Читать книгу Жало белого города - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури - Страница 6

25 июля, понедельник

Как он назвал меня – Кракен? Откуда Тасио Ортис де Сарате знал мое подростковое прозвище? Каким образом парень, который двадцать лет сидит за решеткой, вычислил меня и отправил мне электронное письмо, если в тюрьме у заключенных нет доступа к интернету? Это действительно он, или же это ловушка?

Я бросился в кабинет Эстибалис и закрыл за собой дверь.

– Тебе придется прикрыть меня или что-нибудь на-врать, – с ходу начал я.

– Не в первый раз, – проворчала она, подергав себя за рыжий хвост.

Эстибалис еще ни разу меня не подводила. Она была верна и надежна, как двигатель старого кубинского «Кадиллака».

– Я еду в Сабалью, мне надо поговорить с директором тюрьмы. Похоже, со мной связался сам Тасио Ортис де Сарате, хотя это мог быть и кто-то другой. В любом случае я должен допросить его лично, это единственный способ. Хочу понять психологию убийцы: если это последователь Тасио, есть определенные признаки, скрыть которые он не сможет. Начальство, в отличие от нас, не торопится, поэтому пока не будем ничего им сообщать. Официально я все утро с тобой, навожу справки о людях, имеющих отношение к Старому собору: священниках, церковном старосте, уборщицах, археологах и экскурсоводах, которые бывают там чаще других. Сегодня утром я связался с компанией по техническому обслуживанию, она называется «Альфредо Руис». Поговори с их менеджером; он предоставит тебе данные всех тех, у кого есть ключи от собора. Встретимся ровно в три в баре «Толоньо». Пообедаем и обменяемся новостями.

Я взял одну из служебных машин, белый «Ниссан Патрол», и отправился по N-1 в сторону пенитенциарного центра Алавы, к огромной тюрьме, где Тасио и остальные заключенные содержались с тех пор, как закрылась старая тюрьма, Нанкларес-де-Ла-Оса.

У Тасио имелось двадцать лет, чтобы, сидя в тюрьме, пересмотреть всю свою жизнь и создать себя заново. Он больше не был археологом и не собирался возвращаться к этой специальности; теперь он стал специалистом по криминалистике и писал сценарии сериалов. Новость о том, что он продал сценарий для детективного сериала за шестизначную цифру НХО[13], американской компании, известной своими культовыми сериалами, позволила ему вернуться в заголовки газет. Это уж точно выгоднее, чем работать на Провинциальный совет Алавы.

Чуть позже, когда в средствах массовой информации восстановилась его известность, которая, судя по всему, была ему по вкусу, в Twitter появилась таинственная страница под именем пользователя @scripttipsfromjail. Внимание она привлекала тем, что в профиле была фотография Тасио в лучшие времена его жизни, немногим раньше совершенных преступлений: соломенные волосы, прямоугольная физиономия, белоснежная улыбка, широкая и обаятельная. Неотразимый парень, настоящий победитель.

Вверху страницы располагалась панорама Витории. Четыре самые высокие церковные башни: Старый собор, Сан-Висенте, Сан-Мигель и Сан-Педро. Знаковое изображение города, которое красовалось на наклейках и магнитах.

Личный профиль вызывал много вопросов: «Я всего лишь сценарист на ошибочной стороне реальности. True serial addict, fake serial killer. Тасио Ортис де Сарате». Что-то вроде «@советы начинающим сценаристам из тюрьмы». Затем каламбур, который можно было бы перевести как «Настоящий ценитель серийных убийств, ошибочно принятый за серийного убийцу».

Обычно он вывешивал советы типа: «Зритель должен с удовольствием ненавидеть твоего отрицательного героя». Или же: «Лучший способ создать драматическую иронию – сделать так, чтобы в первом же акте зритель знал больше героя», «Когда вы создаете своего отрицательного героя, имейте в виду, что злодеи не знают, что они злодеи. Это люди, которые ложатся спать с чистой совестью, уверенные в том, что поступают правильно».

Страница насчитывала полмиллиона подписчиков. Некто, вывешивающий по сто сорок печатных символов, выдавал себя за Тасио, при том что никто не мог понять, как тому удается вывешивать твиты, находясь в тюрьме.

