Читать книгу Я умру за вождя и отечество - Евгений Альтмайер - Страница 9

Если бы полгода назад Паулю сказали, что он будет с ностальгией вспоминать цеха Рейнметалл, он бы вряд ли понял, о чем речь. Шумное пространство заполнено лязгом железа, беспрерывно грохочут станки, люди пытаются перекричать творящийся вокруг хаос – совсем не предел мечтаний. Ну или так он думал, пока не попал в имперскую трудовую службу27. И вот здесь стало ясно, в каком раю ему довелось работать последние пару лет.

Последнее осмысленное воспоминание – поезд, с которого их выбросили где-то в Саксонии. Станция, затем долгая дорога в кузове тряского грузовика. Поездка закончилась в лагере, приютившемся возле огромного песчаного карьера. Несколько сотен человек, как заведенные, орудуют лопатами. Бесконечные грузовики, заполненные желтым рыхлым песком, растворяются в гулкой неизвестности, а на их место встают новые – пустые. Пока еще пустые, но требующие заполнения. И снова бесконечные монотонные движения, от которых противно ноет спина, а руки покрываются ороговевшими мозолями. Словно у древнего викинга, что безостановочно крутит весло драккара. Хотя еще сильнее напрашивается сравнение не с вольными покорителями морей, а с галерными рабами.

В их десятке почти все из Тюрингии. Один бугай по имени Адольф – из Баварии. Здоровяк поначалу пытался задираться. Сильно не понравилось ему оказаться с пруссаком в одной команде. Но уже на следующий день лопаты накрепко их примирили. На недовольство друг другом сил уже не остается.

Фельдмайстер28, которого чаще по старинке называют бригадиром, появился как раз в тот момент, когда устроились на перекур прямо под палящим майским солнышком. Полуголые, перепачканные. Песок разве что из ушей не сыплется. Неподалеку темной стеночкой вьется лесок. Со стороны зеленого массива доносится шум, тарахтят двигатели. В той стороне точно такие же нагнанные со всей Германии работяги прокладывают трассу.

– Олаф, принимай новенького. – Рядом с начальником переминается с ноги на ногу вихрастый паренек. Белобрысый, худощавый, новенькая спецовка на нем смотрится, как седло на павлине. Пауль сам не понял, откуда взялось это ощущение, но чувствуется в новичке что-то такое… Паркетно-утонченное.

Форманн29 смерил новоприбывшего равнодушным взглядом. Он вроде бы над ними начальник, но вкалывает наравне со всеми.

– Звать как?

– Альбрехт, – неуверенно ответил новичок.

– Блау, будет твоим напарником. – Приказал после недолгого молчания Олаф. Забыв, конечно, спросить свеженазначенного «патрона», хочет ли он возиться с новоприбывшим. Ну да ладно.

Вдали послышалось фырчание мотора. За трехтонным «Опелем» тянется хвост из поднятой пыли.

– Все, – велел форманн, хватаясь за лопату. Недокуренная папироса полетела на землю. – Успеем еще познакомиться. Ты, новичок, вон там лопату возьми. А спецовку лучше сюда брось.

Одежду они свалили в кучу неподалеку. Альбрехт в ответ на предложение лишь смущенно помотал головой и взялся за тяжелую совковую лопату. Пауль неопределенно хмыкнул. Ну и напарник ему достался. Чего он, стесняется что ли?

Очень быстро бесконечный песок и монотонный труд вытряхнули из головы размышления о странном новичке. Пауль провел на карьере всего пару недель, а впереди еще два с лишним месяца. Как же здорово, что успел зарегистрироваться кандидатом на офицерскую должность и скосил тем самым половину трудовой повинности. Остальным здесь полгода вкалывать, это же с ума сойти можно…

Кажущийся бесконечным рабочий день подошел к концу. Солнце зависло над самым горизонтом.

– Все, – смачно плюнул Олаф, подхватывая спецовку. – Отстрелялись на сегодня.

Пауль не сразу вспомнил о свеженазначенном «напарнике». Тот тут как тут. Стоит, чуть покачиваясь, успевшая покрыться грязными разводами физиономия кривится в болезненной гримасе.

