Читать книгу Эхо - Эван Фирс - Страница 4

Как правило, звонки потенциальных клиентов выглядят вполне одинаково. Началом диалога часто служат вопросы наподобие «Вы психолог?» и «Скажите, сколько стоит консультация?». Или человек может представиться и сразу начать описывать свои затруднения, жалобы. Бывает даже, что позвонивший начинает с выражения скепсиса. Туда ли он обратился? Сможет ли психолог быть ему «хоть чем-то полезен»? И, конечно, все, или практически все, начинают свой диалог с обязательного приветствия и формальных знаков вежливости: «Здравствуйте!», «Добрый день!», «Вам сейчас удобно разговаривать?».

Звонок, вызвавший во мне тревогу, был категорически не такой. Заполошный, запыхавшийся девичий голос сразу продекламировал: – «Вы психолог!» и далее «Только вы можете мне помочь!» и сразу после этого «Я готова с вами встретиться завтра, но работаю до четырёх и поэтому буду у вас не раньше пяти». Всё здесь было неправильно. Начиная от музыки на заднем фоне и этих придыханий, словно после стометровки, равно как форма и содержание самих фраз, и заканчивая невозможностью вставить ни единого слова, отсутствием каких-либо дополнительных комментариев, вопросов и так далее. Всё это было не просто «необычно», а именно «неправильно».

Следует пояснить, что на протяжении последних нескольких лет все мои будние вечера, кроме понедельника, оставленного для собственных нужд, принадлежат клиентам. Сразу после завершения очередного рабочего дня в больнице, в любое время года и при любой погоде я иду на остановку, чтобы, втолкнув себя в общественный транспорт, устремиться на другой конец города в давно ставший родным маленький кабинет частного психологического центра.

Принимаю всегда не более двух человек подряд, поскольку в противном случае, как показывает опыт, неизбежно выдыхаюсь, забываю истории, путаюсь в запросах.

В тот пятничный вечер, на который рассчитывала девушка, лимит в два клиента и без того уже был превышен. Но обозначенное время, тем не менее, ещё оставалось свободно. И хотя весь мой клинический опыт умоляюще кричал о необходимости избежать контакта с автором столь странного звонка, я почему-то я не решился на немедленный отказ.

– Хорошо. Буду ждать вас завтра, в пять часов вечера. Как я могу вас записать?

Затянувшаяся больше чем требовалось пауза.

– Екатерина. Короткие гудки оставили меня наедине с зародившимся тяжёлым чувством.

Я давно отказался от единичных консультативных встреч, предпочитая глубинную долгосрочную работу. Из-за этого мой первый контакт с пациентом преследует главной своей целью диагностику, с последующим заключением устного терапевтического контракта, и потому давно не вызывает каких бы то ни было внутренних волнений.

Однако же в этот пятничный вечер, в ожидании первого клиента, я поймал себя на мысли, что действительно испытываю давно позабытое ощущение нарастающей тревоги. И такое состояние непроизвольно возвращало меня к самому первому консультативному опыту. Я отчётливо помню каждую деталь, хотя и прошло уже больше десяти лет.

На приём тогда записался не кто-нибудь, а самый настоящий прокурор. Переживал я дико. Ту встречу можно смело включать в учебные пособия в качестве наглядной демонстрации почти всех вероятных и невероятных ошибок начинающего психолога-консультанта. В какой-то момент я, чтобы более убедительно доказать справедливость своих утверждений, достал из книжного шкафа толстенную книгу и, разыскав нужные абзацы, начал читать вслух! Не один абзац! О, нет! Я намеревался прочитать подряд две страницы! И, словно достигнутого уровня абсурда было маловато, в ходе чтения обнаружил, что в искомых строчках нет ни слова на обсуждаемую нами тему. В результате пришлось в какой-то момент начать вставлять от себя, под видом научного текста, отдельные фразы и выводы, подтверждающие мою позицию. Забавно, что клиент тогда остался доволен и решил свой запрос в полном объёме.

