Читать книгу Nirvana: Правдивая история - Эверет Тру - Страница 3

Привет, Эверетт.

В Абердине я чаще всего бывал тогда, когда ехал на выходные к побережью или когда возвращался обратно. Еще я там обедал в паре закусочных и забегаловок – в общем, вряд ли меня можно назвать большим экспертом по Абердину. Одно я заметил: как только покидаешь Абердин и въезжаешь в Хокуэм, дома и улицы становятся лучше. Ничего особенного, те же самые дома, те же самые дворы – только не такие захудалые и не такие заброшенные. Города не отличить друг от друга, и если бы не знак «Добро пожаловать в Хокуэм» (или Абердин), то никогда не поймешь, что пересек их границу.

Абердин – это мелкий и мелочный город с белым отребьем и высоким уровнем безработицы и поэтому мало отличается от тысяч других мелких и мелочных американских городов с белым отребьем и низким уровнем занятости. Если Абердин породил Курта Кобейна, то по всему США должны быть тысячи Куртов Кобейнов. Но их нет. Я не думаю, что в Абердине есть нечто особенно хорошее или особенно плохое. Бывают города и похуже – например, Батт, штат Монтана. Батт не дал миру мятежного гения – по крайней мере, такого, который выбрался бы из этого города. Разве что именно Батт заставил Ивила Нивела перепрыгнуть на мотоцикле через каньон Снейк-ривер.

С любовью, Марк Арм[1]

История «Nirvana» берет свое начало в Абердине, штат Вашингтон, США.

Давайте договоримся на берегу.

Я мало что знаю о биографии отдельных участников «Nirvana». Вы найдете о них кое-что в этой книге, но гораздо больше фактов вы сможете прочитать в других. История и прочая хрень – это не по моей части. Я не умею выверять факты до такой степени, что они перестают иметь хоть какое-то отношение к действительности. Я предпочитаю воспоминания и рассказы очевидцев, хотя такой метод неизбежно ведет к противоречиям и путанице – каждый рассказывает собственную версию одного и того же события. И из этой кучи разнообразных взглядов приходится выбирать мнения, основываясь лишь на известности персонажа.

На сегодняшний день основные факты биографии самого знаменитого участника «Nirvana» хорошо известны: Курт Дональд Кобейн родился 20 февраля 1967 года в больнице района Грейс-Харбор. Его 21-летний отец Дон работал механиком в автомастерской «Шеврон» в Хокуэме; его несовершеннолетняя мать Венди забеременела сразу же после окончания школы. Когда Курту исполнилось 6 месяцев, семья переехала из Хокуэма в Абердин. В детстве у Курта был воображаемый друг Бодда – его он придумал в два года. Верил он в его реальность и потом, слушая эхо собственного голоса, записанного на магнитофон своей тетушки Мэри[2]. Родственники обожали мальчика; только по материнской линии у него было семь тетушек и дядюшек. Когда ему было три, у него появилась сестра Кимберли (Ким). В семье активно поощряли интерес Курта к музыке и очевидные способности к рисованию: ему подарили набор кисточек и ударную установку «Микки-Маус». Дядя Чак играл в группе – в подвале у него была оборудована студия с большими акустическими колонками.

В детстве Курт любил рисовать персонажей комиксов (Аква-мэн, Существо из Черной Лагуны) и петь песню «Motorcycle Song» Арло Гатри. Всей семьей они катались на санках. Позже врачи поставят ему диагноз «гиперактивность» – говорят, что уже в шесть лет он наполнял банки из-под газировки камешками и кидался ими по проезжавшим полицейским машинам.

Певец умер в 27 лет, выстрелив в себя из ружья.

Многие ставят этот факт под вопрос, потому что люди любят отыскивать теории заговора абсолютно везде: они поняли, что в этом несправедливом мире побеждают жадные и наглые, что побеждают чаще всего те, кто не испытывает угрызений совести и кто готов пройти по головам, не моргнув глазом. А может быть, люди просто любят красивые истории, и не важно, какое отношение они имеют к действительности. Эти люди неправы. Но подождите, мы же пытаемся быть объективными, мы не верим всему на слово – может быть, Курт вовсе не был рожден в больнице района Грейс-Харбор в Абердине? Но нет – там присутствовали другие люди. Факт рождения можно проверить.

