Читать книгу Ксаны. По ту сторону моря - Евгений Авербух - Страница 4

Следующий день я решил посвятить своему знакомству с островом.

Встав рано утром и позавтракав яичницей со свежими булочками, заказанными мной заранее и обнаруженными в плетеной корзинке у входа, я переоделся в брюки для прогулки и в рубашку с длинными рукавами – на острове произрастало много зелени и высокой травы, о которую можно было легко поцарапаться.

Сложив в рюкзак пару бутербродов с сыром и бутылку с водой, я обулся, нацепил кепку и вышел на улицу. Освежающий запах моря окончательно взбодрил меня. Слышался успокаивающий плеск волн и шелест листьев магнолии, росшей во дворе.

Над морской поверхностью всё еще расстилалась утренняя дымка, не успевшая развеяться от летнего муссона, дующего со стороны океана на остров. За дымкой, вдали, плавали горы Сикоку. А на фоне всего этого чарующего пейзажа восходило Солнце, пробиваясь сквозь утренний туман и разливаясь по всей морской глади.

Где-то издалека, со стороны моря, раздавался едва слышимый свист пестролицых буревестников. Видимо, они кружили в поисках пропитания вокруг успевших выйти в море рыболовецких лодок.

На половине Томских стояла полнейшая тишина – наверное, они еще спали, так как я не заметил никакого света или движения за окном.

Вчера вечером, незадолго до того, как отправиться на боковую, я наметил маршрут предстоящего похода и предложил Майку и Лидии присоединиться ко мне. Майк после долгих раздумий выразил желание принять участие в прогулке, но когда Лидия извинилась, что устала от переездов и не сможет встать рано утром, с явным сожалением отказался от моего предложения.

Сегодня я решил навестить остатки храма Эбису, который находился на восточной половине Аошимы, а также осмотреть ту часть острова. Судя по карте, расстояние от моего домика до намеченной цели путешествия равнялось примерно тремстам метрам.

Выйдя на заасфальтированную дорожку, которая должна была привести меня к храму, я осмотрелся. За домом начиналась небольшая возвышенность, склон которой представлял из себя дикую смесь кустов и травы, над которыми возвышались высокие заросли деревьев. Я различил среди них зубчатый дуб и японский бук. Повернувшись на восток, я увидел, что вся эта зеленая стена кустов и деревьев тянется вдоль всей левой стороны дорожки на протяжении ста метров, после чего ее путь прерывается невысоким утесом, тоже полностью утопающим в зелени.

С правой стороны дорожки, в двадцати метрах от нее, плескалось утреннее море, огражденное от берега бетонированной преградой. Дорога шла наискосок к этому заграждению и уже у самого утеса практически касалась его.

Осмотревшись и вспомнив, что по карте надо всегда держаться этой дорожки, я двинулся по ней в сторону утеса.

В общем-то, целью моей прогулки был не только осмотр местной флоры и останков храма, но и острое желание насладиться предоставленным мне одиночеством, чтобы стряхнуть с себя накопившееся волнение.

Дойдя до утеса, я обнаружил ведущие на возвышенность ступеньки. Прежде чем подняться по ним, я воспользовался образовавшейся природной смотровой площадкой, чтобы полюбоваться зачаровывающим воображение ландшафтом. Сама площадка была огорожена с северной стороны холмом, с восточной – утесом, а с южной – бетонированным ограждением, облокотившись о которое, я залюбовался открывшейся панорамой.

На западной стороне острова просматривалось всё поселение рыбацкого острова со всеми их домишками-минками. Основная часть построек лепилась вдоль берега, но были и такие, что располагались на утопавшей в зелени возвышенности. Сам же остров, кроме береговой линии, представлял из себя вздымавшуюся из моря гору вулканического происхождения, достигавшую высоты примерно двадцати – тридцати метров.

С того места, где я остановился, хорошо просматривался сооруженный мол, предохраняющий поселение Аошимы от волн и создающий искусственную бухту для лодок рыбаков. А дальше, на запад от мола, можно было рассмотреть еще метров сто – двести остальной части острова.

