Читать книгу Секреты Профессора Мейера - Эрнетта Беткер - Страница 3

Основная моя проблема заключалась в том, что на факультет пространственно-временных технологий брали преимущественно юношей, достигших 21-летнего возраста и окончивших колледж по технической специальности. Я же была девчонкой, мне было всего семнадцать, а вместо колледжа за плечами оставалась спецгимназия квантовой физики. По правде говоря, мое образование было куда значительнее, чем у остальных абитуриентов, потому что в мою школу берут только вундов (раньше их называли вундеркиндами), детей, ум которых сформировался слишком рано. Эволюция не стоит на месте, а интеллект человека растет с геометрической прогрессией. Поэтому в восьмилетнем возврате у каждого ребенка есть возможность пройти тест «на вунда» и решить «сто взрослых задач». Если ребенок справляется, это значит, что, по сути, перед нами не просто ребенок, а неестественно умный человек. Тот, кто осознал себя и мир раньше, чем положено природой. Таким детям открывались обширные возможности: специальные школы, право поступать в высшие учебные заведения, возможность получать сложные специальности и даже работать на серьезных должностях. Некоторые вунды отсуживали у государства свое совершеннолетие раньше положенного срока, если конечно могли доказать свою самостоятельность и осознанный подход к жизни. Яркий тому пример – моя любимая подруга Гретхен, которая сумела окончить высшую школу экономики к пятнадцати годам и получила руководящую должность в одном из самых знаменитых торговых брендов. Совершеннолетие ей присудили в тринадцать.

Я тоже вунд, но профессия, которую я хотела получить, слишком серьезна и затрагивала намного более важные знания, чем торговая сфера, из-за чего мои способности могли не учесть и отказать в зачислении на факультет.

Я шла на собеседование переполненная страха. Наверху проносились сверхскоростные аэромобили, а где-то вдалеке виднелось самое высокое здание планеты: центр управления системами. Именно оттуда шел сигнал регулирования во все автоматические объекты, андройды, а также к роботам по всей стране.

Я прижимала портфель с документами к груди, и старалась идти вперед решительным быстрым шагом. Однако когда я уже была на территории университета, мои ноги слегка подкосились. Волнение подступило к горлу. Я присела на белую лавку у фонтана, поставила портфель рядом и разрыдалась. Ох уж эта мода на белое. Белые стены, белые лавочки, белые дорожки. Почему-то эта атмосфера чистоты и неприкосновенности наводила на меня ужас. Но рыдала я не из-за этого.

«Подумать только! Из-за каких-то возрастных предрассудков комиссии, мне могут отказать в зачислении, несмотря на самый высокий экзаменационный балл! Да что они о себе возомнили? Они ведь даже не знают, что пока большинство моих ровесников учили таблицу умножения, я уже заканчивала программу основной школы и переходила к изучению квантовых дисциплин. Я гораздо дольше и глубже изучала темы, чем любой из этих обычных мальчишек! А вчера мне позвонили из деканата и сообщили, что вопрос о моем зачислении будет рассмотрен на комиссии».

Да, я была очень эмоциональным подростком. Во мне бушевал юношеский максимализм и немного мания величия, поскольку я привыкла быть лучшей во всем, что касалось учебы, а моя самооценка соответствовала требованиям к себе. Я даже и на секунду не могла предположить, что другие абитуриенты достойны обучения также сильно, как и я. Моя мама говорила, что когда-нибудь кто-то поставит меня на место, и я спущусь с небес на землю. Она была против моего преждевременного получения совершеннолетия. Но в пятнадцатилетнем возрасте я поняла, что больше не могу жить по правилам других и сделала то, о чем до сих пор ни разу не жалела. Мне дали комнату и документы, и я наконец-то начала сама распоряжаться своей жизнью. Больше я никогда не слышала от матери слов недоверия. Она не проявляла попыток вернуть меня в детство и убедить, что я не способна на взрослые решения и самостоятельную жизнь. Мои амбиции росли, потому что никто их более не сдерживал. Признаться честно, мы не сохранили теплых отношений и почти оборвали связь. Меня никто не контролировал. Но эта ситуация с поступлением была первым подводным камнем из многих, что заставили меня временно потерять веру в себя.

