Читать книгу Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 6. Часть 8. Под другими знаменами. Часть 9. На кругосветной орбите - Евгений Бажанов, Е. П. Бажанов - Страница 5

К первой поездке в Корею мы готовились долго и напряженно: изучали литературу, беседовали со знатоками. По итогам этих исследований подготовили эссе об особенностях истории Кореи, ее влиянии на традиции и характер корейского этноса. Гораздо позднее мы включили это эссе в книгу «Корейские зарисовки» (издана в 2010 году), но я решил поместить (с незначительной правкой) выдержки из него в данную главу.

КТО ИЗОБРЕЛ ФУТБОЛ?

(Или: Сесан-е пуром опсора! – Нам некому завидовать в мире!)

В финальном турнире первенства мира по футболу 1966 года удачно выступила команда Северной Кореи. Она одолела даже знаменитых итальянцев. Это поразило весь футбольный мир. Журналисты буквально накинулись на северокорейского тренера с расспросами: «Чем объяснить успехи команды, ранее никак не проявлявшей себя?». Тренер спокойно объяснял: «Ничего неожиданного в победах нет. Ведь корейцы изобрели футбол и первыми в мире начали играть в него тысячелетия назад». Когда же представители СМИ предложили северокорейцу составить символическую сборную мира по футболу, он назвал десять полевых игроков своей команды и добавил к ним советского вратаря Льва Яшина. Яшин попал в этот почетный список, видимо, потому, что в стартовой игре чемпионата северокорейцы уступили сборной СССР 0: 3, и это поражение можно было оправдать лишь виртуозной игрой нашего голкипера.

Дело происходило в Великобритании, и англичане, всемирно признанные родоначальники футбола, очень удивились таким претензиям корейцев[6]. Точно так же китайцы, которые, как считается, подарили человечеству бумагу, компас, порох, изумляются, когда жители Корейского полуострова приписывают эти достижения себе. А еще корейцы утверждают, что они являются авторами самого совершенного алфавита на земле, разработанного в XV веке вместо китайских иероглифов. Некоторые эксперты договариваются до того, что и сами иероглифы провозглашают изобретением отнюдь не китайцев, а именно корейцев. Среди достижений Кореи называют также постройку в XVI веке первых в мире броненосцев (кораблей-«черепах»). И в то время как китайцы с гордостью отмечают, что их цивилизация насчитывает четыре тысячи лет, корейцы безапелляционно заявляют, что за их плечами уже пять тысяч лет.

На самом деле история Кореи насчитывает максимум две тысячи лет. Тем не менее вот уже несколько веков назад закрепился миф о том, что государство на Корейском полуострове было создано в 2333 году до н. э. неким Тангуном, сыном небожителя Хвануна и медведицы, превратившейся в женщину. Упомянутая дата воспринимается каждым корейцем (что на Юге, что на Севере) как аксиома. Еще в школе подрастающему поколению внедряют в сознание тезисы о том, что пятитысячелетняя корейская цивилизация якобы старше китайской на две тысячи лет, японской – на две с половиной, русской – на четыре, американской – на четыре тысячи семьсот лет.

Любят корейские ученые порассуждать и на ту тему, что алтайские народы – чжурчжени, кидане, маньчжуры и др. – являлись корейцами, поэтому весь Дальний Восток в прошлом принадлежал Корее, в том числе и Китай, которым с 1644 по 1911 год правила маньчжурская (т. е. корейская) династия. Маньчжурию, на пространствах которой расположены ныне три провинции КНР, большинство корейцев вообще полагают утерянной территорией. Считается, что там находилось в I–VII столетиях корейское государство Когурё, которое, как говорится в учебниках истории, в 668 году было ликвидировано «китайскими захватчиками». Некоторые южнокорейские авторы (ученые, писатели, политики) призывают соотечественников не забывать о своем священном долге вернуть Маньчжурию «в лоно родины». А заодно утверждается, что и часть российского Дальнего Востока входила когда-то в состав Когурё, а значит, должна быть «возвращена» Корее.

