Читать книгу Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 7. Часть 10. Преодолевая трудности. Часть 11. Достижения и превратности судьбы - Евгений Бажанов, Е. П. Бажанов - Страница 4

Натуля продолжала трудиться в Институте востоковедения. Трудилась активно и эффективно. Помимо несложных заданий от начальства, регулярно печаталась и в России, и за рубежом. И это все больше раздражало бездарных начальников, на фоне моей жены они смотрелись жалко: писали мало и плохо, глупо и коряво, их, естественно, никто не хотел печатать. Бездарям хотелось как-то приструнить Наташу – и за спиной ее критиковали за то, что она нерегулярно ходит на работу, печатается в иностранных СМИ и издательствах. Сами начальники в институте появлялись только для того, чтобы посплетничать и выпить. Наташа открыто им об этом говорила. Отомстили Натуле тем, что на аттестации в конце 1992 года ее утвердили на должность старшего научного сотрудника, но разряд занизили, дали 13-й (вместо возможного 15-го!).

Я очень разозлился, готов был придушить эти убожества, но Натуля меня успокоила, и мы вдвоем сосредоточились на развитии науки в Дипломатической академии, где моя жена стала работать по совместительству на должности главного научного сотрудника.

Мы регулярно проводили различные форумы, при этом возникали порой осложнения. Так, в начале 1993 года канадское посольство попросило организовать в Дипакадемии выступление своего министра иностранных дел госпожи Макдугалл. Мы согласились, стали готовить мероприятие. И вдруг меня вызывают к руководству кадровой службы МИДа. Оказывается, российский посол в Канаде доложил: «Дипакадемия вымогает у канадской стороны 1500 долларов за выступление Макдугалл». Я прояснил ситуацию: деньги нужны на оплату приема с угощениями, включая дорогое спиртное. Кадровик успокоился, но все же велел написать объяснительную записку.

Замяли это ЧП, а тут новое. По договоренности с канадским послом мы пригласили на выступление Макдугалл и на прием М.С. Горбачева. Он принял приглашение и на приеме находился, наряду с Макдугалл, в центре внимания. А на следующее утро мидовское начальство накинулось на меня с бранью: «Как посмел позвать такого нехорошего человека! Не дай бог, Ельцин узнает»!

Пришлось писать вторую объяснительную записку. Сослался на канадского посла, он, мол, хотел видеть на приеме Горбачева. Посла мидовцы тоже «допросили». Тот кивал на меня. В общем, виноватого не нашли, и вскоре об инциденте забыли.

18–19 марта 1993 года мы провели необычное мероприятие – конференцию «Проблемы и перспективы развития неправительственных связей между Россией и Тайванем». Это был период «медового месяца» между Москвой и Тайбэем. Развал коммунистического режима и приход к власти в России демократов вызвал на Тайване эйфорию. Гоминьдановские власти острова вознадеялись, что в их противостоянии с коммунистическим материковым Китаем Москва может теперь взять сторону Тайваня. Тайваньцы принялись «окучивать» российскую «грядку». И кое-что у них получалось.

На первых порах российские демократы увлеклись идеей тесного сотрудничества с островом. Тайвань представлялся идеальным экономическим партнером, который мог стать важнейшим в Азии источником инвестиций и проводником российского проникновения на рынки стран Азиатско-Тихоокеанского региона. Эти надежды подпитывались щедрыми обещаниями и энергичной лоббистской деятельностью тайваньцев в России.

Теплые чувства демократов в отношении Тайбэя усиливались «общностью идеологических ценностей, поддержкой тайваньцами российских реформ, уверенностью молодых кремлевских реформаторов, что будущее Китая принадлежит не компартии, а гоминьдану, правящей партии на острове»[1]. Тайвань привлекал внимание россиян и как образец успешного развития экономики и социальной сферы, как экзотический объект туризма. Кроме всего прочего, в Москве говорили, что России не стоит отставать от США, которые имеют весьма интенсивные связи с гоминьдановским режимом, а КНР мирится с этим.

Московский мэр Г. Попов посетил Тайбэй и в ходе визита встретился с диссидентом Эр Кайси, заочно приговоренным в КНР к смертной казни. В зарубежной прессе появился снимок Г. Попова, пожимающего руку Эр Кайси со словами: «До встречи в Пекине!». Китайское руководство было взбешено, и не только этим. Один из приближенных Б. Ельцина Олег Лобов в тот период активно мотался на Тайвань, встречался с его высокими представителями и на самом острове, и в третьих странах. Ходили слухи, что тайваньцы щедро материально стимулировали Лобова, в результате чего он подписал с Тайбэем рамочное соглашение. Одобренное указом Ельцина 2 сентября 1992 года, соглашение выглядело почти как дипломатическое признание Кремлем гоминьдановского режима.