Поверхность моря представляла из себя серебристую гладь, и теплый муссон, успевший преобразоваться в легкий бриз, приятно ласкал кожу. Я вспомнил о вчерашнем разговоре с родителями… Вчера, распрощавшись с Сэнго, я осмотрел кухню и спальную комнату на втором этаже. Оставшись полностью довольным увиденным, я поднял свои вещи наверх и разложил их в рабочей комнате, расположенной рядом со спальней. Закончив с этим, я переоделся в домашнее трико и спустился в салон, чтобы связаться с родителями и сообщить им о своём благополучном прибытии на остров.

У каждого планшета на экоостровах имелся разрешенный адаптер для связи с голосистемой вне острова, позволяющий соединиться с внешним миром. Поскольку я хорошо разбирался в различных системах, то без особых затруднений смог объяснить бетандроиду, где отыскать необходимую аппликацию для связи и набрать на нем контактный номер отца.

– Выполняю! – ответила голограмма бетандроида.

Через несколько секунд на дисплее планшета появилось трехмерное изображение удивленного отца. Узнав меня, он по привычке сощурил свои голубые глаза. Никогда не умевший улыбаться, он выдавил из себя некое подобие ухмылки.

– Привет! – махнул я рукой в видеокамеру.

– Привет, сынок! Ну, как там на твоей Аосиме или как ее там называют? – прохрипел его колючий голос в динамике.

Умное, слегка удлиненное, аскетическое лицо моего отца с массивным носом и огромным, начинавшем лысеть, лбом даже в миниатюрной голограмме источало интеллектуальное напряжение. Будучи ребенком, я побаивался его голубых глаз, пристально смотрящих на тебя и как будто бы постоянно оценивающих твое поведение.

– Аошима, папа, а-о-Ш-и-м-а! У меня всё замечательно, я без особых задержек приехал сюда, на Аошиму, и меня поселили в доме с очень оригинальным внутренним интерьером.

– Очень хорошо! – произнес отец.

Как всегда немногословный, он явно обдумывал, о чём бы еще спросить. Дело в том, что я расстался с родителями, немного повздорив с ними на почве своего решения о переезде на Марс, и всех нас эта ситуация слегка смущала.

– Да, – продолжил я после небольшой паузы, – здесь очень красиво: море, зелень, солнце… и люди, как мне кажется, очень приветливые.

– На Марсе у тебя не будет ни моря, ни зелени… Да и солнце не будет таким теплым, как на твоей Аошиме.

– Но ты же знаешь, что я переезжаю туда вовсе не ради загара.

Отец кивнул головой в знак согласия и, повернув голову, крикнул:

– Оделия! Это Эйрик! Мама опять решила сама приготовить завтрак, – прошептал он заговорщицки в камеру.

– Иду! – услышал я голос матери, и через пару секунд голограмма ее добродушного и улыбающегося лица появилась рядом с изображением отца.

При виде двух так сильно любимых мною родителей, таких далёких и таких близких, у меня защемило сердце, и я в очередной раз на какую-то долю мгновения засомневался в правильности своего решения.

– Ну как ты там, сыночек? – мягкий голос матери всегда убаюкивал меня.

Я вкратце рассказал родителям о своем путешествии на Аошиму и сказал еще раз о своем желании отдохнуть здесь около двух недель от всех передряг.

– Нам будет очень не хватать тебя, – я заметил влагу на глазах у мамы.

– Так! – скомандовал отец, не терпящий слез и телячьих нежностей. – Мы же решили, что Эйрик у нас уже давно является самостоятельным молодым человеком и вправе сам строить свою судьбу.

Смахнув слезы, мама улыбнулась.

– Не переживайте за меня, – сочувственно произнес я, – во-первых, я не улетаю в соседнюю галактику, а во-вторых, сегодня и связь, и рейсы с Марсом хорошо налажены. Так что мы всегда сможем поговорить или навестить друг друга без особых проблем.

Отец в сомнениях покачал головой:

– Когда введут новое поколение нандроида, то даже не знаю, как марсиане будут с нами контактировать. Политики из ОРЗЕС очень озабочены решением Марса.