Факт самоубийства – нельзя.

Привет, Ледж. В Абердине я был всего один раз. Абсолютная глухомань… рабочий городок. Вроде бы там деревообрабатывающий завод, да? Что меня поражает: каким образом группа из этой поистине черной дыры смогла <…> за 4 года приобрести такую популярность во всем мире?

Брюс[3]

Абердин – это заброшенный городок на юге самого северо-западного штата США[4], час езды на запад от столицы штата Олимпии и немного южнее полустрова Олимпик, того самого, где находятся самые красивые горы на всем тихоокеанском побережье. Говоря о таких местах, в путеводителях любят употреблять штамп «природа потрясающей красоты». По отношению к штату Вашингтон это абсолютная правда; горы (Олимпийские, Каскадные), реки, заливы, бескрайние лесные массивы – их чередование и переплетение в солнечный день просто дух захватывает. Правда, солнечные дни здесь случаются редко. Но если ваш родной город – Абердин, вы вряд ли знаете, что такое красота: в городе одни лесопильные заводы, среди которых выделяется завод фирмы «Rayonier» – клубы белого дыма поднимаются на 30 метров в небо.

Название «Абердин» имеет шотландские корни и означает «слияние двух рек»: город расположен на берегах рек Чихелис и Уишка. Абердин расположен в заливе Грейс-Харбор, у подножия гор, и на протяжении 100 лет являлся городом лесопильных заводов. К концу 70-х годов здесь уже больше нечего было вырубать, и абсолютно все предприятия, всех видов и размеров, закрылись. В крупных супермаркетах кончились товары, после чего они превратились в блошиные рынки, где можно было купить старые книги, журналы и поношенную одежду за бесценок. В свои лучшие дни – в начале ХХ века – население Абердина насчитывало более 50 тысяч человек. На сегодняшний день оно сократилось больше чем на две трети. Это умирающий город. Абердин образца 2006 года практически неотличим от города, в котором юный Курт Кобейн рисовал неразборчивые граффити в парках.

Количество безработных в Абердине огромно – так же, как количество алкоголиков и самоубийц[5]. Молодым людям здесь нечем особенно заняться, поэтому они напиваются, разводят костры на заброшенных свалках или закидываются галлюциногенными грибами, растущими в полях неподалеку от города. Первоначально Абердин процветал благодаря тому, что лесообрабатывающую промышленность обслуживали железная дорога и морские порты, работники которых регулярно спускали свои зарплаты в салунах и борделях. Но в 60-х и 70-х годах ХХ века железные дороги последовательно закрывались американским правительством; лесообрабатывающая промышленность стала децентрализованной, моряки – после запрета проституции в 50-х годах – начали искать развлечений в других местах. Звучит мрачновато, но Абердин не отличается от любого другого городка в Америке – нужно только заменить лесозаготовочную промышленность на добычу нефти или горной руды. Хотя сегодня, скорее, многочисленные сети супермаркетов вроде «Уолмарт» облепляют маленький городок как пиявки, высасывают из него все соки – и перебираются в другой.

– Абердин выглядел как город, в котором наступил конец света; так же выглядят и другие промышленные города, когда в них умирает экономика, когда в них не остается денег и работы, – объясняет Тоби Вэйл, барабанщица из Олимпии.

