Читать книгу Кержаки (сборник) - Евдокия Турова - Страница 4

Кержаков называли раскольниками. «Раскол – отделение от Русской православной церкви части верующих, не признавших церковные реформы Никона 1653–1656 годов». Такое определение дает «Советский энциклопедический словарь» (М., 1985). Наиболее яркими фигурами этого времени являются патриарх Никон и протопоп Аввакум.

Патриарх Никон (1605–1681) – политический и церковный деятель, сыгравший центральную роль в реформах русского православия в эпоху царя Алексея Михайловича.

Выходец из семьи крестьянина-мордвина, Никита Минов (имя патриарха в миру) родился в селе Вельдеманово (ныне Перевозский район Нижегородской области). Уже 19-летним юношей он стал священником в соседнем селе. Женился, но после смерти своих троих детей окончательно ушел из мира, избрав путь монашеского служения. В 1635 году принял постриг в Соловецком монастыре, в крайне суровых и аскетичных условиях Анзерского скита. С 1643 года – игумен Кожеозерской обители.

Явившись с берегов Белого моря на представление царю (1646), Никон обратил на себя благосклонное внимание Алексея Михайловича и был поставлен архимандритом московского Новоспасского монастыря. Став митрополитом Новгородским (1648), он решительно способствовал подавлению местного бунта в 1652 году. В том же году, после кончины патриарха Иосифа, был избран всероссийским святителем.

С весны 1653 года патриарх Никон приступил к реформам, своей жесткой решимостью и отсутствием дипломатического такта фактически спровоцировав начало церковного раскола.

Никон был личностью богато одаренной, человеком кипучей энергии. Однако до сих пор продолжаются споры о том, на что были израсходованы эти колоссальные усилия и каковы итоги патриаршества Никона. Одни (причем не обязательно старообрядцы) считают Никона повинным в возникновении раскола и едва ли не во всех последующих бедах России, вплоть до XX века. Другие считают патриарха-реформатора величайшей фигурой русской истории XVII века.

Перестройка обрядности и богослужения встретила большое сопротивление. На Руси, где грамотность и, тем более, книжная ученость были достижениями немногих, главным источником научения вере было богослужение. Церковная обрядность давно и прочно вошла в быт, организуя его и подчиняя. Определенные жесты и слова сопровождали человека с первых до последних дней жизни, сливаясь в сознании с его переживаниями и ощущениями. Замена одних символов, выражающих связь человека с высоким и священным, на другие никогда не бывает безболезненной. А в данном случае замена осуществлялась еще и весьма грубо.

В Русской церкви было принято древнее двуперстное крестное знамение: крестились двумя пальцами правой руки, что должно было напоминать верующему о двойственной природе Христа – божественной и человеческой. Крестное знамение для православного верующего – это больше, чем просто напоминание о крестном подвиге Христа. Это еще и знак сопричастности спасению, знак победы над злом, выражение Божьего присутствия в человеческой жизни, желания человека подчинить свою волю воле Создателя и, таким образом, божественному плану спасения мира. Поэтому даже простое изменение формы крестного знамения уже глубоко затрагивало чувства верующих. Тем более что речь шла о людях, для которых привычный обряд давно стал естественным выражением серьезных религиозных переживаний. При Никоне начали вводить «трехперстие». В восточных православных церквах к XVII веку повсеместно было принято трехперстное сложение при крестном знамении, почти такое же древнее, как и двуперстное.

Соединение трех первых пальцев означает единство Бога в трех лицах, или святую Троицу, а прижатые к ладони остальные два пальца – две природы Христа. Новая символика могла бы привиться менее болезненно, если бы не самоуверенность властей, не желавших принять во внимание человеческие чувства: блеск православного царства затмевал живых православных людей, которые становились лишь орудиями осуществления этого идеала. Обрядовым расхождениям был придан принципиальный характер как различиям в вере.

