Читать книгу Аномалия - Эрве Ле Теллье - Страница 7

Пятница, 25 июня 2021 года.

Ховард-Бич, штат Нью-Йорк

Лягушку Бетти, совсем иссохшую, обнаружил Лиам в субботу днем, на кухне, за батареей возле раковины. Она стала легкой как перышко и полупрозрачной, словно смятый, расплющенный листок кальки, из которого смастерили квакшу, умело вырезав бедра и перепончатые лапки. Лиам говорит младшей сестре: она сдохла, твоя Бетти, сдохла, сдохла, ему прям весело, он пускается в пляс, вскинув руки вверх, Бетти сдохла, Бетти сдохла, и доводит Софию до слез.

Три недели назад Бетти сбежала из аквариума, наверное, помирала там со скуки, несмотря на красивый влажный мох, глянцевые зеленые растения и круглые серые камешки, любовно выбранные Софией, и даже на полскорлупы кокоса, служившей ей бассейном, а главное, несмотря на очень даже живых черных мух, которых она скармливала ей по вечерам, после школы. София поставила аквариум на низкий столик у себя в изголовье и каждую ночь, сев в кровати и завернувшись в одеяло, шепотом рассказывала лягушке, как прошел день, и та слушала ее, застыв в густой траве. Софии так хотелось, чтобы Бетти чувствовала себя в безопасности и еще, конечно, чтобы она была счастлива, но прежде всего, чтобы чувствовала себя в безопасности, ей хотелось надежно защитить ее от плотоядных, она недавно узнала это слово, и оно ей очень понравилось, может быть, потому что в нем звучит что-то тревожное. Но лягушка все равно сбежала. Должно быть, прыгала туда-сюда в поисках тепла и влаги и в конце концов свалилась этажом ниже, за чуть теплую железную батарею. Ей нечего было есть и пить, кожа потрескалась, как трескается земля в саду, если давно не было дождя, и вот, застыв в смерти, Бетти превратилась в эктоплазму лягушки.

Софии страшно к ней прикасаться, и Лиаму тоже, даже если он хорохорится и с воплями носится вокруг пожухлого трупика. Мама шепчет: да замолчите же, успокойтесь, а то папу разбудите. Но папа уже и так спускается вниз в майке и орет:

– Какого хрена, Эйприл, ты что, не в состоянии заткнуть своих детей, хотя бы пока я в отпуске, и потом, ты разве не собиралась за покупками?

Лейтенант Кларк Клефман замечает дохлятину, его дочь плачет, он смеется: ну, София, знаешь, на что похожа твоя лягушка? На старый китайский пельмень!

Кларк поднимает ее двумя пальцами за лапку и безразлично бросает в глубокую тарелку.

Клефманы единодушно решили похоронить Бетти, и хотя им ничего не известно о ее вероисповедании, Эйприл постановила, что она баптистка, как они сами; в конце концов, пусть она и не получила настоящее крещение погружением, как подобает верующим, зато большую часть жизни провела в воде. Так будет проще. Их born again frog[7] попадет в лягушачий рай. Или же Кларк спустит ее в унитаз, так еще проще.

Бетти подарили Софии на ее шестилетие. Благодаря ей София много чего узнала о лягушках. Например, что они существуют уже триста миллионов лет, что они застали динозавров, что их тысячи видов и что атразин, определенный компонент гербицидов, опасен для них, поскольку их кожа проницаема, а ведь они “полезны, потому что поедают насекомых”. И еще, что они амфибии, как саламандры и жабы. К тому же Бетти именно что жаба, anaxyrus debilis, София прилежно записала это название на картонной карточке, приклеила ее на аквариум, кстати, это вполне может быть самец жабы, продавец был не особо в курсе.

– Мисс, – вздохнул Энди, – во всяком случае, имя “Энди” София прочла на его бейдже, – извините, конечно, но эта жаба хорошо если в дюйм длиной, я не могу рассмотреть репродуктивные органы, лучше придумайте ей имя, подходящее для обоих полов, скажем Морган или Мэдисон.

Но София, несмотря ни на что, назвала ее Бетти. Когда София подходит к аквариуму, Бетти прячется в норке или под камнями. Звук пылесоса тоже ужасно ее пугает. И гул самолетов, которые, взлетев из Ла-Гуардии, проносятся над Ховард-Бич. Ее поди увидь, такая она пугливая.