Вынырнув из воспоминаний с удивлением обнаружил на часах начало шестого. Крамольная радостная мысль, что мне повезёт, и Екатерина не придёт на консультацию, растворилась в переливах подвешенных на входе китайских колокольчиков.

Влетев в кабинет и прикрыв за собой дверь, девушка с сухими словами извинения плюхнулась в кресло и почти не моргая уставилась на меня. Поздоровались. Затянувшаяся после этого пауза позволила заметить серию немаловажных деталей. Одета девушка дорого и чуть строго, но при этом выглядела неопрятно и даже нелепо: низ был не выглажен, выбранное сочетание футболки, пиджака и брюк вместе смотрелось безвкусно, а порядком износившиеся грязные кроссовки так и совсем неуместно. Из рук не выпускается большущая, по-видимому новенькая, ярко-оранжевая сумка. Какого-либо макияжа на лице заметно не было. Длинные, чёрные с осветлёнными прядями волосы казались слежавшимися.

Вскоре я понял, что всё же именно мне придётся начать беседу.

– Екатерина, по телефону вы упомянули, что только я могу вам помочь. Что же у вас такое случилось?

– Наталья.

– Так-так… – подбадривающе закивал я.

– Меня так зовут.

Видимо на моём лице как-то отразились замешательство и умственные мучения, потому что девушка добавила: – Просто по телефону я не решилась своё настоящее имя сказать.

Мысленно досчитав до пяти и выровняв дыхание спросил:

– Наталья… что именно побудило представиться другим именем?

– Понятия не имею.

Я улыбнулся и как можно непринуждённее спросил: – За вами следят?

– Да нет. Просто так. Не знаю даже почему.

– А почему вы выбрали именно это имя?

– Это имя моей мамы.

– Ясно…. – сделал пометки в бланке, мимоходом пояснив – Если вы не против, то какие-то важные моменты я буду записывать. Это нужно для меня, что бы ничего не забыть и не упустить.

Дождавшись одобрительного кивка я попросил: – Хорошо. Продолжайте.

– Что?

– Вы так и не ответили на заданный вопрос – что же, всё-таки, вас сюда привело?

– Страх!

Видимо посчитав свой ответ исчерпывающим, она вновь замолчала.

– Что за страх? С чем он связан? И когда он возник впервые?

Девушка наклонила голову и опустила глаза. Что это? Стыд? Нерешительность? Невозможность собраться с мыслями? Недовольство ситуацией и тем, что приходится что-то говорить?

– Я вижу, что вам трудно говорить. Наверняка тема беседы для вас неприятна или неприлична, или ещё что-то такое. Но, во-первых, у вас точно были причины, что бы прийти сюда, и во-вторых, вы можете быть уверены, что всё, что вы расскажете, останется в пределах этого кабинета. И да, я специалист, но я мало чем смогу быть вам полезен, если для начала во всех подробностях не узнаю о вашей ситуации и основные моменты вашей биографии. И прошу обратить внимание, что первичные консультации длятся пятьдесят-шестьдесят минут. В шесть вечера уже придёт другой человек. Времени у нас осталось не так много.

Словно бы оборвав какую-то внутреннюю борьбу, она подняла голову, убрала в сторону сумку и начала свой рассказ. Говорила много, сбивчиво, перескакивая с темы на тему и не следя за общей стройностью, связностью и правильностью сюжета. Речь её была эмоционально-насыщена и неоднократно сопровождалась то слезами, то сдержанным смехом, то раздражением. При этом всё тело оставалось неподвижным, а на лице отмечалась некоторая то ли маскообразность, то ли однообразность. Кивая и сдабривая беседу всяческими «угу», «ага» и «продолжайте», я, как мог, успевал что-то записывать да изредка задавать уточняющие вопросы.

