Читать книгу Происшествие в гостинице «Летучий Дракон». Призраки Крайтонского аббатства - Эрнест Ролле - Страница 1

В обильный событиями 1815 год мне исполнилось ровно двадцать три года и я только что получил в наследство значительный капитал в государственных и других денежных бумагах. Первое падение Наполеона открыло континент для английских туристов, желавших довершить свое умственное образование заграничным путешествием, и я присоединился к этой жаждущей высшего развития гурьбе после того, как гений Веллингтона на полях Ватерлоо устранил маленькое препятствие в виде ста дней.

* * *

Катил я из Брюсселя в Париж на почтовых; по той же самой дороге, я думаю, по которой шла союзная армия несколько недель назад. Нельзя представить себе, какое множество экипажей теперь неслось по одному со мною направлению. Стоило оглянуться назад или поглядеть вперед и глазам вашим непременно представится растянутая линия пыльных облаков, поднятых нескончаемым рядом экипажей. То и дело на встречу попадались обратные лошади, измученные и все в пыли. Тяжелое то было время для этих терпеливых общественных деятелей! Ни дать, ни взять, точно весь мир пустился на почтовых в Париж.

На всё это мне следовало бы обратить особенное внимание, но с головою, наполненною одними помыслами о Париже и о том, что меня ожидает впереди, я небрежно и с нетерпением относился к окружающему меня на пути. Полагаю однако, что мили за четыре до живописного городка – название которого я забыл, подобно названиям многих других городов более значительных, через которые мчался очертя голову – и часа за два до заката мы увидали пред собою потерпевший крушение экипаж.

Карета не то, чтобы опрокинулась, однако две коренные лежали врастяжку. Ямщик и форейтор в высоких сапогах, возились вокруг лошадей, а двое слуг, по-видимому ничего не смысливших в подобных вещах, силились помочь им. Из окна кареты высунулась хорошенькая шляпка на маленькой головке. Меня пленило нечто в общем её абрисе и в форме плеч, также показавшихся на минуту. Я тотчас решился разыграть роль сострадательного самарянина. Остановив мой кабриолет, я поспешно выскочил из него и вместе с моим слугою принялся поднимать лошадей на ноги. Увы! на хорошенькую шляпку была наброшена густая чёрная вуаль. Кроме узора на кружеве я ничего и не увидал, когда головка опять скрылась.

Почти в одно и тоже время в окне показался сухощавый старик, вероятно, больной. Несмотря на жаркий день, вокруг его шеи был обмотан черный шарф, скрывавший всю нижнюю часть его лица до самых ушей и носа. Он проворно опустил складки шарфа и разразился потоком благодарственных речей на французском диалекте, сняв шляпу с чёрного парика и сопровождая излияния благодарности оживленной мимикой.

Кроме боксёрского искусства, я, подобно всем англичанам того времени, не мог похвалиться большими знаниями, но в числе их находился и французской язык; итак, я ответил по-французски – надеюсь и полагаю, что правильно. После усердного обмена поклонами голова старика скрылась и скромная, хорошенькая шляпка снова появилась в окне.

Должно быть, незнакомка слышала, как я говорил с моим слугою; она поблагодарила меня по-английски таким милым ломанным произношением и таким сладким голоском, что я пуще прежнего проклинал чёрную вуаль, полагавшую преграду моему романтичному любопытству.

Герб на дверцах кареты отличался крайнею своеобразностью и врезался в мою память. Особенно поразило меня изображение красного журавля на так называемом в геральдике золотом поле. Птица стояла на одной ноге, а в другой держала камень в сжатых когтях. Кажется, это эмблема бдительности. Вокруг были ещё украшения, но я не помню, какие именно.

Изящное обращение путешественников, вид их слуг, богатый дорожный экипаж и герб, щит которого окружало множество различных изображений, служили мне ручательством в их дворянском происхождении.

Незнакомка вовсе не показалась мне менее интересной по этому поводу, смею вас уверить. Удивительное обаяние заключается в титуле! Я не говорю о его влиянии на снобов или нравственных холопов. Знатный титул имеет сильное и естественное влияние на любовь. С понятием о знатности сопряжена мысль о высшей утончённости. Небрежное и мимолетное внимание сквайра на сердце хорошенькой скотницы влияет больше, чем долгие годы искренней преданности честного Доббина, и так далее. В несправедливом свете мы живем!