Когда люди говорят о том, что 25 процентов населения США находится близко к черте бедности или за ней[6] – они имеют в виду Абердин. Разница между Абердином и такой же заброшенной Олимпией – в том, что в Олимпии еще есть бродяги. К Абердину они даже близко не подходят – знают, что там нечем поживиться. Это реальная экономика США: та сторона Америки, о которой политики не любят разговаривать. У тебя нет никаких прав, только право на существование. Тебя никто не хочет знать, потому что ты не богат; у тебя недостаточно власти для того, чтобы стать частью какой-либо политической программы. У тебя нет права голоса – поэтому с тобой никто не считается. Хотя нельзя сказать, что в Абердине нет ничего красивого. Можно найти подлинные сокровища в местных секонд-хендах или церковных залах – но надо выбрать правильный ракурс; вспомните, как в конце «Красоты по-американски» крупным планом показан пустой полиэтиленовый пакет.

Это одна точка зрения.

Другие считают, что город примечателен очень многим.

– Я не думаю, что было бы правильным говорить, будто жители Абердина не ценят красоту своего города, – говорит Рич Дженсен, в прошлом музыкант, записывавшийся на лейбле «K». – Необузданная дикость Абердина – отсутствие в нем строгого порядка – вот одна из тех вещей, что удерживает здесь людей; они могут выйти ночью на крыльцо и отлить, любуясь лунным светом; они могут скинуть раздолбанную тачку в ущелье и иногда пострелять по ней – раз или два в год. Я думаю, что жители и рабочие пригородов любят покой, любят орлов на вершинах сосен, любят морской воздух на закате и все такое. И им нравится думать, что все эти прелести их потрепанной родины они заслужили – тем, что они работают здесь, тем, что это их место; они знают свою землю, знают все ее трещинки. Они не похожи на эстетов из больших городов, которые видят только красивую картинку солнечного полудня в деревне.

Представьте себе серый, дождливый день где-то на северо-западе тихоокеанского побережья.

Мы едем из Олимпии в Абердин по шоссе, петляющему среди лесов и холмов. Играет в обязательном порядке «Nirvana», потом саундтрек к «Твин Пикс»[7]. По дороге мы делаем пару остановок, и о наличии жизни здесь свидетельствуют лишь горстка разрушенных ферм, заброшенных сараев и изредка старые, недостроенные здания из шлакоблоков, о предназначении которых вряд ли можно сказать что-то определенное. Парень на заправке мгновенно вычисляет нас – «городские». Он понимает, что мы приезжие, потому что тут он знает всех. Он говорит, что большинство людей проезжают через это место, направляясь в Оушн-Шорс – в казино. Если бы не дождь и порывы ветра – город можно было бы пройти пешком за один час.

Старый дом отца Курта – на Флит-стрит, не очень далеко от дороги (где опять же ничего нет). Дом небольшой и ухоженный, совсем рядом с концом улицы – тупиком, ведущим к ремонтной мастерской, где чинят цементовозы и строительное оборудование. Рядом железная дорога, которая кажется заброшенной. Недалеко от нее – можно доехать на велосипеде – школа для младших и средних классов, в которую Курт пошел в первый класс. Через дорогу – небольшая бейсбольная площадка и парковка, вмещающая около 20 легковых машин или внедорожников.

Когда едешь в Абердин, никак не определить, чем покрыто небо – туманом, облаками или дымом из заводских труб. Кажется, что шоссе и река прячутся за густым лесом, но уже за самым первым рядом деревьев – голый пустырь. По другую сторону реки, слева, находится лесозаготовочный завод. Несколько акров земли сплошь усеяны штабелями древесины. На дорогах здесь если и встречаются машины, то универсалы, автофургоны и грузовики, перевозящие древесину. На въезде в Абердин стоит новый знак. В апреле 2005 года Общество памяти Курта Кобейна установило новый щит на въезде: под надписью «Добро пожаловать в Абердин» появились слова «Come As You Are»[8]. Сфотографировать знак с удобного места рядом с основной дорогой невозможно. В итоге мы поступили так же, как поступали до нас другие люди (следы шин – тому свидетельство): остановились на узкой и неудобной обочине.

