Читать книгу Пробы демиурга - Эстер Сегаль - Страница 2

Первым сюрпризом оказалась какая-то внезапная техническая неполадка, из-за которой лифт, привычно прошуршав с полтора этажа, вдруг зашелся скрежетом, похожим на старческий кашель, и замер.

Честно говоря, в лифте писатель еще никогда не застревал. И хотя у него имелось смутное понятие о каких-то аварийных кнопках, которые, в случае нажатия, сигнализируют ремонтной бригаде о необходимости явиться на помощь заключенному в железной коробке, он не был уверен в том, что нужные кнопки сработают и что кто бы то ни было отзовется на сигнал о спасении.

– А может, это просто кратковременный перебой с электричеством – успокоил он самого себя. – Вот сейчас лифт дрогнет и покатит себе дальше.

Лифт не шелохнулся.

– Или сейчас кто-нибудь вызовет его на своем этаже.

Не тут-то было.

– Да ладно. Даже если и поторчу тут немножко, тоже не страшно!

На самом деле было страшно.

– А вот и нет! И вообще, писателю полезно иногда застревать в лифте. Можно набраться впечатлений, задуматься о важном.

О чем, конкретно, стоит задуматься, он решить не смог, а потому поддался глазам, которые от нечего делать стали рыскать по стенкам и изучать следы пребывания в этой коробке других человеческих существ.

Следы были разнообразные. Скабрезные картинки, международные символы и претендующие на увековечивание надписи о факте пребывания тут того или иного индивидуума или целой стаи таковых. В общем-то, ничего интересного для писателя. И только одно жирно намалеванное слово привлекло его внимание. Приблизительно на уровне его глаз, чуть наискосок, как позорное обращение лично к нему значилось: «Казел!»

Сам факт подобного обращения он еще мог пережить, а вот ошибку в правописании – ни за что. Писать слово «козел» через «а» мог позволить себе лишь самый отпетый извращенец и враг человечества. А потому, затрепетав всем своим писательским нутром от возмущения, узник лифта достал карандаш и переправил неправильную букву на «о».

После этого как-то полегчало.

Правда, ненадолго, так как лифт и не думал приходить в себя. Положение становилось все более неприятным.

На часах было 9.30. Писатель засвистел.

9.35. Писатель зацокал языком.

9.40. Писатель прислонился спиной к задней стенке лифта и закрыл глаза.

9.45. Писатель вспомнил, что можно воспользоваться сотовым телефоном и позвонить в полицию. А потом и кому-нибудь из знакомых, чтобы поболтать и скоротать время.

– И как это я раньше не догадался – изумился он, доставая телефон из сумки. – Ну и глупый же я человек!

Телефон был мертв. Дисплей загорался, но сигнализировал о полном отсутствии связи.

Это, пожалуй, было уже слишком.

– Ну, я вам покажу! – рассердился писатель, сам, правда, не осознавая, кому именно и что именно он собирается показать.

Следующая же мысль оказалось совсем гадкой. Ему подумалось, что, может быть, все наоборот, и на самом деле кто-то хочет что-то показать ему самому. И тут все поплыло у него перед глазами.

– Черт! – выпалил писатель и рванул воротник. – Воздуху, воздуху дайте! Дайте же!

И непонятно было, то ли из застрявшей между этажами лифтовой кабины вдруг и вправду некий злой шутник начал выкачивать столь необходимый для выживания кислород, то ли у писателя просто появились совсем субъективные и никак не связанные ни с чьей злой волей симптомы клаустрофобии.

Скорее, все-таки это было последнее, ибо симптомы начали пополняться по классической схеме. Ему страшно захотелось пить, но не удалось даже сглотнуть слюну и из-за такой внезапно возникшей и настолько сильной сухости во рту, что разом начали трескаться губы.

При этом тело явно отсутствием влаги не страдало, напротив, оно обильно покрылось потом, да так, что писатель сам себе показался диковинным склизким зверем, неприятным до тошноты.

Он сел на пол. От головокружения это, правда, не помогло, зато прибавило уверенности, что ноги не подведут.

9.55. Его пробивала дрожь.