– Ну, – ответил я, – если орзесовцы до сих пор мирились со старой версией мандроида на Марсе, то и на этот раз найдут решение.

– Должны, – согласился отец. – Научные лаборатории Марса имеют для всех нас огромное значение.

Поговорив еще немного о незначительных мелочах, мы договорились о том, что я буду держать с родителями ежедневную связь. На этом наш разговор был закончен.

Всматриваясь в даль моря, я обдумывал вчерашнюю беседу с родителями. Видимо, после нашего серьёзного разговора, в котором я объявил им о намерении оставить свою нынешнюю карьеру журналиста и перебраться на Марс в качестве консультанта, мать и отец всё обсудили и решили, что они не имеют права вмешиваться в мои решения и предоставляют мне полную свободу действия. Это не могло не радовать – несмотря на то, что мне исполнилось двадцать пять лет, родители всё еще чувствовали за собой некую долю ответственности за мои поступки. Таким образом, подытожил я, вчерашняя беседа окончательно разорвала пуповину моей зависимости от влияния родителей. Я официально вступил во взрослую жизнь.

Поздравив самого себя со столь важным событием, я наконец-то оторвал взгляд от моря и повернулся в сторону полустертых ступенек, которые вели вверх на возвышенность, в обход заграждающему путь утесу. Поднявшись по ним, я очутился на небольшой прогалине, возвышавшейся метров на десять над уровнем моря. Сразу рядом с тем местом, где заканчивались ступеньки, находился огороженный энергетическим полем купол небольшого ретранслятора – отсюда осуществлялась связь острова с внешним миром.

Осмотревшись, я заметил, что на протяжении пятидесяти метров, начиная от ступенек, дорога вела вдоль правого края прогалины, огороженного от обрыва в море редким кустарником. Затем похожее расстояние нужно было пройти сквозь сплошные заросли кустов и деревьев, чтобы попасть на искусственный перешеек, соединяющий Аошиму с его маленьким братом-островком, на котором и располагалась конечная цель моей прогулки – развалины храма Эбису.

Пройдя первые пятьдесят метров, я остановился, чтобы вновь полюбоваться открывшимся мне пейзажем. Я находился как бы на смотровой площадке, и передо мной прекрасно просматривались утопающие в солнечном свете море Ийо и горы Сикоку. Утренняя дымка уже рассеялась, и день обещал быть солнечным и теплым. В это время года, в начале лета, начинали периодически выпадать дожди, и море иногда штормило, но сегодня явно был не один из таких дней. Вдалеке я заметил два рыбацких катера – две точки, мирно покачивающихся на робких волнах внутреннего Японского моря.

«Как хорошо, – я вновь погрузился в размышления, – что еще сохранились такие места, где человек может прикоснуться к природе своими руками, а не гладить виртуальную траву в голографических мирах. Где еще можно так спокойно, ни о чём не думая и никуда не спеша, раствориться в шуме волн, в аромате чистого воздуха, в звуках птиц и в треске насекомых?.. Вся эта гонка технологий за последние семьдесят лет значительно удалила человека от природы. Теперь у каждого из нас есть свои персональные голосистемы. Уже в пятилетнем возрасте большинство родителей вживляют своим детям голопорты и в буквальном смысле слова отрезают свое чадо от чудес внешнего мира. Почему никто не понимает, что таким вот образом мы подчиняем себя холодному искусственному интеллекту, становимся его рабом? Неужели никто не видит в этом большой опасности для всего человечества?»

Эти вопросы я не раз задавал и себе, и моим оппонентам в своих публикациях и в видеовыступлениях в голосетях. К сожалению, подавляющее большинство реакций на мои выступления и на выступления моих коллег против возрастающей зависимости от технологий выражались в насмешках и глумлении над теми принципами, которые выдвинуло общественное движение, борющееся за умеренное развитие голосистем и нандроидных технологий.

