Читать книгу Пьяные птицы, веселые волки - Евгений Бабушкин - Страница 21

Десять

Мне десять. Не знаю, что за десять, но надо расти. Я люблю яблоки, потому что с ними всё понятно. Люблю окно, потому что в нём тоже порядок: слева дом, дом, дом, справа дом, дом, дом, посередине школа.

С десятого этажа всё видно. Снизу ходит жуткий Помидор, пугает мелких. Снизу банда Апцова, их база – песочница, и банда Капцова, их база – берёза.

Сверху – Большая Медведица, похожая на мертвеца, и Малая, похожая на петлю. И ещё Кассиопея – у неё два треугольника, и я представляю там голые груди моих учительниц.

В школе вообще хорошо. Мелкие играют в си-фу, в банку, в пни-пойми и в молчанку:

Ещё играют в гору.

– Дать тебе гору игрушек – ты ложку говна съешь?

Правильно отвечать: ты свою гору засунь себе в но́ру.

– А если ложка чайная, а гора необычайная?

Тут я пока не знаю ответа.

Девять

Учителя тоже все хорошие. С каждым что-то не так. Рисования глухой, русского – картавый, нерусского – хромой, у музыки – девять пальцев. Хотела стать великой баянисткой, но что-то там ужасное вышло, и теперь она с нами.

На музыке надо угадать, иволга или таволга и сколько было Бахов. Илона Ивановна всегда интересно рассказывает.

– Нот девять, как грехов. До – похоть, она всего основа. Ре – чревоугодие. Ми – алчность. Фа – уныние. Соль – гнев. Ля – зависть. Си – гордыня, она всему вершина. Восьмая и девятая тайные. К доске, Бабушкин. Запиши.

Похть, червугоди, алщнос, уныне, гнеф, завясь, гардыня, прочерк, прочерк.

– Что это, Бабушкин? Ты совсем не любишь музыку!

И влепила мне ноль.

И я заплакал, а когда слёзы кончились, среди знакомых звёзд возникла новая. Почти рассвело.

Восемь

Кометы к нам уже летали, но мимо.

Бывает, все начнут кидаться в птиц, чтобы не мешали нашему трепету. Не знаю, что за трепет, но надо дрожать. Или дворники умоются снегом и подожгут помойки, чтобы в новом порядке не было грязи. Из-за них однажды полмира сгорело. Но это всё зря.

Двор, он же мир, имеет два конца, четыре края и восемь смыслов. Края отлично видно из окна, а про смыслы нам расскажут на географии, когда и если вырастем. А пока Светлана Семёновна говорит, чем Австрия отличается от Австралии, а Швеция от Швейцарии. Я думаю, что ничем, потому что всё равно их нет.

Однажды я так и сказал, и все засмеялись, хотя думали точно так же.

Светлана Семёновна тоже довольно красивая, но её треугольники не так остры, а от её нолей не так больно.

Семь

Комета распухла быстро, и мелкие пока не волновались, а учителя сразу поняли, что всё, пора. Математик диктовал:

– В си же времяна бысть знамение на западь: звьзда превелика, лоуча имоущи кровавы, въсходяще с вечера о заходь солнечномъ. И пребысть за седмь дний. Се же проявляше не на добро. Седмь – это семь, ясно?

Он говорит, что учит нас не простой, а высшей математике, но мне кажется, он просто читает нам из выдуманных книг.

– Того же лета гибель солнцу, яко погибнути ему ся оста, яко месяц дву дни, майя въ 21 день.

– Виктор Валентинович, а можно про дроби?

– Нельзя. Я каждый день вижу в окно эту ёбаную смерть. Того же лета земля стукну, яко мнози слышавше.

Шесть

Мама нарядила меня в белое в честь кометы, хоть я и кричал. По дороге я попался Помидору:

– Фигня твоя звезда. Смерть ждёт именно тебя.

У него кривой рот, он говорит по-смешному: «жидёт», «смярыть». Я понял, что и до меня дошло дело, скоро он и меня будет бить.

У самой школы апцовские привязали к дереву капцовского:

– Видишь комету? Видишь?

– Вижу!

– Не видишь!

И тыкали чем-то в глаз.

Комета висела над нами всеми, толстая.

Я думал, буду в школе в белом как дебил, но всех одели так же.

Пять

Бегаю я хуже всех и прыгаю ниже всех. Но на последней физре учитель бега и прыжков сказал, что к чёрту всё, к чёрту, и поставил всем «отлично» в четверть.

– Бабушкин, пять. Дедушкин, пять. Мамин, пять. Мамин второй, пять.

– Это, – сказал Дедушкин, – нам не поможет, когда мы сгорим.

Учитель лёг лицом в пол. Дедушкин долго извинялся, что ничего такого не имел в виду, но его не простили, заставили бегать голым пятью пять на пять кругов за то, что обидел учителя.

Четыре

Кто-то ещё сказал, что комета огонь и боится людей и льда. Мелкие не так поняли и стали строить снежный замок. Пришёл Помидор, пнул мелкого, сломал башню, ушёл.

Покричали, починили. Пришёл, пнул, сломал.

Когда он пришёл в четвёртый раз, все достали кто ключи, кто лопату. Его окружили, и я не видел сверху, что они сделали, но он остался лежать уже не криворотый, а кривой совсем, а они засели там, в снегу.