– Ну точно телка, – усмехается Кларк.

– Не выражайся так при Лиаме и Софии, – вздыхает Эйприл.

Кларк Клефман выудил Бетти из глубокой тарелки, София вскрикнула:

– Бетти пошевелилась, мам! Бетти пошевелилась!

– Что? Да нет, София, просто папа наклонил тарелку.

– Нет, пошевелилась. Посмотри, там на донышке была вода! Вот она и проснулась. Мама, мама, долей ей воды, пожалуйста!

Эйприл пожала плечами, но все же взяла стакан, наполнила его и опрокинула на Бетти. Жаба пошевелила одной лапкой, потом второй и наконец воскресла, впитав словно губка всю воду, и вот уже она мечется по дну тарелки, и ее кожа постепенно приобретает утраченный зеленоватый оттенок.

– Охренеть, – потрясенно говорит Кларк Клефман.

– Она как аксолотли во время засухи, мам, помнишь аксолотлей, мы их видели, так вот, она точно так же впала в спячку и ждала сезона дождей.

– Охренеть, – повторяет Кларк. – Никогда ничего подобного не видел, эта блядская лягушка сдохла на сто процентов, мертвее не бывает, а теперь, ишь ты, дрыгается, как похотливая сучка. Охренеть.

– Кларк, пожалуйста, не употребляй такие слова при детях, – просит Эйприл.

– Я дома, блядь, и говорю, что хочу! Я, по-вашему, годен только на то, чтобы платить за квартиру и пасть смертью храбрых в этом мудацком Афгане? Задолбало, Эйприл, задолбало, слышишь?

Эйприл опускает глаза, София и Лиам застывают на месте. Воздух сгущается вокруг разъяренного Кларка.

Кларк сжимает кулаки, замыкается в себе, а то еще немного – и он тут все разгромит. Черт, в Афгане его раз десять чуть не замочили, и вот она, благодарность. Десять раз, а то и больше, да. Всем тогда было на них плевать, а что, расходный материал, они ж не сыночки политиков, как те говнюки, которые еще во время Вьетнама отсиживались в Нацгвардии. В прошлом году, ладно, в их полку заменили “хамви”, эти гробы на колесах, на “ошкоши”, массивные вездеходы, такие крутые bad boys, их броню, по идее, не пробить. Как же, размечтались, против бронебойных пуль они просто картонка, окрашенная в песочный цвет.

За две недели до воскрешения лягушки Бетти, по пути с авиабазы Баграм в Кабул, их “ошкош” обстреляли, и, судя по звуку, из пулемета “Застава”, который чаще используют в Сирии. Одна пуля прошла через окно задней левой дверцы, а говорили, его не пробьешь, и влетела прямо в грудь Томпсону, он вдруг отчетливо понял, что пули словно специально созданы для тела, и завопил как резаный. Томпсон был наемником ЧВК Academi, тот еще придурок, скорее, правда, мудак, чем псих, лишившийся своей дерьмовой работенки в филиале “Дженерал моторс”, когда завод перекинули в другую страну, потому что там точно такой же мудак изготавливал те же свечи, но за тридцать центов в час. Томпсону всего и надо было, что шале в Монтане, и для этого он служил в охране инженеров Albemarle Corp.: четыре месяца они изучали месторождение лития, не осмеливаясь особо удаляться от отеля “Кабул Серена”, четыре месяца пытались подписать договоры о разработке месторождений, обскакав китайцев из Ganfeng Lithium. Но Томпсону не повезло, армейский внедорожник Academi вернулся в Кабул без него. Ему пришлось выложить двести баксов, чтобы его посадили в “ошкош”, всего-то за два часа езды по рытвинам, щебню и железякам в депрессивный пригород, разрушенный десятью годами войны.

Пока сержант Джек хлопотал вокруг Томпсона, который харкал кровью, Кларк рванулся к пулемету и ну палить по тому месту, откуда, как ему показалось, по ним вдарили. Матерясь на чем свет стоит, он выпустил сотни пуль по двум жалким лачугам из заскорузлой глины на лысом холме, и лачуги разлетелись вдребезги.

“Ошкош” на полной скорости развернулся в сторону Баграма, где их уже ждали в операционной. Лазарет был переполнен: накануне тамошний уборщик, один из афганских подсобных рабочих, нацепив пояс шахида, взорвался возле столовой с криками “Аллах акбар!”, двое убитых, десять раненых, а все потому, что ходили слухи, будто пьяные солдаты, выжрав с десяток бутылок “Бада”, отлили прямо на кораны.