Но в настоящем случае оказывалось нечто ещё могущественнее. Про себя я знал, что, как говорится, не в угол рожей. Кажется, я действительно был собою не дурён; касательно же того, что во мне было шесть футов роста, никто усомниться бы не мог. Зачем же было незнакомке благодарить меня? Разве муж – я решил, что старик должен быть мужем таинственной красавицы – не поблагодарил меня за двоих? Я безотчётно сознавал, что незнакомка смотрит на меня не без удовольствия и взгляд её я чувствовал на себе даже сквозь её вуаль.

Вскоре она укатила в облаке пыли, поднятой колесами и позлащенной лучами солнца, а премудрый молодой человек следил за нею пламенным взором и глубоко вздохнул, когда расстояние между нею и им стало увеличиваться.

Я строго запретил ямщику перегонять карету, но велел ему не терять её из вида и остановиться, где бы ни остановилась она, у станции или у гостиницы. Скоро мы очутились в городке и экипаж, за которым мы ехали следом, остановился у двери «Прекрасной Звезды», спокойной старой гостиницы. Путешественники вышли из кареты и скрылись в дверях дома.

Мы также подъехали медленным и степенным шагом. Я вышел из кабриолета и стал подниматься на лестницу с равнодушным видом человека ничем не интересующегося.

Как ни был я тогда смел, однако не хотел спрашивать, в какой комнате я смогу найти приезжих. Я заглянул в комнату направо, потом в другую, налево. Но тех, кого я искал, нигде не оказывалось.

Я поднялся на лестницу. Предо мною была отворённая дверь. Войти с самым невинным видом было для меня делом мгновения. В обширной комнате, куда я попал, оказалось только одно живое существо, кроме меня – и прехорошенькое, изящное создание. Вот предо мною та самая шляпка, в которую я влюбился. Поднята ли досадная вуаль, я решить не мог; незнакомка стояла ко мне спиной и читала письмо.

С минуту я простоял, вперив в нее пристальный взор, со смутной надеждой, что она обернётся и доставит мне. случай увидать её черты. Не тут-то было; однако, сделав шага два, она подошла к столу у стены, над которым висело большое зеркало в потускневшей золотой раме.

Я легко мог бы принять его за картину; оно отражало в эту минуту портрет молодой женщины редкой красоты.

Она стояла, опустив глаза на письмо, которое держала в миниатюрных пальчиках. Оно, по-видимому, поглощало все её внимание.

Лицо красавицы, несколько продолговатое, имело выражение грустное и кроткое. Тем не менее, в нём отражалось нечто неуловимое, но изобличающее горячую натуру. Нежные черты и ослепительный цвет лица не могли опасаться соперничества. Глаза, правда, были опущены и цвета их рассмотреть я не мог, но зато любовался длинными ресницами и тонкими бровями. Незнакомка всё читала. Вероятно, в письме заключался глубокий для неё интерес; никогда я не видывал живого существа, до того неподвижного – точно будто я глядел на раскрашенную статую.

Будучи в то время наделён отличным зрением, я рассмотрел очаровательное лицо: это со всеми его подробностями, даже подметил голубые жилки, которые извивались по матовой белизне её полной шеи.

Мне следовало отретироваться так же тихо, как я вошел, прежде чем моё присутствие будет замечено. Но я был так сильно заинтересован, что ноги мои на мгновение словно прикованы были к полу.

Мгновение же это ещё не миновало, когда незнакомка подняла глазам Они были велики и того цвета, который новейшие поэты называют фиолетовым.

Эти великолепные задумчивые глаза остановились на мне в зеркале с выражением надменности, и путешественница; поспешно опустив свою чёрную вуаль, повернулась ко мне.

Я вообразил, что она полагает, будто я не видал ее. За малейшим её движением, за каждым взглядом я следил с напряженным вниманием, точно жизнь моя зависела от того, что произойдёт в следующую секунду.