Восточном побережье, где выросла – там проводили религиозные или философские сборища. Каждый маленький домик – почти близнец соседнего, и оттого, что они такие маленькие, все материальное становится неважным, остается только духовное.

Когда они проезжали мимо первого коттеджа, Кэролайн заметила табличку и уговорила Джека остановиться. Он, конечно, беспокоился, что они опоздают в кемпинг и все хорошие места разберут, но в ее голосе звучал такой неподдельный восторг, что он улыбнулся и свернул на боковую дорожку.

Кэролайн выбралась из машины и подбежала к табличке.

– Джек, они продаются – все они!

Они неспешно шли вдоль ряда заброшенных коттеджей – две Машеньки, пробующие разные кроватки в домике трех медведей – словно денег у них навалом и дело только в том, чтобы выбрать получше. Первый домик стоял слишком близко от дороги, второй – не под тем углом, вид не очень. Оба согласно кивали, в восторге от солидности собственных суждений. Они все шли и шли, держась за руки, пока не дошли до последнего домика – чуть-чуть в стороне, с видом на песчаные дюны и океан.

– Вот этот, – заявила Кэролайн, и Джек расхохотался.

Они обошли коттедж и обнаружили чуть приоткрытое окно. Колебались они недолго. Окно со скрежетом поднялось. Джек подсадил Кэролайн, она влезла внутрь, чувствуя себя снова девятилетней девочкой, потом прошла к входной двери, чтобы впустить Джека. Домик приветствовал ее не запахом пыли и плесени, а ароматом свежего белья и солнца, исходящим, казалось, прямо от стен.

Она оглядывала крошечные комнатки, представляла себе вид из окон – на песок, на воду, на небо. Свет пробивался сквозь потрепанное кружево занавесок, играл на выступах стен, обшитых потерявшими изначальную белизну корабельными досками.

– Я о тебе позабочусь, – сказала она вслух.

С сияющим лицом она открыла дверь и втащила Джека внутрь. Они любили друг друга на потертом ковре, оставленном на полу в гостиной. Полгода спустя, в свой день рождения, она открыла конверт и нашла в нем договор на покупку коттеджа.

Они мыли и красили, заменили разбитое стекло в спальне, притащили кучу мебели с дешевых распродаж. Скоро раскупили и другие коттеджи, и теперь у них были соседи, у которых можно было одолжить сахар или спички, когда лень ехать за пять миль в единственный магазинчик в округе. Сын рос, проводя выходные в коттедже – даже зимой, в дождь и ветер, а летом – столько, сколько позволяло расписание Джека. В пять лет Брэд мог с завидной точностью воспроизвести крик чайки, в десять ловил летающий диск, брошенный через весь пляж. Они праздновали здесь дни рождения и годовщины, каждое лето приглашали уйму друзей на большой праздник – пляж был уставлен палатками, вечером разводили огромный костер и сидели допоздна – в конце августа темнеет только к десяти. Разговоры и рассказы долго не замолкали, хотя всем детям уже давно было пора спать.

Ничто не могло заменить летний домик, пока Брэд был маленьким, но они почти перестали ездить сюда, когда он подрос. «Я занят», – отговаривался сын, а Джек повторял, что они должны уважать его стремление к независимости. Кэролайн не спорила, ей по уши хватало забот о Кейт и работы. А в прошлом году, в ноябре, Кэролайн отправилась в коттедж вместе с Кейт и обнаружила на столике у кровати – на ее стороне – книжку, которой раньше в глаза не видела. Тогда-то она и поняла, о чьей независимости так пекся Джек.

Мэрион и Кэролайн свернули с шоссе. Все коттеджи пустовали: был конец октября. Кэролайн отпросилась с работы, чтобы приехать сюда в середине недели: меньше шансов натолкнуться на соседей. Здешние соседи знают друг друга еще лучше, чем дома, в Сиэтле, – отчасти по необходимости, но на самом деле потому что подружились они в самых благоприятных обстоятельствах – на отдыхе, когда каждый может показать себя с самой лучшей стороны. Океанские просторы и песчаные пляжи – это здорово, но и то, каким ты сам себя видишь в глазах соседей, тоже немаловажно. Вот я каков, полюбуйтесь – расправил плечи и босиком по песочку.

Кэролайн выбрала их домик, именно потому что он был на отшибе, но со временем и все остальные коттеджи пораскупили – в каждом люди, мебель, звонкий смех. Теперь от машины к дому – в руках огромные сумки и пакеты с продуктами – не пройдешь, пока со всеми не перездороваешься. Соседи зовут на ужин, дети кричат Брэду – бросай это все, пошли скорей играть.

