Читать книгу Вестник - Ева Соулу - Страница 6

Астоун

20 октября, 5:47

Маленький человек нетерпеливо топтался у кованых ворот замка Чесбери, стуча небритой челюстью. Шаткая походка недвусмысленно намекала на то, за какими занятиями провел ночь посиневший от холода господин. Вид у него был жалкий. Он тихонько ругался в бесчувственной тишине, сменившей ночной шторм, поминая долгожителей, местный климат и автомобильные заводы.

Час назад его новенький «линкольн» застрял посреди пустынной дороги, растеряв половину внутренностей, – пришлось бросить машину и идти пешком. Он надеялся набрести на забегаловку или заправочную станцию, но вместо этого уперся лбом в ненавистные ворота. На вчерашнем банкете он сделал всё, чтобы избежать внимания леди Чесбери, и вот – теперь торчит под ее дверью, как голодная дворняга. И деваться ему совершенно некуда. Правда, он не жалел, что унес ноги из ресторанчика, где всю ночь напролет веселились ее гости, – ведь он успел до приезда полиции. Сейчас там, должно быть, жарко. Элинор постаралась, стравила своих ухажеров, и уютное местечко мгновенно превратилось в иллюстрацию к мафиозному роману. Хорошо хоть, до смертоубийства не дошло, но крови и сломанных костей всё равно оказалось с избытком. Что и говорить, у девчонки талант превращать людей в животных.

– Рыжая стерва, – пробурчал он, вспоминая золотинки на изогнутых ресницах. «Бес ее дери».

Он кружил здесь уже четверть часа, но в замке по-прежнему было тихо. В ответ на его истерические звонки не последовало даже ленивого ругательства, а похмелье и без того тяжелая штука, чтобы множить его на холод и стояние на своих двух. Лучше бы он остался в салоне «линкольна» и как следует отоспался.

Со стороны въезда послышался шум легковой машины. Бедняга засуетился, решив, что возвращается кто-то из семейства Уэйнфордов и его наконец-то пустят в тепло. В тумане скрипнули тормоза, щелкнула автомобильная дверца. Неизвестный постоял несколько секунд, а затем зашагал к воротам. Явственно застучали женские каблуки.

«Элинор, – подумал он. – Только эта чертова баба способна выйти сухой из воды и отправиться домой, как ни в чём не бывало. Надеюсь, она в хорошем расположении духа – после такого-то представления».

Однако по первому пункту он ошибся. Незнакомка шла неуверенно, запахнувшись в серый дорожный плащ. В тумане ее короткие темные волосы словно плыли отдельно от лица. Когда она наконец заметила человека у ворот, то и вовсе остановилась, и несколько мгновений бедняга покорно ждал, не соизволит ли дева раствориться в утренней дымке, оставив его сожалеть о том, что он допился до белой горячки. К счастью, она оказалась милосердна и не сыграла с ним столь злобной шутки. Какое-то время они разглядывали друг друга.

– Простите… – Девушка заговорила первой, и он тут же уловил незнакомый акцент. – Это замок Чесбери?

– Он самый, милочка. Какой напастью вас сюда занесло?

Почувствовав доброжелательность в его голосе, девушка улыбнулась и подошла поближе.

– Я кое-кого ищу. Мне очень нужно попасть внутрь. Вы не могли бы мне помочь, мистер…?

– Маклинн, – он поклонился. – Кто же по доброй воле ищет встречи с семейством Чесбери?

Она улыбнулась еще шире и протянула ему руку: – Джулия Грант.

Они познакомились.

– Я бы с радостью помог, но мы с вами в одной лодке. Похоже, там все умерли. – Он указал подбородком на темные шпили замка. – Рановато мы здесь оказались.

С этим она не спорила. Сумерки отливали замутненной синью, но фонари вдоль дороги не горели. По-видимому, не только телефонная линия вышла из строя. Джулия вспомнила пустую квартиру Алекса, внезапный звонок, путаную речь Джеральда. Страх. Она пыталась найти Рональда, но многоуважаемый мистер Тэйси не отзывался, поэтому она отправилась сюда одна. И вот теперь паника, терзавшая ее всю дорогу до замка, обрела реальную форму – форму этих высоких, намертво закрытых ворот. Возможно, она была слишком самоуверенна, решив, что Алексу будет от нее прок, но ведь избавиться от двух свидетелей сложнее, чем от одного. По крайней мере, так она себе говорила. Джулия поежилась и упрямо вцепилась в замковую решетку. Ирландец продолжал искоса наблюдать за ней, но ее не особо волновало, что он подумает; ей пригодится любая помощь, если придется прорываться внутрь.

Маклинн тем временем настороженно изучал темное пространство за воротами. У него чесался язык порасспросить мисс Джулию Грант, но выражение ее смуглого личика отбивало всякую решимость.

– Хм… Странно. У Чесбери отменная прислуга. Обычно в любое время вам откроют дверь и хотя бы выслушают. С другой стороны, не каждый день хозяйка отмечает столетний юбилей. Может, нам лучше вернуться в город?

– Кто это там? – Девушка не обратила внимания на его предложение, продолжая пристально вглядываться в глубину парка. В обрывках тумана и впрямь показался расплывчатый силуэт. Маклинн сощурился и тоже вцепился в ворота.

– Эй, эй, мистер! – вдруг завопил он. – Идите-ка сюда!

Призрак испуганно застыл. Потом, покачиваясь, послушно поплыл в их сторону, и через пару минут перед ними проявился заспанный сторож.

– Простите, сэр, мэм, – сразу же забормотал он, – вы давно ожидаете?

– Достаточно давно, чтобы юная леди промерзла до костей. – О своей скромной персоне он упомянуть забыл. – Что с вами, милейший? И вам бывает вреден ликер на сон грядущий?

Сарказм ирландца не достиг цели. Сторож на какой-то момент потерял равновесие: – Извините… – залепетал он. – Что-то… всё плывет.

Джулии показалось, что тот сейчас бросится прочь, чтобы облегчить желудок, но бедняга сдержался. Его осоловевшие глаза с трудом сфокусировались на посетителях. Она бросила взгляд на Маклинна. Сторож выглядел не столько пьяным, сколько больным.

– Давайте, давайте. Открывайте поживее.

Тот поспешил выполнить приказ.

Следуя по аллеям за уверенно шагавшим Маклинном, Джулия старалась представить на них Алекса, увидеть его хотя бы на этой дорожке – но у нее ничего не вышло. Красота старого парка казалась нарисованной декорацией, а сквозь нее проступала массивная черная стена. Астоун.

Они миновали высокую арку с бешеными лошадьми и вошли во внутренний дворик, вымощенный красным камнем. Здесь тоже было пусто. Джулия вопрошающе посмотрела на ирландца, но тот лишь улыбнулся в ответ. Его щетинистое лицо из голубоватого медленно становилось цвета слоновой кости.

– Давайте подождем Эшби. Это главный мажордом, – пояснил он. Его бравый вид, несмотря на похмелье, мог бы внушить ей уверенность, если бы что-то колючее не скреблось под сердцем. Тревога рывками перетекала внутри, заставляя нервно озираться.

– Прошу вас, господа. – Сторож решил проявить инициативу, не дожидаясь дворецкого. – Проходите в дом, тут такой холод.

Маклинн галантно взял девушку под локоть и потянул за собой.

– Подождите! – Она внезапно вырвалась, потом сама вцепилась в рукав ирландца. – Слушайте! Вы слышите?

Мужчины уставились на нее, ничего не понимая.

– Да прислушайтесь же! Слышите?!

Оттолкнув Маклинна, Джулия бросилась туда, откуда шел голос.