– Герр Блау, я хотел спросить…

– Какой я тебе герр. Герры в Берлине остались. Мы тут все друг другу просто товарищи. Пауль меня зовут.

– Ага. Пауль. Мне, это… в санчасть бы заглянуть?

Только сейчас в глаза бросилось, что на черенке Альбрехтовой лопаты отчетливо проступают кровавые разводы.

– Чего с тобой такое? – Новичок болезненно сморщился и показал ладони. Белые, ухоженные… Ну, когда-то наверняка были именно такими, но сейчас – жуткое месиво из содранных волдырей.

– Ты чего ж молчал-то все это время, олух?!

– Чтоб не говорили, что поблажек требую, – мрачно пробубнил под нос Альбрехт. На лице новичка мешаются досада и обида. Он как будто ждал, что его за самоотверженность хвалить будут? Дурак упертый.

– Вот всем вокруг больше делать нечего, как о тебе сплетни распускать, – раздраженно отозвался «патрон». – Идем, провожу тебя. И лопату давай.

Пауль снова покосился на окровавленные ладони. Больше всего хочется плюнуть на дурака и поплестись следом за остальными в сторону полевой кухни. А потом – свалиться в палатку и спать, спать, спать… Но раз уж назначили напарником, выходит, он за него как будто в ответе.

– За мной иди, – буркнул сердито и поплелся в сторону медчасти.

Возле здоровенного шатра трется несколько парней. Любезничают с миловидной медсестрой. Сам Пауль за прошедшие две недели на девушек даже смотреть не может. Побудка, работа, обед, опять работа, доплестись до койки в палатке – и рухнуть, как подкошенный. На большее его не хватает. Кто эти странные парни, что увиваются вокруг миловидной Кристы? Двужильные? Или какие-нибудь особые места ухватили? Но спецовки на них самые обычные, да и впахивают как будто не меньше прочих.

– Криста, погляди чего у него с руками, – попросил Пауль. Медсестра ответила раздраженным взглядом. Тоже не слишком рада, что отвлекает от красующихся кавалеров.

Хотя стоило девушке увидеть окровавленные ладони Альбрехта, как недовольство сменилось настоящей яростью.

– Вы чего с ним сделали, изверги?!

– Да ничего мы с ним не делали! Что я ему, нянька, за граблями его присматривать?

– А ты, дубина белобрысая, чего молчал? – Напустилась Криста на новичка. Тот в ответ обиженно насупился. Кажется, и впрямь ждал, что все вокруг будут восхищаться невероятной стойкостью. Как есть дурак.

К Паулю медсестра уже потеряла интерес, а вот несостоявшиеся ухажеры смотрят недовольно: как же, все внимание объекта воздыханий им перебил. Ничего, потерпят. Криста потащила новичка внутрь медпункта. Наверное, его участия тут больше не требуется.

Раздатчица в белом фартуке вывалила на тарелку большую порцию густого варева. Нечто среднее между густым супом и жидкой кашей. Пауль пристроился за стол и принялся орудовать ложкой, не чувствуя вкуса. В голове одно желание – побыстрее разделаться с полученной порцией – и спать…

Утро началось с забинтованных рук Альбрехта.

– Работать разрешили? – Строго спросил заявившийся по такому делу фельдмайстер. Бригадир смерил понурившегося новичка тяжелым взглядом. Плохое настроение вполне объяснимо: если дело закончится гангреной, спросят с начальника, а начальником над ними стоит именно он. А Олаф с его званием форманна – это так. Для красоты и для галочки.

Альбрехт торопливо кивнул. Ладони покрыты белоснежными бинтами, а за пояс заткнуты брезентовые рукавицы.

– Ты, дурень, если что еще такое приключится – не отмалчивайся, как шпион на допросе, а говори сразу! А ты, Блау, следи за ним. Еще проблем не хватало из-за этого утырка получить.

Альбрехт стоит, уставившись на носки ботинок.

– Ну, все что ли? Пошли строиться.

Каждый день в лагере начинается с торжественного построения. Играют горны, знаменосцы проносят флаг, затем обязательная перекличка. Вот и на этот раз ничего нового.

