Читать книгу Искусство воскрешения - Эрнан Ривера Летельер - Страница 4

Железнодорожная станция Дары кишела пассажирами, ожидавшими поезда на юг, и прочими путниками, поскольку стоял декабрь, месяц, богатый на каникулы и праздники. В водовороте толпы веселый и нахальный Христос из Эльки раздавал брошюры и благословения направо и налево.

Несмотря на то что Меридиан, как здешние запросто называли поезд «Меридиан Север – Юг», по обыкновению запаздывал – на двенадцать часов, всего ничего, – «а ведь сорок второй год на дворе, стыд и позор!» – ворчали пассажиры; несмотря на то, что оба апостола сбежали от него несколько часов назад; несмотря на окаянный зуб, не желавший проходить – стреляющую боль было не унять ни молитвой, ни подручными средствами, – он даже тыкал зажженными сигаретами в гнилое дупло в надежде выжечь нерв; несмотря на все невзгоды, сердце его полнилось благодатью. И ничто не могло испортить ему настроение. Нетушки. Даже воспоминание о жуткой шуточке психанутых шахтеров.

Радость его имела имя. Женское имя. Само собой, библейское, как же иначе. За десять лет странствий по дорогам родины во исполнение обета он не утратил надежду отыскать где-нибудь ученицу, обладающую хотя бы половиной веры и милосердия Марии Энкарнасьон, его первой последовательницы. И хотя бы половиной ее красоты, Отче Предвечный, молился он, когда чувствовал себя особенно сиротливо. После у него было еще две сподвижницы, но обе быстро сдулись. Им недоставало самоотверженности. Не отличались они и жертвенными помыслами. А теперь – аллилуйя Царю Царей! – он, кажется, нашел нужную женщину. И за ней направляется на прииск Провидение, следуя вчерашним указаниям продавца птиц, с которым свел знакомство, когда после горько разочаровавшего его фальшивого воскрешения завернул с учениками в рабочий кабак утопить злобу в бутылке красного.

Они уселись в углу и спросили литр вина и три стакана. Хотя народу в заведении было немного, с первого шага по ту сторону хлопающих дверей стало ясно, что всему поселку уже известно о выходке якобы Лазаря сотоварищи. Стоило только вдохнуть густой воздух, ощутить косые взгляды и увидеть, как завсегдатаи насмешливо пихают друг дружку в плечо. Оно и к лучшему: так ученики сами убедятся в том, что он им всегда втолковывает: нельзя подолгу оставаться на одном месте, ибо людям свойственно быстро утрачивать уважение.

От официантки, боливийки с утиной походкой, толстыми выпяченными губами, необъятным гитарным задом и маленьким серебряным крестиком на шее, они узнали («только молчок, господа хорошие, не дай бог прознают, что это я вам сказала»), что шахтеров купил и подговорил на розыгрыш местный пастор евангелистской церкви, пухлый перуанец с бакенбардами à la капитан Мигель Грау[5], который ни дня в жизни не работал и жил за счет овец стада своего, – так он не без цинизма величал верующих конгрегации.

Через несколько минут, опрокинув по первому захватанному стакану, остроумно смастеренному из распиленной надвое бутылки, они также узнали, что Лазарь – кличка псевдопокойника, а вовсе не имя. Звали его на самом деле Оросимбо Перес Перес, был он уроженец Мульчена, приехал на прииск недавно, но уже успел обзавестись дурной славой горького пропойцы. Каждые выходные надирался, да так, что утро понедельника встречал мертвецки пьяным, и товарищам – отсюда прозвище – приходилось чудесно воскрешать его кадками воды и кружками боливийского кофе, чтобы он мог дальше дробить камни на селитряном участке.

С наступлением вечера в кабаке, как водится, прибавилось посетителей, и изрядная кучка выпивох собралась у стола проповедника. При виде диковинного субъекта в тунике, смахивающего на Иисуса Христа, в их родной рабочей тошниловке они пришли в страшное возбуждение: каждый не поленился поставить новой компашке вина за свой счет. Христос из Эльки, как и намеревался, едва промочил больной зуб, а после едва касался губами дешевого стеклянного стакана и, пользуясь случаем, внушал слушателям свои истины.

– Этим бормотушным вином, братья, – отвечал он, когда шахтеры упрекнули его в уклонении от выпивки, – и сам дьявол бы погнушался.

– Лучше уж чертово вино, чем святая вода, любезный дон Христос, – хрипло расхохотались пьяницы.

