Читать книгу Бессмертные карлики - Эрве Фрих - Страница 9

Фиэльд ощутил какое-то неприятное чувство, входя в холл Французского клуба.

Все устройство и обстановка были, впрочем, прямо из Парижа. Английский клуб существовал для людей, которые давно изменили эстетике ради комфорта. Но во Французском клубе думают прежде всего не о тех его членах, которых безжалостное время наградило толстыми животами и ревматизмом. Вообще, не заботятся о тех земных существах, которым стул нужен затем, чтобы сидеть на нем, а не затем, чтобы им любоваться. Французы охотно стоят и садятся осторожно и заботливо на причудливо изогнутые стулья в стиле рококо, меж тем как мы, люди грешные, предпочитаем усаживаться на практичный аппарат, приспособленный для отдыха и оказывающий должное внимание весу и размерам.

Слабость перуанцев ко всему галльскому особенно проявлялась в обстановке клуба. Все было изящно, неудобно и приятно только для глаз. Но когда позднее Фиэльд в сопровождении своего друга вошел в большую столовую, где все сверкало серебром и белизною, он ознакомился с французскою кухнею и с французскими винами, которые напомнили ему современные храмы обжорства в самом сердце Парижа. Тон общества был тоже насквозь французский. И, что еще более подчеркивало сходство с клубами во Франции, тут было немало офицеров в столь блестящих парадных мундирах этой страны, что им не поздоровилось бы, если бы они вдруг очутились на берегах Рейна. Это явление подтверждало тот факт, что вся армия Перу была организована в духе генерала Фоша.

Ла Фуэнте был очень гостеприимным хозяином. Маленький перуанец пустил в ход все свои интернациональные качества. Он провел годы своей молодости в больших культурных центрах Европы и говорил безукоризненно на большинстве живых языков великих держав.

Но во всем его существе горела любовь к Перу, где уже веками жили и страдали его предки. Несмотря на древнюю кастильскую кровь, которая текла в его жилах, он все же чувствовал себя в родстве с первобытным народом, который был побежден жестокою волей его отцов. Это может показаться странным, но история инков была его святыней. В этом отношении он сумел оградить «Коммерцио» от постороннего влияния, и его статьи об индейцах, их быте, их освобождении всегда блистали огнем неподдельной любви и вдохновения.

– Я бы очень хотел представить вас друзьям Сен-Клэра, – сказал Ла Фуэнте, когда они после обеда взялись за гаванские сигары. – Профессор был почетным членом клуба, и в Лиме нет ни одного человека, который бы не сожалел и не грустил об этой потере… Ну… он был, правда, уже очень старый человек. Но он был еще удивительно крепкий и сильный. И когда мы с ним прощались, никто из нас не мог подумать, что мы видим его в последний раз. Он сиял радостью исследователя, который отправляется в страну своей научной мечты.

– Но какое обстоятельство было причиною последней поездки Сен-Клэра? – спросил Фиэльд.

– Этого никто не знает, – ответил Ла Фуэнте. – Даже его внучка. Он однажды шутя сказал, что едет на охоту за бессмертием… Да, да, воспоминание о Раймонде Сен-Клэре будет бессмертно в этой стране.

– А его спутники?

– То были неизвестные здесь личности, но опытные люди, – охотники из порта Бермудец и один индеец племени коло. Ходили слухи о том, что путешествие Сен-Клэра как-то связано со старым метисом, умершим в госпитале Св. Марка. Я знаю, что наш друг очень интересовался этим стариком, изъездившим вдоль и поперек всю Южную Америку. Но Сен-Клэр был во многих отношениях осторожным и скупым на слова человеком, и из него трудно было что-нибудь вытянуть, когда он не хотел говорить. Как теперь обнаружилось, мы не знали всей глубины его личности. Он, например, самым удивительным образом скрывал от нас свою страсть к игре. Она здесь, в Перу, является всеобщим пороком.

– Вы уже упоминали об этом в связи с фирмою Мартинец.

– Да, но я не думаю, чтобы хорошо было говорить об этом обстоятельстве. Старый Мартинец очень хотел бы как можно меньше обнаруживать эту страсть своего покойного друга. В практическом отношении это не имеет значения, так как молодой Мартинец, с которым я вас познакомлю сегодня, женится на единственной наследнице Сен-Клэра.

– Какого рода человек этот Мануэль?

Ла Фуэнте скрылся в облаке сигарного дыма. Он пожал плечами, развел руками и вздохнул.

– Очень красивый малый, – сказал он. – Первоклассный Дон Жуан. Не особенно одаренный. Это – тип мужчины, о котором мечтают большинство посредственных женщин. Ему бы играть.

– Вы, очевидно, не особенно одобряете его?

– Нет, – ответил Ла Фуэнте. – Он не принадлежит к тому роду мужчин, в которых нуждается Перу в настоящий момент. Но отец… а не перейти ли нам в курительную? Мы там, наверное, встретим старого дона Хозе. С тех пор как он овдовел, он часто приходит сюда, в клуб.