Говорят в Корее и о том, что материальная и духовная культура именно от них попала на японские острова, что первым императором Японии был кореец. А в последнее время мы слышим от некоторых южнокорейских ученых, что японцы вообще произошли от корейцев. Часть обитателей Корейского полуострова в седой древности (I–II века н. э.) переселилась на близлежащие острова и заложила основы японских этноса, языка и т. п. При этом корейцы забывают упомянуть о том, что в средние века они экспортировали в Японию не свою, а китайскую культуру, которую сами восприняли несколько ранее. Тем более к табу относится в Корее какое-либо упоминание о японском влиянии на социально-экономическое развитие корейской нации. А оно было немалым, особенно в годы колониального правления Японии на Корейском полуострове (1910–1945).

Совсем уж пышным цветом расцвело мифотворчество на севере Корейского полуострова, в Корейской Народно-Демократической Республике (КНДР). Тамошний тоталитарный режим называет созданную им самим идеологическую и политическую систему лучшей на земном шаре, своей валюте приписывает «редко встречающуюся в мире» стабильность, корейскую нацию характеризует как самую умную, способную, храбрую, честную. Признание же любого иностранного влияния на Корею и содействие ему приравнивается в КНДР к предательству родины. Северокорейские власти доходили даже до того, что срывали маркировку «сделано в СССР» с импортного советского оборудования.

Конечно, самовозвеличивание типично не только для корейцев. Этой слабостью страдают и другие. В Советском Союзе в конце 1940-х годов в ходе борьбы с космополитизмом официальная пропаганда стала приписывать нашим предкам чуть ли не все достижения технического прогресса. А если на Западе уже существовал признанный пионер в какой-то области, то его обвиняли в бессовестном плагиате. Так, итальянец Маркони якобы «слямзил» секрет радиосвязи у россиянина Попова. Братьев Ползуновых, смастеривших первый в мире паровоз, обокрали англичане братья Уайты и т. п.

В юности на меня произвели глубокое впечатление высказывания папиного приятеля-армянина. Будучи высокопоставленным московским чиновником, он горячо доказывал папе, а заодно и мне, что фактически за каждым замечательным явлением в истории человечества стоят армяне. У Наполеона наиболее выдающиеся полководцы имели армянские корни. Но всех их лучше был армянин российского разлива – Багратион. Его считают грузином, но на самом деле род Багратионов (Багратуни) уходит своими корнями в Армению. Этот род пригласили в Грузию, чтобы ее облагородить и цивилизовать. Армяне вообще сделали грузинам очень много хорошего – сочинили алфавит, построили Тбилиси, превратили его в центр ремесел и культуры. Далее папин друг «открыл нам глаза» и на то, что исход Второй мировой войны также определили армяне. Главная битва развернулась между танковыми армиями. С гитлеровской стороны бронетехникой командовал армянин Гудериан, а с советской – армянин Баграмян. Армянин советской закваски оказался сильнее.

В последующие годы мы не раз сталкивались со случаями самовосхваления, зачастую необоснованного и даже курьезного, смешного, со стороны представителей различных государств и этносов, малых и больших, европейских и неевропейских. После распада СССР в новообразованных государствах национальное мифотворчество достигло астрономических масштабов. На Украине, например, договариваются до утверждений, что в жилах этрусков, предшественников Древнего Рима на Апеннинах, текла украинская кровь. Да и Иисус Христос был чуть ли не украинцем. Киргизы же обнаружили зачатки собственного гражданского общества еще до того, как Христос родился. Вьетнамские дипломаты заявили нам как-то, что Великую Китайскую стену построили в III веке до н. э. их соотечественники – архитекторы, позаимствованные правителями Поднебесной.

У каждого свои причины упражняться в самовосхвалении. У корейцев такие причины весьма веские. Ведь их родина на протяжении тысячелетий (не столетий!) являлась объектом экспансии и агрессии со стороны более мощных соседей. Корейцы говорят о своей стране: «креветка, оказавшаяся между сражающимися китами». Корею терзали, рвали на части, пытались лишить собственной культуры и ассимилировать. Корейцам удалось выстоять под этим прессом, сохранить свое «я» только благодаря упрямому следованию традициям, поддержанию веры в свои достижения и уникальные черты.

