Читать книгу Любовь и другие иностранные слова - Эрин Маккэн - Страница 7

– Я абсолютно точно готова влюбиться, – объявляю я.

– А мне не все равно? – спрашивает Стью.

– Ох, да заткнись ты. Мне вот интересно, – говорит Софи.

Сегодня понедельник, последний день марта. Стоит промозглое, сырое утро, и мы едем в школу в машине Стью. Он водит ярко-желтый фургон «Субару»: купил его прошлым летом у женщины, которая обклеила весь бампер цитатами о лоскутных одеялах. Я целый день помогала им с Софи отскребать фразы вроде: Я ♥ шить, Шизнь прекрасна, Швея счастлива, когда ее сердце разрезано на лоскутки.

Стью оставил только одну надпись, и в ней не было ничего про шитье: Осторожно, секси-бабуля на борту.

Сейчас Софи вертится на переднем сиденье, пытаясь повернуться ко мне лицом. Глаза ее горят волнением, которого я не разделяю. Я совсем не в том настроении.

– Я все рассчитала, – говорю я.

– Любовь нельзя рассчитать, – отвечает Софи, задумчиво перебрасывая светлую прядь через плечо.

– Я вот могу. Что угодно могу вычислить.

– Например, сколько крысиного мяса ты съела за свою жизнь? – Стью ловит мой взгляд через зеркало заднего вида.

– Ну ладно, почти все.

– А ну прекратите, – приказывает Софи, расстегивая ремень безопасности и перебираясь ко мне на заднее сиденье. – Расскажи мне все. Какой именно парень тебе нужен?

Стью включает радио погромче. Звучит джаз, но я не могу опознать ни автора, ни исполнителя.

– Тебе правда интересно? А то ведь у меня с собой список.

– Ну еще бы, – Софи с улыбкой закатывает глаза: лишь ей, в ее сияющей красоте, удается сделать это необидно. – Да. Выкладывай.

– О'кей. Он должен быть старше меня. И выше. Хорошо, если он будет привлекательным, но не настолько, чтобы осознавать это. И таким умным, чтобы мне хотелось просто сидеть и слушать, как он говорит.

– О чем?

– О чем угодно! Только интересном. Чтобы мы могли разговаривать дни напролет. А еще чтобы нам было хорошо молчать вместе. – Я хочу добавить, что он должен ценить вдумчивое молчание и сам уметь молчать, когда необходимо. Хочу добавить, но не добавляю.

– А еще он должен играть на каком-нибудь инструменте. Лучше всего, если на гитаре или клавишных. Деревянные духовые тоже сгодятся. Я бы предпочла волынку, а вот ударных я не потерплю.

– Серьезно, Джози? Волынка?

– Ну, он должен уметь что-то такое, чего не умею я, но при этом это не должно меня раздражать. Чтобы у меня сохранялся к нему интерес.

– Например, он должен уметь пройти пять шагов и не грохнуться на землю? – встревает Стью.

– Ага, вроде того, – соглашаюсь я и выдавливаю из себя улыбку.

– Хватит слушать, – приказывает ему Софи. – Просто веди машину.

– Ты ведь понимаешь, что я и так ее веду.

– Помолчи, – говорит она ему и спрашивает у меня: – Что еще?

О, много всего. Очень много.

Он не должен уговаривать меня есть серую, скользкую или желеобразную еду, он не должен ерошить мне волосы. У него бы и не получилось: я каждый день собираю их в аккуратный хвост, но бывают же моменты… душ, сушка феном… и тогда их вполне можно взъерошить. Я бы предпочла, чтобы он вообще не трогал мою голову или трогал только с моего согласия, которое он будет получать в честь особых случаев, например Дня посадки деревьев. Бедный, недооцененный праздник, но, с другой стороны, он никогда не выпадает на мой день рождения.

У него не будет коросты в уголках глаз или губ. Он будет спортивным, но его интерес к играм не перерастет в одержимость. Он будет понимать разницу между

• совпадением и иронией,

• умом и одаренностью,

• клещами и действительно интересными темами для разговора.

Он будет согласен с тем, что Деннис ДеЯнг – величайший музыкальный гений нашего времени, и мы повесим его портрет в прихожей нашего первого совместного жилища. Он никогда не будет критиковать мамино кулинарное искусство и дом моих родителей. Он идеально впишется в нашу семью. И в его имя можно будет легко вставить немое «п».

Он будет Ппотрясающим.

Но ничего этого я Софи не говорю. Я просто спрашиваю ее, что еще она хочет узнать.

– А из школы тебе кто-нибудь нравится?

– Да нет.

– Даже Стефан?

– Бал в начале года, – напоминаю я ей.

– А, ага, – отвечает Софи, угодливо улыбаясь.

Стью подгоняет машину к школе, и Софи берет свой рюкзак.