Большая курительная и игорная зала была самым уютным помещением клуба, несмотря на то что она тоже страдала чисто французскою ненавистью к глубоким креслам. Вокруг карточных столов сидело несколько компаний, игравших в бридж. В одном углу сидел пожилой господин и внимательно читал «Тан».

– Это и есть старый Мартинец, – шепнул Ла Фуэнте.

Фиэльд быстро смерил взглядом красивого старика.

Он отметил мощную голову с еще густыми волосами. Вся фигура дышала спокойствием и достоинством, которые казались признаками уравновешенной натуры. Такая наружность присуща юристу старого типа – неподкупному человеку, управляющему огромными состояниями, и защитнику несовершеннолетних, сирот и вдов. Во всем скрывалась прочная, солидная честность… И все же… Взгляд Фиэльда остановился на длинных узких руках с полированными ногтями. Он – невольно улыбнулся. Потому что всякий, кто изучал строение человеческой руки, сказал бы: это пальцы карманного вора. Или, в лучшем случае, руки фокусника или виртуоза фортепианной игры. Природа так прихотлива, что нередко соединяет в одно признаки величайшего совершенства с признаками последней подлости.

Эти воровские пальцы Мартинеца были словно паразиты на почтенном буржуазном жизненном древе. Этого не бросающегося в глаза признака не заметил бы и один из тысячи. Но он заставил Фиэльда призадуматься и укрепил его в решении ничего пока не сообщать о судьбе Сен-Клэра.

Ла Фуэнте представил обоих мужчин друг другу. Фиэльд напрасно искал хоть намек на беспокойство в карих, почти нежных глазах адвоката, когда редактор назвал имя Сен-Клэра в связи с длинным путешествием чужеземного врача.

Фиэльд поспешил разъяснить, что причиною его приезда в Перу были труды и изыскания Сен-Клэра о горной болезни. Он сам – житель горной страны, Норвегии. Он намерен предпринять ту же самую поездку, которая стоила жизни его знаменитому коллеге.

Адвокат, с оттенком прекрасной грусти в звучном голосе, выразил сожаление, что его лучший друг и светоч университета святого Марка угас в зените своей славы. Раймонд Сен-Клэр был мучеником науки – украшением Франции, украшением Перу.

Фиэльд внимательно прислушивался к этим красивым и благозвучным словам. Голос адвоката был одновременно мужественен и мягок, как бархат, но с каким-то оттенком, характер которого было не так-то легко определить. Может быть, следы долгого пребывания в судебных залах. У людей этого ремесла часто появляется склонность к искусственной декламации в обычных разговорах, в особенности, если они защищают положение, против которого восстает их внутреннее убеждение и совесть.

Но, как бы то ни было, в уме Фиэльда пробудилось легкое подозрение, что благородные речи Мартинеца были не совсем искренни. И еще – что его дружба с Сен-Клэром не была так особенно глубока, как он утверждал.

История о тайной страсти старого профессора к биржевой игре была совершенно невероятна. Ни его завещание, составленное как раз перед самым отъездом, ни его дневник не упоминали о чем-то подобном. Этот красноречивый и сладкоречивый юрист, наверное, таил за внешностью честного человека низкие и подлые инстинкты, которые не выносили дневного света.

Когда Фиэльду все это стало ясно, он решил установить связь с внучкою Сен-Клэра, которая, по-видимому, была соломинкой в глазу старого Мартинеца… Случай помог этому намерению.

А именно – в поле зрения показался вдруг юный Мартинец. Он был похож на грозовое облако, и его черные глаза метали молнии, когда он отвел отца к соседнему столику и голосом то хриплым, то звонким стал рассказывать ему что-то, что, очевидно, произвело на него глубокое впечатление. Ла Фуэнте был также привлечен для совета. Вскоре после этого Мартинец и его сын быстро разошлись.

Ла Фуэнте долго сидел и размышлял об услышанном. Он старался побороть свойственное южанину стремление разболтать обо всем собеседнику, – но безуспешно.

Наконец он обернулся к норвежцу, осторожно огляделся кругом и шепнул своему вчерашнему знакомому:

– Это просто невероятно. Внучка Раймонда Сен-Клэра убежала из дома Мартинеца со своей служанкой. Она оставила письмо, в котором заявила, что попытается сама распутать свои денежные дела. Но это не все. Она сообщает дальше, что желает уехать. И как вы думаете куда? Она поедет искать своего дедушку!

Ла Фуэнте торжественно огляделся кругом.

– Это можно назвать материалом для газеты, – сказал он. – Но я обещал молчать. Ни одно слово о случившемся не должно появиться в «Коммерцио». Что вы скажете обо всем этом?

Фиэльд взглянул на него с улыбкой.

– Я должен поздравить Перу с тем, что в нем еще есть такие отважные женщины, – сказал он.