Никон всячески стремился к усилению внешнего великолепия и внутренней государственно-экономической значимости Русской церкви как законной преемницы византийской святости. Упорно проводя идею о том, что «священство выше царства», он вживался в титул «великого государя» (во время польско-литовских походов 1654–1656 годов). Не желая делиться властью (а по сути – уступить ее патриарху), царь в итоге резко разошелся со своим былым любимцем. Собор 1667–1668 годов, подтвердив Никоновские реформы, в то же время снял с их инициатора патриарший сан, причем главным обвинителем на соборе выступил сам царь.

Никона сослали под надзор в Ферапонтов монастырь. Лишь в 1681 году царь Федор Алексеевич разрешил ему вернуться, попутно начались переговоры и о возможности его восстановления в прежнем святейшем достоинстве. Но по пути в Москву 17 (27) июля 1681 года Никон скончался в Ярославле и был погребен в Новом Иерусалиме по патриаршему чину.

Однако дело Никона было продолжено.

Притеснения сторонников «старой веры» с особой силой развернулись во время правления Петра I, который провозгласил себя врагом раскола. Старообрядцев при Петре преследовали жесточайше, и очень большая часть трудолюбивого, искренне верующего населения была на 300 лет поставлена вне закона.

Яростным противником реформ Никона был протопоп Аввакум, идеолог и один из вождей старообрядчества.

Аввакум Петрович (1620 или 1621–1682) родился в семье священника. Он рано потерял отца и воспитывался богомольной матерью. В 23 года он стал священником в селе Лопатицы Нижегородского уезда. Аввакум обладал могучим даром проповедника, но, ревностно исправляя нравы прихожан, вызвал всеобщее недовольство. Он непрестанно спорил с начальством, был не раз бит, преследуем и изгнан вместе с женой и малолетним сыном. Ища защиты, Аввакум отправился в Москву, где царский духовник Иван Неронов представил его царю. Получив в Москве поддержку, Аввакум вернулся в село, в разоренный дом, но был изгнан вторично. В 1652 году он поступил священником в Казанский собор Москвы. Когда патриарх Никон стал проводить церковную реформу, Аввакум выступил против с «огнеопальной ревностью»: «До нас положено – лежи оно так во веки веков!» За это Аввакум был заключен в монастырь, а затем сослан с семьей в Тобольск, оттуда – в Даурию (Забайкалье), где Аввакум очень бедствовал и у него умерли двое сыновей. В 1663 году царь вызвал Аввакума в Москву, надеясь привлечь на свою сторону популярного противника. После падения Никона протопопа встретили, «яко ангела Божия». Ему сулили должность царского духовника и деньги, но Аввакум не поступился своей верой ради «сладости века сего и телесныя радости».

Убедившись в неуступчивости Аввакума, царь сослал его в Мезень. В 1666 году на церковном соборе мятежного протопопа лишили сана и прокляли. В ответ Аввакум возгласил анафему архиереям. В 1667 году он был отправлен в заточение в Пустозерск, в «место тундрявое, студеное и безлесное». Аввакум прожил 15 лет в срубе, в земляной тюрьме, где и написал около 70 произведений. Лишенный возможности учить и обличать, Аввакум обратился к литературе как единственно доступному способу борьбы. Движение раскола приобрело характер антифеодального протеста и имело много последователей. К ним и обращался Аввакум своими сочинениями. Он автор «Жития» – первого в русской литературе опыта автобиографии, где живым разговорным языком описаны его судьба и Русь XVII века. Этот шедевр не раз переводился на европейские и восточные языки. «За великия на царский дом хулы» Аввакум был сожжен в срубе.[1]

Очень часто русский раскол представляется явлением внутрицерковным, затрагивающим верхушку тогдашнего общества. Однако эта тематика (раскол и старообрядчество), то уходя в тень, то снова появляясь на общественной арене, демонстрирует как уровень недосказанности, недоизученности, так и то, что прикосновение к ней затрагивает нечто существенное, очень важное в русской истории.