Осушив немало литров разливного вина, воздав честь сардинам с луком и зеленым перцем, за остроту получившим название «мать-вашу-блядь», и покорно проглотив уйму проповедей, советов и здравых помыслов на благо Человечества, которыми наставник потчевал бы их до скончания века, забулдыги наконец-то улучили момент, завладели правом слова, не сочтите за грубость, с вашего позволения, дон Христосушко, и взялись травить вечные страшилки о привидениях, байки про селитряной промысел и изысканные деревенские враки. Перемежая все это непременными анекдотами про «ожог хребта», то бишь на жаргоне пампы супружескую неверность, всплывавшую в любом кабацком разговоре.

Ближе к ночи нагрянули коробейники, недавно прибывшие из порта. Они предлагали сервизы японского фарфора, отрезы английского кашемира, швейцарские часы, испанские сардины, американские шляпы и всевозможную дребедень, пользовавшуюся спросом в пампе. В их толпу затесался продавец птиц. Он объезжал север, дырявя прочную тишину пустыни трелями сотен птах всех видов и расцветок. Едва пролезший в дверь великан расставил клетки пирамидой в углу и накрыл скатертью. В тот вечер он не только показал себя умелым коммерсантом и остроумным рассказчиком, но и неожиданно раскрыл свой певческий талант: упившись, вдруг запрыгнул на скамью и принялся во всю мощь легких распевать арии и романсы. По мнению одного из завсегдатаев, ни с того ни с сего решившего стать авторитетом в музыкальных делах, продавец птиц пел лучше самого Энрико Карузо. Это замечание вызвало застарелый, но оттого не менее оживленный спор на тему: бывал ли самый знаменитый тенор мира в пампе? По легенде, пока его судно чинилось в Антофагасте (другие версии называли Икике), неаполитанский певец, идол мировой оперы, совершил ознакомительную поездку в пустыню и выступил в паре приисковых театров.

Не кто иной, как Объездчик Птах – как с легким сердцем окрестило его застолье, – когда пала ночь и в кабаке зажглись две захудалые лампочки, поведал им об удивительно благочестивой проститутке с прииска Провидение.

– Мало того что всем шалавам шалава, землячки, – при этих словах его птичьи глаза блудливо заблестели, – так еще чуть ли не святая.

История как по волшебству развеяла печали Христа из Эльки и прогнала последний привкус горькой обиды на забойщиков. Он возрадовался душой. Героиня рассказа сильно напоминала Альму Басилию, шлюху с прииска Чолита в кантоне Нория, про которую он услыхал однажды в поезде, когда раньше приезжал на север. О ней тогда поведал настоящий сказитель из тех, что объезжали селитряные поселки и за тарелку еды и стакан вина сочиняли правдивые истории. С тех самых пор Христос из Эльки неустанно молил Предвечного Отца о чуде повстречать все равно в каком уголке родины подобную последовательницу.

Впрочем, сведения языкастого птичника показались ему даже более ценными и подходящими для его целей. В особенности ему запали в душу две детали: во-первых, блудница веровала в Бога и Пресвятую Деву; во-вторых, у нее было умопомрачительное имя.

– А зовут ее Магалена Меркадо, землячки, – сказал Повелитель Птах. Христос из Эльки и сам толком не понимал, почему помимо известной причины – более подходящего имени не сыскать – именно «Магалена», а не «Магдалина» звучало так привлекательно. А если какой рассеянный христианин по одному имени не догадается о ее ремесле, фамилия Меркадо – то есть «рынок» – разом размечет все сомнения.

Выслушав историю, он незамедлительно разузнал, как попасть на прииск Провидение – один из немногих, куда пока не ступала его проповедническая нога. Ему позарез нужно познакомиться с благочестивой распутницей, почитающей Предвечного Отца и искушенной в плотских утехах. Вдохновить ее проповеднической миссией, сделать ее своей ученицей, апостольшей для личного пользования. Как раз такую он и искал.

Дождусь первого поезда и отправлюсь прямиком за ней, сказал он себе, охваченный необоримым вожделением – отчасти из-за вина (вино всегда пробуждало в нем телесного беса), отчасти из-за волнительного рассказа о проститутке. Его снедало такое томление, что он едва не овладел толстогубой боливийкой с крупом, как у першеронской кобылы, когда она подстерегла его у уборной в глубине двора, чтобы попросить благословения, зачем же еще, Отче. У обоих уже задралось платье, и он вцепился в необъятные ягодицы боливийки, и тут она впопыхах высвободилась и тихо, почти извиняющимся тоном сказала, что ей очень жаль, господин дон Христос, но в аккурат сейчас у нее вампирские дни.