– Адлер!

– Я!

– Аншиц!

– Я!

– Блау!

– Я! – Гаркнул Пауль. Командир продолжает выкрикивать фамилии.

– Фон Таубе!

– Я! – Подал голос новичок.

Пауль растерянно вытаращился на него, да и остальные смешались, откуда-то даже донеслось изумленное шушуканье.

– Штайнер!

В ответ – многозначительная тишина. Какой, к черту, Штайнер, когда тут целый аристократ в одном с ними строю?

– Штайнер!!!

– Я! – Поспешно отозвался кто-то с другой стороны строя.

Пауль едва дотерпел, когда нудная процедура закончилась. Все, разбившись на отряды, помаршировали в сторону полевой кухни, от которой уже исходит волнующий запах свежего хлеба.

– Ты в самом деле что ли из дворян?

– Угу, – неохотно отозвался Альбрехт.

– А чего ж в имперскую трудовую службу пошел? – На простоватой физиономии Олафа застыло искреннее недоразумение.

– А ты тут чего забыл? – Огрызнулся новичок.

– Так меня никто не спрашивал, призвали – и все!

– А меня, по-твоему, спрашивали?

Пауль неопределенно хмыкнул, но от комментариев воздержался, тем более что их десяток как раз подошел к раздаточному пункту. Девушки в белоснежных передниках выдают алюминиевые миски с одинаковыми кусками хлеба, поверх которого – удручающе тонкий ломоть посредственного сала. К завтраку прилагается стакан кофе.

– А нормального кофе тут нет? – Физиономию Альбрехта перекосило от одного запаха.

– О, вот теперь ты и впрямь натуральный фон-барон! – Восхитился неясно чему Олаф.

– Это не он зажрался, это бурду растворимую сегодня еще гаже обычного сварили, – заступился за напарника Пауль.

Ничуть, кстати говоря, не покривив душой. Кормят в лагере неплохо, но от однообразной жратвы потихоньку становится тошно, а кофе местный – и вовсе издевка. Выбора, однако, все равно никакого. Или пьешь сваренную в здоровенном котле бурду, или выливаешь под ближайший куст. Такая альтернатива даже кривящего нос Альбрехта заставила молча уткнуться в стакан. Спасибо хоть, хлеб здесь пекут самый настоящий.

Пауль жует свой завтрак, искоса поглядывая на напарника. Сами собой вспоминаются трескучие лозунги, которыми их заваливали сразу после прибытия. Здесь вся Германия, без оглядки на чины, происхождения, сословия. Нет больше графов и крестьян, рабочих и буржуа, есть единый германский народ, и единство это куется в труде на благо отечества. Ну и все в таком духе. Пауль тогда пропустил эту ахинею мимо ушей. А сейчас, конечно, задумался. Не врут ведь. Будь ты хоть любимый правнук Бисмарка – без обязательной трудовой повинности про университет и думать забудь, и в армии ты такой никому не нужен. Так и останешься отбросом, которому трижды подумают, прежде чем самое последнее дело поручить.

– Ну, пожрали? Пошли скорее, а то опоздаем еще. – Велел Олаф, живо вернув Пауля из воздушного замка прямиком на грешную землю.

– Ладони твои как? – Спросил Пауль, когда очередной рабочий день подошел к концу. В первые дни после прибытия он к вечеру уже ничего не соображал. Только и мог, что передвигать превратившимися в ходули ногами да плестись в сторону койки. Но тело за прошедшее время приноровилось к нагрузкам. Даже странно ощущать себя вполне сносно после целого дня размахивания лопатой. Правда, неприятная ломота в спине так никуда и не делась.

За минувшие дни десяток окончательно втянулся в местную рутину. Даже Альбрехт перестал морщиться каждый раз, когда берется за лопату. Руки потихоньку заживают.

– Вроде нормально. Криста велела на перевязку прийти. Ты не знаешь, тут где-нибудь цветов можно нарвать?

Слышавший их разговор Олаф заржал, словно настоящая лошадь.

– Ба, а наш барон не промах! Остальные еле ноги волочат, а он уже к медсестричкам клинья подбивает!