Под нажимом Пекина соглашение было, по сути, дезавуировано новым указом Б. Ельцина, от 15 сентября 1992 года, который и стал основой российской политики в тайваньском вопросе. В указе было четко зафиксировано: «В отношениях с Тайванем Российская Федерация исходит из того факта, что есть только один Китай. Правительство Китайской Народной Республики является единственным законным правительством, представляющим весь Китай. Тайвань является неотъемлемой частью Китая. Российская Федерация не поддерживает официальных межгосударственных отношений с Тайванем…»

В дополнение к этому указу Москва обязалась воздерживаться от контактов с Тайбэем на уровне выше заместителя министра правительства, не использовать государственные символы при осуществлении любых связей с Тайванем, включая воздушные, морские и другие перевозки, не иметь военных контактов с островом.

Когда МИД России одернул Лобова и настоял на отмене первого указа, Лобов возглавил Московско-Тайбэйскую комиссию по неправительственным связям с островом. Совместно с этой организацией и задумали мы конференцию, на которой предстояло обсудить, как конкретно, в каких формах и масштабах, на каких направлениях следует развивать сугубо неофициальные российско-тайваньские связи.

Финансировали мероприятие тайваньцы, причем деньги, 50 тыс. ам. долларов, передали лично Лобову. А готовила конференцию Дипакадемия, от предоставления помещений до обеспечения участников питанием, транспортом и т. д. Расходы были немалые, с Тайваня ожидалась высокопоставленная и весьма многочисленная делегация. Мы с коллегами добивались от Лобова денег, он же расставаться с ними никак не желал. В ходе нашего рандеву в Кремле Лобов заявил:

– Борис Николаевич не поощряет использование валюты.

Покинув лобовский кабинет, мы долго недоумевали: а что же Борис Николаевич предполагает делать с полученной из-за границы валютой? Наполнять ею карманы чиновников?

В конце концов Лобов с Дипакадемией поделился, правда, себе оставил 2/3 суммы. Конференция же прошла успешно. Народ съехался со всех концов необъятной России – и дальневосточные губернаторы, и предприниматели с Урала, и ученые из Петербурга. И, конечно, широко была представлена Москва. Состоялось много выступлений, все хвалили Тайвань за выдающиеся достижения в экономической и социальной сферах, и все в разных формах и под разными предлогами просили у тайваньцев денег. Одни – на привитие в России интереса к китайской культуре, другие – на создание совместных предприятий, третьи – на увековечение памяти покойного тайваньского премьера Цзян Цзинго, проведшего молодые годы в СССР. Тайваньцы обещали быть щедрыми в обмен на дружбу, расширение рамок взаимоотношений по примеру их отношений с США, Японией, некоторыми другими государствами.

На конференции присутствовали и представители КНР, которые никаких претензий не высказали. А российские мидовцы Дипакадемию похвалили и дали «зеленый свет» развитию наших контактов с Тайванем. В стенах Академии появились тайваньские стажеры, в большинстве своем из их МИДа. Развивался обмен делегациями с научными и учебными центрами острова. Уже сразу по окончании конференции наш тайваньский друг профессор Мин Цзи оставил следующее послание:

Уважаемый господин Бажанов!

Как мне было приятно опять встретиться с вами в Москве!

Прием, который устроила Ваша Наташа, потряс меня до глубины души. Она не только великий ученый, но и фантастический кулинар. И красавица!..

У меня к Вам большая просьба: примите, пожалуйста, мисс Фу Цзюнь-жу, дочь моего друга г-на генерала Фу Цзя-линя. Она окончила университет в Тайбэе с хорошими оценками. Ее очень интересуют русский язык, русская литература и искусство, и она хотела бы учиться в аспирантуре Вашей академии, начиная с сентября сего года.

К письму приложены ее диплом, вкладыш с оценками университета и другие документы. Убедительно прошу принять ее в Вашу академию, сперва на подготовительный курс русского языка, желательно сроком на год, и, если это будет возможно, затем в аспирантуру. Помогите ей также, пожалуйста, решить вопросы жилья и обеспечения всем необходимым для жизни. В начале июня с большой надеждой мы будем ожидать приглашение для нее, чтобы заблаговременно оформить необходимые документы.

С уважением и почтением,

проф. Мин Цзи

В дальнейшем такого рода просьбы от тайваньцев поступали все чаще и чаще.