Давайте же окинем беглым взглядом тот сложный, извилистый исторический путь, которым пришлось пройти корейскому этносу. Согласно упомянутому выше мифу, начало Кореи положил Тангун, сын небожителя. Его потомки более тысячи лет царствовали в стране, названной Чосон (Страна утренней свежести). За несколько веков до нашей эры жители этой страны вошли в контакт с китайцами. У китайцев тогда уже существовала письменность, и они стали обозначать соседнюю страну двумя иероглифами. Какой смысл имели данные иероглифы в древности и как озвучивались – неизвестно. Но на современном языке они звучат как «чосон» и означают «утренняя свежесть». Так к Корее и приклеилось наименование «Страна утренней свежести». В Северной Корее им пользуются до сих пор. На Юге принято другое наименование – «Хангук» («Страна Хан»), где «Хан» происходит от имени древних обитателей южной оконечности Корейского полуострова.

Возникает вопрос: а откуда взялось название «Корея»? Как уже указывалось, в древности на севере полуострова существовало государство Когурё. В X веке очередная королевская династия решила восстановить это имя и назвалась династией Корё. Иностранцы имя подхватили, и с тех пор на большинстве языков страна именуется Кореей.

Жители Кореи, с одной стороны, подвергались культурному влиянию более развитых китайцев, а с другой – вынуждены были обороняться от их армий. Наконец, в 109 г. до н. э. император У-ди полностью подчинил Корею китайскому контролю. Более четырех веков продолжалось это правление, пока в 313 г. корейцам не удалось избавиться от иноземной опеки. На Корейском полуострове возникло несколько государств, которые воевали и с китайцами, и между собой, порой опираясь на поддержку Срединной империи.

В X веке на Корею обрушились полчища племен киданей, начиная с XI века их сменили чжурчжэни, потом монголы, китайцы, японцы и, наконец, маньчжуры. При этом почти непрерывно, вплоть до конца XIX столетия, Корея выплачивала дань сменявшим друг друга династиям Срединной империи. И даже короли Кореи утверждались в Пекине. Литературный древнекитайский язык «вэньянь» был государственным языком Кореи, все документы и вся литература до начала XX столетия записывались китайскими иероглифами, а не буквами корейского алфавита. Большинство аспектов политической, общественной, экономической и духовной жизни Страны утренней свежести пронизывало влияние Поднебесной.

Стремясь сохранить идентичность Кореи и собственную власть, местные правители стали постепенно закрывать страну. Запретили подданным какие-либо контакты с иностранцами, убрали население с побережья, закрыли доступ чужеземным судам в порты, оказывали яростное сопротивление иным попыткам проникновения на полуостров извне. За Кореей в XVIII–XIX столетиях закрепилось название «Страна-отшельница». Китайцы, кстати, еще раньше отмечали в своих летописях и трактатах, что Корея – земля отшельников. Заодно называли ее страной трав долголетия, пагод, нежных красок, приглушенных тонов, печальных песен. Обращали внимание на вежливость корейцев.

Из-за закрытости, приверженности архаичной конфуцианской системе, междоусобных распрей и военно-политического давления извне Корея все больше отставала в своем развитии и превратилась в легкую добычу колониальных держав. В борьбу за преобладание в «Стране-отшельнице» включились наряду с китайцами японцы, европейцы, россияне, американцы.

Все они обращали внимание на крайне неблагополучную ситуацию на Корейском полуострове. Русский путешественник отмечал в конце XIX столетия, что в столичном городе Сеуле не увидишь местных промышленных товаров, только иностранные, в основном из России. «У корейцев, – резюмировал путешественник, – не хватает трудолюбия и талантов, чтобы самостоятельно производить ткани и другие изделия». А российский дипломат А.Н. Шпейер докладывал в 1897 году в Санкт-Петербург: «То безобразное состояние, в котором находится в настоящее время Корея, высшие классы коей, не исключая короля, возводят взятки на степень необходимого, если не единственного, фактора внутренней политики, тот поголовный обман и та беспросветная ложь, которые царят ныне во всех слоях корейского общества, приводят меня к тому грустному убеждению, что никакие старания наши не смогут поставить нашу несчастную соседку на ту нравственную высоту, ниже которой самостоятельное существование государства немыслимо и не может быть допущено его соседями».

Американский советник в Корее Аллен писал примерно в то же время соотечественнику-бизнесмену: «Хотя я и не верю в пытки… но полностью осознаю, что если их отменить, то местное население перестанет уважать власти. Я, безусловно, выступаю за порку корейцев, которые ее понимают, а отсутствие оной не поймут… Нельзя вести себя с корейцами как с людьми, у которых есть цивилизованные суды и практика».