Мир разделился в зависимости от чувств, которые вызывало существование автора этой страницы: вся Витория его ненавидела, однако остальная планета, особенно юное поколение, не помнившее ужаса четырех двойных убийств, очарованное легендой о серийном убийце, продающем миллионные сценарии, боготворило каждую каплю мудрости, которая просачивалась в Сеть.

Подъехав к бескрайней тюремной парковке, я занервничал и принялся стучать пальцами по рулю.

«Брось свои глупости, ты уже взрослый», – упрекнул я себя. Просмотрел рекомендации, как избежать влияния манипуляторов и эгоманов, которыми нас снабдили в академии Аркауте.

Показал свой жетон офицеру у входа, круглолицему типу с плотно прижатыми к черепу ушами, и потребовал встречи с директором отдела уголовного розыска, чтобы сообщить ей о случившемся.

– Идите в коммуникационный модуль, – сказал тип, увидев мое имя и заглянув в свой список. – Заключенный Тасио Ортис де Сарате ждет вас в зале номер три.

Я удивился, но виду не показал. Вышел из главного здания и зашагал в указанном направлении.

Я миновал зеленый коридор, вошел в третий зал и сперва подумал, что ошибся. По ту сторону стекла, неподалеку от офицера, скучавшего в дверях, на черном пластиковом стуле сидел заключенный, с виду напоминавший токсикомана. Скелет с безумным взглядом, погруженным в себя, ожидающий визита кого-нибудь из родственников.

Я повернулся и взялся за ручку двери, чтобы выйти вон. И тут услышал, как костлявые пальцы барабанят по стеклу. Я поднял голову. Заключенный манил меня пальцем, указывая, чтобы я взял телефон с полочки из нержавеющей стали и занял свободный стул, в точности такой, как его.

– Чего тебе, лист бумаги? – спросил я, хотя знал, что мой голос не проникнет за толстое стекло.

Так и не присев, я взял телефонную трубку и поднес к уху; носки моих ботинок все еще были повернуты к дверям, чтобы поскорее уйти.

– Кракен… – прошептал хриплый голос; этот голос пронзил мой разум, как пуля, парализовав память.

На несколько секунд я превратился в статую, забыв даже дышать. Тасио тем временем поднял свой безумный взгляд и уставился на меня в упор.

Невозможно было соединить образ красивого и успешного мужчины, который хранился в моей памяти, с этим человеческим отрепьем. Тасио исполнилось сорок пять, но заключенный, которого я видел перед собой, казался намного старше. Сказать, что старость его испортила, было бы слишком поверхностно – этот Тасио был грубой пародией на заключенного американской тюрьмы. Костлявый наркоман с сальными патлами, кое-как забранными в хвост. Усы в форме перевернутой подковы, дикие и неуместные, будто бы только что из семидесятых, выглядели жуткими и комичными одновременно.

Нет, вру: все это выглядело пугающе.

Этот тип явно был не в себе. Вид у него был просто дикий. Как будто двадцать лет объезжал диких лошадей или что-нибудь похуже.

«Что с тобой сделала жизнь, парень?» – это было первое, о чем я подумал.

Непонятно, по какой-то причине эти слова вылетели из меня сами. Так бывает с пьяным или ребенком, которые не лгут.

– Что с тобой сделала жизнь, парень? – услышал я сам себя, будто под гипнозом.

Я сжал веки, когда понял вдруг, что уже поздно. Ничего себе начало…

– Именно это мы и попытаемся исправить, Кракен. То, что со мной сделала жизнь… – неторопливо проговорил он. Его слабый и какой-то замогильный голос врезался мне в барабанную перепонку и оцарапал ее.

Его медлительная речь действовала как героин; возможно, этот новый голос, на несколько тонов ниже того, что я помнил, был результатом многолетнего курения.

Тасио глубоко затянулся, спокойно выдохнул сигаретный дым и некоторое время возился с одной из пачек черного табака, лежавших с его стороны на железной полке. У него оставалась еще одна пачка, нераспечатанная. И две пепельницы. Да, именно две.

Он жестом предложил мне присесть, и наши отражения в толстом защитном стекле накладывались друг на друга подобно двойной голограмме.

– Ладно, – вздохнул я. – Давай сразу к делу. Почему ты меня позвал?

