Читать книгу Опасное лето - Эрнест Миллер Хемингуэй, Эрнест Хемингуэй - Страница 3

С конца июня 1954-го по август 1956-го мы работали на Кубе. Я находился в плохой форме из-за спины, дважды сломанной в авиакатастрофах в Африке, и пытался поправиться. Проверять, удачно ли прошло лечение, пришлось на практике: для фильма «Старик и море» мы устроили охоту на очень большого марлина у берегов Перу, рядом с Кабо-Бланко. Спина выдержала испытание, и, когда наша часть работы над фильмом наконец завершилась, мы отправились в Нью-Йорк и провели там весь август.

Первого сентября мы отчалили из Нью-Йорка, планируя перебраться из Парижа в Испанию, чтобы посетить бои Антонию в Логроньо и Сарагосе, а потом ехать дальше, в Африку, где у меня остались дела.

Гавр встретил нас разношерстной толпой репортеров и фотокорреспондентов обоих полов. Там нас ожидал Марио Казамассима на новой старой «Лянче». Джанфранко прислал его вместо Адамо, который стал настолько важной фигурой в похоронном мире Удине и окрестностей, что, подобно популярному акушеру, больше не мог надолго оставлять своих подопечных.

Он написал, что очень переживает из-за того, что не может снова присоединиться к нам в Испании, но уверен, что Марио не посрамит родной город, который может похвастаться самым высоким в мире числом «Лянч» на душу населения. Марио был автогонщиком, начинающим телережиссером и даже с грудой нашего багажа на крыше «Лянчи» мог оставить позади любой «Мерседес». К тому же он был, как говорят французы, дебруйяр – человек, способный выпутаться из любой ситуации, который, если вам что-то понадобится, не просто добудет это по оптовой цене, но добудет в долг под честное слово, превратив продавца в преданного друга. Таких друзей он заводил каждый вечер, в любом гараже и гостинице. Испанского Марио не знал, но это ему ничуть не мешало.

В Логроньо мы прибыли как раз к началу корриды. Она оказалась отличной. Быки попались смелые, большие, быстрые и необузданные. Матадоры работали плотно, еще плотнее, плотнее некуда, каждый на пределе возможностей.

Глядя на то, что Антонио делает с капоте, я расчувствовался. Не разрыдался, как француз во время капитуляции Франции на знаменитой фотографии. Но бывает, что у тебя перехватывает дыхание и темнеет в глазах, когда перед тобой оживает то, что ты считал уничтоженным и потерянным навсегда. Антонио действовал чище, красивее и ближе, опаснее, чем это было возможно. Он контролировал опасность, отмерял ее с микрометрической точностью, только при этом с помощью куска перкали управлял весившим полтонны разъяренным животным, которое по обеим сторонам головы несло смертельное оружие. Он пропускал быка мимо талии и коленей, превращал его в скульптуру, так что взаиморасположение двух фигур и медленное, направляющее движение капоте, которое их объединяло, было прекраснее, чем любое изваяние, какое я только видел.

Когда он завершил первую серию вероник, мы с Рупертом Белвиллем, нашим британским другом, не один десяток лет посещавшим корриды, и Хуанито Кинтаной переглянулись и только покачали головой. Что тут скажешь? Мэри же лишь крепко вцепилась в мою руку.

Первая часть закончилась, и теперь он решит, что делать дальше, для чего лучше подходит бык, дабы получилась хорошая фаэна, а потом убьет его, чтобы доставить мне удовольствие. Он любит секреты, и я не знал, что он задумал. А секрет состоял в том, что он собирался убить приемом «ресибиендо»: спровоцировать атаку быка, выдвинув левое колено и раскачивая мулету взад-вперед. Когда бык рвется вперед, матадор остается у него на пути, дожидаясь, пока тот наклонит голову, открыв участок между лопатками, куда матадор и вонзает шпагу, не сгибая запястье. Он наклоняется над быком, и противники как бы сливаются в единое целое, вдавливая клинок все глубже в плоть. Левой рукой матадор давит на голову быка, отводя столкновение. Это самый прекрасный способ заклания быка, и его нужно готовить в течение всей фаэны. Это и самый опасный способ: если голову быка не удержать, он может поднять ее и вонзить рог в грудь матадора. Осенью 1956 года Антонио убивал быков приемом «ресибиендо» ради собственного удовольствия, чтобы показать публике, на что он способен, из гордости, что он может то, чего другие не могут или не решаются сделать, а также чтобы угодить мне.