В конце у меня была, пусть пока и мозаичная, однако достаточно уверенно складывающаяся в полную, картина не только ситуации, но и всего, что этому предшествовало. Если кратко, то Наталья родилась и выросла в полной семье. Братьев и сестёр нет. Имеет высшее экономическое образование. Всего три года назад с младенцем на руках вслед за мужем-офицером переехала в наш, совершенно ей не знакомый, город. Родители, бывшие друзья и подруги, одноклассники и сокурсники, и вся прошлая привычная жизнь остались далеко позади. По завершению декретного отпуска девушка устроилась в местную администрацию на вполне приличную должность. Однако, к тому моменту муж пристрастился к алкоголю. А ещё позже признался, что встретил другую женщину и попросил не успевшую опомниться жену поскорее покинуть служебную квартиру. Был затянувшийся бракоразводный процесс, завершившийся в пользу Натальи – ребёнок остался с ней, а мужа обязали выплачивать алименты, плюс вносить свою долю при оплате съёмного жилья. Сейчас Наталья и сын Артём, которому недавно исполнилось три с половиной года, живут в съёмной двушке в центре города.

Непосредственная же причина обращения Натальи оказалось не тривиальной. Точно – просто не сформированной. Среди возможных, но не сложившихся в запрос трудностей можно было выделить основное: желание переехать назад к родителям, желание уйти с занимаемой рабочей должности, непонимание, как поступить с недавно обозначившимся молодым ухажёром, нарушение сна. Мои попытки придти хоть к какому-то совместному пониманию относительно того, с чем же, всё-таки, будем работать и что являлось главным побудительным мотивом, закончились полным фиаско. Самое внятное из всего, что мне удалось добиться: «Хочу, что бы у меня всё было хорошо». Мои уверения, что я не волшебник и даже на него не учусь, имели эффектом лишь понурость её плеч и пасмурность взгляда.

Я решил попробовать ещё раз, с самого начала: – Наталья, вы назвали множество трудностей. Но оптом их решить не получится. Терапия будет тем успешнее и быстрее, чем более точно и кратко вы сможете сформулировать запрос. Запрос при этом должен быть конкретным. То есть таким, чтобы и вам, и мне, и даже любому другому было бы ясно, что именно должно измениться, дабы этот запрос оказался выполнен.

– Я не очень понимаю. Можно какой-то пример?

– Ну, вот вы говорили о том, что рассматриваете возможность переезда назад к родителям. Запрос мог бы в этом случае звучать так: «Хочу принять окончательное решение о том, переезжать ли мне к родителям или нет». Хотя данный запрос, скорее, для обычного психологического консультирования, и может быть решён за одну-две встречи, а я же занимаюсь более объёмными вопросами, требующими длительной работы. Среди всех ваших трудностей, к таковым, пожалуй, можно было бы отнести только бессонницу. И, кстати, вы так и не сказали, с чем связан упомянутый вами страх! Что именно вас пугает из всего перечисленного?

– То, что я постоянно проявляю агрессию на сына. Я боюсь, потому что в голову приходят разные плохие мысли. Я постоянно кричу на него и даже пару раз ударила.

Она запнулась и замолчала, опустив голову.

– Интересно. Вы успели рассказать очень многое, но о своей агрессии вы до этого не упомянули ни разу!

– Что-то заговорилась и забыла об этом.

– А что за мысли, о которых вы сказали?

– О смерти. Прошедшие полгода они меня преследуют.

Сохраняя исключительную непроницаемость, я наполовину констатировал, наполовину спросил: – Эти мысли носят навязчивый характер, приходят непроизвольно и вам требуются усилия, чтобы их отогнать от себя?

Наталья закивала.

– Вы хотите себя убить? – спросил я уже прямо.

– Нет. Что вы?! Я… Эээ… Хотя… Не уверена. Не задумывалась об этом.

Чем дальше, тем больше я оказывался в растерянности и начинал терять терпение.

– Тогда о чём вы говорили?