– Я очень обеспокоен, – произнес он наконец после молчания, длившегося, казалось, целую вечность. – Я выхожу через пару недель в тюремный отпуск[14]. Если преступления продолжатся, убийца найдет способ снова меня подставить.

– Подставить тебя? Но пока ты в тюрьме, как кто-то может тебя подставить?

– Не притворяйся – ты думал об этом, как и вся Витория, на протяжении последних часов. Вы думаете, что я подстрекатель. Вот почему я тебя позвал. Если я помогу тебе его поймать, Витория примет меня обратно.

– Примет тебя обратно? – недоверчиво повторил я. – После того, как ты убил восьмерых детей-виторианцев? Ты понимаешь, что говоришь?

Тасио вновь посмотрел на меня потерянным взглядом. Помолчал, словно отвечать на мой вопрос не имело – смысла.

– Бесполезно убеждать тебя в том, что я невиновен в совершении первых восьми убийств. Знаю, в твоих глазах я обречен. Как и в глазах всего человечества. В первые годы я пытался, пытался изо всех сил. Для суда я нанял лучшую защиту, которую только имел возможность оплатить, но этого оказалось недостаточно. Затем, когда приговор был окончателен и меня посадили в Нанкларес вместе с другими заключенными, с теми чиновниками… Все вы меня осудили. Мне было сложно убедить себя в том, что ничего уже не поделаешь, что правда никого не интересует. Только факты: виновный сел в тюрьму, и убийства прекратились. Но я был как одержимый: мне нужно было понять, как случилось, что в течение нескольких часов люди, которые еще вчера просили у меня автографы, начали меня ненавидеть. Я занялся криминалистикой, изучал психологию убийц, судопроизводство, поднял дела о серийных убийцах. Затем пристрастился к детективам и пересмотрел все то немногое, что сумел достать в тюрьме. Полюбил черные сериалы. Я начал понимать, что реальность и вымысел – братья-близнецы что они питают друг друга. Во всех этих историях есть план, завязка и развязка, герой, противоборствующие силы, союзники, враги, испытания… и подстрекатель. О чем я сейчас говорю? Эй, Кракен? О вымысле или реальности?

– Поэтому ты стал сценаристом…

– Я обнаружил, что неплохо разбираюсь в структуре истории. Она напоминает строительные леса. Остается только украсить здание, не так ли? Дело в том, что я выхожу на свободу через пятнадцать дней, и все это для меня очень плохо. Вот почему я хочу, чтобы мы помогли друг другу.

– И как ты собираешься мне помогать? Будешь расследовать это новое преступление, не выходя из тюрьмы?

– Видишь ли, у меня есть преимущество, о котором ты пока даже не подозреваешь. Я знаю, что не я подстрекатель убийцы, и знаю, что не был убийцей двадцать лет назад, поэтому сосредоточусь на том, кто мог это сделать. Однако для тебя я виновен в первой серии убийств, и сейчас ты вынужден будешь исследовать мой круг, чтобы исключить или, наоборот, подтвердить мое участие в качестве подстрекателя тех, кто пришел мне на смену. Это отнимет у тебя драгоценное время. Даже не сомневайся: убийце это только на руку.

«Договорились, Тасио. Давай сыграем в твою игру. И посмотрим, куда все это приведет».

– Предположим, вопреки очевидному, я тебе поверю, – сказал я в трубку, которая обжигала мне ухо. – Ты не был убийцей, тебя подставили, в точности как ты указывал в своих первых заявлениях…

– Ага, – кивнул он и махнул рукой с сигаретой, приказывая мне продолжать.

– Скажи, ты считаешь, что прошлые убийства совершил один и тот же человек?

– Я не видел фотографии. Можешь как-нибудь мне их показать.

– Не валяй дурака, Тасио, – перебил я его.

– Ладно. – Он откинулся на спинку своего черного пластмассового стула. – Итак, сейчас я достану археолога из чемодана. Первые убийства были теснейшим образом связаны с хронологией Алавы. Дольмен у Ведьминой Лачуги: энеолит, пять тысячелетий назад. Дети были новорожденными младенцами. Как в первые века человечества. Улавливаешь параллель?

Он имеет в виду, что преступник издевался? Что его мозг настолько извращен?

– Да, Тасио. У меня было двадцать лет, чтобы это понять. У меня и у всей страны.