Спотыкаясь и скользя на покрывшихся ледком камнях, она проскочила в попавшуюся на пути дверь, промчалась по веренице коридоров и маленьких лестниц и с размаху вбежала в узкий подвал. Остановилась, переводя дыхание. Перед ней была плотно пригнанная деревянная дверь. Заперто? Джулия изо всех сил уперлась в громадину ладонями, и дверь раздраженно подалась. Девушка протиснулась внутрь и на мгновение ослепла: кругом была темнота. Синие круги назойливо замельтешили перед глазами. Мрак рассасывался медленно, словно густая жижа, проступили неровные линии – старая рухлядь, раскиданная по углам. Джулия на ощупь шагнула вперед. Глаза с трудом привыкали к слабому свету, проникавшему из оконца под потолком, но вскоре она прозрела.

На полу лежал человек.

Кажется, она закричала. Очнулась уже на коленях. Принялась судорожно всматриваться в черные полосы поперек его лица и груди, боясь прикоснуться и понять, что опоздала.

За спиной послышались чьи-то голоса.

– Алекс… Алекс!

Его веки дрогнули, запавшие глаза попытались ее разглядеть.

– Джулия… – хрипло позвал он и умер.

* * *

Полицейский участок

18:29

– Сэр, можно с вами поговорить?

Дэн Байронс оторвался от экрана персоналки и невесело воззрился на сослуживца; парень немедленно подался назад – не любил он этот знаменитый байронсовский взгляд: сочетание голубого с красным было не самым симпатичным зрелищем на живом человеке.

Дэн скривился, угадав ход его мыслей. – Проблемы?

– Как всегда.

Байронс оглянулся по направлению его взгляда и увидел худую фигуру в безукоризненно деловой драпировке. Вокруг визитера витал аромат высоких чинов, в глазах дрожала злобинка. Резко вернувшись в исходное положение, Дэн несколько секунд восстанавливал дыхание.

– Хорошо, я им займусь. – Он встал, натянул на лицо привычное выражение. Незнакомец терпеливо ждал, сканируя взглядом пространство. Никто не решался к нему подступиться, не без оснований подозревая вышестоящую инстанцию, только Филипс рискнул предложить кофе. Кофе был любезно отвергнут.

– Рад, что ты не стал спасаться бегством, Байронс.

Дэн стиснул челюсти, пожимая протянутую руку. Пришелец ослепительно оскалился. Несмотря на возраст, у него были прекрасные зубы. – Ничего, что побеспокоил?

– Сюда, – буркнул Дэн, направляя его в свой маленький кабинет.

– Благодарю.

– Мог бы протрубить во все фанфары, а я бы заранее подготовил речь, – съязвил детектив, плотно закрывая дверь и запирая ее на ключ.

– Не шуми, Байронс, ты передо мной в долгу. А я, как ты знаешь, человек злопамятный.

– Да уж.

Он обернулся, с трудом сдерживая раздражение. Худой человек вольготно развалился в его любимом кресле.

– О, а у тебя всё по-старому, – гость осторожно принюхался. – Всё еще куришь этот ядреный табак. Спорю, и читаешь только по выходным. – Он насупился, поскольку не выносил ни того, ни другого.

– Работа такая. А ты что, явился критиковать меня?

– Тебе этого определенно не хватает, зазнался ты здесь, дружище. Однако у меня к тебе дело.

– Боюсь спросить. Нужна помощь в Охоте?

– Что ты, какая Охота! Я уже лет десять на пенсии. Пока обычное расследование. – Гость улыбнулся, знакомым жестом потер запястье. – А вот вести его будешь ты.

– Надо же.

Дэн принялся катать по столу ручку.

– Никакой заметной самодеятельности. Будешь чин по чину стряпать документацию, собирать показания. Как обычно. Интересный пункт всего один: не важно, сумеешь ли ты официально подтвердить вину подозреваемых; важно, чтобы ты их нашел. И вот тут, если нам не повезет и ты столкнешься с чем-то не вполне… банальным, твои охотничьи таланты будут как нельзя кстати.

– Что за дело?

– Ты согласен?

– На что согласен?

– Э, нет! – Пришелец покрутил головой. – Сперва я получу согласие.

– Расписаться кровью? – ощерился Байронс.

Вот черти, снова ворвались без предупреждения. Дэн даже не знал, чего ему хотелось больше: чтобы гость немедля убрался из его кабинета, или сигануть в окно самому. Оба варианта ничего не решали. Гость склонил голову на левый бок. Дэна всё сильнее беспокоило странное напряжение, притаившееся под знакомым налетом сарказма, который сидящий напротив человек вырабатывал вместо углекислого газа.

– Достаточно простых чернил.

– Хорошо. Отвертеться я всё равно не могу.

– А хочешь?

Байронс не ответил. Двадцать лет он размышлял об этом дне, о том, что они все-таки могут придти, но не догадывался, что это случится вот так. Запросто.

– Преступление произошло?

– Да.

– Значит, дело уже кто-то ведет. Если оно вообще не уплыло в другой отдел.

– Не уплыло. Я подсуетился, тебе его вскоре предложат. Это ведь твоя территория, ты здесь, знаешь ли, знаменит.

Дэн бросил на него резкий взгляд.

– Да-да, ты достиг всего. В этом очаровательном и бесконечно волнующем оазисе с населением в четыре тысячи триста восемнадцать человек. А, прости, четыре тысячи триста семнадцать. За вычетом леди Чесбери. Хотя, кажется, я опять был неточен – тебя считать?

Байронс безмятежно допил оставшийся с утра кофе. – Так что случилось?

Гость потер длинные ладони и склонился на правый бок. – Предположительно, покушение на убийство. И убийство. Это по нашим данным.

– Еще информация есть?

– Хочу, чтобы ты сам сделал выводы.

– По-прежнему экзаменуешь?

Он сказал это и сам вздрогнул. Старик тихо хмыкнул.

– Теперь уже не я.

Дэн тщетно искал, за что бы зацепиться, чтобы избежать предложенной роли: – Будут проблемы с Фитцрейном. Он копает под меня, «знаешь ли», и я уверен, что тебе об этом известно.

– Здесь все под тебя копают, не только твой шеф. Неужто не привык? Ты же вызываешь непраздный интерес, вот даже у меня.

Опять недомолвки.

– Мы давно друг друга знаем, Дэн. Ты до сих пор жалеешь, что ушел от нас.

– Да. Но выбора не было.

– Забавный человечек. Выбор? Ты отказался его делать. А в итоге что? Всё равно вернулся к исходной точке.

– Неправда.

– Неужели? Конечно, ты поступил так, как считал нужным. И я сейчас сделаю то же самое.

Гость скользнул рукой за пазуху и чем-то звякнул. Душа у Дэна ушла в пятки.

– Не забыл, что это? – В узкой ладони блеснул черный продолговатый камень, подвешенный на платиновую цепь. Камень был гладкий и невзрачный.

– Не надо.

– Бери.

– Нет.

– Теперь он твой – хочешь ты этого или нет. Ты будешь хранить его. Как видишь, в итоге всё равно не нашлось никого, кто смог бы им воспользоваться. Как бы ты не старался. Впрочем, можешь снова поступить, как двадцать лет назад. Где тут мусорная корзина? Вот эта, у двери?

Дэн молчал. Его придушила тревога, почти страх. Они всегда появлялись лишь затем, чтобы раздразнить его, поманить иллюзией, за которой можно укрыться от всего, даже от одиночества и самого себя. Только двадцать лет назад он понятия не имел, что в его случае последний пункт вовсе не метафора.

И этот камень.

Байронс протянул руку, камень мягко влетел в ладонь.