События в Стране утренней свежести приобретали все более драматический характер. 8 октября 1895 года японцы врываются в королевский дворец Кёнбоккун, убивают королеву Мин. Обливают ее тело керосином и сжигают. 11 февраля 1896 года король Кочжон с наследным принцем, спасаясь от японцев, укрываются в российской дипломатической миссии. Россия навязывает Корее выгодные себе соглашения, одновременно из своего русского убежища корейское правительство предоставляет одну концессию за другой всем другим колониальным державам, причем на грабительских для Кореи условиях. Корейская общественность пытается сопротивляться, но тщетно, силы не равны. Страна все глубже погружается в сферу влияния Японии. В 1904 году между Японией и Россией вспыхивает широкомасштабная война за контроль над Маньчжурией и Кореей. Японцы одерживают победу и по Портсмутскому договору 1905 года устанавливают протекторат над Кореей. Корейская империя существует отныне только номинально.

В знак протеста против японского засилья некоторые видные деятели страны кончали жизнь самоубийством, на корейцев, служивших колонизаторам, совершались покушения. Разворачивалась партизанская война. Японцы отвечали массовыми репрессиями, уничтожением целых населенных пунктов. В 1916 году Токио официально превратил Южную Корею в свою колонию.

В 1919 году, воодушевленные переменами в международных отношениях после окончания Первой мировой войны, корейские патриоты развернули движение за независимость родины. Японцы зверски подавили это движение, но уроки учли, внесли коррективы в свое поведение. Период с 1919 по 1939 год вошел в историю как эпоха «культурного управления», или «бархатной кошачьей лапы». Акцент с силового принуждения был перенесен на японизацию местного населения. Корейцев заставляли начисто забыть свое прошлое, говорить и думать по-японски. При этом их по-прежнему нещадно эксплуатировали и в городе, и в деревне, используя каторжный труд для форсированной индустриализации военного типа. Подавляющее большинство аборигенов прозябало в ужасающей нищете.

Во время Второй мировой войны японцы приступили к массовой мобилизации мужчин корейцев в вооруженные силы, а кореянок использовали в качестве «сексуальных рабынь» для собственной солдатни. Всего было мобилизовано свыше 8 млн корейцев, из которых более 1 млн погибли. Около 2 млн корейцев были вывезены в Японию в качестве подневольной рабочей силы.

Давая оценку правлению японцев в Корее, нельзя не отметить, что при всей его антигуманности колонизаторы не так уж плохо относились к осевшим там русским, хотя Россия и была недавним противником Токио. Проживавших в Сеуле россиян-предпринимателей, священников, учителей, консульских чиновников никто не обижал. С сочувствием отнеслись колониальные власти и к белым, бежавшим из России в гражданскую войну. Им помогали прокормиться и оплатить транспортировку в другие страны (Китай, США, Австралию). Кое-кто из русских преуспел в сфере бизнеса и ремесла. В Сеуле славились русские портные, парфюмеры, булочники, парикмахеры. Русские балерины первыми открыли для местной публики европейское танцевальное искусство. На севере полуострова русская семья основала неплохой курорт.

А вот после того, как в 1925 году в Сеуле открылось советское консульство, между красными и белыми развернулась конфронтация, продолжавшаяся вплоть до 1945 года. С освобождением Кореи от японцев почти все белые оттуда выехали, а консульство СССР закрыли в 1946 году американцы, обвинив дипломатов в подрывной деятельности.

Корейцы не забыли японцам обид – то, что те поставили их нацию на колени, унижали, оскорбляли, эксплуатировали, грабили, убивали. Почти любой кореец на вопрос о его отношении к японцам обязательно скажет, что ненавидит их (в лучшем случае, просто не любит). Вплоть до недавнего времени в Южной Корее были запрещены японские кинофильмы, пьесы, эстрадная музыка. В стране не преподавался японский язык, сносились здания, построенные японцами в колониальную эпоху. Велась и продолжает вестись борьба на международном уровне за переименование Японского моря в Восточное. В тысячах и тысячах книг и статей японцы обвиняются во всех прошлых бедах Кореи – отсталости, болезнях, преступности, социальном расслоении общества, транспортных авариях и т. д. и т. п. Правда, в последние годы отношение к Японии начинает меняться в лучшую сторону, о чем пойдет речь в последующих главах книги.

