Читать книгу Adoneinu Bar Yochai - Esther Kaye - Страница 4

Жизнь Элазара, «сложного подростка», протекала в Верхней Галилее. Матушка готовила вкусные хлебы, и он еще особенно любил поджаристые пирожки со всякими начинками.

Он располнел. Его голова не была настроена на учебу. Парень рос силачом. Однажды проходили люди около их дома и увидали то, как сын самого РАШБИ «снимает пробу» с маминых пирожков, с пылу-с жару наполняет рот торопливо, едва дожидаясь, пока с печи на ухват, с ухвата на сковороду, со сковороды – в тряпочку уложится ароматный, выпеченный из грубой муки, мясной пирожок. Экая радость, экое счастье. По рукам тек жир, по всем внутренностям распространялось живое тепло кушанья.

– Не стыдно тебе? – говорили эти люди.– Сын такого великого отца!

Ему надоело слушать их занудливые речи. Он взял да и закинул их ослов на крышу здания.

«Ну дает парень! Мы будем жаловаться твоему отцу!» – заявили придирчивые прохожие.

– Да жалуйтесь, сколько хотите, – отвечал парень на сленге.

…Делегация выбрала подходящий момент, чтобы предстать перед великим рабби Шимоном.

– Твой сын… – начали они.

РАШБИ понял сразу, что им от него нужно: чтобы он осудил своего сына и занялся его воспитанием… Он, чье имя впоследствии будет упомянуто в каждом, каждом трактате Талмуда на века, получает упреки от случайных прохожих.

Сказать, что ему было больно – это значит не сказать ничего. Его сына не приняли в академию рабби Иегуды а-Насси, князя Израиля. Его сын на своей бар-мицве даже не понял речей, обращенных к нему мудрецами! Они благословляли его сумасшедшими, величайшего уровня благословениями, а он плакал, считая, что они его проклинают.

«Элазар еще не созрел, не раскрылся. Выглядит увальнем. Не смотрите на это! Видели бы вы, какую великую, огромную душу привлек я в наш мир в его лице!» – думал рабби Шимон.

– Так что вы имеете против моего сына? – строго произнес он, сворачивая свиток, которым был занят.

– Он… – затрепетали жалобщики под его взглядом, начиная заикаться, – он…

– Вознес наших ослов…

– Куда он вознес ваших ослов? – презрительно перебил рабби Шимон.

– Уважаемый рабби Шимон, он поставил наших ослов на крышу сарая, и они жалобно орут.

– Кто?

– Ослы наши.

Он неспроста сказал – Кто? – он хотел, чтобы сами эти люди поняли, что подобны ослам в своем упрямом желании осудить.

– Попросите у него прощения, и он снимет ваших ослов и поставит на землю.

– Прощения? За что?

– Но ведь вы говорили с ним? Вы делали ему замечания?

– Рабби, он ест так много пирожков… Это не приличествует сыну столь великого ученого, как вы.

РАШБИ вновь посмотрел на испуганных евреев.

– Он ваш хлеб, что ли, съел?

– Нет, нет, мы не имели в виду это.

– Он съел изделия рук своей матери, он съел хлеб в доме отца своего, и при чем тут вы все? Почему ваши глаза ищут в моем сыне изъяны?

Они молчали.

– Идите же и извинитесь перед Элазаром.

Покорно и без возражений вся группа направилась обратно на кухню, где в окошке вился сладкий дым от печи, шел дух печной от всякой вкуснотищи.

– Прости нас, Элазар. Сними, пожалуйста, наших ослов с крыши.

Парень пожал плечами и, не вдаваясь в детали, встал и пошел снимать ослов. Перепуганные не меньше людей, ослы упирались, и снять их оказалось труднее, чем туда закинуть. Но он справился.

Отец защитил его в этот раз, но, по правде говоря, Элазар был и сам собою недоволен.

В Академию его не приняли, Тора ему в голову не влезала. На что он сгодится? Разве в грузчики податься?

Пошел он и нанялся в носильщики.

…А отец терпеливо ждал, пока судьба повернется по-иному, и верил в него. Просто – верил.