– Теперь о расследовании, – словно ни в чём не бывало, заговорил старый друг. – Речь о деле Александра Райна.

* * *

Клиника св. Иоанна

24 октября

Джулия сидела возле укрытого белым человека и слушала, как он дышит. Алекс спит, он жив. Значит, однажды снова откроет глаза. Он выжил, несмотря на сдержанные маски врачей, на их двусмысленные утешения. Алекс Райн всегда норовит сделать по-своему. Джулия ласково отвела с его лба темную прядь. На каждый жест в ней тихо откликалась непривычная нежность. В ту минуту, когда она услышала шепот в подземелье, что-то внутри выпорхнуло из темноты и теперь кружило, как оглушенная птица. Все чувства обострились. Джулия боялась пропустить момент, когда Алекс проснется, посмотрит на нее – и в его глазах отразится узнавание. Третью ночь подряд ей снилось, что они не смогли спасти его.

Она гладит выбившиеся из-под повязки волосы – в прядях мерцает белизна. Джулия отводит взгляд. Мутная история с убийством на дороге – их нынешняя реальность, забывать об этом нельзя. Может быть, позже, на другом берегу океана…

– Алекс, – шепчет она, – просыпайся.

Он не отвечает. Темные волосы под больничной повязкой продолжают седеть. Врачи разводят руками – «невозможно», но ничего не меняется. Она редко плачет. К счастью, Алекс всё равно не слышит. Ни голос, ни чувства не в силах нагнать его.

Скрипнула дверь, в палату проскользнул кто-то, привыкший не шуметь. Джулия обернулась, шаря в сумраке взглядом: медсестра. Смотрит, не решаясь заговорить, как будто что-то в силах потревожить полумертвый сон Алекса.

– Простите. Там посетители к мистеру Райну. Я сказала, что он спит, но они хотят подождать. Может, вы поговорите с ними?

«Нет», хотела ответить Джулия, но осеклась. С трудом стряхнула с себя апатию и встала. – Они из полиции?

– Нет. Это две молодые женщины, родственницы мистера Райна.

Надо же, всё-таки объявились. Элинор и Виктория Уэйнфорд.

– Пожалуйста, передайте им, что я сейчас выйду.

Она всё же колебалась несколько минут. Не хотелось сталкиваться с этими женщинами, но увиливать было поздно.

Джулии показалось, что в коридоре слишком светло. Она так привыкла к больничной обстановке, что уже не замечала ни запахов, ни людей с напряженными лицами. Всё ее внимание сконцентрировалось на Алексе – остальное ушло за грань реальности. Только изредка, из неосторожных фраз, она узнавала, чем он жил здесь и кто его окружал.

– Мисс Грант. Сюда. – Медсестра проводила ее в комнату ожидания.

Посетительницы сидели в креслах у окна, но, увидав Джулию, непринужденно вскочили и направились ей навстречу. Угадать, кто есть кто, оказалось проще, чем она думала. И даже не знаменитые зеленые глаза выдали Элинор Уэйнфорд, истории о которой передавались из уст в уста по всему городу, оседая на белых халатиках медсестер. Дело было в улыбке – в ней таилась особая мягкость, шипящая искорка дурмана. Джулия смутилась – и удивилась этому.

– Здравствуйте. Я – Элинор, а это Викки, моя сестра. Мы приходили раньше, но нас не пускали. Как он? – Она по-детски выпалила всё на одном дыхании, и ее глаза замерцали, стараясь очаровать. Джулия поежилась на сквозняке, убеждая себя, что ей это мерещится.

– Без изменений. Почти всё время спит.

– Наверное, это хорошо. Врачи говорят, что он очень сильный.

– Так и есть.

– И теперь он вне опасности. Благодаря вам.

Джулия промолчала, откупившись улыбкой. Элинор продолжала сверлить ее взглядом. Несомненно, ей тоже хотелось узнать, каким образом Джулия Грант умудрилась услышать голос Алекса в подземелье. Но Джулия не собиралась ей объяснять. Она и сама не знала. Виктория, кротко застывшая рядом, безучастно слушала их диалог, внимательно глядя то на сестру, то на Джулию. Когда они обе замолчали, на ее лице отразилась слабая тревога, уголки губ вздрогнули, но она по-прежнему не осмелилась сказать ни слова. Глаза с поволокой – как у новорожденного щенка, подумала Джулия, – скользили от предмета к предмету с механической беспрерывностью.

Пауза затянулась. Элинор с поразительным радушием рассматривала Джулию, а у той не было сил реагировать на это иначе, нежели усталым молчанием (она бы заснула, стоило ей прислониться к неподвижной поверхности). Похоже, единственной среди них, кого эта тишина действительно смущала, оказалась Виктория.

– Мы хотели попросить вас, мисс Грант, когда он проснется… Скажите, что мы очень тревожимся за него… – ее голос был настолько слаб, что Джулии пришлось напрячься, чтобы разобрать слова. – Пускай он простит нас за то, что мы оставили его одного в ту ночь. Мы не могли предположить… И тетя Каталина… умерла так внезапно. Мы теперь совсем одни. Мы не хотим лишиться его…

«Даже не надейтесь». Джулия сделала над собой еще одно усилие, стараясь говорить мягко:

– Конечно, я всё ему передам.

Теплота в ее голосе слегка успокоила Викторию. Та вспыхнула благодарной улыбкой и порывисто коснулась ее руки, – но быстрое скольжение гладких пальцев вызвало у Джулии оторопь. Виктория споткнулась об ее изменившийся взгляд и отпрянула за плечо сестры. Элинор совершенно некстати усмехнулась. Сделала вид, что пытается совладать с собой, но уголки красивого рта по-прежнему кривились. Джулия начала злиться. Вокруг сестер плясали шустрые тени, а она была слишком вымотана, чтобы не замечать их.

Виктория заговорила снова:

– Мисс Грант, через четыре дня будут оглашать завещание тети Каталины. Мы тянули время, но, похоже… – Она запнулась. – Похоже, мистер Райн не поправится так быстро. А мы нуждаемся в его присутствии.

– Поэтому, – перебила ее Элинор, – мы просим вас приехать как его доверенное лицо.

– Хорошо. Куда и когда?

– Двадцать шестого, в Астоун, в четыре часа. Мы пришлем за вами машину. Она доставит вас в замок и отвезет обратно, если пожелаете.

Это было на руку Джулии, она не хотела оставлять Алекса одного надолго.

– Тогда до встречи, мисс Грант. – Элинор сощурилась. Оглянулась на сестру, давая ей знак прощаться.

– До свидания, – почти шепотом откликнулась Виктория.

Джулия облегченно вздохнула.

Они ушли, оставляя в коридоре едва ощутимый запах духов; Джулия помнила его – всё тот же аромат фиалки. Сердце было тяжелым и ленивым. Скоро ей придется вернуться в их дом, впервые после… Нет, нельзя. Не надо думать об этом сейчас. Еще слишком рано.

Джулия наконец-то перестала рассеянно всматриваться в пустоту в конце коридора и повернулась к палате Алекса. И тут что-то произошло. В первый миг она остолбенела, незнакомый инстинкт царапнул по нервам. Потом поняла: чей-то взгляд. Всего лишь взгляд – секунду назад она смогла бы разобрать лицо, но теперь оно распалось на части в сновавших вокруг людях. Джулия запомнила лишь глаза, светлые, как кубики сухого льда. Еще несколько минут она озиралась по сторонам, словно в этом был какой-то смысл.

