Читать книгу Отшельник и странник. Почти невыдуманные истории - Evgenii Shan - Страница 4

С моря остров казался бархатным, кудрявая зелень деревьев сплошных ковром покрывала горы, спускающиеся к пляжу. Полуденный штиль в промежутке между приливом и отливом делал море гладким и ласковым. Мелкие волны начинались только на мелководье, подталкиваемые морскими течениями там, где смешивалась соль с пресной водой речки. Узкая полоса пляжа длинным полумесяцем тянулась более чем на полкилометра по западному побережью острова. Мелкие ряды волн торопливо бежали к берегу и пропадали в песке, оставляя узкую полоску мелких обломков раковин, какие-то палочки и травинки.

Штиль почти полный, спокойствие в этот жаркий день, как и во все остальные. Кудрявая зелень джунглей почтительно стояла поодаль, давая полосе песка принимать на себя прибой. Только кокосовые пальмы иногда осмеливались выйти чуть ближе к морю. Они не создавали тени как мангровые деревья, а поэтому были приняты пляжем как случайные гости. Старый монах сидел на корточках в тени дерева Ху-Кван и смотрел в море. Лицо с глубокими морщинами было светлее обычных для этих мест. Шафрановая мантия сползла с плеча и открывала сухое татуированное тело. Мускулы тугими жгутами связывали кости, но такая худоба не казалась измождённостью. Сак-янт перемежался с татуировками не совсем привычными для буддистского населения острова, они были немного крупнее и выдавали художественную натуру давнишнего татуировщика – они были очень старыми. И вдруг… между кхмерскими письменами, драконом и тигром мелькнул маленький синий якорёк с обрывком пенькового каната.

Он не медитировал в позе лотоса, не отдыхал вытянув ноги, монах сидел на корточках, и это положение нисколько не смущало его неудобством. Он растягивал спину. Йоговские асаны давно забыты, комплексы боевых искусств выполняются лишь по редкому желанию – сама жизнь текла уже много лет по закону вселенной. Неисчерпаемыми песчинками морского пляжа с неожиданными вкраплениями перламутровых осколков и случайного морского мусора, который при гниении пах приятно и не смущал никого. Песок струился тоненько из кулака монаха вырастая горкой и разравнивался смуглой сухой ладонью, превращался в часть этого пляжа, терял свою временную индивидуальность. Найти в песке золотую цепочку, утерянную редкими туристами, такая же вероятность, как и острую булавку или гвоздик, который поранит ногу. На гвоздик наткнуться шансов ещё меньше – морская влага, пропитывая песок, быстро изржавит металл, превратит его в безопасную часть песка.

«Жизнь справедлива и небо благосклонно к человеку» – произнёс монах вслух.

Попрошайка скворец покосился на него жёлтой бусинкой глаза и что-то пикнул гортанно. Птицы не боялись монаха, справедливо считая его частью их мира. Как и кедровка из далёкого холодного края, скворец протяжно протянул что-то. Сухая тёмная рука нырнула в монашескую сумку и протянула птице кусочек пресной лепёшки. Такие лепёшки пекли для него в деревне раз в неделю, не удивляясь капризу. Здесь привыкли к этому невесть откуда взявшемуся отшельнику, приходившему за поднесением пищи не часто, но регулярно медитирующем в монастыре. Редкий мирянин мог похвастаться беседой с ним, хотя, по слухам, монах не отказывал в общении. Речь его была медленной и плавной, как и полагается, но говорил он о вещах далёких для рыбака… он говорил о времени.

Время как морской песок пляжа, течёт между пальцами и его не удержать. Зримые песчинки – не капли воды, они не исчезают в никуда, они остаются тут же и их можно снова взять в руку, но горсть песка уже будет другой и песчинки другие, и потекут между пальцами они по-другому. Старая мудрость о том, что нельзя дважды войти в одну реку, тут принимала свой особый смысл. Если оставаться на берегу реки невозможно, невозможно отстраниться от течения времени, то песок – это то, что мы сами делаем с временем. Мы ступаем по этому времени, по этим песочным часам, перебираем песок в руках, находя иногда в нём жемчужины, мы оставляем его течь через пальцы и идём дальше, но мы можем сохранить часть его для себя, насыпав карман. И хоть этот песок уже будет не тот, именно эта часть хранит что-то в себе, именно в ней находятся те песчинки, что когда-то радовали нас и, при терпении, эти песчинки можно найти.