Другие пары тоже разводились, чередовали выходные, кто в какой приезжает, а то и сразу продавали свой домик. Все они рано или поздно будут проданы, семейные традиции со временем слабеют, так зачем же нужны стены, которые их поддерживали? Когда Джек уходил, он сказал, что коттедж – ее, и, хотя она пыталась радоваться его щедрости, ей все время вспоминался двоюродный брат Брэда – широким жестом старшего брата он отдавал младшему любимую машинку с уже отвалившимся колесом.

«Да не коттедж мне нужен», – чуть не сказала она, но промолчала: а вдруг Джек поймет ее буквально.

Была в этом домике одна странность. Что ни делай – крась стены, жарь рыбные котлеты, растопи камин или сожги в духовке печенье, на минуточку отвлекшись на красивый закат, – вернешься в следующий раз, а тут опять, как в первый день, пахнет свежим бельем и солнечным светом. Словно это и есть его настоящий аромат – только они за порог, запах тут же возвращается.

– Люблю я это место. – Мэрион бросила сумку у входной двери и потащила пакет с продуктами на кухню.

Первый приезд с того дня, как книга на столике у кровати раскрыла Кэролайн секрет Джека. Тогда она сразу уехала: не могла заставить себя лечь в эту кровать. Они с Кейт добрались до мотеля на шоссе неподалеку и провели выходные там, стараясь не думать о том, что обе они ожидали от жизни совсем другого.

– Вина? – крикнула Мэрион из кухни.

Мэрион настояла на ужине при свечах. Огоньки поблескивали, отражаясь в оконных стеклах.

– Мне кто-то рассказал, что можно прогнать из дома старых духов, если жечь полынь, но я предпочитаю просто свечки. Лучше сочетаются с ужином.

Они готовили вместе на маленькой кухоньке, не мешая друг другу, слаженно, как старые друзья. Мэрион чистила морковку, Кэролайн резала. Мэрион помешивала в сковородке курятину, Кэролайн добавляла лук, а потом помидоры. Мэрион захватила майоран – последний, со своего огорода, – и стоило ему коснуться разогретого масла, как дом заполнился сладким, душноватым запахом. Кэролайн толстыми ломтями порезала свежий хлеб, побросала тоненькие кружочки морковки на листья салата. Мэрион достала из буфета масло и уксус, слегка побрызгала, а напоследок пару раз крутанула мельницу с солью. Кэролайн поставила тарелки на стол – как же давно она не готовила. Последние месяцы в продуктовом магазине руки сами тянулись к упаковкам сладкого рисового пудинга и банкам куриного паштета – выбор, столь же необъяснимый, как прихоти беременной женщины.

Но стоило ей только взять в рот первый кусок, как тело внезапно вспомнило: это еда, и вот она уже накладывает вторую добавку, берет еще кусок хлеба, наливает третий бокал вина. Они ели, и разговор свободно тек туда-сюда, заполняя дом свежими сплетнями и старыми байками. Еда кончилась, последние капли вина разлиты по бокалам, тарелки пусты.

Кэролайн медленно потягивает вино, глядя в потемневшее окно.

– Ну, скажи мне, почему люди так себя ведут? Бросают друг друга?

– Я не знаю.

– Но ты же про это статьи пишешь.

– Что не доказывает моей осведомленности, – шутливо возражает Мэрион.

Кэролайн ждет продолжения. После паузы Мэрион машет в сторону океана за окном.

– Любовь, она вроде этих волн. Волна выносит тебя на берег, замечательное ощущение, лучше не бывает. Но потом вода отхлынет, куда ей деваться. Может, повезет – скажем, вы оба слишком заняты для того, чтобы творить глупости. Может, вы стали добрыми друзьями – значит, стоит остаться. Или еще что случится – важное, ребенок, например, или пустяк какой – он в кои-то веки разгрузил посудомоечную машину. Тут волна обратно и прихлынет. И так снова и снова. Мне кажется, иногда люди просто забывают немножко подождать.

Утро было сереньким и прохладным. Кэролайн спала на кушетке, и у нее затекла спина. Она встала и пошла в кухню. Мэрион уже варила кофе.

– Что это с тобой с утра? – Мэрион достала из буфета кружку. – Кофе налить?

– Спасибо. – И добавила: – Дома было проще.

– Ну, конечно. – Мэрион разлила кофе по кружкам, положила в свою сахар и с видимым удовольствием сделала большой глоток.

– Хорошо, – она допила кофе. – Ну, и где эта книга?

– Какая?

– Ее книга, – пояснила Мэрион, оглядываясь по сторонам. – Я тебя знаю. Она где-то тут, ты же ее не выкинула.