Я рыдала на отвратительно белой лавочке, олицетворяющей в себе все качества минимализма, и прокручивала в голове слова, которые буду говорить комиссии, дабы убедить их зачислить меня на факультет. Но вместо внятного разумного монолога у меня получалось лишь составить мольбу о помощи, что, естественно, никак не подходило к сложившейся ситуации.

Неизвестно, сколько еще я бы занималась самобичеванием. Однако вмешательство извне заставило меня вновь придти в себя и успокоиться.

– Лия? – услышала я своё имя.

Я убрала руки от лица и красными залитыми глазами посмотрела на человека, меня окликнувшего. Он был мне незнаком.

– Вы меня знаете? – отозвалась я.

На меня с изумлением смотрел старик. Высокий, стройный и официально одетый. Пожилой мужчина в строгом черном костюме. Среди всего белого вокруг он выглядел особенно выделяющимся. Но больше всего мне запомнились его глаза: они были голубыми и, казалось, совершенно не постаревшими, в отличие от всего остального. Среди многочисленных морщин на лице они выглядели особенно прекрасно и создавали впечатление контраста. Черное и белое. Молодое и старое. Спокойное и взволнованное.

Старик ответил мне минуту погодя:

– Нет, извините. Я, кажется, обознался.

– Вы не обознались. Я действительно Лия. Вам помочь? – Я привстала со скамьи в знак уважения профессору и еще раз убедилась, насколько сильно он выше меня.

Мужчина сделал шаг назад, еще раз сверкнул глазами, но тут же прервал зрительный контакт, отвечая куда-то вдаль:

– Нет, Вы, наверное, какая-то другая Лия. Прошу меня извинить. – С этими словами он быстрым шагом направился к парадному входу университета.

Что ж, наверное, я действительно какая-то другая Лия, потому что этот человек мне совершенно неизвестен. Однако он отвлек меня от самобичеваний, и я отправилась в уборную, чтобы привести себя в порядок и появиться перед комиссией в приемлемом обличии.

Я посмотрела в зеркало: рыжие растрепанные волосы ниже пояса, стертая помада, мятая рубашка и опухшие красные глаза. Так не пойдет. Я умылась, открыла портфель, достала косметичку. Специальный крем моментально убрал красноту с глаз, спрей разгладил рубашку. Я поднесла ладонь к лицу и посмотрела на время: оставалось всего четыре минуты. Пора.

Меня пригласили в зал конференций. Эта была очень большая круглая комната, с высокими потолками и зелеными (хорошо, что не белыми) узорчатыми стенами с четыре жилых этажа, многоярусными окнами. Все парты стояли в полукруге относительно главной трибуны. Очевидно, что именно здесь проходят лекции для студентов. В самом центре комнаты на возвышенности располагался продолговатый стол с микрофонами для лекторов и пластиковыми бутылками питьевой воды.

Заканчивается двадцать первый век, а мы до сих пор губим экологию своим злосчастным пластиком.

За преподавательским столом сидело четыре человека. Три мужчины и одна женщина. Я знала, что за ней здесь будет последнее слово: в коридоре я слышала, как двое студентов поздоровались с ней и назвали деканом факультета. Я сосредоточилась на даме, поэтому почти не смотрела на остальных. Наверное, нужно было заранее узнать имена членов комиссии, но я так была занята своей речью, что совершенно об этом не подумала. Внезапно мой взгляд столкнулся с тем самым пожилым человеком, который знает мое имя. Он тоже был членом комиссии. Там на улице я поняла, что это один из профессоров. А теперь возможно, что это мой будущий преподаватель. Весьма чудаковатый преподаватель, потому что он не сводил с меня глаз и был, словно, совершенно обескуражен, испуган. Ну что еще возьмешь от старика?

С высоты преподавательской трибуны он выгладил весьма статно и казался харизматичным: когда его окликали другие члены комиссии, он артистично жестикулировал и говорил красноречиво.