Для крестьян и рыбаков острова, защищённых канонами буддизма, можно было не думать о времени, жить одним днём. Жить правильно и, законами кармы будущее будет обеспечено. Когда монах говорил, что можно идти и не оборачиваться, его понимали. Когда монах говорил, что можно вернуться, ему не верили. Но когда монах говорил, что можно видеть будущее и исправить прошлое, в его словах чувствовали удивительную силу знания. И приклонялись перед ней. За годы жизни в Сиаме монах так и не привык к беззаботности, свойственной местным жителям, но это давало ему преимущество в освещении значения закона Кармы в своих редких беседах с мирянами.

Первые дни в медитационном центре оказались довольно томительными вопреки ожиданиям. Спокойствие приходило не сразу. Молчание давало еще больше причин для того, чтобы мысли начинали роиться в мозгу и выводить из равновесия. Старый монах, которому он помогал в небольших делах по хозяйству, не проронил ни слова за весь период обучения Анапанасати. Випасана отступала далеко от мятущегося сознания. Монах-поляк на ежедневных лекциях объяснял сущность буддисткой философии, это была единственная человеческая речь в десятидневном отрезке ретрита. А ночью мысли подступали снова и снова. Прошлое, оставленное далеко в Сибири, не давало покоя. Оно приходило вслед за любыми попытками оставить всё в стороне, погрузиться в течение бытия, раствориться в нём. Медитация в шагах была более продуктивной в этом плане, а практика тайцзи заставляла сосредоточиться именно на движениях.

От китайских внутренних практик можно уже и на ваджрадараму переключиться. Осознанность в шагах давала возможность оставить всё по ту сторону жизни. Участники ретрита вели себя по-разному, цели тоже были у всех разные. Мало кто собирался погружаться в сам буддизм, для многих это был просто отдых от насущных дел в Таиланде. А Таиланд диктовал свой ритм жизни, напряжённый и расслабленный в одно и тоже время. Наверное, в этом случае отбросить всё было проще. Но и здесь первые дни сказывалась неумелая попытка спрятаться от действительности. До нервных срывов и слёз женских представителей, но курения в туалете украдкой или подсознательная демонстрация своего «идеального» тела у мужских представителей искателей ИСТИНЫ. В какой-то момент вдруг всё пришло в состояние покоя. Муть в воде отстоялась и она стала прозрачной. В один из таких дней его разбудил сосед, сказав, что медитационный час закончился и все разошлись. Погружение в Випасана оказалось незаметным, он сидел один посреди вихарны, а всё вокруг заливал золотой свет. Даже статуя Будды в верхнем углу зала была видна смутно, окружающей действительности как будто не существовало.

Возможность оставить навязчивые мысли и видения радовало своей простотой. Рассмотреть пришедшую мысль и отодвинуть её – способ описанный во многих книгах, но к которому надо прийти самому. Окончание ретрита у многих всё вернуло на круги своя. Всё опять закрутилось в обычном ритме. Фотографии группами, обмен телефонными номерами с игривыми улыбками. Ему же хотелось продолжить это найденное состояние, отпускать не хотелось. Вернее, не хотелось начинать всё с начала, когда свет в далёком будущем уже маячил. Продолжение просилось само на вершине горы, в джунглях, на площадке «барабанов». Заключительный этап медитационного ретрита для него стал той ступенькой, с которой можно было начать подъём…

Старый монах с еле заметной улыбкой на губах молча провёл в старую кути и бросил циновку на пол.

– Отпусти всё мирское…

Отпустить, пережить заново и отпустить, отстраниться от обыденности и от такого родного, но мешающего просветлению, прошлого. То прошлое, от него он и ушёл сюда, но оно всё время напоминало о себе. Отпустить…