По смыслу раскол предполагает наличие некоего целого, которое в силу исторических причин разделилось (раскололось) на части. Возникает вопрос: а было ли оно, это единое целое? Была ли когда-нибудь, до раскола, православная церковь единой, была ли единой страна? Страна, только что собранная на «живую нитку» завоевательными походами московских князей? Страна, только что пережившая польское нашествие, Смутное время, становление новой династии? Был ли единым народ, что он собой представлял?

Явление старообрядчества Ф. М. Достоевский считал глубоко знаменательным для русской национальной жизни. В статье «Два лагеря русских теоретиков» (1862) он, пытаясь разобраться в том, «что произвело русский раскол», упрекает славянофилов, которые «не могут с сочувствием отнестись» к последователям Аввакума, и опровергает точку зрения на раскол западников: «Ни славянофилы, ни западники не могут, как должно, оценить такого крупного явления в нашей исторической жизни. Они не поняли в этом страстном отрицании страстных стремлений к истине, глубокого недовольства действительностью».

Церковный раскол и упорство старообрядцев в отстаивании своих убеждений, принимаемые западниками за проявление «дури и невежества», Ф. М. Достоевский оценивает как «самое крупное явление в русской жизни и самый лучший залог надежд на лучшее будущее».

На страницах «Времени» печаталось и исследование о бегунах А. П. Щапова «Земство и раскол», в котором противодействие старообрядцев рассматривается как «месть за угнетение и жажда воли». «В бегунах, – писал Щапов, – преимущественно выразилось отрицание ревизской, военно-служилой и податной прикрепленности душ, личностей к империи и великорусской церкви и порабощенности их властям и учреждениям той и другой».

Наиболее точно, на мой взгляд, исток раскола указал П. И. Мельников-Печерский в «Письмах о расколе» в 1862 году:

«…Не будучи в силах бороться, русский народ противопоставлял железной воле реформатора страшную силу – силу отрицания. Петр постигал, что за мощная, что за непреоборимая эта сила, единственная сила, которую выработал русский народ под гнетом московской централизации, воеводских притеснений и крепостной зависимости, сила, заменившая в нашем народе энергию, заснувшую с тех пор, как сняты были вечевые колокола и вольное слово самоуправления замолкло перед лицом Москвы».

Так что раскол в широком, не только внутрицерковном, смысле берет свое начало от московских завоеваний, с XV века. Именно там, где веками звучал вечевой колокол, грозно загремел набат раскола…

Старообрядцы, происходившие из Вятки – Новгорода, были едва ли не самой «продвинутой» частью русских людей. Широко распространенная грамотность, неведение ужасов татарского ига, сохранность накопленных за многие годы культурных ценностей, в том числе ценнейших книг, устойчивые традиции народно-вечевого самоуправления – все это поднимало самосознание этой части русских людей. Не стоит поэтому удивляться их высокому чувству собственного достоинства, развитой потребности в духовной свободе.

Несомненна искренняя забота старообрядцев о чистоте нравов, о здоровой нравственной атмосфере. Тогда как государственная власть не могла и даже не пыталась заниматься воспитанием народа, а официальная церковь зачастую компрометировала себя недостойным поведением.

В обвинении староверов видится недовольство властей тем, что в низах общества распространяются грамотность, книжное знание, образованность. Эти изменения означали способность людей самостоятельно судить о сущем и должном, свободно выносить критические оценки, делать нелицеприятные выводы, предлагать свои рецепты организации и устройства духовной и практической жизни, не совпадающие с интересами власть имущих.

Противостояние староверов с официальной церковью никогда не имело агрессивного характера. Они не были разрушителями ни в одном из проявлений своей религиозно-гражданской активности. Может быть, именно поэтому, несмотря на мощное государственное давление, «низовой» религиозной войны нигде в России не было. В глубине души «старую веру» и ее сторонников уважали, признавали их влиятельность, причем во всех слоях населения.

Так что наши предки никакие не раскольники. Они просто были такими, какими были. И не позволили тяжелейшим историческим обстоятельствам изменить себя.