Рядом с мостом находится смотровая площадка, с которой можно «полюбоваться» видом складов и дымовых труб. Виден и «Уол-март» с флагами США на фасаде, «Макдоналдс» с его узнаваемой желтой аркой, «Тако Белл», «Росс», «Пицца-Хат» и логотипы сотен других американских предприятий – все это на время создает иллюзию процветающей коммерческой зоны. Но когда мы переезжаем через другой мост и минуем еще пару километров, нам открывается совсем другая картина. Дома заколочены досками, универсамы закрыты. Главная торговая зона города усеяна множеством мелких семейных магазинчиков, люди живут в основном в тесно прижатых друг к другу маленьких домиках, выкрашенных в приглушенные пастельные цвета – популярные в 70-е годы. Дождь, постоянная облачность, дым и отдаленный гул 12-го шоссе – над всем словно висит душная завеса. Город кажется уставшим.

Сначала мы останавливаемся под мостом на севере Абердина, небольшим отрезком дороги, пересекающей реку Уишка; по легенде именно здесь зимой 1985 года спал сбежавший из дома Курт Кобейн. Мы оставляем машину на тупиковой улице – Ферст-стрит, – где жила семья Курта, проходим один квартал вниз до верхней точки моста, лезем через заросли кустарников и травы и спускаемся по насыпи в самое сердце моста. Здесь нет официального памятника: пара пустых банок из-под пива, полустершиеся граффити – «Я ♥ Курта»; «cobaincase.com»; «Курт – в раю»; «Я проехал 20 часов, чтобы увидеть твой мост, – я люблю тебя Курт, Курдт[9]: глупо писать все это сейчас на стене – или нормально?»; «Твоя музыка – это дар всем нам», – кучи окурков и прочий мусор. Здесь, кажется, даже уютно – вполне просторно и можно укрыться от дождя. Как и имена многих других рек в США, имя «Уишка» звучит экзотично и было придумано индейцами, которые здесь купались, мылись и пили эту воду – но сейчас это бурая от грязи речушка, по которой плавают обломки деревьев и сваи. Деревья доходят до самого берега.

Дом на Ферст-стрит – краска облупилась, вокруг неухоженные розовые кусты. Здание не заброшенное, но в самом доме и во всем районе жуткая тишина. Куда все подевались? Из дома напротив выходит толстый мальчишка в футболке «Grateful Dead». Он стоит на крыльце и подозрительно косится на нас. Когда на пороге дома появляется его столь же болезненно толстая мать и не менее подозрительно смотрит на нас – мы уходим.

Дальше по улице большой супермаркет «Трифтуэй» – менеджер объясняет покупателю, что скидки для пенсионеров только по вторникам. Тут продают все – подержанные вешалки, ткани, старые трофеи, папки, блокноты, одежду, корзины, консервные банки и дешевые украшения для Хэллоуина. Есть полка со старыми любовными романами, самоучителями и большим выбором религиозной литературы. Менеджер видит, что мы делаем записи, и спрашивает нас сухо, что нас интересует. Мы объясняем, что пишем книгу про «Nirvana». Он говорит: «А-а-а, „Нирва-а-а-на“. Это чувак, который застрелился, да?»

Мы заворачиваем за угол – здесь находится «лачуга», где жили Курт и Мэтт Люкин: сейчас она абсолютно непригодна для жилья (может быть, так было всегда), окна заколочены, крыша обвалилась. Краска облупилась, отовсюду торчат гвозди. На стене граффити – «„Крептс“ рулят». Могли хотя бы без ошибок написать. Вокруг этой лачуги – другие заброшенные, разрушенные здания; как будто один больной дом заразил всех остальных. Есть один ухоженный дом, украшенный стикерами «Поддержите наши войска» и «В единстве наша сила»[10], но в целом эта улица безлюдна… Она выброшена на обочину жизни.