10.00. Пульс учащался все больше и больше, и было непонятно, как сердце не сойдет с ума от этого бешеного ритма. Впрочем, сумасшествие – удел другого органа, который, несмотря ни на что, старался этого избежать, как всадник, гарцующий на взбесившейся лошади, старается избегнуть позорного падения.

Стены лифта пульсировали в такт писательскому сердцу. Только ему почему-то казалось, что с каждым следующим сокращением они подползают все ближе к его совсем обессилевшей плоти и вот-вот сожмут свои смертельные тиски.

Да, определенно, стены приближались. Вот уже и переправленное ругательство «Козел!» нависает сверху так близко, что можно сосчитать карандашные штрихи, совсем недавно нанесенные на злосчастную неправильную букву.

Он совсем зашелся от ужаса.

– Что делать? Что делать? – повторял он как мантру, но ответа не находил. – Что же делать? Еще немного, и этот проклятый лифт меня задушит.

Похоже, все шло к тому, и мысли его закружились в голове с еще большей скоростью. Нелепые мысли. Причем, каждая предыдущая сменялась следующей, еще более абсурдной.

10.05. За что?

10.06. Почему именно я?

10.07. Кто-то задумал меня уничтожить!

10.08. Я должен его остановить!

10.09. Нет спасения!

10.10. Выход всегда есть. Я должен его найти!

Он попробовал ощупать стены и тесно пригнанные друг к другу дверцы лифта в поисках выхода. Тот, естественно, не обнаруживался. И не было во внутренностях этой коробки ни зазора, ни царапины, так что и ногтю не за что зацепиться.

10.11. Выход всегда есть. Я должен его найти!

Увы! Пока что это оставалось пустым лозунгом!

10.12. Выход всегда есть. Я должен его найти!

Похвально! Молодец, писатель! Только не становишься ли ты фантастом?

10.13 Я его найду!

Стены, словно парализованные его решимостью, на некоторое время перестали сжиматься.

– Ага! – закричал он. – Я знал! Я вас остановлю!

И в припадке гневной радости он вскочил и что есть сил забарабанил по своей темнице ногами. Но это действие «им» не понравилось, и «они» снова перешли в наступление.

10.15. Надо успокоиться. Похоже, они боятся моей твердости и наглеют в ответ на панику.

10.16. Так, отлично. Чуть глубже дышать и приказать сердцу медленнее биться. 120 ударов в минуту слишком много. Попробуем снизить до 100.

10.18. Теперь до 90.

10.20. Теперь до 80.

Тактика работала.

– Вот она – сила мысли! – обрадованно констатировал писатель. – А говорят, ею не только на собственное тело можно воздействовать, но и на окружающие предметы тоже. Мыслью ложки сгибать и поломанную электротехнику чинить. Может, даже и лифт, хоть он и большой.

От этой дерзкой мысли пульс снова участился.

– А что? Что есть какой-то засранный лифт против существа высокой духовной организации?! Вот сейчас я его буду гипнотизировать!

Придя к такому неожиданному, но выстраданному решению, он напыжился, надул щеки и обратил испепеляющий суровый взор на панель с кнопками, логично предполагая, что там и находится мозг испытуемого.

10.23. Ничего!

10.24. Стены перестали дрожать.

10.25. Откуда-то повеяло свежим воздухом.

10.26. Ничего!

10.27. Ничего!

10.28. Не сдаваться!

10.29. Не сдаваться!

10.30. Я заставлю эту жестянку меня слушаться!

10.30. Ну!

10.30. Ну!!!!!

10.30. Ну!!!!!!!!!

Лифт дернулся.

В лифте погас свет и тут же зажегся снова.

Что-то зашуршало, и лифт плавно заскользил вниз.

– Сработало! – удивился писатель. – Или это просто кто-то пришел и спас меня?

Лифт остановился на нижнем этаже и распахнул свои двери, обдавая недавнего своего узника ворвавшимися внутрь встречными потоками света и уличных запахов. Рядом с лифтом никого не было: ни ремонтной бригады, ни соседей.

– Значит, все-таки сработало? – ошалело повторил писатель. – Или просто совпадение?

С этим нерешенным вопросом он шагнул наружу…