* * *

Полицейское управление

25 октября, полдень

Дэн привычно изображал старый локомотив, перемещаясь по кишащему коллегами офису. Ну, разве что не скрежетал. Куда бы он ни двинулся – от входной двери до личного закутка, из кабинета до кофейного автомата, или на вызов, – его движения были размеренными, взгляд – задумчивым, и остановить его было невозможно. Байронс не считал нужным переживать из-за вспенивающихся за спиной взглядов: они всё равно не отстанут.

Когда-то он свалился в эту контору, как в плотную гипсовую повязку, не дающую толком двигаться или дышать. Зато по ее границам он распознал контур собственного «я», хоть это и не доставило ему особой радости. Годы шли, его интересы оставались тайной для заинтригованных сослуживцев и, возможно, именно поэтому его положение было не ахти какое: даже спустя двадцать лет ему почти никто не доверял. Но выбор был осознанным, и он каждый раз с чувством удовлетворения вносил разброд в слаженный механизм местного подразделения, поделившегося на оппозиции задолго до его появления на этот свет. «Тайная» междоусобица в управлении не особо выкручивала руки закону, поэтому Дэн предпочитал не вмешиваться. К сожалению, мало у кого была такая возможность. Желание тихо работать обернулось против него: он не просил денег, не требовал повышения, не интересовался ничем, кроме расследований – конечно, он что-то замыслил; подозрение только закрепилось после того, как Байронс мимоходом отправил в отставку позапозапрошлого начальника, наследившего в его деле. С тех пор противостояние между Дэном и преходящим старшим инспектором стало чем-то вроде спасительного цирка для остальных – никого не увольняют и виновных вроде как нет. Начальники спускали собак на локомотив, а тот чесал дальше, попыхивая самодельной сигаретой. Подставить Байронса было трудно. Да никто и не пытался всерьез: зачем гнать премиальную дойную корову, ответственную за основной процент раскрываемых дел?

Для Дэна каждое утро в участке начиналось с простого и приятного факта: он неплохо втиснулся в самоповтор вчера, которое было позавчера и настанет завтра. Ему дали крохотный узелок ответственности на плечо, и этот вес его вполне устраивал. Возможно, он стал машиной – наподобие кофейного автомата, – в которую каждый может бросить монетку и получить правильный ответ. Монетка, правда, пролезала крохотная, потому и вопросы он принимал соответствующего размера. Никто ведь не предполагал, что дедукция и реакция – далеко не весь арсенал инспектора Байронса, как никто не замечал бродящего по участку кофейного автомата с вечно красными от недосыпа глазами. Включился утром, отщелкал пару задач, выключился на ночь. Только вот спать по-человечески у Дэна не выходило.

На его счастье, коллеги не смогли разузнать, чем он занимался до того, как пожаловал в их городок – тогда ему было тридцать пять, и поначалу он показался всем немудреным и замкнутым парнем. За двадцать лет, проведенных за расследованием краж и редких случаев насилия, Байронс оттаял. «Очеловечился», как любил говаривать его напарник, не представляя, насколько меткое выдал определение. Дэн даже выучился шутить, а тот факт, что большинство коллег считали его юмор насилием над здравым смыслом, принимал за комплимент. Пожалуй, он никого не боялся – кроме себя. Амбиции местного начальства время от времени раздражали, но не настолько, чтобы ударится во все тяжкие и наломать костей. Привязанности? Нет, уже давно и с того момента без перемен, а новых он не искал. Одним словом, жизнь из коротеньких ребусов длиной в пробег угнанного автомобиля или стащившего выпивку подростка была спокойной и намертво присохшей гипсовой повязкой. И она даже не чесалась.

И куда теперь? Байронс чувствовал перемены, как старую мигрень. «Кое-кто» объявился после двадцати лет забвения, делая вид, что не происходит ничего особенного. Как будто решил всё отыграть назад. Или попросту забыть, схватив Дэна за шиворот и вытолкнув в стратосферу – как есть, в гипсе и соплях.

Дэн засунул руку в карман, потыкался пальцами в холодный, гладкий камень. Эта штука была похуже стратосферы, и ее отдали легкомысленно, как запоздалый подарок, не стесняясь и не соблюдая правил. Хотел бы он знать, что у них стряслось. Заявились к нему посередь бела дня и тащат обратно, хотя он ушел сам и возвращаться не намеревался. Обычно в Семье не нуждались в людях с его проблемами. Уж они-то видели, к чему это приводит – как раз на его примере.

«Да, Байронс, скоро тебя начнет корежить, как в былые времена. Будь готов».

В местном муравейнике тоже неладно. Впервые за много лет паленым тянет с такой силой. Любопытно, что произойдет, если кто-то из коллег поусерднее прополет грядку и наконец найдет его старое досье – скажем, нынешний старший инспектор Фитцрейн. У Дэна было много «легенд», да и шефу вряд ли покажется странным, что Байронс когда-то работал на Интерпол, но даже Фитц не преминет задуматься о причинах его ухода. С какой стати ловкий парень променял стоящую карьеру на кабалу провинциального полицейского? И ведь докопается. Зря думают, что у Фитцрейна мозгов нет, просто они расположены не в том месте. Вот тогда и начнутся проблемы, пускай маленькие, но досадные. Особенно на фоне кувырканий в стратосфере. С тихой жизнью в местных пенатах можно будет попрощаться навсегда.

Дэн вздохнул – незаметно и тоскливо. День паршиво начался и приближался к не менее паршивой кульминации. Грела только одна мысль: он наконец-то отвоевал дело Алекса Райна.

Из коридора выпорхнул нагруженный папками напарник и, сделав изящное па, затормозил в шаге от Байронса; на длинной физиономии отразились все признаки нездорового ажиотажа. Похоже, он пропустил ланч.

– Дэн-бери-две-верхние-и-идем-пока-я-не-сдох-от-голода! – залпом выдохнул он, тяжело кренясь набок. Байронс поспешно выдернул указанные папки, и напарник с шумом ухнул груду на стол. Полицейские вокруг заозирались. – Живее, у меня вместо кишок отглаженные спагетти!

Они выбрались из участка, прихватив с собой заметки по делу Райна.

Маленький паб Элиота Кроу – их плацдарм – располагался в изрядном удалении от места работы, что исключало «случайные» визиты коллег. Внутри было тихо и сумрачно, бармен следил за каждым, не позволяя напиваться до свинского состояния. Скорее всего, дело было в проценте отставных боксеров из местного спортивного клуба, числящихся в завсегдатаях заведения. Дэна тут знали все.

Трей Коллинз стал его правой рукой в тот самый день, когда Дэн впервые переступил порог их маленького полицейского участка. Что и говорить, напарничек из Дэна вышел отменный – желание двинуть ему возникало само по себе. Сработались они лишь потому, что Коллинз до смешного боготворил принципиальность (или то, что он за нее принимал), плюс в одиночку у него не было шансов устоять перед мышиной мясорубкой вокруг кресла старшего инспектора. И когда Байронс окопался за своим столом, наплевав на всё, кроме работы, Коллинз понял, что благоговение – самое верное слово для описания его чувств. Неприязнь к Дэну передавалась по наследству от старшего инспектора к преемнику, и дальше становилось только хуже, но о своем выборе Трей не жалел: шефы приходили и уходили – в отличие от Байронса. Тот даже сам как-то раз умудрился отказаться от черного кресла. Иногда Коллинза навещала мысль (чаще, чем бы ему хотелось), что коллега витает в облаках или попросту чокнулся, но именно за это Дэна обожали все, кто был в состоянии пережить его дурацкое чувство юмора. Трей даже считал себя его другом. Хотя порой ему казалось, что друзья Дэну так же безразличны, как и враги.