Стряхнув с себя волну накативших на меня мыслей, от которых я хотел, хотя бы на время отдыха на Аошиме, избавиться, я двинулся дальше по тропинке и попал в сплошные заросли. Слева и справа плескалось море, а я словно бы утопал в сплошной зелени, окружавшей меня со всех сторон. Хорошо, что я надел длинные брюки и высокую обувь, иначе высохшие ветки и сорная трава основательно поцарапали бы меня.

Пробравшись сквозь густые заросли, я выбрался на восточную оконечность острова, вернее, спустился по тропинке на искусственный перешеек, ведущий на маленький островок. Сам перешеек имел ширину метров в двадцать и был абсолютно пуст от какой-либо растительности. Возвышаясь над морем, он являлся искусственной преградой от волн.

Подойдя к правому краю, я залюбовался прозрачностью воды, сквозь которую отчетливо просматривалось морское дно. До поверхности воды было метра два-три, и здесь можно было присесть на бетон, чтобы полюбоваться морем и погреться в лучах утреннего солнца. Но я поспешил к левому краю перешейка, чтобы впервые увидеть то, что находилось за северной стороной Аошимы.

Повернувшись к левому краю, я различил далеко на горизонте три высокие горы: слева и рядом друг с другом располагались две из них, а еще одна находилась справа – на небольшом расстоянии от двух первых. Посмотрев на карту на планшете, я предположил, что с левой стороны, скорее всего, я вижу очертания островов Оминасе и Коминасе, а с правой – остров Йюри. За ними едва различимо виднелся южный берег большого острова Ясиро.

Осмотрев северную акваторию Аошимы, я развернулся, чтобы продолжить свой путь, когда заметил остатки какого-то заброшенного захоронения. Подойдя поближе, я различил две усыпальницы, заросшие травой, и вертикальную мраморную стелу, на которой четырьмя столбцами были выбиты полустертые японские иероглифы. К сожалению, иероглифы были настолько повреждены временем, что мой переводчик на планшете не смог перевести смысл написанного.

Пробыв на ногах уже около часа и немного подустав, я присел у подножия захоронения, чтобы отдохнуть и расслабиться, отдавшись звукам окружающей меня природы. Отпив немного воды, я попытался ни о чём не думать, но мысли потекли сами собой.

Мне вспомнилась моя последняя встреча с друзьями. За пару дней до отъезда на Аошиму я позвал нескольких своих самых лучших друзей, чтобы попрощаться с ними перед отъездом на экоостров и дальнейшим отбытием на Марс.

Как всегда, после застолья и шуток мы с особым рвением ринулись обсуждать мое решение, явившееся причиной нашей встречи.

Среди собравшихся друзей одна лишь Ванесса, которая была моей коллегой по движению модератов, поддерживала мое решение, хотя и считала его чрезмерно поспешным. Остальные – Николай, Ли, Рона и Михаэль, друзья, с которыми я познакомился на разных этапах своей жизни, – категорически отрицали принципы умеренного развития технологий и вообще не воспринимали ту, как они ее называли, «чепуху», которую я и Ванесса пытались отстоять.

– Извини, Эйрик, но это смахивает на бегство! – Ванесса вплотную придвинула свое немного круглое и миловидное лицо мулатки к моему. Ее ярко накрашенные в красный цвет губы и строгие светло-коричневого цвета глаза, в которых мелькали легкие огоньки озорства, говорили, что она если и злится на меня, то злится не всерьез.

Я с недоумением посмотрел на нее и щелкнул пальцем перед ее немного крупным носом.

Она хохотнула и отодвинулась от меня, обозревая своим строгим взглядом хищника остальную компанию. Все, кроме меня и Николая, немного побаивались взрывного характера Ванессы. После ее заявления в комнате повисла непродолжительная пауза, прерванная Николаем, обладавшим независимым характером с большой силой воли.

Тряхнув бритой головой, он вытянул свое острое лицо в мою сторону и стукнул мощной ладонью по столу.

– Эйрик! – прогремел он. – Послушай Нес и не валяй дурака. Какой, к черту, Марс?