– В таком случае ты знаешь, что будет дальше. Кельтское урочище Ла-Ойя, тысяча двести лет до нашей эры. Пятилетние дети. Соляная долина, первый век нашей эры. Детям по десять лет. Средневековая стена, одиннадцатый век. Мальчик пятнадцати лет и девочка того же возраста. Совсем юная.

Я отметил у него на лице едва заметную гримасу боли – уголки губ, опущенные вниз; затем он поднес ко рту сигарету, чтобы это скрыть. Не упустил я из виду и то, что он заменил обобщенное «дети» на уточнение «пятнадцатилетняя девочка». Было ли что-то личное в этом последнем преступлении? Надо будет тщательно покопаться в отчетах о первых убийствах.

– Что же дальше, Тасио? Ты заставил меня прийти, чтобы просветить?

Мою последнюю фразу он пропустил мимо ушей и потянулся ко мне вместе с телефоном, едва не коснувшись лбом стекла.

– Если следующих убитых вы обнаружили в Старом соборе, временны́е координаты указывают на двенадцатый век. Дальше он передвинется в следующие века. Теперь можете ожидать, что сцены новых преступлений будут связаны с эмблемами нашей истории времен Средневековья. Дом Анда, улицы ремесел: Пинто, Кучильерия, старый еврейский квартал. Возможно, Дом веревки. Жертвам будет по двадцать пять лет. Затем мы перейдем в Виторию эпохи Возрождения. Остерегайтесь дворцов: Бенданья, Монтеэрмосо, Вилья Сусо… Уф, всего не перечислишь. Что вы собираетесь делать? Установите наблюдательные устройства?

Наглость какая! Я не выдержал и усмехнулся.

– Ты в самом деле думаешь, что я стану с тобой это обсуждать? Это все равно что дать написать список пожеланий. Шведский стол для убийств на любой вкус по выбранному сценарию.

– Ты так и не понял: я предлагаю тебе помощь. Я могу оказаться для тебя бесценным. Я лучше кого-либо знаю подробности предыдущих преступлений ведь все они были тщательнейшим образом разобраны во время суда. К тому же я больше кого-либо готов обсуждать с тобой все, что ждет тебя в дальнейшем расследовании. И ты обязательно вернешься в этот зал, чтобы попросить меня о том, что я сам тебе сейчас предлагаю.

– Договорились. – Я остановил его жестом. – Вернемся в исходный пункт. Предположим, я тебе верю. Предложи мне что-то, чего я сам не знаю; пусть это будет знаком доб-рой воли.

– Чего ты не знаешь… Я не знаю, чего ты не знаешь, Кракен. Не стесняйся, спрашивай обо всем, что пожелаешь.

– Ладно, раз уж ты сам предложил… Итак, какова причина смерти первых убитых?

– Тис.

– Тис? – повторил я, ничего не понимая.

– Да, яд тиса. – Он пожал плечами. – Доримские народы пользовались им для самоубийства. Есть свидетельства, что кельты использовали тис в качестве яда с третьего тысячелетия до нашей эры. Это один из тех секретов, про которые в наших краях не говорят вслух, но все пожилые люди, живущие в деревнях, про это знают. Кора, листья… в тисе ядовито все, кроме семян. Для кельтов это дерево было священным, они считали его бессмертным из-за долголетия. Когда же пришло христианство, тисовые деревья начали сажать возле церквей и кладбищ. Так сохранялись древние верования. До сегодняшнего дня.

В этот миг в глазах Тасио мелькнула знакомая искорка: передо мной снова был популяризатор, обожавший свою работу, который знал о нашей истории все и готов был поделиться своими знаниями.

– Звучит как лекция по археологии.

– Именно это и сказал судья, – разочарованно отозвался он, расплющив сигарету в одной из своих пепельниц. – Во время суда нас заставили посмотреть самую первую передачу, которую я записал для регионального телевидения, когда интернета еще не было. В ней я как раз рассказывал о тисе. Подробно объяснил, что пятьдесят граммов листьев тиса, сваренных в кипятке, способны убить ребенка или некрупного взрослого. Теперь ты понимаешь, почему я утверждаю, что убийца следил за моими выступлениями, прежде чем совершать свои преступления, и делал это таким образом, чтобы меня подставить. То же самое произошло с эгускилорами. В то время я воспринимал этот цветок как символ личной защиты, и использовал его всякий раз, когда представлялась возможность. Носил браслеты и подвески с серебряными эгускилорами. Один из них висел у меня в кабинете, его видели миллионы зрителей различных программ… Продолжать?

