Читать книгу Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский - Страница 9

Кажется, у Достоевского встречается такое выражение «длинный взгляд». Наверно, именно такой взгляд – долгий, задумчивый, который вполне можно назвать длинным, – заметил Леонид у Анжелы, с которой они стояли в коридоре их офиса и разговаривали. Мимо проходила Галина, из другого отдела, высокая, стройная, длинноногая, с красиво уложенными волосами, улыбнулась им и последовала дальше. Анжела же полуобернулась ей вслед, и в лице ее появилось такое выражение, которое, мягко говоря, озадачило нашего героя.

Если взгляд, устремленный вслед Галине, можно назвать длинным, то выражение лица в целом можно было охарактеризовать как… А вот и никак – столько в нем всего. Впрочем, кое-что в нем можно было все-таки выделить, а именно очарованность. Она смотрела вслед Галине так, как может смотреть на объект преклонения страстно влюбленный и жаждущий близости человек. Впрочем, влюбленность вовсе не обязательна. Если напрямоту, просто вожделение, страстное, захватывающее все существо, когда на мгновение забывается все на свете.

Вот такое самозабвение и читалось сейчас в лице Анжелы, которая внезапно умолкла, можно сказать, на полуслове. Вероятно, она реально забылась, потому что нисколько не озаботилась слишком уж большой откровенностью своего взгляда, а он был настолько же откровенным, насколько и пристальным, насколько и длинным.

Леонид, в свою очередь, смотрел на лицо Анжелы, наверно, столь же пристально, сколь и растерянно, потому что заметил то, что видеть ему, скорее всего, не полагалось, проник туда, куда нельзя было, сам того не желая пересек, как теперь принято говорить, красную линию. И сразу возник вопрос: был ли взгляд Анжелы случайным, как и то, что в нем неожиданно полыхнуло? Или этих двух красивых женщин связывало очень личное, даже, можно сказать, интимное.

Надо сказать еще об одном существенном обстоятельстве, а именно об отношении самого Леонида к Анжеле. Замеченное им, наверно, не так бы его поразило, если бы он не испытывал к ней очень большой симпатии. Она давно ему нравилась, причем не только внешне, но и вообще. То есть тут вполне можно сказать и более прямо: Леонид испытывал к ней самое настоящее влечение. Ему нравились и ее темные волнистые волосы, и родинка на правой щеке, и ложбинка на подбородке, и нижняя чуть припухлая губа…

Короче, все в ней было ему мило, но вот что делать с этим дальше – Леонид не очень понимал: все-таки как-никак коллеги, в одной конторе трудятся. Это, конечно, ничему не препятствует, но есть и другая сторона. У них это по разным причинам не приветствуется. Рабочая типа этика. Вот и вопрос: насколько все серьезно и стоит ли нарушать правила? Положим, сопротивление своей мужской природе и тайным влечениям хоть и говорит в пользу героя, но тоже довольно странно. А если все серьезно? И надо ли жертвовать возможными отношениями? Проще говоря, живой жизнью.

С этим Леонид пока не определился, и не столько из-за самого себя, сколько из-за неуверенности во взаимности. Иногда казалось, что да, и со стороны Анжелы тоже нечто такое присутствует, однако для углубления отношений все-таки нужен больший градус, большая отчетливость, и каждый раз, общаясь с Анжелой, Леонид невольно пытался этот градус мысленно измерить. Но, увы или к счастью, не мог. Анжела симпатию выражала, но очень сдержанно, не так чтобы пламя вспыхнуло и зажгло пожар, такой пожар, которому уже невозможно противостоять. В каком и сгореть не страшно, тут уж не до рассуждений и взвешивания за и против…

И вот теперь Леонид вместо очередного тайного замера наблюдал ее приклеившийся взгляд к проплывшей мимо фигуре Галины. Взгляд такой долгий, пристальный (читай: длинный), что Леонид вполне успевал фиксировать вопросы, которые один за другим всплывали в его сознании.

Естественно, главный: что же так захватило Анжелу?

Известно, что женщины неравнодушно относятся к тому, как одеты другие представительницы их пола, какая у них прическа, обувь, как положен макияж… Что у них при этом в голове – загадка, но можно предположить, что они сравнивают их облик если не с собственным, то с неким образом, который живет в их сознании. Образ этот, понятно, не незыблем и может меняться с возрастом, с переменами в моде и так далее. Но он довольно требователен и в иных ситуациях активизируется, особенно если другая женщина так или иначе затрагивает наблюдающую. Причем не обязательно в позитивном ключе, а даже и в негативном. Тут действует целый комплекс эмоций: антипатия, ирония, ревность (неизвестно к чему) и так далее.

Мужчины по своей природе в этом плане более лояльны друг к другу, соперничество выражается у них в других формах.

Так что же пресловутый взгляд? Чем уж он так зацепил нашего героя?

А вот почудилось Леониду, что так может смотреть на женщину именно мужчина. То есть что милая его сердцу Анжела вовсе даже не совсем Анжела.

Тут мы входим в довольно деликатную и весьма интимную область, где так называемый, если воспользоваться модными терминами, гендер начинает свои фокусы.