– Вы только посмотрите на Его Высокомодераторство! – из-за груды пластиковых тарелок и стаканов показались раскосые глаза Ли – весельчака всей нашей компании, раскачивающегося на стуле с антигравами. Через секунду, не добавив ни слова, он вновь исчез из поля зрения за грудой пластика.

– Нельзя так много пить! – произнесла Рона, поглаживая свою гриву волос и посматривая на Ли. – Эйрик, – продолжила она тихим голосом, – видимо, мы тебя не переубедим – ты ведь давно пытаешься продвинуть идеи модератов, но я согласна с Ванесс: зачем же улетать на Марс? Не лучше ли отстаивать свои взгляды здесь, на Земле?

Ее утончённое лицо с пухлыми губами, хрупкая, но женственная фигура и тщательно подобранная одежда волновали многих парней. Она была полной противоположностью энергичной Ванессы и всегда выражала свои мысли, в отличие от нее, спокойно и обдуманно.

– Посмотрите на него! – я указал рукой на Михаэля, который в этот момент ходил взад-вперед по комнате, меряя ее ширину своими длинными ногами. Его двухметровый рост был полной противоположностью его хрупкого телосложения, отчего он был похож на цаплю. А длинный нос с крупным подбородком, высокие скулы, редкие черные волосы и глаза навыкате еще больше придавали ему сходство с этой причудливой птицей.

Голопорты Михаэля мигали. Это говорило о том, что он находится внутри голосистемы. Все повернулись к Михаэлю. Послышались смешки, но мой друг, вышагивающий по комнате, явно ничего не слышал и не замечал.

– Вы видите перед собой классический случай нового социума, отрешенного от всех и всего и полностью поглощенного разумом виртуального мира.

Произнесенная мной фраза вызвала новый прилив восторга у Ли, который вновь воспарил над тарелками.

– Какой же он социум? Разве не видите? Это же цапля, которая ищет лягушек в голосети, – пошутил он.

– Точно, цапля! – рассмеялась Ванесса, подобрав свои голые коленки под себя. Трехмерные драконы, вытатуированные на ее обнажённых бедрах бронзового оттенка, взмахнули крыльями в такт ее движению.

– Послушайте, – остановил я начавшийся было шквал шуток, – я мог бы остаться на Земле и помогать своему движению бороться со всё возрастающим влиянием технологий, но недавние политические изменения показывают, что такая борьба тщетна и абсолютно бессмысленна. Во-первых, нас, модератов, слишком мало, а во-вторых, ОРЗЕС, решив установить новое поколение андроида «ню» на экоостровах, окончательно дала понять, что наша точка зрения не имеет для них никакого значения. Короче говоря, всё обдумав, я решил перенести свою деятельность на Марс, где управление колонией приняло решение не внедрять нандроид в свои системы. И вообще, – подытожил я, – как вы знаете, Марс также категорически против использования нынешних андроидных голосистем поколения «мю».

– Но что в этом плохого? – спросила Рона.

– Мю или ню… Я тоже не пойму, что плохого в технологическом развитии? – добавил Николай.

– Посмотрите еще раз на Михаэля, – я вновь указал на него, – несмотря на то, что он пришел попрощаться со мной, его здесь, по сути, как бы нет. Уже час, как он меряет мою комнату своими длинными ногами. А что будет, когда нандроид, внедренный в ваш биочип, начнёт определять и регулировать всю нашу деятельность?

– Ерунда какая-то! – повысил голос Николай. – Ты серьезно не понимаешь, что нандроид поможет более эффективно планировать и распределять нашу активность?

– Тогда завтра он будет думать за тебя! – Ванесса грозно уставилась на Николая, готовясь к жесткому спору.

– Ерунда! – рявкнул он в ответ, вновь стукнув ладонью по столу.

Мы все уже было ринулись успокаивать готовых наброситься друг на друга спорщиков, когда чья-то громадная тень нависла над нами.

– Ванесса и Николай опять дебоширят? – произнес Михаэль с высоты своего роста.

Подойдя к ним, он успокаивающе положил свои длинные руки на их плечи.