Апостолы, узнав о его планах, набычились и не захотели ехать. Впервые они решились пойти ему наперекор с того дня, как в городе Вальенар умильно подтрусили к нему, словно домашние псы, и попросили окрестить их и взять в подмастерья его миссионерского ремесла. И как только Учитель поверил этому трепачу-коробейнику, сказали они, ведь всякому ясно как день, что он злостный обманщик, врун, каких поискать и не найти? Разве Учитель не слыхал, как за столом он нагло похвалялся, будто в молодые годы был другом самого Луиса Эмилио Рекабаррена[6] и даже на пару с ним торговал птицами? Или, не дрогнув ни единой морщиной на своей птичьей физиономии, хвастал, что якобы лишил девственности легендарную Маларросу из кантона Агуас-Бланкас, в двенадцать лет прослывшую по всей пампе королевой продажной любви?

Христос из Эльки ничего не ответил. Предоставил выбирать им самим. Столько последователей уже побросало его за долгие годы на путях апостольского служения, что на этих остолопов плевать он хотел. Оба – маловеры, да к тому же один косолапый и порочный – дрочит утром, днем и вечером, – а второй такой криворукий, что и перекреститься толком не может. Так что во имя Предвечного Отца он послал их ко всем чертям; захотят поехать с ним – милости просим, не захотят – их дело. Апостолы остались в Дарах и нанялась «жабодавами»: работа их состояла в том, чтобы дробить деревянным молотом мелкие, еще сырые куски селитры перед расфасовкой по мешкам и отправкой поездом в порт. В селитряной промышленности такое занятие считалось унизительным для любого взрослого и здорового уважающего себя мужика; обычно «жаб давили» дети или инвалиды.

Бóльшая часть людей, которых Христос из Эльки обращал в странствиях по городам и весям, поначалу исполненных веры и чуть не лопавшихся от благодати, долго не выдерживали: вследствие недостатка христианского милосердия и призвания служить Предвечному Отцу они сходили с пути через два-три месяца после того, как на коленях клялись пойти за ним хоть на Голгофу, если потребуется. Едва вкусив лишений и ощутив, каково быть мишенью для насмешек и поруганий мирян, они увядали, – вера их остывала, словно пресная похлебка, – в конце концов отрекались от него, как Петр от Христа, трижды, а то и чаще, и вероломно бежали, как тать в ночи. Другие обращенные, чистые душой, скорее даже малахольные – к примеру, незабвенный праведник по имени Пий-со-Святых-Пеньков – переставали почитать его, разочаровывались и возмущенно били себя в грудь, если им случалось видеть, как на обочине дороги он, ухватив обеими руками член, посылает вдаль лошадиную струю. Им, пробкоголовым, невдомек было, что Сын Человеческий – тоже человек, задери их репей. Хорошо еще, что эти церковные недотепы никогда не заставали его ублажающим себя под открытым небом, а ведь и такое бывало, нужда есть нужда. И не проходили мимо ежевичного куста, за которым он – это случалось чаще, хоть и не так часто, как хотелось бы, – задрав тунику, порывисто седлал какую-нибудь богомолку с католической кичкой и мирскими ляжками.

А обиднее всего было то, что многие сдавались, будучи не в силах понять его бессребреничества. Они не могли взять в толк, почему он невозмутимо отвергает все дары и подношения, которыми некоторые состоятельные верующие из благодарности и великодушия готовы забросать его с головой. Или не отвергает, но тут же раздает самым нищим и убогим. Всем им не хватало самоотречения. Помнится, один такой в Копьяпо, когда они не могли наскрести на коробок спичек, просил его превратить листья на ближайшем дереве в банкноты!

Эти недоумки находили отвратительным, что их Учитель, преемник Христа-Царя, довольствуется сбитыми сандалиями, сермяжной хламидой заплата на заплате – это вам не бесшовная туника Назарянина – и линялыми черными трусами. Вся эта шобла кретинов – «Прости им, Господи, ибо не ведают, чего желают» – мечтала просочиться в царствие небесное без билета. Они не знали, что, – как гласит деревенская мудрость, плод долгого тягостного опыта, – чтобы насладиться радугой, надо сперва вымокнуть под дождем.

Аллилуйя, Пресвятой Отче!