На самом деле я очень уважала старость. Но полностью доверять людям, которые родились во времена коробочных телефонов и машин, работающих на взрывоопасных веществах, я не могла. Их детство пришлось на трудные и кризисные времена человечества, а их старческий консерватизм постоянно тянет нас назад. Я никогда не понимала, как можно хвалить времена, где человек сам убирал улицы, бессмысленно тратя свое время, вместо того, чтобы скинуть эту незамысловатую работу на обслуживающего андройда. И если углубляться в историю, я могла бы привести сотни примеров в пользу того, что пожилым людям не место в нашем мире. Как бы цинично это не звучало, но прогресс в двадцать первом веке шёл слишком быстро, чтобы старый человек смог принять наш мир таким, какой он есть сейчас и не пытался вернуть «старые добрые времена».

Самый щуплый и молодой преподаватель из состава комиссии подозвал меня через микрофон:

– Лия Хартман, прошу Вас, к нам поближе.

Эта огромная зала была пустой, и я не знала, какое место занять, поэтому села в самом центре. Я внимательно осмотрела комиссию: тот, что был с краю, самый первый, казался довольно сутулым и неуверенным. Но среди остальных он точно был самым молодым. Второй же был предельно внимательным и постоянно листал дубликаты моих документов. Женщина улыбалась и производила доброжелательное впечатление. Пожилой преподаватель, кажется, смотрел враждебно.

Мне задавали вопросы. Это делали все, кроме профессора. Он внимательно слушал, пристально смотрел на меня и молчал. Это, конечно, сбивало меня во время разговора, но я старалась просто взирать на кого-то другого. Периодически мне казалось, что у старичка какие-то проблемы. Возможно, у него болит голова или живот. Он часто смахивал пот со лба, поправлял черный галстук, чесал седую бородку и поглаживал себя по волосам. Как же сильно он отвлекал.

Когда время переговоров перевалило за сорок минут, мы наконец-то подобрались к самому главному.

– Значит, вы окончили ту самую знаменитую гимназию? – уточнила женщина.

– Да.

– Полагается, вы вунд? – Подхватил участник комиссии в середине.

– Да. И я хочу отметить, что для вундов существуют исключения по возрастным ограничениям.

– Мы это знаем. – Ответил первый. – Однако, несмотря на ваши умственные способности вам, как бы это сказать… мм… может не хватить жизненного опыта… в трудной ситуации.

– Правильно вы говорите, мистер Рихтер, – подхватила женщина – девочка может просто растеряться на практических занятиях.

– Прошу Вас, – я поднялась – уважаемая комиссия, я сдала вступительный экзамен на самый высокий балл, дайте мне хотя бы шанс, и я покажу, что и на практике я способна на многое.

– Присядьте, мисс.

Я вернулась на место.

– Ваши слова звучат довольно убедительно, но как мы можем рисковать? – рассуждал второй. – Что если вы совершите непоправимую ошибку?

– Господин Шрёдер, – наконец-то вмешался пожилой профессор, – Вы хотите сказать, что не рискуете, когда берете на обучение всех остальных студентов?

– К чему вы клоните, профессор Мейер?

Пожилой снова принялся жестикулировать:

– Ежегодно мы набираем на первый курс порядка пятидесяти студентов. Половина из них отваливается в первом семестре из-за своей явной непригодности к профессии. Но вы продолжаете с уверенностью заявлять, что малолетним вундам, прошу прощения мисс Лия, – он снова странным взглядом посмотрел на меня – здесь не место, что их детский разум не выдержит наших испытаний. Но вы посмотрите на эту девочку. Вы действительно считаете, что она способна расколоть на части вселенную? Я вижу собранного и готового к серьезной работе человека, который не станет брать на себя непосильную ответственность, а ошибки, которые она будет совершать во время учебы, будут не серьезнее, чем ошибки остальных студентов.

– И что же вы предлагаете, профессор Мейер? – спросила декан.

– Я предлагаю зачислить ее с испытательным сроком. Хотя бы один вунд в нашем учебном заведении будет не лишним.

– С испытательным?

– В университет?

– Это как, по-вашему, возможно?

– Зададим девочке планку. – Продолжал профессор – Мисс Лия?

– Да? – я снова встала.