Они пробрались в свой любимый темный угол и угнездились за столиком. Дэн заказал кофе и пудинг, Коллинз нервно потыкался в меню – помечтал о пиве, но взял чай и всё съедобное, что пришло сегодня на ум местному повару. Разговор намечался серьезный, а Трею еще предстояло пережить ехидный Дэновский взгляд, способный довести до язвы желудка и без абсурдного расследования, в которое они на свою беду ввязались. Трей хотел честно напиться. Позвонить в участок и сказаться больным. Но предлагать подобный план Байронсу бессмысленно, он на дух не переносил пьянки. Коллинз ни разу не видел его навеселе, хотя точно знал, что в маленькой квартире Дэна стоит секретер, в котором одна дюжина винных бутылок сменяет другую, словно по расписанию. И каждый раз это очень дорогая дюжина. Было мучительно ловить осуждающие взгляды человека, на две трети состоящего из вредных привычек и дурной кармы. Но, как говорится, не пойман – не вор.

Байронс смачно кромсал пудинг, игнорируя Коллинза и его алкогольную дилемму. Вздохнув, Трей налил себе чая и принялся жевать картофельные шарики. К сожалению, шарики вскоре закончились, количество тарелок начало стремительно уменьшаться и через четверть часа он обнаружил, что деваться ему некуда. Протерев салфеткой стол, он разложил отчет, затем медленно перетасовал страницы из папки в папку. Байронс лениво отпивал горячий кофе, щурясь и оглядывая зал. Трей пропустил момент, когда тот нахмурился и поставил чашку на стол.

В кабак вошел мужчина в дождевике розового цвета. Присел за стойку, скрипучим голосом заказал минеральную воду. Повертел в руках стакан, не стал пить и ушел. За соседним столиком чертыхнулась официантка, брезгливо подняла со стула потрепанную куртку, из рукава которой спланировали на пол две десятифунтовые бумажки, а следом куча мелочи, прытко зацокавшей под стол. Бармен низко заворчал, девушка поспешно собрала деньги и отнесла на кассу. Дэн усмехнулся. В углу мелькнул рыжий кот. Пригибаясь, обежал помещение, вскочил на пустой столик в центре зала и хрипло заорал. Взвизгнуло несколько женщин, официантка швырнула в паршивца мокрой тряпкой. Когда Трей закончил сортировать бумаги, Байронс криво улыбался.

Несколько секунд напарник изучал его лицо, стараясь припомнить, видел ли он подобное раньше. По всему выходило, что нет.

– Дэн… Ау? Я пробовал разобраться – толку ноль. Только не говори «как обычно».

– Я говорил такое? – удивился Байронс.

– Нет. Но, спорю, думал.

Дэн безмолвно передвинул к себе ближайшую папку и принялся перелистывать документы.

Обычно чтение не отнимало у него много времени, – но только не в этот раз. Он замирал над каждой страницей и перечитывал снова и снова, оживленно сигналя правой бровью. Особенно его заинтересовало заключение медэкспертизы. Ну, в кои-то веки.

Трей ждал, с трудом сглатывая нетерпение. Из-за этого дела он лишился завтрака и обеда. Здесь было всё, чего не стоило желать в расследовании – отсутствие улик, прямых свидетелей и в некотором смысле потерпевшего. Зато имелось полтора трупа. Точнее, второй им едва не стал, но толку от него было еще меньше. Коллинзу очень хотелось брякнуть Дэну свое любимое «Ну?», но преображенное интересом лицо Байронса не располагало к междометьям – вот он снова ухмыльнулся, с редкостно противным звуком карябнув деревянную крышку стола. Трей не выдержал и тихонько вздохнул. Дэн бережно перевернул последний листок и допил остывший кофе.

– Ну?

Байронс опустил чашку на блюдце: – И что ты об этом думаешь? – мурлыкнул он вместо ответа.

Коллинз нерешительно пожал плечами:

– Ты у нас ас, вот и разбирайся. А я – пас. Мне проще поверить, что наши напортачили при сборе свидетельств… Но ты, похоже, так не думаешь?

Байронс отрицательно покачал головой. Затем сел в свою любимую позу – чересчур прямо, склонив голову набок и положив неподвижные пальцы на край стола.

– Ладно. – Трей потыкал зубочисткой в пепельницу, где меланхолично тлел окурок Дэновской сигареты. – Возможно, это лишь неудачное стечение обстоятельств. Или хорошо спланированное покушение, только непонятно, зачем было доводить его до абсурда. Сразу наводит на мысли. Но вот в чём беда: берешься за первый вариант – случайностей слишком много, за второй – изощренность граничит с фантастикой. Даже не просто граничит, это и есть фантастика. Я весь день пытался свести концы с концами, толку-то… – Трей вяло протянул Дэну листок с парой авангардных чернильных клубков, изображавших вероятные схемы преступления. – Сперва Каталина Чесбери. Вот заключение Мэткена: естественная смерть, блокада сердца, в ее возрасте ничего удивительного. При вскрытии обнаружили кучу старческих болячек, включая кардиосклероз. Семейный врач говорит, что старушка никого к себе на пушечный выстрел не подпускала, так что вовремя установить диагноз и принять меры у него возможности не было. На сердце она никогда не жаловалась – сам помню, вполне бодренькая была. Аж жуть… Так о чём это я? – Он перерыл папку и достал другой листок. Огласил с ехидцей: – Второе происшествие в том же месте и в то же время: «несчастный случай» с Александром Райном. – Принялся читать: – Ну, для начала всякая ерунда – ссадины, ушибы, порезы… Ага! Переломы обеих ног в голенях, перелом правой ключицы и семи ребер, сильное сотрясение мозга, ожоги первой степени и, напоследок, рваная рана в области бедра. Солидно? Объясни мне, как цивилизованный человек может так изувечиться в домашней обстановке, не прибегнув к посторонней помощи? Но самое интересное дальше: после пяти дней комы он приходит в сознание и выглядит здоровее меня в конце рабочего дня.

Дэн не перебивал. Коллинз выдохнул и уронил листок.

– Хотя – нет, я соврал, это не самое интересное, – продолжил он. – Согласно нашим чудо-экспертам, все раны мистера Райна стерильные. Колотых и огнестрельных нет, нанесены различными предметами, но ни одного мы так и не нашли. В замке – чисто. Получается, что парня могли избить или сбросить с лестницы, а мог и сам упасть. Правда, после кто-то тщательно обработал все открытые повреждения – наверное, побоялись, что бедняжка схлопочет заражение крови, а также затерли саму кровь, которой он потерял предостаточно. Среди Чесбери есть вампиры? Отметь, никаких следов борьбы. Даже если бы Райн свалился с самой высокой лестницы в Астоуне, то под ней бы он и остался, ножки-то тю-тю. Но! Его нашли в подвале, в котором всё та же картина: крови нет, улик нет. – Коллинз махнул рукой: – Синяки и порезы – бог с ними. Переломы? И переломы сойдут. Но откуда ожоги? На что он напоролся, едва не оторвав себе ногу? Почему на нем нет ни единой пылинки, хотя нашли его в самом грязном закутке этого чертового замка? Ну, хотя бы на спине! А что с головой? Ах, да – голова! Последние новости. Сегодня утром он начал соображать, но когда его спросили, что с ним стряслось, у него обнаружилась… та-дам! – посттравматическая потеря памяти. Занавес.

Трей выдохся и умолк. Байронс поглядел на него с сочувствием, но вполне по-дружески.

– Худо, – высказался он.

– Ну скажи мне, дураку, что это было?!