Воспоминания унесли меня к друзьям. Я был очень привязан к ним, и мне, конечно же, было тяжело с ними расставаться. Видимо, небольшая усталость и теплые солнечные лучи настолько разморили меня, что я незаметно задремал. В какой-то момент мои мысли стали путаться, и мне вдруг показалось, что драконы на красивых и натренированных ногах Ванессы перелетели на мои плечи и стали нашептывать мне на ухо, чтобы я погладил нежную и бронзовую кожу своей соблазнительной коллеги. Я уже было поддался соблазну, но тут Ванесса обернулась ко мне, и я с удивлением обнаружил, что это вовсе не хозяйка драконов, а моя вчерашняя гостья Сэнго…

И тут сквозь липкий туман грез я услышал чей-то окрик, раздававшийся издалека.

Придя в себя и развеяв остатки дремы, я вскочил на ноги и обернулся. С левой стороны перешейка, недалеко от берега, покачивалась рыбацкая лодка, с которой, стоя во весь рост, на меня смотрели двое рыбаков: средних лет мужчина и мальчик.

Заметив, что я поднялся, старший из них снял свою широкополую соломенную шляпу и начал махать мне рукой, что-то крича на японском.

Его голос был плохо слышен с берега, и транслятор не смог перевести слова рыбака. Я развел руками и крикнул им на английском, что ничего не слышу и не владею японским.

Мальчик что-то сказал мужчине, и тот подогнал лодку поближе, насколько это было возможно.

– Доброе утро! – произнес мужчина на чистом английском, и оба рыбака отвесили мне поклон.

– Доброе! – ответил я им в ответ.

– Я с сыном случайно заметили Вас здесь и решили, что Вам стало плохо, – он говорил быстро и с легким задором, что выдавало в нем веселого человека. Его круглое, гладко выбритое лицо с веселыми маленькими глазами светилось жизнерадостностью. – Поэтому я стал кричать Вам, чтобы убедиться, что с Вами всё в порядке. Так ведь, Риота?

Мальчик, выпучив на меня свои пристальные черные глаза, молчаливо кивнул отцу в знак согласия.

– Я просто задремал, – ответил я, – не стоит беспокоиться.

– Так я на всякий случай. Понимаете, до Вас одной девушке, недавно гостившей на этом острове, стало очень плохо именно вот в этом самом месте, где Вы задремали. Вы окрестности осматриваете?

– Да, решил посмотреть остатки храма Эбису, – ответил я. – Так вы здесь живёте?

– И здесь и там, – улыбнулся он, махнув в сторону Сикоку. – Но в основном здесь, так как мы с сыном очень любим ловить рыбу и очень не любим, когда полулюди с чипами в голове не дают прохода в городе.

– А что, Ваш сын тоже не любит проводить время в голосистемах?

Риота, внимательно слушавший наш разговор, вопросительно посмотрел на отца. Увидев одобрение в глазах старшего, он ответил:

– Я люблю море и свежий воздух. А еще я люблю поймать настоящую рыбу и подержать ее в руках.

Я внимательно пригляделся к сыну рыбака. Несмотря на то, что с виду ему можно было дать лет двенадцать, в нем уже можно было разглядеть зачатки крупного и сильного мужчины. Плотно сбитый, немного ниже отца, он производил впечатление внимательного и вдумчивого молодого человека.

– Я не сомневаюсь, что это очень приятно – чувствовать в своих руках настоящую живую рыбу, – произнес я.

Услышав мои слова, отец мальчика буквально засиял от радости. Видимо, ему не часто приходилось слышать от незнакомца, прибывшего из мира, напичканного технологиями, слова понимания и уважения к их интересам и увлечению. Это было вполне естественно, ведь большинство людей предпочитало виртуальные впечатления живым и реальным ощущениям.

Словно в подтверждении этого рыбак неуверенным движением пригладил свои начинающие седеть волосы и спросил:

– А может быть, Вы хотите половить рыбу с нами? Я уверен, что это приключение Вам очень понравится.