Вскоре после конференции мы с Натулей опубликовали ряд статей, в которых освещалась тайваньская проблема. Китайские дипломаты статьи хвалили, просили продолжать в том же духе «на благо отношений между КНР и РФ». Однажды нас пригласили на ужин в китайское посольство два советника, предложив захватить с собой кого-то из друзей. Мы пришли на ужин с молодым преуспевающим бизнесменом. В разгар трапезы бизнесмен поинтересовался, отчего Тайвань намного опережает КНР в экономическом развитии. Советники напряглись и смолкли, пока один из них не нашелся:

– Чанкайшисты, удирая с материка, захватили с собой несметные богатства, валюту, золото, музейные редкости. На украденном и стали строить свое благополучие.

Нам пришлось подтвердить правильность этого «анализа». Но бизнесмен продолжал напирать, указывая на прорывы тайваньцев в сфере высоких технологий, на успешное решение на острове социальных проблем. Советники не очень убедительно отбивались от каверзных вопросов.

Провожая нас после ужина к машине, один из советников шепнул мне на ухо:

– Скажи своему приятелю, чтобы он впредь не ставил нас в тупик. Комната, где мы ужинали, прослушивается, вот нам и пришлось нести всякие благоглупости о Тайване, выглядеть простофилями.

Набирало обороты и научно-образовательное сотрудничество Дипакадемии с КНР: мы обменивались делегациями, лекторами, исследователями и стажерами с ведущими китайскими вузами и научными центрами. Представитель агентства «Синьхуа» Чжу Иньчжи арендовал в нашей академии помещение под служебный офис, организовал для китайских журналистов несколько ознакомительных поездок в Россию.

Принимали мы в этот период и американцев, добиваясь практической отдачи от контактов. Получалось далеко не все. В очередной раз прибыл профессор С. Норвуд, наш знакомый из Калифорнийского университета в городе Сан-Хосе. Постарались окружить гостя максимумом внимания, тратили на него собственные деньги, я организовывал ему лекции, сам выступал на них в роли переводчика. Тем не менее вскоре с Норвудом поссорились. Он, как и ранее, поносил на чем свет российских демократов-реформаторов, утверждал, что они толкают Россию в бездну. Мы спорили с профессором и расстались с ним холодно.

Следующий американский гость, тоже старый знакомый, вице-президент Сан-Францисской торговой палаты Гарик Орбелян, в свою очередь, разочаровал. Мы надеялись с его помощью привлечь в Академию финансовые ресурсы, а Гарик, напротив, толкал нас на расходы. Он не уставал уговаривать нас приглашать из Калифорнии лекторов, президентов корпораций и банков. Мы оплачиваем визитерам из-за океана авиаперелет, гостиницу, местный транспорт, а они за то учат слушателей Дипакадемии премудростям рыночной экономики и демократии. Естественно, о подобных уроках за счет ДА не могло идти и речи.

Наряду с организацией научных форумов и развитием международных связей Дипакадемия всерьез озадачилась в тот период вопросом участия в аналитической работе МИДа. До этого, как уже упоминалось, ученые ДА от случая к случаю направляли в Министерство справки, но они, как правило, оставались незамеченными. Когда же начальство наши писания замечало, то не всегда их одобряло. Как-то в 1993 году заведующий языковой кафедрой Дипакадемии опубликовал в прессе статью с критикой российской политики в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Статью показали министру, и Козырев прямо на ней начертал: «Никаких дельных советов от Дипакадемии не поступает, только пустая критика».

Заметно активизировалась в 1993 году работа аспирантуры/докторантуры, диссертационных советов Дипакадемии. Вслед за Ким Дэ Чжуном к нам потянулись другие соискатели ученых степеней из Южной Кореи. Защищались их дипломаты, журналисты, политические деятели. Кроме южнокорейцев появились в аспирантуре представители Китая, Афганистана, Сирии, Палестины, США. За учебу они платили Дипакадемии хорошие деньги.

Казалось, что Дипломатическая академия преодолевает кризис идентичности и финансового голода и набирает обороты. Но нежданно-негаданно произошел новый срыв.

В мае 1993 года ректор О.Г. Пересыпкин сообщил, что собирается ехать послом в Египет и якобы внес мою кандидатуру на пост ректора. Получилось все совсем иначе. В Дипакадемии имелись люди, которые регулярно передавали в кадры МИДа компромат на Пересыпкина, обвиняли его в коммерческих махинациях. Упор делали на уже упоминавшийся частный вуз МАДИКС. Слушателей, мол, обучают в Дипакадемии, а деньги достаются учредителям МАДИКСа во главе с Пересыпкиным.