– Тогда днем отыщи меня, и я скажу, что мне удалось выяснить, – Софи имеет в виду свою новую миссию. Стью наблюдает за мной через зеркало заднего вида. Рот его приоткрыт и застыл в полуулыбке, которая вот-вот перейдет в смех. Я откидываюсь на сиденье и всю оставшуюся дорогу до Кэп еду в этой позе. Мне не терпится встретить свою любовь, но оптимизма я особого не испытываю.

Кэп – это сокращение «университет Кэпитал». В этом небольшом учебном заведении из красного кирпича преподают гуманитарные науки. От школы Бексли до зеленой лужайки перед университетом миля пути, а от моего дома – две мили. Мы со Стью заканчиваем там свой первый учебный год.

В школе мы учимся частично по университетской программе, несколько видоизмененной. Обычно так занимаются ученики выпускного класса, но нас приняли в десятом.

В прошлом году мы должны были окончить школу, но папа от нашего имени отказался от такой возможности. Он занимается разработкой учебных программ для одаренных подростков и следит, чтобы такие программы также отвечали психологическим и социальным потребностям ребенка. Он настоял, чтобы мы посещали помимо университета еще и школу, ибо лишь там мы можем получить общение, соответствующее нашему возрасту.

Для него мы – пара котят в коробке, которым надо еще многому научиться, прежде чем мы сможем встретиться с реальностью. Если социализация пройдет плохо, то, как опасается папа, мы вырастем капризными чудаками, которые будут писать в цветочные горшки и шипеть на людей, которые просто хотят нас погладить.

Чтобы я не одичала, мне не разрешили уезжать в колледж до восемнадцати – к тому времени я уже буду старшекурсницей в Кэпе. Похоже, я сначала окончу университет, а потом уеду сдавать выпускные экзамены в школе. Если раньше папа не застукает меня за мочеиспусканием в горшок одного из маминых нефролеписов. Может, однажды я так и поступлю, просто чтобы заснять папино лицо на камеру.

– Так что там с этим Джоффом? – спрашивает Стью, когда мы выходим из машины.

Я открываю зонтик еще до того, как распахнуть дверь машины, ведь дождь и очки – две вещи несовместные.

– Кейт собирается за него замуж.

– Да что ты говоришь!

– То и говорю. Это такая фаза. Фаза помолвки.

Мы припарковались за пару кварталов от университетской территории, потому что Стью решил не раскошеливаться на студенческое парковочное место. В хорошую погоду мы оставляем машину у школы и идем пешком.

– Но скоро она придет в себя и отменит свадьбу, – добавляю я. – А еще я не запомнила, как он выглядит, но уж точно не великолепно.

– Ты не помнишь, как он выглядит?

– Ну, сейчас я не доверяю своей памяти на его счет. Я помню, что он говорил, и ни одно из его слов мне не понравилось, поэтому теперь, вспоминая о нем, я сразу думаю, что он мне не нравится, и это искажает его образ в моем сознании. Мне надо как-то вспомнить его, отстранившись от эмоций, но это непросто.

– То есть, может, он и ничего на вид?

– Нет. Мне просто надо помнить, что уровень его отвратительности отличается от уровня его скучности.

– Сообщи, когда научишься.

– И он сделал вот так, – я рисую в воздухе кавычки. – Когда говорил обо мне.

Стью едва заметно улыбается.

– И щелкал на меня пальцами. Раскритиковал тесты на IQ, а потом спросил, сколько я набрала. Ужасный грубиян.

– Необязательно, – отвечает Стью. Мы подходим к углу Дрексел и Мейн, как раз напротив университетской территории. Именно тут начинается богатый район Бексли: бутики, крутые рестораны, кофейни и кондоминиумы. – Зная тебя и твоего папу, могу предположить, как вообще речь зашла об этих тестах.

– Это Кейт начала.

– Она гордится тобой.

Мы останавливаемся на углу и ждем светофора.

– Нет, она гордится Джоффом, который как раз тогда сказал, что он интеллектуал.

– Ну что ж, – Стью пожимает плечами и растягивает губы в неуверенной улыбке, не зная, промолчать ему или сказать.

– Говори, – требую я.

– Хм-м. Я думаю, если ты интеллектуал, объявлять об этом необязательно. А касательно тестов… Ну, не знаю. Сам-то я высоко их ценю, но знаю ребят, вроде этого Джоффа, которые думают иначе.

Стью набрал сто пятьдесят один балл. По некоторым оценкам, гениальность начинается на одиннадцать баллов ниже. А у меня сто пятьдесят четыре. Я сейчас не хвастаюсь, просто сообщаю как факт. Это ведь от нас не зависит: уровень IQ, светлые волосы у Стью – и немного темнее у меня, – форма глаз, пальцы, плоская грудь и так далее. Мы-то тут при чем?

Мне нравится думать, что люди вываливаются из торгового автомата небес: вы наверняка видели такие в гостиничных игровых комнатах или на старых заправках. Вы нажимаете букву и число, а потом смотрите, что вам выпадет.