Похоже, такой неожиданный кульбит и наблюдал сейчас с удивлением Леонид. Хотя, в общем, какая ему разница, даже если с Анжелой что-то не так? Разве это что-то меняло в его отношении к ней? Он-то ее воспринимал именно как женщину, причем весьма привлекательную, тут сомнений не было, не потому ли его, собственно, и влекло. И что с того, что в ней вдруг обнаружилось (экая мысль) не только женское? Такое ведь нередко встречается, что в человеке живут и совмещаются два начала – женское и мужское, инь и ян.

Хорошо, наверно, что Анжела, вся сосредоточенная на ни о чем не ведающей Галине (или ведающей?), сейчас не видела его лица, его изумления, любопытства, растерянности. И то, что Анжела смотрела так откровенно, так, если угодно, беззастенчиво, словно совершенно забыв про него, стоящего рядом, почти шокировало. Тут таилось что-то тревожное, глубинное, мощное, витальное, как если бы он заглянул в кратер вулкана, где змеятся языки пламени, готовые превратиться в кипящую лаву.

Однако весь сюжет его отношений с Анжелой, допустим, только возможных, сразу переворотился, стал непонятным и даже отчасти юмористическим, интрига переместилась туда, куда Леониду совершенно не хотелось вступать.

Тут же его любопытство мгновенно обескровилось, погасло – слишком все здесь было чуждое. И к Анжеле он вдруг сразу испытал охлаждение, словно перед ним стоял совсем другой человек, пусть и с тем же именем. С тем же обаянием. Но – совсем чужой. Так что он даже ощутил внутреннюю опустошенность, словно лишили чего-то важного, дорогого для него. Проще говоря, лишним он себя почувствовал. И там, куда он только что ненароком заглянул, было темно, так темно, что лучше бы ему было сейчас тихо и незаметно ретироваться.

Что он и сделал.

Сделать-то сделал, только вот нельзя сказать, что в душе все улеглось. Потому что ему как бы открылось: вот и такое существует, и очень настойчиво существует, всерьез. Хотя герой не был таким уж наивным и неосведомленным, взрослый как-никак.

Прошло некоторое время с той встречи в коридоре, так все по-новому осветившей, и все эти дни Леонида не отпускала мысль, что, может, дело вовсе не в каких-то гендерных передрягах, а в нем самом – в его, так сказать, испорченности.

Задело: и впрямь ведь такого рода мысли могут все исказить, бросить тень на того человека, кого ты в чем-то эдаком двусмысленном заподозрил. Настолько задело, что даже юмор, с которым он попытался взглянуть на ситуацию, не помогал. А тут, как показывает опыт, ну никак нельзя без юмора. Сфера тонкая, и если дать слишком большую волю возвышенным чувствам, то в какое-то мгновение все вдруг может посыпаться – сколько потенциально счастливых пар на этом погорело.

Таинственный романтический покров спадает – и вот как тогда?

Куда-то Леонида не туда занесло с этими размышлениями. Был ли он виноват в силу своей испорченности или замеченное им вправду имело место – какая разница? Нравится женщина, влечет к ней – и отлично! А что уж в Анжеле, то есть в ее природе, возобладало, какое начало, не имело значения. Даже если ей нравятся женщины, так и пожалуйста. Это ведь не отменяет ее собственного женского очарования.

Леонид даже обрадовался, когда вынырнул на эти итоговые мысли, сохраняющие его отношение к Анжеле неизменным. Доказывающие его толерантность. И к себе самому тоже. Нет, никакой он не ретроград, не моралист, жизнь многообразна и удивительна, можно только радоваться.

Леонид снова встречает в коридоре их офиса Анжелу и приветливо улыбается ей. И та в ответ обнажает прекрасные белые зубы – хорошая открытая улыбка, подтверждающая их прекрасные отношения и взаимную симпатию. Он протягивает ей для приветствия руку, хотя мужчинам вроде не положено первым это делать, но она, все так же улыбаясь, крепко ее пожимает. Диалог примерно такой (чтобы все-таки не без него).

– О! – восклицает Леонид. – Какое рукопожатие! Почти мужское. – Он сам не понимает, зачем это говорит, и, чтобы как-то загладить, продолжает: – Как дела?

– Прекрасно, – отвечает она.

– Я вот о чем подумал, – говорит Леонид, хотя ни о чем подобном он вовсе не думал, чистый экспромт: – Почему бы нам не поужинать вместе где-нибудь? Не обязательно сегодня, можно и завтра, или в другой день.

Анжела с некоторой настороженностью смотрит на него:

– Что-то случилось?

– Нет, ничего особенного, – говорит Леонид. – Неожиданно осенило. Просто поболтать, кофе выпить. А то текучка совсем заела.

– Это правда, – соглашается Анжела. – Надо подумать.

И тут Леонид опять же неожиданно для себя добавляет совсем несуразное:

– Кстати, можем и Галину пригласить. За компанию. – Этим он, вероятно, пытается показать, что никаких особых планов не строит относительно себя и Анжелы. Но при этом почему-то очень внимательно смотрит на нее, пытаясь понять ее реакцию.

Анжела, все так же белозубо улыбаясь, пожимает плечами:

– Почему бы и нет?

Ее это вроде бы не удивляет и не радует. А вот так – неопределенно.

Ну и ладно. Теперь оба они будут думать, и пусть думают.