Еще одна особенность Кореи заключается в том, что она на протяжении столетий управлялась королями, которые считались наместниками Неба и обладали абсолютной властью. Все важные решения, касающиеся жизни королевства и его подданных, принимались лично королем. Даже дерево посадить нельзя было без высочайшего согласия. И пароли ночным стражникам тоже придумывал самодержец. Наследник также выбирался монархом, причем без каких-либо ограничений, произвольно. Выбор мог пасть на любого мужчину, представителя правящей династии – брата, сына от одной из наложниц, племянника, внука. Случалось, короли меняли свое решение, отказывались от первоначальной кандидатуры и называли наследником другую персону, потом еще одну и т. д.

Монархи вместе с тем должны были придерживаться определенных и довольно стесненных рамок в своем поведении, диктовавшихся конфуцианским учением. Иначе они бы теряли «мандат Неба» на управление страной. Им полагалось не только осуществлять руководство государством, но и ежедневно штудировать классические китайские тексты. Они обязаны были ограничивать себя в увеселениях и в поездках по стране, воздерживаться от путешествий за пределы Кореи. Короли не очень интересовались военным делом, считалось ниже их достоинства участвовать в охоте. Существовало специальное ведомство по контролю за поведением короля и его родственников. Руководители ведомства имели даже право критиковать монарха, которым, впрочем, не часто пользовались. А когда увлекались и по-настоящему нападали на королевских особ, то получали «по шапке».

В целом линия поведения монархов, видимо, всех устраивала. По крайней мере, в Стране утренней свежести веками не происходило государственных переворотов, гораздо реже, чем в других странах, случались заговоры, мятежи, народные восстания. Не удивительно, что династия Кимов в Северной Корее тоже до сих пор обходилась без катаклизмов, тем более что в отличие от своих предшественников-королей коммунистические вожди неизменно уделяли и уделяют повышенное внимание армии, опираясь не столько на традиции, сколько на штыки военных.

Но если в зажатом в тиски обществе Северной Кореи тоталитарный режим поныне чувствует себя вольготно, на Юге авторитарная власть все больше входила в противоречие с потребностями развитой рыночной экономики и порождаемого ею среднего класса. В 1979 году диктатор Пак Чжон Хи был застрелен соратником, главой южнокорейского ЦРУ. На суде обвиняемый заявил, что пошел на убийство ради «восстановления демократии» в стране.

* * *

Ну а в процессе подготовки к поездке в Южную Корею в августе 1991 года мы еще намаялись с авиабилетами. В ту пору российско-южнокорейские отношения переживали бум, народ мотался туда-сюда, пришлось задействовать «блат», чтобы вылететь в намеченные сроки.

Рейс «Аэрофлота» выполнялся из Шереметьево-I. В прошлом, в 1970-е годы, пользовались этим аэропортом при полетах между СССР и США, и тогда он казался по крайней мере солидным (хоть и некрасивым). Теперь, в разгар перестройки, Шереметьево-I выглядел жалко – обшарпанный, пыльный, неблагоустроенный, неорганизованный.

Таможню и регистрацию на рейс мы прошли первыми и без проволочек. Никто на наши диппаспорта толком и не взглянул. Демократия, свобода, раскрепощение страны – с удовлетворением констатировали мы про себя. У погранпоста «демократия» достигла своего апогея – он был пуст. Мы пересекли воображаемую границу и уселись в маленькой комнатке в ожидании пограничников. Появились они через полчаса. Мы вернулись на российскую сторону, получили в паспорта печати о пересечении границы и вновь расположились в маленькой комнатке.

В нее быстро набивались пассажиры, вскоре стало тесно и душно. Половине вошедших мест не досталось, люди стояли прямо у ног сидящих. Туалета и буфета у этого «зала ожидания» не было, пассажиры терпели, кто-то болтал, остальные смотрели в одну точку. Отдельные экземпляры смели возмущаться вслух: «Безобразие! Даже военнопленных так возить негоже!». Реагируя на бунтарские реплики, пограничники зло посверкивали очами.