Школа, в которой учились Курт и Крист, средняя школа Абердина – спортивная команда этой школы известна под названием «Абердин бобкэтс» («Абердинские рыси») – представляет собой неожиданно маленькое здание; два, может, три этажа. Недавно в историческом крыле случился пожар, очевидно из-за студентов, пытавшихся сжечь школьные табели. На месте сгоревшего крыла построили парковку, вымощенную булыжником; места для машин нарисованы баллончиками для граффити прямо на камнях. Здание похоже на огромный блок из шлакобетона, похоже на тюрьму… Любому, кто его увидит, сразу же захочется сбежать – так же, как и Курту в свое время. Большой камень, разрисованный желтым и синим, стоящий на платформе. Невозможно определить его значение – может быть, в Абердине любят абстрактное искусство?

Мы заходим в магазинчик «У Джуди», где торгуют старыми книгами и пластинками, – он стоит рядом со старой парикмахерской матери Криста и через дорогу от того места, где раньше находилась ассоциация молодых христиан, в которой работал Курт. Кажется, что магазин закрыт – двери и окна полностью заставлены книгами, но Джуди нас увидела и впустила внутрь. «По средам магазин обычно закрыт», – говорит она. Джуди помнит ребят из «Nirvana» – они часто к ней заходили, покупали чаще всего музыкальные диски. Она говорит, что Шелли (бывшая жена Криста) иногда покупала игры, а мама Криста ее стригла.

Кажется, что Абердин впал в летаргический сон. Состояние товаров в антикварных лавочках перекликается с состоянием всего города: ими слишком долго пользовались, они сильно перепачканы, они больше никому не нужны. Абердин из тех городов, где можно встретить щиты и плакаты с цитатами из Библии. Здесь можно даже увидеть пастора на тротуаре, машущего руками проезжающим машинам, как будто зазывая их в свою церковь, – примерно так же, как в других городах люди надевают рекламные щиты-сэндвичи или костюм цыпленка, рекламируя блюда из сегодняшнего меню.

Именно в таком городе родились Курт Кобейн и его друг детства Крист Новоселич (хорват по происхождению и тоже из несчастливой семьи). Этот город, может быть, когда-то и жил, у него, может быть, когда-то билось сердце и трепетала душа – но сейчас это город белого отребья; всего лишь одно из мест, где останавливаются фургоны, проезжающие по главному шоссе; место, куда вы не поедете никогда – разве что у вас будет особая на то причина.

– В Абердине было по-настоящему страшно; настоящая дыра, глушь, ад – такая деревня или большой город для дровосеков, – говорил Крист в феврале 1989 года, когда я брал у «Nirvana» их первое крупное интервью. – Помните момент в «Беспечном ездоке», где Джек Николсон говорит об обывателях? Что, если они видят что-нибудь непохожее на них, они не убегают в ужасе, они становятся опасными. В точку – в Абердине все было именно так. Но они были такими тупоголовыми – и мы не хотели стать такими же.

– Да, Абердин – это просто жуть, – подтверждает бывший барабанщик «Nirvana» Чед Ченнинг; его нынешний дом находится в сравнительной безопасности, на Бейнбридж-Айленд – до Сиэтла оттуда можно добраться на пароме. – Это был настоящий город дровосеков, понимаете? Такое место, в котором я бы никогда не смог жить. Казалось, эти люди только и делают, что весь день работают, а потом всю ночь бухают. Казалось, они хотели себя просто загнать до смерти. Это место и городом-то можно назвать с трудом. Зачем вы туда поехали? Почему, как этот город не умирает? За счет чего он живет?

В Америке таких городов очень много.

– Мне всегда это было непонятно, – отвечает он. – В каждом маленьком городке обычно есть люди, которые прожили всю свою жизнь на одном месте. Абердин – это один из тех городов, где я не смог бы этого сделать. Каким образом можно дожить в нем до самой старости? Ведь некоторые дотягивают до семидесяти или даже восьмидесяти и хвастают: «Я прожил здесь всю жизнь». Боже мой, прости – и ты все еще жив?