– Кажется, я поняла! Я хочу, чтобы в ходе терапии я перестала думать о смерти Артёма. Хочу больше не думать о том, чтобы его убить!

Я замер и, кажется, даже перестал дышать. Сохранить самообладание было не просто.

– Если я вас правильно понял, то приблизительно полгода назад у вас начали непроизвольно появляться навязчивые мысли о том, чтобы убить своего ребёнка, и вам всё труднее с ними справиться?

– Да, всё так. Они приходят неожиданно, ни с того ни с сего. Например, я играю с ним в зале и вдруг думаю, что вполне могу выкинуть его из окна. Или, буквально вчера, купаю его и рассуждаю о том, что прямо сейчас легко могу его утопить.

Озвучивая эти мысли, внешне она оставалась к ним безучастна. И в лице, и в жестах, и в голосе полное безразличие.

– И вы действительно на это способны? Вы действительно можете это сделать?

Надолго задумалась. Размышления её были столь сильными и глубокими, что она прикрыла глаза. А когда открыла, всё, что смогла мне сказать, было: – Не знаю.

Именно этот ответ являлся причиной моего отказа в продолжении консультации.

С пациентами обращающимися за помощью в устранении тех или иных мыслей о смерти кого-то из родных и близких я встречался неоднократно. Например, совсем недавно успешно завершила терапию невротическая мать с высоким уровнем тревоги из-за фантазий, что с ребёнком может что-то случиться – попадёт под машину, заболеет, хулиганы убьют и так далее. В своих опасениях она дошла до крайней степени гиперопеки, практически постоянно находясь рядом с сыном. Около трёх лет назад другая женщина консультировалась из-за навязчивых мыслей, что может что-то сделать своему мужу. Когда муж был дома, она боялась ножей и других острых и тяжёлых предметов, потому что постоянно думала, что может не удержаться и ударить его. Были и другие клиенты с похожими трудностями.

В каждом из этих случаев обнаруживалось скрытое, не признаваемое самим человеком, желание устранения объекта. Но вместе с тем, на сознательном уровне у пациентов присутствовало категорическое отвержение данного желания. Оживлённые желанием фантазии о смерти или даже о прямом убийстве не вызывали у них ничего кроме страха и отвращения. И единственный возможный ответ на адресованный им вопрос о том, способны ли они причинить кому-либо реальный вред, всегда было мгновенное и однозначное «Нет!».

Я мог предположить, например, что сын начал ассоциироваться с несчастьями и с предателем-мужем, или же оказался реальным либо воображаемым препятствием в налаживании личной жизни. Эти или любые другие версии смогли бы послужить началом терапевтического анализа. Возможно, даже вполне эффективного. Но согласиться на проведение терапии значило бы подвергнуть неоправданному риску сразу двух человек – Наталью и её ребёнка. Ведь девушка не была уверена в собственных возможностях сдерживать агрессивные влечения. В своих импульсивных действиях она действительно могла причинить вред сыну. И, учитывая столь пространную реакцию на вопрос о суицидальных тенденциях, следующим её шагом после осознания содеянного вполне могло бы оказаться самоубийство.

Оставшееся время консультации было посвящено убеждению Натальи в необходимости скорейшего обращения к врачу-психиатру для получения адекватного медикаментозного лечения.

Когда мы попрощались, уже была четверть седьмого.

Выглянув в маленький коридор, где обычно пациенты дожидались своей очереди, никого не обнаружил и прошагал к дальней комнатке, служившей всему коллективу и кухней, и местом для отдыха.

Вечно улыбчивой длинноногой Катюше, нашему бессменному администратору, хватило одного беглого взгляда, чтобы что-то для себя понять. Уже через минуту мне была вручена большая чашка крепкого чёрного кофе, после чего учтиво оставлен наедине со своими думами.

Тревога, теперь обретшая форму и ставшая доступной для оценивания, быстро сходила на нет. Наконец она, кажется, вовсе исчезла, уступив место размышлениям об Андрее, который, как всегда, опоздал.