В конце концов подали автобус, отвезли к самолету и оставили ждать у трапа. Кончилось и это ожидание, пассажиров пустили на борт лайнера. Нам южнокорейцы оплатили билеты первого класса. Вскоре после взлета началась кормежка. Сначала удостоились угощения члены резервного экипажа, также расположившиеся в первом классе. Но долго завидовать не пришлось. На протяжении полутора часов нам подносили разнообразные закуски, горячие блюда, фрукты, торты, кофе, воду. Рекой лилось спиртное.

Когда стрелки часов показывали полночь по московскому времени, за иллюминаторами забрезжил рассвет. К трем ночи в глаза уже били яркие лучи солнца. Внизу обозначились в дымке горные цепи. Это Северо-Западный Китай. В душе колыхнулись ностальгические струнки: шесть лет не были в Поднебесной! Ближе к утру самолет начал спускаться в аэропорт Шанхая. В иллюминаторе показались квадраты полей и поселки из каменных двухэтажных домов. Никаких лесов. И сам город остался в стороне, лишь на горизонте мелькнуло несколько небоскребов.

После нашей посадки по летному полю задвигались люди в форме, на велосипедах и пешком. Мы расселись в убогом автобусе. Пасмурно, накрапывает дождь, ветер разносит приторные ароматы китайского влажного жаркого лета. После длительного пребывания в автобусе пассажиров почему-то вернули в самолет и велели ждать вылета там. Служащие чистили туалеты и салоны. В соответствии с традициями китайского казарменного социализма на каждого вкалывающего приходилось четверо-пятеро пассивных наблюдателей. Через иллюминаторы было видно, как местные представители встречали у трапа соседнего самолета каких-то важных иностранцев. Суетились, жестикулировали, радушно улыбались.

Но вот мы вновь в воздухе, летим над Желтым морем, плотно закрытым облаками. Натуля устала, укрылась одеялом, спит. Через полтора часа самолет приземлился в Сеуле. Аэропорт Кимпхо смотрелся лучше шанхайского, не говоря уже о Шереметьево-I. Он выглядел современным, просторным, красивым и чистым. Таможенников мы и не заметили, пограничники (иммиграционные инспекторы) быстро обработали паспорта. Вышли в общий зал аэропорта, навстречу – Ким Ен Ман. Он несколько нервничал и стеснялся. Жестами пригласил на стоянку машин.

На улице стояла жара, но мы погодных неудобств не замечали, увлеклись наблюдениями за жизнью этой новой для нас страны. Стоянка, растянувшаяся на километр, была заполнена исключительно корейскими автомобилями. Заметив наше удивление, Ким Ен Ман разъяснил, что в Южной Корее принято пользоваться машинами отечественного производства. Для политического деятеля проехаться на импортном авто равносильно самоубийству, на такую «вольность» могут решиться разве что звезды шоу-бизнеса.

Не увлекаются корейцы, добавил приятель, и другими иностранными товарами. Половина населения заявляет в ходе опросов общественного мнения, что никогда в жизни не купит ничего зарубежного. Лишь 1/3 предпочтет импорт, но только если он лучше местного аналога. И совсем уж меньшинство гоняется за иностранщиной. Почему так? В Корее, небольшой, да еще разделенной стране, постоянно третировавшейся сильными соседями, подобный патриотизм очень развит и абсолютно естественен.

Из аэропорта движемся черепашьим темпом. Тогда пробок в Москве еще почти не было и сеульское половодье машин просто шокирует. Город исполосован первоклассными автострадами, но они забиты легковыми автомобилями, грузовиками, автобусами, мотоциклами. До центра добираемся часа через два, проезжаем мимо добротных зданий, испещренных надписями на корейском, попадаются роскошные небоскребы. Много цветов и зелени.

Во многих государствах столичный город доминирует во всех областях, от политики до культуры. Но Сеул выделяется даже на фоне столь именитых конкурентов, как Париж или Лондон. В Сеуле проживает почти половина населения страны (для сравнения в Лондоне – 12 %, Париже – 4 %), в нем сосредоточены ведущие корпорации, университеты, театральные коллективы, исследовательские центры, спортивные клубы. В столице базируются почти все политики, чиновники, генералы, олигархи, звезды культурной и спортивной жизни. Концентрация людей, зданий, автомобилей и всего остального достигла в Сеуле такого уровня, что в XXI веке южнокорейские власти решили перенести столицу в другое место.