Легкость, с которой этот человек нашел со мной общий язык, буквально-таки обескураживала. Его манеры были очень привлекательными, а предложение столь соблазнительным, что я уже начал было склоняться положительно ответить на приглашение, когда вспомнил о своем намерении осмотреть останки храма.

Видя мое замешательство, мой собеседник надел свою соломенную шляпу.

– Если это мешает Вашим планам, то мы можем и завтра порыбачить вместе. Как Вам такой вариант?

– С большим удовольствием! – ответил я. – Это отличный вариант!

– Вот и хорошо! Я рад знакомству с Вами. Меня Кайоши зовут, – представился рыбак.

– Эйрик!

Обговорив время и место встречи, Кайоши и Риота помахали мне на прощание и уплыли ловить рыбу.

Распрощавшись со своими новыми знакомыми, я прошел еще немного вдоль пирса и добрел до того места, где некогда располагался храм Эбису. Прямо за захоронением, возле которого я присел отдохнуть, находилась небольшая возвышенность, густо заросшая труднопроходимой растительностью из деревьев и кустарника, – здесь начинался маленький остров, младший брат Аошимы. С правой стороны пирса я заметил ступеньки, ведущие к хорошо сохранившимся каменным воротам ториям, которые должны были вести к святилищу. К сожалению, поднявшись по ступенькам к воротам, я не нашёл никакого храма за ними. Все, что я мог заметить сквозь гущу веток, – это разбросанные камни некогда функционировавшего храма.

На правом столбе ворот я заметил два хорошо сохранившихся иероглифа. Остальные иероглифы, как на правом, так и на левом столбе, были практически полностью стертыми и неразборчивыми. Включив транслятор, я просканировал два распознаваемых знака, и программа перевела мне эти символы как «Тысячи лет я служу удаче…»

«М-да… – подумал я, – видимо, в какой-то миг провидение явно отвернулась от этого места, и Эбису, этот весёлый бог удачи и труда, покинул свой храм, оставив времени и природе разрушать свою обитель камень за камнем».

Постояв еще немного около торий, я всё же решился пробраться, насколько это было возможно, сквозь чащу веток и осмотреть разбросанные груды камней, некогда составлявших храм. Начав продвижение, я сразу подумал о символичности ситуации, в которую попал. Дело в том, что в синтоистском святилище тории символизируют границу между двумя мирами – земным и сакральным. Раздвигая ветки, я как бы покинул одну реальность, где плескалось море и светило солнце, и попал в другую – сакральную реальность, где божественные сущности ками, воплотившись в деревья и кустарник, с остервенением пытались поцарапать мне кожу, словно сопротивляясь проникновению в их мир земной сущности.

Через полчаса тяжелой борьбы с зарослями, получив пару царапин и обливаясь потом, я наткнулся на заросший мхом обломок лестницы, от которой сохранились три ступеньки. Очистив их от накопившейся грязи, чтобы присесть, я заметил, что на каждой ступеньке была выбита какая-то надпись. Как это было ни странно, но иероглифы хорошо сохранились. Включив транслятор, я прочитал перевод. На первой ступеньке было написано: «会うのは別れの始まり» (Встреча – начало расставания), на второй – «盛者必衰» (Всё, что цветет, неизбежно увянет), а на третьей – «易者身の上知らず» (Гадатель не знает своей судьбы).

«Интересно, что бы это означало», – подумал я, присев на нижнюю из ступенек.

Несомненно, надписи были сделаны намного позже, чем иероглифы на ториях, иначе время сделало бы с ними то же самое, что и с надписями на воротах.

Я еще раз подивился тонкой японской мудрости и тому, как хорошо эти три афоризма описывали и мою нынешнюю ситуацию. Казалось бы, я только что приехал на Аошиму, а она уже успела мне понравиться своим покоем и нетронутой природой, и сейчас это радужное настроение всё больше и больше расцветает в моей душе. К сожалению, через две недели я буду вынужден покинуть это место, чтобы начать новый путь – путь, ведущий меня в новый дом на далёкой планете. Что меня ожидает там?

– Гадатель не знает своей судьбы, – повторил я вслух прочитанную фразу.