Кэролайн зашла в спальню и вытащила с полки в стенном шкафу книжку в мягкой обложке. Имя автора и название – на фоне фотографии ярко-красных туфель на высоком каблуке.

– С ума сойти! – пробормотала Мэрион, поднимая бровь. – Пошли.

Мэрион вышла на крыльцо и прошла по дорожке вдоль соседских коттеджей – шторы спущены, двери заперты. Дошла до парковки и подняла крышку голубого мусорного контейнера.

– Швыряй!

– Но…

– Я знаю, это книга. Швыряй.

Кэролайн помедлила, а затем привычно взмахнула рукой. Книга взвилась в воздух и с шумом плюхнулась на дно пустого контейнера. Дело сделано!

– Вот и умница, – похвалила Мэрион. – Я пойду пройдусь, а ты пока сложи остальные.

«Здесь книг куда меньше, чем в городе», – прикинула Кэролайн, обводя взглядом гостиную. Понять бы только, какие выбрасывать. Книги Джека и книги Брэда стоят на полках вперемешку с ее собственными, валяются на столике, прячутся за диванными подушками. Она даже не могла точно сказать про каждую, чья эта книга. Джек отвез в коттедж свои любимые детские книги – «Гарольд и фиолетовый мелок», «Робинзон Крузо», «Гекльберри Финн». Сколько раз зимними вечерами Кэролайн готовила ужин на кухне, прислушиваясь к их голосам – вот Джек читает сыну, а позже Брэд читает вслух отцу.

Что делать с детскими книжками? Они принадлежат Брэду, не только его отцу. От мысли, что Джек может их забрать для своих будущих детей, Кэролайн чуть не бросилась разводить огонь в печке. Сжечь все! А может, надо оставить их Брэду? Нужны ли ему старые детские книжки? Брэд страшно разозлился на отца за уход. А мать ему хотелось защитить. Кэролайн все еще платит за мобильник сына, отцу он не звонит, это точно.

Но раньше отец с сыном всегда много общались, особенно тут, в коттедже. Здесь вообще все было иначе, подумала она, оглядывая комнату. Чем дальше от города они отъезжали, тем больше жизненные роли теряли четкость, размывались, покуда необходимость постоянно держать марку не исчезала совсем. Тут Брэд не принадлежал ей, а Джек – работе, все трое просто-напросто принадлежали друг другу.

Понятно, что Мэрион имела в виду, когда вчера говорила о браке. Тут, в коттедже, это хорошо осознаешь, лучше, чем в других местах. За годы брака она не раз ощущала эти приливы и отливы чувств. Бывали дни засухи, когда жизнь с Джеком становилась еще одним пунктом в списке дел. Потом снова возвращалось что-то такое знакомое – а с ним благодарность и узнавание, – о да, вот оно какое, как же она могла забыть? Часто любовь к мужу возвращалась именно тут, в коттедже: вот он взглянул на нее, на минуту оторвавшись от кроссворда, вот пришел помочь перестелить белье в спальне.

А потом, увы, все забывалось снова. С годами забывалось быстрее и легче, и даже каждый жест, полный любви – тот, что раньше вынес бы на берег громадную волну, – Джек по воскресеньям мыл ее машину, чтобы она могла с понедельника начать новую жизнь, а она приносила ему кофе прямо в душ, – сливался со всем остальным: беспробудным сном мужа под неумолчный плач ребенка, привычкой жены перед любой поездкой по три раза проверять, выключена ли плита. Все эти штучки-дрючки накапливались в доме их брака, заполняли все пространство, заваливали прихожую, как ненужная реклама, пока желание просто уйти и все это бросить не становилось почти непреодолимым. Почти. Одного она никогда не простит Джеку – того, как он рывком распахнул дверь и вышел – первым. Чертов Джек, как чертик из коробочки, сам себя завел и вырвался на волю. И никаких обязательств.

Кэролайн прилежно разбирала книги, заполняла одну коробку за другой. Когда она кончила, день уже клонился к вечеру, Мэрион давно вернулась с прогулки и уехала в магазин. Кэролайн схватила последнюю книжку, она валялась на холодильнике – триллер, Джек немало их прочел в последние годы. Из книги выпал листок бумаги. Она подобрала его, вгляделась. Результаты биопсии. Исследуемый орган: простата. Результат: отрицательный.

Кэролайн поискала дату – вот она, с самого верха. Сентябрь, чуть больше года назад. Кейт уже пять месяцев как на химии.

Кэролайн не сводила глаз с даты. Она ничего об этом не знала. Такой простой факт – что именно он говорит о ее муже, об их взаимоотношениях? Вот так, стоя на кухне, она поняла, что уже много лет не знает, где правда. Она аккуратно вложила листок обратно в книжку и положила ее на холодильник. Потом отнесла последнюю коробку в машину.