Мы рассматриваем из окон автомобиля этот современный, пульсирующий жизнью мегаполис и вспоминаем ранее прочитанное. Еще несколько десятков лет назад жители Сеула обходились без всякого транспорта, ходили пешком. Город состоял почти сплошь из одноэтажных построек, лишенных большинства удобств. Лишь в 1960-е годы в южнокорейской столице стали возводить многоэтажки, снабженные лифтами, санузлами и отопительными системами. Причем на первых порах сеульцы боялись в них селиться.

Пока мы размышляем о прошлом и настоящем Сеула, Ким Ен Ман сворачивает в тихую улочку и наша машина упирается в ряды колючей проволоки и противотанковых заграждений. Полицейские в касках и с автоматами наперевес требуют, чтобы мы убирались с глаз долой. Это подступы к Голубому дворцу, офису и резиденции Президента РК. Данного объекта нет на туристских картах Сеула. Ведь северокорейские агенты как-то пытались взять дворец штурмом. Да и собственные «леваки» норовят нашкодить обитателям Голубого дворца.

Разворачиваемся и направляемся дальше на север, колесим по живописным холмам и, наконец, останавливаемся у пункта назначения, отеля «Рамада Олимпия». У входа встречают служащие, отвешивающие глубокие поклоны. Это их работа, кланяться каждому проходящему мимо. Далее – носильщик, регистрация, мэтр, прекрасный номер.

Мы в темпе распаковываемся и умываемся. Не успеваем закончить туалет, как появляется Ким Ен Ман. Передает массивную электрическую пишущую машинку и стопку бумаги. Велит к утру подготовить статью о первых впечатлениях от пребывания в Южной Корее. Но писать надо ночью, а пока ведет нас в ресторан, специализирующийся на местном деликатесе кальби. Это маринованные говяжьи ребрышки, которые жарятся прямо на столе клиента. К мясу прилагаются листья салата, чеснок, специи и, конечно же, кимчхи.

Ким Ен Ман рассказывает, что одной из главных осенних забот корейских хозяек является заготовка кимчжан, зимнего кимчхи. Капусту и редьку солят, заправляют и укладывают в большие глиняные кувшины, которые по горлышко закапывают в землю, чтобы маринованные овощи могли храниться при низкой температуре. Приготовленные таким образом овощи можно есть всю зиму, и в прошлом кимчхи было основным источником витаминов в долгие холодные месяцы. В современных городских квартирах, где нет возможности хранить кимчхи традиционным способом, его держат в специальных герметических сосудах. Однако теперь, когда свежие овощи имеются в продаже круглый год, хозяйки готовят кимчхи на зиму в гораздо меньшем количестве и предпочитают более легкие рецепты быстрой закваски. А в сельской местности соседи до сих пор приветствуют друг друга вопросом: «Вы уже завершили заготовку кимчжана?».

Кстати, в последние годы мода на кимчхи выплеснулась на Запад. Считается, что это лакомство предотвращает многие недуги, даже рак! А Ким Ен Ман в тот вечер от кимчхи перешел к мясной теме. «Говядина, – заметил он, – любимое мясо корейцев. Как у китайцев свинина, а у японцев рыба. Кроме кальби мы обожаем пулькоги, это тонкие ломтики говядины, выдержанные в маринаде из соевого соуса, сезама, сахара, чеснока, зеленого лука, черного перца и тоже поджаренные на решетке».

«В целом, – продолжает Ким, – в корейской кухне огромное разнообразие блюд и приправ – от мягких до чрезвычайно острых. Есть похлебки из всякой всячины, много блюд из куриного мяса и свинины, очень популярны морские продукты – рыба, морские водоросли и капуста, кальмары, крабы, моллюски. При этом корейская кухня весьма полезна, в ней мало жиров и сахара. Правда, не все наши кушанья, особенно рыбные, нравятся иностранцам из-за специфических запаха, остроты и прочих вкусовых особенностей».

«Вообще, – констатировал Ким, – хоть мы и обожаем собственную кухню, жить без нее не в состоянии, но отдаем себе отчет в том, что она не может всех устроить, не является самой популярной в мире».