– Как насчет предпоследнего пункта, который ты опустил? Накануне Райн был болен – вирусная инфекция, возможно, грипп. Судя по всему, он перенес кризис на ногах. Знаешь, что такое кризис? «Острое течение может сопровождаться лихорадкой, состоянием бреда, аффектацией и потерей сознания», – процитировал Дэн и увидел, как просветлело лицо Коллинза.

– Ага! – подхватил тот. – Райн пошел шататься по замку, забрел к леди Чесбери и напугал ее до смерти. Затем помчался биться головой о стену, попутно решив поиграть в оловянного солдатика. А заночевал в камине? Нет, Дэн, на объяснение это не тянет. Какой надо было ядреной дури нажраться, чтобы такое учудить. А он и в этом смысле… «стерилен».

– Но у леди Чесбери Райн все-таки был. У нее нашли подсвечник из его комнаты, с его отпечатками. Служанка утверждает, что накануне вечером этой вещи там не было. Но я о другом. Если Райн был болен и находился в невменяемом состоянии, с ним могли сделать что угодно. Вопрос в том, что именно с ним хотели сделать.

– Его могли подкинуть. Подсвечник, я имею в виду – это к версии об убийстве. Вот, послушай. – Коллинз снова вдохновился. – Все, кто был на банкете, утверждают, что леди Чесбери глаз не спускала с Райна, намекала на завещание и всячески его обхаживала. Допустим, она действительно ему что-то оставила – завтра мы об этом узнаем. Зато вот Райн завещания пока не писал. Некто был в курсе и решил, что самое время устранить неудобного родственничка.

– И как «он» это сделал?

– Накачал Райна быстро выводящейся химией, чтобы сымитировать убойный грипп, и приложил об пол с высокой лестницы. Правда, зачем было тащить его в подвал? Наводит на предумышленное… Н-да, концы не сходятся, как ни крути. И еще кое-что, ну просто доканывает, сил нет. Прочитал в рапорте, глазам не поверил, хотя чему уж тут удивляться после всего.

– Джулия Грант?

– Она самая.

– Слышал о телепатии?

– Она что, телепатка?

– Откуда мне знать, просто такие вещи случаются.

– Райн находился в южном крыле, в подвалах, там когда-то были темницы. Даже если бы он орал во весь голос, его бы никто не услышал. Думаю, потому он там и оказался. Предположим, Джулия Грант заранее знала, где он, но тогда получается, что она в этом замешана. А где мотив? Зачем она бросилась спасать его, если дело было практически сделано? Замучила совесть? Или ее кто-то предупредил? Но опять же-таки, кто – и зачем? И по какой причине она это скрывает?

– Отличные версии, есть, с чего начать.

– Издеваешься?

– Отнюдь.

– И что будем отрабатывать?

– Факты.

– Что, прости?

– Факты, Коллинз. Для начала тебе надо смириться с тем, что у нас есть, иначе ты так и будешь долбиться в «этого не может быть».

– Как смириться? Вот с этой фигней? Может, тебе раньше приходилось видеть подобное, но я себя чувствую… я себя чувствую так, словно меня снимают скрытой камерой! Все эти совпадения… – Он прижал ладонь ко лбу, будто проверяя, нет ли у него жара. – Каталина Чесбери умерла. Вызвали семейного врача засвидетельствовать смерть. Внезапно появляется девушка, которая слышит голос Райна; она идет на этот «голос» и безошибочно находит его в совершенно незнакомом месте! А ирландец? – Трей встрепенулся. – Что дернуло его схватить появившегося врача и поволочь следом за девицей, когда он ни черта не знал, что именно происходит и куда она умчалась? У Райна на десять минут остановилось сердце. На десять минут, Дэн! Если бы не притащили доктора, у нас было бы два трупа. А теперь у мистера Райна амнезия, какая удача. Нет, я не спорю, ему досталось, но я не верю в потерю памяти. И врачи, кстати, тоже. Скажи, скрытой камеры точно нет?

Трей выглядел так, будто сейчас заплачет.

– Кофе хочешь? – спросил Дэн.

Коллинз вздрогнул. – Хочу. Хочу, чтобы меня тоже слышали сквозь стены.

– Мы этого пока не доказали. Полагаю, всё гораздо проще. Может, тебя с фантазий об утке в винном соусе развезло?

– Это дело – утка, – огрызнулся Трей. На секунду задумался. Потом вдруг с пугающей скоростью расцвел улыбкой от уха до уха: – Так вот, значит, для чего ты взял дело Райна? Чтобы достать Фитцрейна?

– Поклон твоей логике.

– А как же? С тех пор, как он спутался с Викторией Чесбери, расшатывание их благородного склепа ему вовсе не на руку.

– Слухи?

– Никак нет. Джек Фаэрби помогает ему с оформлением развода.

Дэн задумчиво склонил голову на другой бок. Коллинз поцокал языком и заговорщически навис над столом:

– Есть еще кое-что. Парень, первым бравший показания у Джулии Грант, сказал одну презанятную вещь. Я не вижу ее в официальном отчете, но он говорил мне лично: сперва мисс Грант была уверена, что до нее в подвал никто не заходил. Когда она открыла дверь, на полу был толстенный слой пыли – и никаких следов. Потом, конечно, там натоптали врач и ирландец с дворецким, а под конец она сама отказалась от своих слов, потому как не была абсолютно уверена… А как же, телепатия – дело серьезное, по сторонам не повертишься.

Дэну почудилось, или Коллинз искренне злорадствовал над бедственным положением следствия?

* * *

20:40

Со стороны могло показаться, что Дэн спешит. Задрав воротник и надвинув шляпу, словно забрало, он не отрывал глаз от дороги и не оглядывался – лишь изредка смахивал с ресниц постоянно налипающий снег. Ветер, поднявшийся после полудня, толкавший в спину, пока они с Коллинзом шли к пабу, теперь вовсе осатанел. Снежная крупа хлестала со всех сторон, Байронс тщетно кутался в осенний плащ, но холоду было плевать. Через какое-то время Дэн перестал сопротивляться. Почти с облегчением прислушался к боли в онемевших ладонях, уцепился за нее, стараясь отвлечься. Ноги сами гнались за смутно маячившим впереди. Был это вопрос или ответ, он толком не знал.

«Сожаление».

По дороге домой он думал только о том, в какой хитроумный расклад его закинуло, и как он боялся, что это случится, и как этого хотел. Уже давно кто-нибудь должен был разрубить лихого детектива Байронса пополам, чтобы обе его половины перегрызли друг другу глотки и успокоились на чём-то одном. Туда или сюда. Стать убойным поленом или пьянствовать в одиночку в крохотной квартире на втором этаже, в городке с населением в четыре тысячи триста восемнадцать человек, не пьянея, без забытья? Похоже, все эти годы вовсе не детектив Байронс притворялся полицейским без чувства юмора, а полено прикидывалось полицейским, и так искренне. Теперь всё рухнет. Лишь потому, что старым друзьям понадобилась его помощь. Вранье. Просто к самому носу поднесли долгожданную конфету, вот он и завертелся волчком. Вдруг на этот раз получится? Вдруг за дверью никого не будет? Шанс. Снова искать себе место, снова надеяться перебороть иссушающую тоску, страх перед собой, перед затягивающим вперед чувством, словно подминающая воздушная волна из-под поезда. Но даже в тот вечер на пустыре, – ему всего пятнадцать, но он уже чует неладное за восторгом, – Дэн хотел только одного: сбежать.