Не знаю, что за магию излучал этот мужчина, но я прониклась к нему глубочайшим уважением и не могла отвечать, не поднявшись.

– В гимназии вы учились на «пять»?

– Да.

– Тогда закончите первый семестр нашего университета с отличием и можете занять бюджетное место на весь срок обучения.

– Правда? – Радостно переспросила я.

Все члены комиссии посмотрели на женщину.

Мистер Мейер вернулся на место и что-то дополнительно шепотом сказал женщине. Она резко изменилась в лице.

– Что ж, как декан я должна отклонить это предложение. Мы никогда не брали на обучение никого моложе 21-го года, это наш постулат. Вы не первый вунд, который пытается встать в наши ряды.

Я поникла. В воздухе воцарилась звенящая тишина, и было слышно, как на стене тикают часы. «С ума сойти, у них есть настоящие настенные часы. Я посмеюсь, если из них ровно в полдень пропоет кукушка».

Декан задумчиво продолжила:

– Но вы первый вунд, который получил за вступительный экзамен столь высокие баллы. И первый, кто не отступает, отказавшись ожидать наступления совершеннолетия.

– У меня уже есть совершеннолетие! – возразила я.

– Милая. – Женщина вздохнула, подалась вперед и облокотилась о столешницу. – Совершеннолетие – это достижение возраста. Это момент, когда вам исполнится двадцать один. А то, что вам присудило государство – это лишь награда за умственные способности и оправданную самостоятельность.

Она снова сделала паузу, но возобновила монолог:

– Да. Вы можете сами себя обеспечивать, вы можете сами решать свою судьбу. Но у вас совершенно нет опыта для таких серьезных испытаний.

– Но я поэтому и стремлюсь в университет! – Я снова встала с места – Я хочу получить этот опыт. Госпожа декан, вы только что сказали, что я сама решаю свою судьбу. И я считаю, что моя судьба – получить образование и связать свою жизнь с проектированием пространственно-временных технологий.

– Миссис Штиц – взял слово самый молодой – Девочка только что окончила квантовую гимназию. Ее знания свежи и актуальны. Если вы отправите ее домой на целых четыре года, то она растеряет свои знания в ожидании зачисления.

– Спасибо! – Вдруг выпалила я.

Женщина снова посмотрела на пожилого профессора. Еле заметно он кивнул ей, после чего она вновь обратила свой взор на меня. Снова молчание и настенные часы. Старик подался вперед к декану и с полминуты говорил шепотом, едва жестикулируя одной рукой, сдерживаясь, словно его жесты тоже кто-то сможет услышать.

И тут произошло то, чего я совершенно не ожидала. В глазах женщины застыла едва заметная слеза. Она сочувственно посмотрела на профессора. А я в свою очередь, уже окончательно для себя решила, что он просто болен и ведет себя так именно поэтому. Вероятно, сейчас он говорит ей о какой-то своей проблеме, а она в свою очередь, жалеет его здоровье и прислушивается к его мнению.

Они перестали говорить и на этот раз посмотрели на меня все вместе.

– Так какой же вердикт, миссис Штиц? – уточнил господин Шрёдер.

Женщина встала:

– Лия Хартман, мы ждем Вас 1 сентября на торжественном вручении студенческих билетов!

Я распростерлась в благодарностях и очень быстро покинула зал, в страхе, что они передумают. Теперь я знала фамилии моих преподавателей: Мистеры Рихтер и Шрёдер, миссис Штиц и профессор Мейер. Да, последний, конечно, выглядит чудаковатым, но именно он помог мне получить место в первом семестре. И все же, окрыленная я уже представляла, как через 6 лет буду получать диплом об окончании и отправлюсь на практику в будущее, где проведу несколько заветных минут.

Я много думала об этом единственном университете, куда доселе не пускали вундов. Но теперь я была исключением, и впоследствии часто фантазировала, как ко мне придёт «Лия» из будущего, и скажет о том, что я его успешно окончу.

Конечно, хоть это теоретически возможно было осуществить, но «я» из будущего ко мне так и не пришла. Поэтому учеба проходила в постоянном страхе отчисления. Однако именно страх в первую очередь толкал меня вперед, все ближе к моей мечте.