Мы смерили друг друга взглядами, и я не ответил. Двадцать лет назад пресса не упоминала об эгускилорах; казалось, Тасио готов был подробнейшим образом обсуждать каждую мелочь. Однако во вчерашнем экстренном выпуске также ничего не говорилось о том, что мы нашли рядом с трупами три таких цветка.

– Нет… ты мне не веришь, – снова пробормотал он. – И вряд ли поверишь. Что ж, ты не первый и не единственный за эти два десятилетия.

Затем прикурил новую сигарету, посмотрел на нее так, словно она была из золота, и наконец вспомнил, что я сижу перед ним.

– Итак… если ты спрашиваешь меня о причине смерти, не зная, что это был тис, получается, что убийца сменил орудие убийства?

«Спокойно, Унаи», – осадил я себя.

– Я не собираюсь делиться с тобой этими сведениями.

Тасио воспринял мои слова как согласие.

– Это многое меняет. Какого черта он сейчас ищет? – пробормотал он, словно беседуя сам с собой. – Самое простое – это организовать преступления по той же схеме, совершить их точно так же, как в прошлые разы. Зачем что-то менять?

Он рассуждал вполголоса, неторопливо, провожая взглядом завитки дыма, как будто меня перед ним не было. Это придавало всей сцене дополнительную тревожность, как будто сумасшедший пытается что-то разглядеть сквозь дырочку в стене.

– Ну как, договорились? – внезапно спросил Тасио, поворачиваясь ко мне.

– Ты о чем?

– Я готов помочь тебе, когда ты зайдешь в тупик, я готов рассказать тебе все детали прошлых преступлений. В обмен на твои рассказы о том, как были совершены новые. Я хочу помочь тебе расследовать это дело, пока убийца вновь не начал убивать.

«По крайней мере в этом мы с тобой единодушны», – вынужден был признать я.

– Для начала объясни мне, откуда ты знаешь, что меня зовут Кракен. Скажи, как ты проник в мой почтовый ящик, как завел аккаунт в «Твиттере» и совершил сегодня утром хакерский налет на полицейский участок. Скажи, кто за стенами тюрьмы выполняет твои поручения?

– Ты меня за идиота держишь? – улыбнулся он, показав серые разрушенные зубы.

– А за кого еще тебя держать, если ты отмотал двадцать лет за преступления, которых не совершал?

Тасио покраснел от ярости, вскочил и прижал зажженную сигарету к защитному стеклу на уровне моих глаз. Не привык, что кто-то его оскорбляет…

– Вон отсюда! – прорычал он во всю мощь своих голосовых связок. – Вон отсюда, а то покинешь тюрьму в пронумерованных ящиках.

На мгновение я удивленно замер: меня поразила вспышка гнева моего бывшего кумира. Затем медленно поднялся, увидев, что встревоженный шумом полицейский открывает дверь, и поспешил покинуть зал. Прежде чем повесить трубку, заключенный проводил меня взглядом. Его подбородок дрожал.

Машинально я подметил его слабые места: высокомерие, вспышки гнева и в довершение всего навязчивое и несбыточное желание обелить свое имя в Витории. Что ж, про это полезно помнить на тот случай, если придется на него надавить.

Впрочем, главное для человека моей специальности, иначе говоря, причина, по которой я хотел поговорить с ним лицом к лицу, – возможность сравнить, соответствует ли его характер убийствам в Старом соборе. Приступ гнева по столь незначительному поводу не вписывался в психологический портрет убийцы, этого в высшей степени организованного психопата, который совершил последнее преступление. Такой резкий ответ был скорее свойственен несдержанному психотику.

– Так дело не пойдет. Насчет меня ты заблуждаешься. Не смей думать, что ты способен мной манипулировать. Будь осторожен, Тасио, – предупредил я его и вышел из зала.

Когда в последнюю секунду я взглянул на него, мне показалось, что он в отчаянии. Что под маской заключенного, который давно привык к тюремной жизни, прятался испуганный пижон, который в течение двадцати лет носил эту маску, чтобы выжить.