Может быть, так оно и было на самом деле: в Гуантанамо ведь бросали в камеры куски ветчины. Любая сволочь всегда сумеет прикрыться патриотизмом. Как бы то ни было, по приезде им не пришлось искать свободную койку для Томпсона, к тому моменту он уже загнулся, и в кабине все было склизким от крови. И тут уж сколько ни обливай Томпсона водой, им бы не удалось его оживить. Так что извиняйте, Кларку вообще насрать, какие он произносит слова при детях, “телка” там или “похотливая сучка”, рано или поздно им придется узнать, в каком паршивом мире они живут.

– Устал я от вашей херни, – говорит Кларк. – Давай, Эйприл, езжай за покупками и мелкого с собой прихвати. Лиам, завязывай со своей говенной видеоигрой, поможешь матери сумки тащить. София, иди сюда, засунем твою лягушку обратно в аквариум.

София смотрит, как мать молча берет ключи от машины и хватает за руку что-то бурчащего Лиама, а сама поднимается наверх вслед за отцом, который несет в тарелке живую и невредимую Бетти.

В аквариуме стоит маленькая Эйфелева башня, приклеенная к камню, потому что четыре месяца назад, на годовщину свадьбы, Клефманы ездили в Париж, Франция. Они сняли двухкомнатную квартиру в Бельвилле, и дети спали на раскладном диване в гостиной. Они посетили Нотр-Дам, Триумфальную арку, прошлись по Монмартру и Елисейским Полям. Но София еще упросила их пойти посмотреть на “земноводных”. Эйприл сдалась и повела дочь в Ботанический сад, где она впервые увидела аксолотля, удивительное существо, способное регенерировать себе глаз или даже часть мозга.

Потом София и Лиам сразу же отправились с матерью обратно в Нью-Йорк, и в самолете их так трясло, что последние полчаса они вопили не переставая. Кларк с ними не полетел; он получил новое задание, в связи с чем отбыл из Парижа в Варшаву, а из Варшавы сразу в Багдад, на этот раз для сопровождения на “С-17” двух танков “Абрамс” и сверхмощной фугасной бомбы, “матери всех бомб”, десять тонн, десять метров, чистый ужас. Кларк пробыл там девять недель и вот наконец вернулся в Ховард-Бич, так и не смыв с себя горячий металлический запах крови Томпсона.

Умница София – гордость Эйприл, она переживает, правда, что завидует собственной дочери, ее живости, любознательности. В ее возрасте Эйприл еще цеплялась за материнскую юбку и любила раскрашивать животных, особенно жеребят. Когда они с сестрами перевозили теряющую рассудок мать, Эйприл нашла дома сотни раскрасок. Обалдеть: жеребята пурпурные, жеребята индиго, зеленые и оранжевые, короче, всех цветов радуги, но всегда сплошь одни жеребята. Она и забыла. Она, честно говоря, напрочь забыла то время. Эйприл покинула родительский дом совсем юной, выйдя замуж за длинного хрупкого блондина, страшно ласкового и внимательного, он написал ей красивое стихотворение на вырванном откуда-то листке, который он молча протянул ей, смущенный собственной дерзостью:

Да, тогда Кларк был с ней ужасно обходительным. Не заполучив ни одного диплома, он попытался стать агентом по недвижимости, потом инструктором автошколы, но он взвивался с пол-оборота, срываясь на очередной нерешительной клиентке или на водителе и нигде надолго не задерживался. Армия же обеспечила ему среду обитания, вернула утраченную гордость. В двадцать два года этого мальчишку, которому давали от силы восемнадцать, обрили наголо, выдали черный берет, а главное – бонус в пятнадцать тысяч долларов. Благодаря этим деньгам и его гарантированному регулярному жалованью, Эйприл смогла договориться о ссуде и в разгар обвала недвижимости умудрилась купить по дешевке дом в Ховард-Бич, откуда недавно выселили разорившихся владельцев; перед уходом они в ярости расколотили кувалдой все, что под руку попалось – раковины, умывальник, – разнесли кухню и даже стенку спальни. Через несколько лет, когда в Антарктике отколется и начнет таять ледник Туэйтса, огромный куб льда размером с Флориду и толщиной в два километра, их дом окажется прямо в воде. Но они с Кларком и предположить такого не могли и все привели в порядок, а Эйприл, несмотря на уже довольно большой живот, сама все покрасила.