…Загородная пустошь была его собственным испытательным полигоном. Он часами учился останавливаться возле самой земли и тихонько скользить над ней, пока хватало сил. Похожий на громоотвод незнакомец появился из ниоткуда, огляделся – взгляд на сухую землю, на покореженный металл, залитый маслянистым желтым светом, – обронил: «Сейчас ты вряд ли чего-то боишься и это не особо умно. Перед тобой два пути: можешь пойти со мной или дальше упражняться на партизана в трико, а потом пойти со мной. Первый вариант сэкономит нам время и нервы. Полагаю, ты выберешь второй». Догадка оказалась верной.

Старик вскоре растворился в воспоминаниях – вместе с полетами и пустырем. Взамен Дэн получил тревогу длиной в десять лет и шириной в шрам на боку от ржавой железяки, остановившей его падение с заоблачной высоты. В забытье не было ничего удивительного.

Может, с тех пор он и не летал, но всё еще оставался весьма способным. Он всегда знал, чего хотел: быть хорошим парнем, и эта мысль не покидала его ни в небе, ни после спуска. Армия оказалась неподходящим местом, оставалась полиция. Он прошел сложный, но быстрый путь до мечты, напоминавший о чём-то, но сомневаться Дэн не желал. Пока в один далеко не прекрасный день, в разгар штурма бомбейского наркопритона, куда его закинули в поисках дипломатского сына, ему не вспомнились слова десятилетней давности. Правда, это случилось уже после того, как его оружие дало осечку, под ребро угодил грязный нож и два человека – напарник и наркоман, обменялись огнестрельными приветствиями. Погибли оба. На этом очередной полет Дэна подошел к концу. Чуть позже, в больнице, его навестил похожий на ультрамодный громоотвод знакомый. Старик хмыкнул: «Не там ищешь», и всё вернулось. В мгновенье ока Дэн остался без призвания, без понимания того, что и зачем делает, – бездумно лежащее на простынях тело с ноющей раной под ребром. Визитер удовлетворенно скривил лицо: «Волков бояться – в лес не ходить. Рискни, Байронс. По крайней мере, в нашей чащобе не торгуют героином. Своей хрени навалом, но ты же любишь разгребать конюшни. Милости просим. Только, пожалуйста, без трико».

Так Байронс попал в Семью Далимара, телком на веревочке. Он начал учиться донельзя странным вещам – еще более странным, чем полеты над пустырем и стрельба по людям. Спустя несколько лет Дэн впервые услышал вой. Он глушил его, как мог, но тот лишь нарастал; что-то приближалось на всех парах и оно шло изнутри. Пока однажды они не столкнулись лоб в лоб – Байронс и кто-то чужой, с легкостью вывернувший наизнанку всё, что было в Дэне хорошего. Смертей чудом удалось избежать, но он не смог забыть не помещающееся внутри чувство непричастности к самому себе, эту легкость, с которой он мог пожертвовать всем – на какое-то мгновенье жизнь перестала иметь значение. Его друзья, его воспоминания, его собственное существование. Остались только точка «а» и точка «б», и заданная между ними прямая. Для того, кем Дэна пытались сделать, это было недопустимо. Человек, не видящий оттенков, не имеющий желаний, превращается в инструмент – например, для заколачивания гвоздей. Ни Семье, ни себе самому он таким не был нужен.

Вскоре Дэн ушел, Семья не стала его удерживать. С тех пор он делал всё возможное, чтобы не приближаться к центру воронки, из которой поднималось его новое «я». Лишь иногда по работе, на цыпочках, подкрадывался к самому краю – и бегом назад. Он думал, в Семье поняли, поэтому и оставили его в покое. Выходит, ошибся. «Что ж, мистер Райн, вашими стараниями я снова увяз по уши. Как бы нам обоим не пришлось об этом пожалеть». Каждый факт говорил, что собирать улики о приключениях в Астоуне обычным способом бесполезно. Это еще не Охота, но всё равно придется переступить за отмеченную для себя черту. И Дэн не знал, как долго продержится после.

Он добрел до своей улицы, и приутихшая было метель снова неистово вцепилась в полы плаща, толкая обратно под арку. Камень в кармане щипнул электрическим разрядом, на мгновение снег вокруг неподвижно завис. Дэн вырвался из оцепенения и раздраженно хлопнул по плащу: «Рано, спи».

Уже взял след, принюхивается. «Ваш след взял, мистер Райн, будь у вас хоть трижды амнезия. Или вы просто боитесь показаться чокнутым, рассказав, как всё было на самом деле? Непросто было, да? Страшнее, чем сломать пару костей. Видать, завелся у нас „серый волк“ – свой или гастролер, вот что интересно».

Возможно, «волка» наняли отпрыски Чесбери. У них есть мотив, и далеко не всегда самое очевидное решение оказывается ложным. Да и старина Фитцрейн слишком уж переживает за ход расследования, а когда наступает это «слишком», Дэн чует за версту. Вырвав дело Райна, он лишил начальника контроля над ситуацией, но тот не угомонился, напротив – с утра битый час красноречиво плясал с телефоном, требуя «не мутить воду понапрасну». Воду в чьем пруду, спрашивать не было надобности.

Дэн миновал угол галантерейного магазинчика, поздоровался с сидящим на мостовой каменным котом и быстро проскользнул в подъезд. На лестнице было пусто. Байронс снял шляпу, неловко завертел головой, вытряхивая снег из-за шиворота, и через ступеньку затрусил наверх.

Он жил в небольшой квартире в самом конце коридора. Правда, слово «жил» не отражало сути: Дэн лишь изредка забегал сюда переночевать или написать отчет, когда в участке становилось слишком шумно. Трей уверял, что у него чересчур чисто для холостяка-нелюдима, и вечно косился на секретер. Байронс пожимал плечами. Если в его доме и появлялись женщины, то, как правило, ненадолго. Фокус с порядком был прост: не раскидывай барахло где попало, и крохотное бытовое пространство почти навсегда замерзнет в идеальном стазисе. Трей, конечно, не верил, да ну и шут с ним.

Сквозь щели в шторах серыми тенями падал снег. Остановившись в полутьме, Дэн беспокойно следил за ними, изо всех сил сопротивляюсь следующему движению. Внутренний секундомер вертел хвостом, подтягивая момент, когда придется признаться себе, что он, Дэн, идиот – как того и требовало его новое положение. «Ключ у меня, сыр съеден. Теперь, и правда, всё». От знакомого чувства эйфории до тоски почти не оставалось протяженности.

Прошлое играло в регби в его черепной коробке, перекидывая чувство вины от одного обстоятельства к другому. Сколько у него времени, прежде чем вернется вой? Нужно успеть. Всего один нырок.

Байронс достал из кармана темный камень и уставился на него, будто на злейшего врага.

– Если ты ошибся насчет меня, нам трындец.

Камень отразил упавший на него свет и стрельнул в Дэна бликом. Ровная, без единой царапины поверхность псевдогематита казалась на ладони сгустком свернувшейся крови. Дэн задумчиво погладил его холодным пальцем. Когда-то давно Ключ ожил в его руках. Сколько лет назад? Воспоминания остались яркими, как свежая акварельная картинка. Байронс усмехнулся. Пальцы свела судорога – он слишком сильно стиснул оправу. Платиновая цепочка тихонько звякнула.

«Что ж, давай узнаем, что случилось с Райном». И Ключ впился в замок – в тот самый, что отделял Байронса от двух самых важных вещей в его жизни: от мечты и от полной бессмыслицы.

Затем Дэна согнуло пополам. Пришлось упереться в крышку стола, но тот мгновенно превратился в тающий пластилин. Волна рухнула сверху, словно гладкая сеть на нагое тело – в ней не было веса, но она вжимала в пол ватными ладонями. Дэн чувствовал, как с каждой секундой слабеют мышцы. Он с трудом переполз в гостиную, подальше от входной двери, и упал на ковер.