B-3: Зигмунд Фрейд

D-12: Бейонсе

C-7: я

A-8: батончик Twix

На университетском дворе наши со Стью пути расходятся. Он отправляется на историю, а меня ждет алгебра. Позже мы еще увидимся на литературе (спецкурс по современной драме). А потом пойдем вместе в Фэйр-Граундс, нашу любимую кофейню в нескольких кварталах к востоку от университета. Там я пообедаю, а Стью ненадолго утолит свой волчий голод. Еда просто проваливается в него, как в бездонную бочку, а он все не толстеет. Наверное, растет. Недавно я заметила, что плечи у него стали выше моих.

Каждый день мы проводим полдня в Кэпе, полдня в Бексли. Когда я показываю пропуск на входе, это немного напоминает прохождение таможни в аэропорту. И каждый день одно и то же: две разные культуры, два разных языка, и оба мне неродные.

Школьный язык можно назвать «Боже мой»: практически все произносят эту фразу по сто раз на дню. А я вот не могу, даже как название языка: мне кажется, это несправедливо по отношению к Богу. Он же у Себя на облаках не разбрасывается фразами вроде «Джози моя» всякий раз, когда теряет ключи или у Него зависает компьютер.

Только на языке «Боже мой» «заткнись» значит «спасибо», «адский» – это либо «безумно популярный», либо «сексуальный», «остыть» означает «успокоиться», а «крутой» и «милый» – синонимы. В колледже говорят на «Боже мой» версии 2.0: какие-то слова те же самые, какие-то отличаются. В школе я «подруга», в колледже – «дамочка». За день я успеваю повзрослеть или впадаю в детство, и зависит это исключительно от того, где я нахожусь.

Мне нравится учить языки. В Кэпе я уже подала документы на отделение романских языков, но не знаю пока, что буду делать с таким образованием. Я еще не знаю, что я полна энтузиазма, когда речь идет о науках, которые мне интересны, но если предмет мне не понравится, я могу быть ужасно упрямой и буду делать лишь необходимый минимум, просто чтобы получить оценку. Пока я знаю только, что хочу чего-нибудь посложнее, и тайны иностранных языков (а также путаница английского) – задача как раз по мне. На свете, как показывают «Боже мой» и «Боже мой 2.0», куда больше языков, чем государственных границ.

Тем же днем около трех я вижу Софи: она стоит у своего шкафчика и увлеченно беседует с друзьями из художественного кружка. Я спешу на кросс, поэтому бросаю ей «Позвоню тебе вечером», но она хватает меня за запястье и говорит друзьям: «Подождите минутку. У меня важное дело».

– Я поспрашивала там и сям, – Софи поворачивается ко мне. – Решила не спешить. Ну, знаешь, тут нужна дипломатичность.

– Ага, дипломатия мне подходит больше, чем плакат на шкафчике с надписью «Помогите, мне нужен парень для выпускного».

– Хотя, знаешь, я бы нарисовала тебе отличный плакат.

– Уверена в этом.

Мимо проходит Эмми Ньюэлл и спрашивает меня, иду ли я. Ей не нравится ходить куда-нибудь одной. Совсем не нравится.

Софи возвращается к друзьям, пообещав связаться со мной позднее.

– Вы только послушайте, – у спортзала нас догоняет Джен. – Сегодня на химии… Вы слушаете?

– Стефан Котт? – спрашивает Эмми, и Джейн говорит «Да», а я спрашиваю «Что?».

– Стефан Котт, – отвечает Джен и для вящей драматичности останавливается и делает паузу. Мы тоже замираем. – Стефан Котт поджег себе волосы.

– Что?! – спрашиваю я. – Он не пострадал?

– С ним все в порядке, – говорит Джен. – Просто чуб подпалил, но…

– У него же густые волосы, – все еще беспокоюсь я.

– Вот именно. Были густые, а теперь, – она щелкает пальцами, – все, сплыли. Боже мой, ну и вонь стояла.

– Но с ним точно все хорошо?

– Ну да. Он тут же сбил пламя. Совсем не обжегся. Но, знаешь ли, волосы… – Она строит кислую мину. – Ему надо будет что-то с этим сделать. И лучше бы сегодня.

– Боже мой, он такой тупой, – говорит Эмми, и я демонстративно поворачиваюсь в ее сторону. – Что? – спрашивает она.

– Он не тупой. Неуклюжий, возможно, но это не то же самое, что тупой.

– Да мне пофиг. Извини, – она фыркнула. – Давайте уже пойдем, а?

Мы прощаемся с Джен и идем к раздевалке. Я говорю:

– Он правда довольно умный.

Эмми мизинцем отлепляет прядь от намазанных блеском губ, хмурится и опять повторяет «Да мне пофиг». Через пару секунд она добавляет:

– Хорошо, что он не поранился.

– Да уж, – я рада, что она сказала это, и потому, хоть и неохотно, соглашаюсь. – Порой ему трудно сосредоточиться.

А еще он не в состоянии оценить вдумчивое молчание и сам молчать, когда это необходимо, хочу добавить я, но не добавляю. Наше молчание, изредка прерываемое приветствием в коридоре, совсем не вдумчивое. Оно просто неловкое.