Я не знал этого до самого конца сезона, пока он не посвятил мне быка со словами:

– Эрнесто, я знаю, это никчемное животное, но давай я попробую убить его так, чтобы тебе понравилось.

У него получилось. Но в конце сезона доктор Тамамес, мой старый друг и врач, подопечными которого были и Антонио, и Луис Мигель, попросил меня:

– Если у тебя есть на него хоть какое-то влияние, скажи ему, чтобы не перебирал с этими трюками. Ты же понимаешь, куда придется корнада, а мне его лечить.

После последней корриды в Сарагосе мне стало тошно, и я решил, что на какое-то время быков с меня хватит. Я знал, что Антонио способен одолеть любого быка и может стать одним из величайших матадоров всех времен. Но мне не хотелось, чтобы он лишился своего места в истории или запятнал свою репутацию махинациями, которые творились вокруг. Я представлял себе современный бой быков, сознавал, что он гораздо опаснее и проводится несравнимо лучше и острее, чем в прежние времена, и понимал, что для этого нужен полубык. Ну и пусть. Могут выпускать на арену полубыка, лишь бы он был достаточно крупным, чтобы считаться достойным противником, а не новильо или какого-нибудь трехлетку. Главное, чтобы у него были нетронутые рога и над самим быком не «поработали». Но время от времени в определенных городах Антонио придется сражаться с настоящими быками, и я знал, что он способен на это и сможет справиться с ними не хуже величайших мастеров.

Луис Мигель взял в жены очаровательную девушку и вернулся в корриду. Он участвовал в боях во Франции и Северной Африке. Я слышал, что во Франции у всех быков рога подпиливали, поэтому мне было совершенно неинтересно туда ехать. Я решил дождаться, когда Мигель снова начнет выступать в Испании.

Мы вернулись на Кубу, и я весь 1957 и 1958 годы работал либо на Кубе, либо в Кетчуме, штат Айдахо. Мэри трогательно заботилась обо мне, когда я болел, и благодаря упорному труду и упражнениям мне наконец удалось подняться на ноги.

Тысяча девятьсот пятьдесят восьмой оказался удачным для Антонио. Мы дважды собирались ехать, но я не мог прервать работу над романом. Мы отправили Антонио и Кармен рождественскую открытку, в которой я пообещал, что, пропустив сезон 1958-го, ни за что на свете не пропущу 1959-й и обязательно приеду в Мадрид к началу ферии Сан-Исидро, то есть в середине мая.

Когда пришло время ехать, мне не хотелось покидать Америку, а потом я не хотел уезжать с Кубы. Перед тем как лететь в Нью-Йорк и сесть на корабль до Альхесираса, я провел «Пилар» вдоль побережья в Гавану. Гольфстрим гнал воду к берегу, и над волнами стали появляться большие чернокрылые летучие рыбы. Мне не хотелось лишаться весенних дней на Гольфстриме, но я еще в Рождество дал слово, что приеду в Испанию. Я заранее решил, что, если бои будут нечестными или подставными, я объясню Антонио, почему не могу остаться, и вернусь на Кубу. Больше ни с кем я это обсуждать не буду. Уверен, он поймет. Но, как выяснилось, я ни на что на свете не променял бы ту весну, лето и осень. Стать свидетелем тех событий было тяжело, но не увидеть их было бы трагедией. Такое пропустить нельзя.