Мэрион и Кэролайн сидели на веранде и любовались угасающим закатом. Плечи укутаны в пледы, лица овевает прохладный ветерок. Мэрион взглянула на Кэролайн:

– Хорошо потрудилась. Садись, поближе, я тебе плечи помассирую.

Кэролайн с благодарностью подвинулась. Когда Мэрион писала статью о разных школах массажа, и сама немножко подучилась. Оказалось, что у нее прирожденный талант, но идея поменять профессию – журналиста на массажиста – вызывала у нее здоровый смех.

– Я – массажист для друзей, – объясняла она, и слову не изменяла. Кейт любила повторять, что массаж Мэрион искупает даже сеанс химиотерапии.

Мэрион положила руки на плечи Кэролайн, надавила мягко, но решительно. Плечи расслабились, голова откинулась назад.

– Большой день! Ты как?

Кэролайн только кивнула. Сидишь с закрытыми глазами, чувствуешь руки Мэрион. Бережно двигаются пальцы, что-то ищут, словно слыша звуки, недоступные слуху.

Когда же они с Джеком последний раз вот так касались друг друга – ласково, переполненные нежностью, незамысловатой и незаменимой, как вода? Раньше Джек, проходя мимо, всегда ненароком гладил ее пониже спины, касался пальцем щеки.

Их сын родился раньше срока, доктор объяснил, что массаж чрезвычайно полезен, поможет ему расти и поскорее выписаться из роддома. Кэролайн садилась у кроватки Брэда, пальцы чертили маленькие круги по грудке ребенка, мягко, нежно касались тонюсеньких, как птичьи косточки, ножек и ручек. Пальцы вливали любовь в его крошечное тельце. Останься со мной, останься со мной, останься со мной, ну, пожалуйста. Вся жизнь теперь была – один младенец да две – ее – руки.

Они привезли Брэда домой только через три недели, в дом, откуда Джек уходил каждое утро – его отцовский отпуск уже давным-давно кончился. А Кэролайн оставалась в шелковистом мире кожи. Лежа с младенцем в кровати, укутанная в одеяло, она смотрела, как одевается муж – застегивает пуговицы, «молнию», ремень. Кто же будет касаться тебя – там, в мире стальных лифтов и деревянных столов, там, где не закрыты только руки и лицо? Она, проводя дни босая, в купальном халате, кожей к коже другого существа, просто не могла представить себе этого мира. Она совсем забыла о нем в своем собственном мире, заполненном до отказа – так, что любое живое существо, кроме младенца, казалось ненужным привеском к настоящей жизни.

Пойди пойми теперь, как же, наверно, холодно было во всей этой одежде?

Когда же они с Джеком последний раз дотрагивались друг до друга? Может, он это и имел в виду, сказав, что хочет быть влюбленным? Чтобы не просто руки касались кожи – нет, чтобы чувствовать, что тебя видят, понимают. Может, жизнь стала слишком трудной – столько лужаек, которые надо стричь, столько списков продуктов, которые надо купить, столько разных ролей у них обоих накопилось за жизнь.

Сидя на веранде, Кэролайн тихонечко удивлялась тому, что в ее хорошо укомплектованной книжной полке, именуемой жизнью, разные роли исчезают и уже давно исчезли, как и пришли – одна за другой. Кейт выздоровела. Брэд еще звонит домой для «глотка мамочки», как он это называет, но он больше не центр ее жизни. Готовить и убираться теперь куда проще, может она рожать детей или нет, никого уже не волнует. Стиль одежды выработался, так что бегать по магазинам и подолгу выбирать не приходится. А теперь она еще к тому же и не жена – все заботы делись невесть куда, оставив ее такой невесомой, открытой всем ветрам.

Какая ирония – литературщина, да и только, – Джек пустился во все тяжкие, с маху опустошив все полки в этом году, а на самом деле они давно сами себя опустошили, незаметно, но действенно. Ему хочется все начать сначала, вот он и нашел себе женщину на пороге взрослой жизни, она готова снова заполнять полки детьми, подгузниками и колясками. Слишком тяжелый багаж, с собой не утащишь. Он спрыгнул на ходу, и что же – вернулся к началу цикла. Давай, снова принимай груз.

Мэрион крепче нажала большим пальцем – куда-то под левую лопатку, прямо вдоль кости, добираясь до мышц в глубине.

– Не слишком?

– Нет.

Последние лучи закатного солнца позади Кэролайн, коснувшись стен гостиной, окрасили их в золото и голубизну.