Вокруг, застревая в уголках глаз, плыла мутная синева. Дэн слышал тончайшие звуки, пробивающиеся из-за окна; откуда-то потянуло бразильским кофе – от этого невыносимо захотелось чихнуть. Воспоминания возвращались. Камень с каждой секундой становился всё горячее, в кожу уперлись бесплотные иглы. Тепличный воздух расцвел запахами влажной листвы и шафрана.

Всё совсем не так, как было в прошлый раз.

Тогда под ногами переливался узор криптограммы, начертанный на каменном полу настоящим кровавиком; налетали мириады огоньков, превращаясь в тропу. Сейчас чуть потрескивает статическим электричеством потертый ковер: опаляются ворсинки, тлеют, выдыхая облачка дыма. Нужно решать. Уже почти нельзя повернуть назад.

Человек на пустыре. Синие тени.

«Кто это был?»

Тени пляшут в масках, человек стоит в центре круга. Тело поднимается над землей, рывок. Мир исчезает в волне желтых бликов.

На секунду Дэн увидел свою комнату. Воздух сгустился, предметы завибрировали и размазались сплошной кляксой.

Навстречу несся голос – он прошел насквозь и разбил его тело на мириады желтых искр.

Густое, как мед, сияние темнеет, сворачивается в новые формы. Дэн увидел тропу и свои старые следы. Он помнил, что нужно вдыхать память как можно глубже и держать внутри, пока не вернешься обратно. Тропа вспыхнула и прилила к его ногам…

Вопрос привел Байронса в самое подходящее место, в Дельг. Здесь ничто не менялось, словно взгляд замораживал увиденное на вечные времена. Для Дэна он притворялся осинами и корабельными соснами, подножием леса, скрытого туманом и сумерками. Дэн мог брести часами по просеке, не сдвинувшись ни на шаг. Дымка смыкалась над деревьями, раскинув спирали и смерчи белых коконов, сквозь них смотрели знакомые лица. Дэн знал их всего мгновенье. Пахло сентябрем и молниями. Россыпи сосновых иголок беззвучно хрустели под ногами, ломались и исчезали.

Деревья разошлись складками. Дэн понял, что его Вестник прибыл: тень от призрачного ствола распалась надвое, обозначив силуэт в длинном сером балахоне. Незнакомые символы вспыхивали на ткани быстрым рисунком, лицо скрывал капюшон. Возможно, он не скрывал ничего.

Пришелец не стал подходить близко, Дэн тоже. Слова в Дельге не имели силы, единственным способом общения были мыслеобразы, похожие на телепатию. Всё, что видели глаза, могло оказаться обманом. Можно было говорить со зверем в образе человека, с человеком, похожим на туман, или с чем-то совсем иным с лицом самого себя, и никогда не узнать правды. Только если удастся вновь встретиться в плотном мире, подмена станет явной – выдаст «спектр». Дельг не прятал истинных цветов. Дэн вгляделся в своего Вестника: вокруг балахона медленно вилось темно-синее пламя, широко охваченное по краям серым. Плохой знак – это существо умирало.

Пришелец шевельнулся, и туман взвился, раскинув над ним белые крылья. Тьма под капюшоном блеснула чем-то холодным:

Пыльный каменный пол. Неподвижный человек лежит лицом вверх, прижимая руки к груди; это Райн, но у него белые волосы.

Дэн спешит привыкнуть к ранящей близости чужого сознания. В надежде, что пришелец всё-таки из своих, спрашивает напрямую:

Белая стена, четкие черные буквы на английском, французском, немецком, китайском… – «Кто это сделал?»

Вестник молчит. Дэн поспешно гасит разочарование, делает новую попытку:

На тело лежащего в подвале Райна падает чья-то тень. Оборот…

Вестник сжался, обхватив себя руками, словно внутри него что-то болело.

Снова не отвечает. Дэн настойчиво показывает картинку снова и снова, но Вестник не откликается. Времени не так много. Дэн меняет вопрос:

Две белокурых девушки с неестественно красивыми лицами и бледный насупленный мужчина. Они смотрят друг на друга, будто указывая на виновного.

Вестник жестко отталкивает видение. Колеблется, затем:

Райн. Вокруг темно – лишь немного освещено лицо и стена позади, поперек нее огромная картина. На смазанном полотне белым выведено по-английски «Помоги. Имя»

Дэн переборол раздражение:

Черные буквы – «Говори со мной».

Вестник низко опускает голову: «Райн будет вне опасности, если ты поможешь». Перед Дэном полыхнуло незнакомое женское лицо. «Защити ее, и он не будет страдать.»

Дэн пытается вернуть Вестника к разговору о нападавшем, но тот упрямо игнорирует его старания. В конце концов, Дэн сдается:

«От чего я должен защищать ее?»

Казалось, Вестник тихо вздохнул; по его «спектру» пронесся стремительный белый смерч:

«Ее убьют. Кто-то придет. Ты должен знать, кто. Скажи мне»

Дэн замер в замешательстве:

«Я не прорицатель»

Лица Вестника не видно, но чувствуется его взгляд; он смотрит в упор:

«У тебя Ключ».

Дэн сжимает камень: «Я лишь Страж. Ключ помогает, но я…»

Вестник сметает черные буквы, не дав Дэну закончить фразу: «Неправда. Этот Ключ твой. Ты можешь увидеть. Скажи мне имя ее убийцы». Снова лицо незнакомой женщины – застыло мраморной маской

Дэн вглядывается до изнеможения, пытаясь запомнить каждую черту. Внезапно что-то вспыхивает перед глазами – это имя, но не убийцы, а жертвы: Эмили. На секунду Дэн теряет контроль над собой. Он понимает, что значит эта вспышка. Осознание захлестывает его.

От Вестника доносится едва ощутимая волна горечи:

«Мы оба ошиблись. Ты думал, что с ответом приду я. Значит, слишком рано»

Туман начинает опадать на его плечи. Дэн делает шаг вперед:

«Не уходи».

Вестник молчит какое-то время: «Я приду снова, если не будет выбора. Не зови меня, пока не узнаешь имя»

Очертания деревьев начинают мерцать, словно кто-то включил рождественскую гирлянду. Туман почти слился с Вестником. Дельг содрогнулся, Дэн почувствовал, как змеей рванулась из-под ног тропа. Видение рухнуло, погребая его под осколками…

Он очнулся посреди гостиной, с жадно открытыми глазами. Тихо дымился выжженный ковер. Раскаленный камень валялся на полу, безжизненно раскинув, будто руки, обрывки платиновой цепи.

Наступала ночь.

Дэн медленно нагнулся и провел ладонью над остывающим Ключом. Жар спадал. Багровое пламя сворачивалось в спираль, последняя стайка искорок доплясывала извилистый танец. Всё.

Наконец он выдохнул.

Память влилась в сознание, немного повозилась, расталкивая сбившиеся в кучу мысли. На последней Дэн споткнулся, словно его ударили под колени.

Шорох. Шаги в коридоре.

Кто-то остановился перед дверью его квартиры. Послышался легкий стук.

Дэн взвился на ноги, прижимая к рубашке камень, бросился в кабинет. Спрятал Ключ, сгреб ковер и выкинул в чулан. Последним ударом распахнул окно, надеясь, что сквозняк успеет выветрить дух прелой листвы и паленого ворса. В дверь снова постучали. Теперь Дэн был совсем без сил.

Когда он подкрался к входу и прислушался, сердце лишь слегка частило. Он почувствовал, что бояться нечего, и открыл дверь. На пороге стояла молодая женщина. Она посмотрела ему в глаза так, словно Дэн был окном, в которое она собиралась прыгнуть.