Родители Курта Кобейна развелись, когда ему исполнилось восемь; причины были предсказуемыми – как и у тысяч других семей, оказавшихся в схожем положении. Они поженились слишком рано, пытались содержать свою небольшую семью, столкнулись с тяжелыми финансовыми проблемами – и не выдержали. Дон Кобейн поменял работу в 1974 году, устроился на мелкую должность, клерком в лесоперерабатывающую компанию «Мейр бразерс» – в час ему платили 4,10 доллара, меньше, чем он получал механиком. Они часто занимали деньги у родителей Дона – Лиланда и Айрис. Курт стал очень капризным и своенравным; отец пытался его воспитывать, наказывая практически каждый день – тыкал его двумя пальцами в грудь. И, конечно же, был и знаменитый «кусок угля» на Рождество – Дон и Венди угрожали Курту, что если он не прекратит бить сестру, то в найдет в своем рождественском чулке только кусок угля. Этого не произошло – родители стращали в шутку, – но этот случай произвел такое впечатление на маленького Курта, что позже он утверждал, будто они исполнили свою угрозу: одним рождественским утром у изголовья своей кровати он нашел кусок угля – а не пистолет из «Старски и Хатч» за 5 долларов[11].

«Моя жизнь похожа на жизни 90 процентов моих ровесников, – говорил он в интервью журналу „Гитар ворлд“. – Все пережили развод родителей. Все курили травку в школе, все росли в те времена, когда страну запугивали Советским Союзом, и все думали, что погибнут в ядерной войне. И у всех представителей моего поколения особенности личности практически не различаются».

Год до развода был во всех отношениях нескучным для семьи Кобейнов – они съездили в Диснейленд под Лос-Анджелесом; случилась шумная ссора с Гэри, братом Дона, в результате чего Курт сломал руку – его отвезли в больницу, где на руку наложили гипс; в том же году – трудно себе это представить – Курт играл за бейсбольную команду своей школы. Врачи предположили, что его гиперактивность может объясняться синдромом нарушения внимания. Все пищевые красители, наряду с сахаром, были исключены из его рациона. Это не помогло – он по-прежнему метался по дому, стучал в барабан и кричал изо всех сил; тогда ему прописали на три месяца риталин[12].

Именно развод кардинально изменил взгляды Курта на жизнь. Буквально в течение одной ночи он замкнулся в себе. Его мать Венди рассказывала Майклу Азерраду, автору книги о «Nirvana», что Курт стал «по-настоящему угрюмым, как будто ненормальным, ему ничего не нравилось, и он над всеми смеялся». В июне 1976 года, спустя пару месяцев после развода родителей, Курт нацарапал на стене своей комнаты: «Я ненавижу маму, я ненавижу папу, папа ненавидит маму, мама ненавидит папу, от всего этого просто хочется плакать». Рядом он нарисовал карикатуры на своих родителей. Развод не был безболезненным: Венди хотела уйти от Дона, потому что ей казалось, что он мало внимания уделяет семье, Дон подал протест и не давал согласия на развод достаточно продолжительное время. Позже они оба признавали, что использовали детей в войне друг против друга. Венди остались дом и дети; Дон получил пикап «форд» 1965 года, Венди – «шевроле-камаро» 1968 года. Кроме того, Дона обязали платить каждый месяц 150 долларов на содержание детей.

Дон переехал к своим родителям, которые жили в фургончике в Монтесано. Курт возненавидел нового парня своей матери, подверженного приступам жестокости; мальчик называл его «подлецом, избивающим жену» (однажды он сломал Венди руку). Вскоре после развода Курт попросил, чтобы его забрал к себе отец. Дон получил опекунство в июне 1979 года. Остаток своей юности беспокойный ребенок перебивался по домам своих родителей и родственников. У него появились проблемы с желудком, вызванные неправильным питанием. Сначала Курт находил поддержку в близких отношениях с отцом, хотя для Дона общение заключалось в том, чтобы брать сына с собой на работу. Позже Курт почувствовал себя брошенным, когда Дон нашел себе новую жену – ее звали Дженни Вестби, и у нее уже было два ребенка, к которым Курт очень сильно ревновал.

Некогда счастливый, общительный ребенок, Курт стал замкнутым и неуверенным в себе.