Шло время, у Кларка прибавилось уверенности в себе, даже авторитарности. Она уже не узнавала милого мальчика, писавшего ей стихи. Тренировки изменили его, он накачался и закоснел. Да и в постели пугливый и застенчивый юноша с нежным девичьим телом теперь вел себя грубо и эгоистично. Она начала его бояться. Но когда Кларк закончил обучение и успешно сдал выпускной экзамен, уже родился Лиам, да и София была на подходе.

А еще несколько лет спустя Эйприл-душка, Эйприлтайна, случайно открыв книгу, валявшуюся дома у сестры, так и застыла с открытым ртом, словно выброшенная на сушу рыба. Его стихотворение, его прекрасное стихотворение, написанное лично для нее, оказалось сочинением Fall for April забытого английского поэта – Кларк проходил его в школе, прилежно переписал, вручил ей на первом свидании, и она, сложив вчетверо этот листок, до сих пор как дура носила его в бумажнике. Эйприл вернулась с детьми домой и всю ночь прорыдала от ярости и горя, оттого что образ из прошлого теперь окончательно померк в ее глазах и оскорблена была память о том Кларке, с неловкостью подростка держащем в руке вырванную страничку из тетради.

* * *

Кларк приподнял сетчатую крышку аквариума, наклонил тарелку, лягушка упала, попрыгала на мхах и тут же нырнула в кокосовую скорлупу, свой пруд.

– Надо покормить Бетти, папа. Она, наверное, проголодалась.

– Дай ей передохнуть, милая, лучше тоже пойди прими ванну, поплещись, как Бетти.

София не ответила. Она слышала, как закрылась дверь внизу, стихли шаги мамы и Лиама, хлопнули дверцы и машина тронулась с места. Кларк включил воду, проверил, не горячо ли, бросил в ванну несколько кристалликов ароматической соли и снял ботинки. София медлила. Он нахмурился:

– Пошевеливайся, Софи, ну, давай поживей, нечего копаться, тут тебе не Париж…

Раздался звонок в дверь, и отец умолк на полуслове. Снова звонок, распахнулась входная дверь, Кларк чертыхнулся.

– Мистер Клефман? Миссис Клефман? Агент Чепмен, ФБР, – послышался женский голос.

– Ладно, Софи, я пошел вниз. Залезай в пену и выключи воду, когда ванна наполовину заполнится, ладно?

Кларк вышел, и до Софии донесся с первого этажа разговор отца с каким-то мужчиной на повышенных тонах, тот что-то твердо ему возражал, потом к ним присоединился еще кто-то. Они так и препирались внизу, когда в ванную постучали.

– Можно войти?

– Да, – ответила девочка.

Вошла женщина, улыбнулась, она чернокожая, коротко стриженные волосы зачесаны назад, как у мамы, думает София, и вид у нее уже не такой измученный. Офицер ФБР опустилась на колени, ласково и профессионально погладила ее по щеке: нейронауки доказали, что физический контакт является главным средством воздействия на ребенка, чтобы он перестал бояться и успокоился.

Затем она протянула ей полотенце:

– Привет, София, меня зовут Хизер. Офицер Хизер Чепмен. Быстро вытирайся, одевайся, а я тебя подожду снаружи, ладно? Не знаешь, куда ушла твоя мама?

– Они с Лиамом поехали за покупками.

Женщина вышла из ванной, достала мобильник:

– София Клефман со мной. Выясните, где находится Эйприл Клефман, наверняка поехала в ближайший “Мэйсис”, черный “шевроле-тракс”, номер у вас есть. С ней ее сын Лиам.

Девочка оделась, женщина ждала ее за дверью и протянула ей руку. Внизу крики стихли, отца уже там не было.

– Пошли, София, мы заедем за мамой и твоим братом и все вместе прокатимся на машине.

– Мы потом вернемся домой? Мне надо покормить Бетти.

– Бетти?

– Это моя лягушка. Мы думали, она умерла, а оказалось, она просто высохла. Как аксолотли.

Хизер, уже вынув было телефон, убрала его обратно.

– За лягушку не беспокойся. Мы о ней тоже позаботимся. Все будет хорошо. Зови меня Хизер. Ладно, София?

– Ладно.