– Да я же чисто в благодарность! Ну, за заботу… – Физиономия Альбрехта покрылась алыми пятнами настолько красноречиво, что и осел понял бы: никакой «просто благодарностью» дело и не пахнет.

– Ну, коли озабоченному кобелю лишний километр не в тягость, то вон в той рощице наверняка должно быть. – Олаф махнул рукой в сторону темного лесного массива на границе карьера. – Кстати, о цветочках. У нашего десятка завтра выходной, все желающие идут в Шёнбах. Ты, Альбрехт, тоже присоединяйся. Криста всем хороша, но любовь – не война, ее на два фронта вести можно, нужно и приятно.

И снова разразился довольным гоготом.

– А по-человечески можешь объяснить? – Спросил Пауль. – Что за Шёнбах?

– Да деревня тут неподалеку. Там сейчас отряд девчонок после школы приехал на сельскохозяйственные работы. Ну их, конечно, как нас вкалывать не заставляют. И танцы почти каждый день. В общем, чего клювом щелкать? Надо брать. Но кто хочет выходной в лагере протупить, я не возражаю.

– А чего до завтра ждать? Пошли прямо сегодня, – неожиданно предложил Альбрехт. – После ужина отпросимся…

– Смеешься? Не отпустят. – Категорически отмел предложение Олаф.

– Как? Почему?

– Не положено. Поэтому ни у кого мы отпрашиваться не будем. А вот насчет пожрать – это обязательно. Пожрать – это святое.

Странное дело, вроде бы только что мысли вяло текли в направлении ужина, после которого полагается свалиться на кровать и очнуться, лишь когда горн возвестит наступление нового дня. Но сейчас вместо очередной побудки и размахивания лопатой забрезжили танцы и новые впечатления… И Пауль с некоторой растерянностью ощутил, что немедленно готов отмахать весь путь до неизвестной деревеньки.

После сытного ужина отправились в душ. Большинство на банные процедуры плевать хотело, люди устало тащатся в сторону палаток. А вот сдружившаяся троица бодро потрусила к душевым. То еще пыточное приспособление. Пару раз, правда, случались приятные исключения, и вода оказывалась теплой, но сегодня удача не улыбнулась. Пришлось прыгать под ледяными струями, торопясь намылить слипшиеся от пыли и пота волосы.

– Как думаешь, что будет, если нас поймают? – Спросил Альбрехт. Напарник после купания весь посинел от холода, зубы выбивают настоящую чечетку.

– Не знаю. Да кто нас ловить будет? Тут же не армия. Главное – сделать физиономии повнушительнее. Будто все путем.

Охранять здесь и впрямь никого не пытаются. Ходят, правда, слухи, что кое-кто из-за такой безалаберности удрал, но верится с трудом. Просто потому, что слухи еще ни разу не подкреплялись конкретными именами. А вот историй из разряда «знал я одного парня, так у его приятеля брат видал краем глаза пацана, который знаком со свояком сбежавшего» и впрямь хватает.

Импровизированный план сработал. На трех парней, выходящих из лагеря приодевшимися явно понаряднее, чем для работы, никто не обратил внимания. А кто обратил, проводил завистливым взглядом.

– Слушай, Альбрехт. Ты прости, если что. – Неожиданно подал голос Олаф. – Я раньше думал, что все аристократы – цацы, каких свет не видывал. Ну там, кофе пьешь – мизинчик выставляй, обращаться только «герр такой-то» или «фрау такая-то»…

– Дак он меня герром Блау поначалу и величал. – Ухмыльнулся Пауль.

– Все равно, наш парень. – Отрезал Олаф. Альбрехту комментарий явно пришелся по душе.

Идут проселочной дорогой. Только и остается удивляться, как снующие туда-сюда грузовики с песком до сих пор не превратили ее в бесформенное месиво. Сейчас людей вокруг не видно: рабочий день закончился, их только что обогнала последняя машина. Привычный трехтонный «Опель» оставляет пыльный шлейф из сухого мелкого песка. Просто поразительно, насколько непривычным стало ощущать себя чистым. Свежая одежда не пропахла потом, и на зубах ничего не скрипит. Как же мало надо человеку для счастья.