Пока мы рассуждаем на кулинарные темы, официантки сервируют стол. Перед каждым из нас ставят чашку с рисом, чашку с супом, кладут ложку, палочки. В центре стола размещают многочисленные закуски и специи – зерна сезама, чеснок, зеленый лук, зеленый перец, имбирь, редьку, красный перец в порошке и стручках, цуккини, обваленные в муке и яйце и тушеные в масле, рыбу, маринованную в рисовом вине, соус из квашеных бобов, побеги папоротника, грибы.

Одновременно одна из официанток жарит кальби на столе. По мере готовности угощает нас. Местные деликатесы запиваем слабенькой водкой соджу. Корейцы ее обожают и пьют за каждой трапезой, и мужчины, и женщины. Даже уличные торговки прямо на рабочем месте потягивают соджу из микроскопических чашечек.

В Корее, как нам давно объяснили еще советские корейцы, рис принято есть ложками. Делать это палочками, как китайцы, японцы, вьетнамцы и некоторые другие азиатские народы, считается у корейцев плохой приметой, к безденежью. И палочки в Корее специфические. Не деревянные, как у других, а металлические, тонкие и длинные.

Пообедав, гуляем по округе. К вечеру стало прохладнее, дует свежий ветерок, напоенный ароматами жареной говядины и специй. Рестораны кальби в этом районе буквально на каждом шагу. И повсюду немало клиентов. А совсем недалеко отсюда, к северу от 38-й параллели, в КНДР люди мрут от голода. Их бы в эти деликатесные рестораны!

Ночью пишу статью в туалете, чтобы не разбудить Наташу. Пытаюсь напечатать текст на полученной от Ким Ен Мана электрической пишущей машинке. Она дымит и грозит воспламениться. Что делать? Спускаюсь в деловой центр отеля, отыскиваю там машинку и отстукиваю одним пальцем (только так и умею) статью. К двум ночи заказ выполнен, пытаюсь заснуть.

Ранним утром начинается экскурсия по городу. Сопровождает подруга нашего Кима Ким Хенг. «Учтите, – предупреждает Ким, – моя жена о ней не знает». Начинаем с осмотра Национального музея. Здание со скандальной репутацией. В колониальную эпоху японцы возвели его на холме перед королевским дворцом, чтобы закрыть вид из города на дворец и тем самым унизить корейский трон. Хенг сообщает, что в стране идут жаркие дискуссии – одни требуют взорвать этот мерзкий осколок колониализма, другие предлагают перенести его на новое место, третьи предпочитают не трогать, оставить в качестве напоминания о национальном позоре. Забегая вперед, отметим, что в конце концов в 1998 году японское творение снесли, и теперь королевский дворец красуется на фоне города.

А мы, ознакомившись с экспонатами богатого Национального музея, переходим во дворец Кёнбоккун. Потом посещаем другие королевские дворцы – Чхандоккун, Чхангенкун, гуляем по Пивону (тайному саду) с его лесистыми склонами, заросшими лотосом прудами, извилистыми тропинками и ажурными павильонами. Архитектура в основе китайская, но более скромная, без особых претензий и излишеств, без размаха и блеска, присущих стилю Срединной империи. Сеульские дворцы зато выигрывают благодаря буйной зелени. Во дворцах Пекина такой не увидишь.

Из дворцов перемещаемся в район антикварных магазинов Инсадон (в переводе «Безымянная деревня»). Узенькие улочки забиты старинными сундуками, вазами, подсвечниками, статуэтками, свитками, шкатулками, лампами, колокольчиками, веерами, тушницами, кисточками, барабанами и сотнями других диковинок. За руку здесь никто покупателя не хватает, но, как предупреждает Хенг, многие из товаров представляют собой современные подделки под старину. Надо проявлять бдительность, а то получишь ширпотреб по заоблачной цене. Но мы ничего не собираемся покупать, ограничиваемся наблюдением за уличной жизнью.

Заходим пообедать в традиционный корейский ресторан. У входа навалены груды обуви, добавляем к ним свою, проскальзываем в уютный кабинет. Сидеть, правда, приходится на полу, поджав ноги под себя. Пока пытаемся освоиться в необычной позе, низкий стол заполняется обилием закусок. Я пострадал желудком уже после первого ужина, поэтому не без неприязни рассматриваю еду на столе и почти к ней не притрагиваюсь. В принципе, Южная Корея – чистая страна, общепит в ней на высоте во всех отношениях. Просто мне на старте не повезло, но больше такое никогда не повторялось.