В конце концов доносы возымели действие. О.Г. Пересыпкина временно отстранили от занимаемой должности, в Академии появился и.о. ректора Сергей Каллистратович Романовский. Пересыпкина же вызвали на Коллегию МИДа для окончательного решения вопроса. Накануне заседания мне позвонил приятель – помощник замминистра по кадрам Кунадзе – и предупредил, что МИД собирается напустить на Дипакадемию прокуратуру. То есть тучи сгущались.

О.Г. Пересыпкин знал, что его собираются «топтать», но рассчитывал на поддержку многих, чуть ли не большинства членов Коллегии. Те, однако, подвели. Главы кадровой и финансовой служб министерства обрушились на ректора с нападками. Едкие реплики в его адрес отпускали заместители министра и руководители ряда подразделений. Только ректор МГИМО А.В. Торкунов дипломатично поддержал коллегу, выразил понимание трудностей, переживаемых Дипакадемией, как и всей высшей школой страны. Так же поступил и замминистра Б.Н. Пастухов.

Меня задели несправедливые упреки в адрес шефа. Получив слово, я рассказал о катастрофическом финансовом положении Дипакадемии, об усилиях Пересыпкина исправить это положение, о его популярности в коллективе. Министр Козырев слушал меня с выражением удивления на лице, а когда я закончил, воскликнул:

– Странное выступление проректора, Вы сами-то не причастны к МАДИКСу?

– Причастен, – признался я.

– А, ну тогда все ясно! Надо будет и с вами разбираться! – резюмировал министр и продолжал, – удивительное дело, за все время Пересыпкин ни разу не был у меня на приеме. Понимаю, что к министру не так просто попасть. Но вот ректор МГИМО Торкунов находит же возможности, приходит!

Козырев явно был задет поведением Пересыпкина, и не без оснований. И я, и мой коллега, проректор по кадрам Емельянов, давно уговаривали Олега Герасимовича встретиться с министром, но он отмахивался: что, мол, с мальчишкой встречаться! Пересыпкин не считал Козырева серьезной фигурой – ни с точки зрения дипломатического опыта молодого мининдел, ни по причине его прозападно-либеральной идеологии. К тому же Пересыпкина привечал оппозиционный глава российского парламента Р.И. Хасбулатов, которому даже приписывали слова: «Пересыпкин должен быть министром иностранных дел»! Возможно, Козырев знал о связях Пересыпкина с Хасбулатовым, и это усиливало недовольство министра ректором.

В общем, Пересыпкина официально освободили от должности, а Романовского назначили ректором. Я очень переживал, переживаю до сих пор – Олег Герасимович был хорошим начальником, такие редко встречаются.

Приведу здесь описание тех неприятных событий, которое содержится в книге самого Олега Герасимовича:

«На май 1993 года была намечена международная конференция на тему «Россия и арабский мир: перспективы взаимовыгодного сотрудничества». Был создан подготовительный комитет, в состав которого я был включен как специалист по арабским странам. Конференция состоялась 21–22 мая в «Белом доме», который в то время занимал Верховный Совет России. За столом президиума сидели Р. Хасбулатов, вице-президент Александр Руцкой, банкир Виктор Геращенко, саудовский бизнесмен Камель Ибрагим и др.

На следующий день в Дипакадемии появился заместитель министра по кадрам Георгий Кунадзе, который пришел на эту должность из Института востоковедения РАН. Был собран ученый совет, на котором он сообщил, что в МИД поступила информация о нарушении в Дипакадемии финансовой дисциплины и в этой связи для проверки назначается специальная комиссия, а ректор временно отстраняется от работы. Ученый совет безмолвствовал. Только профессор Владлен Сироткин, ныне покойный, открыто выступил в мою защиту, заявив, что причиной отстранения ректора являются политические мотивы.

В «Московском комсомольце» появилась статья, в которой говорилось, что ректор О. Пересыпкин создал в рамках Дипакадемии коммерческую структуру и имел в виду резко за ее счет разбогатеть. Действительно, я создал в Дипакадемии МАДИКС – Московскую академию дипломатической и консульской службы, которая планировала на коммерческих условиях учить всех желающих иностранным языкам, протоколу и другим тонкостям общения с иностранцами. Именно таким путем я считал возможным сохранить уникальный преподавательский состав Дипакадемии. Преподаватели, особенно языковых кафедр, получавшие мизерную зарплату, уходили в коммерческие структуры и частные учебные заведения, выраставшие как грибы после дождя. Перед нами стоял вопрос выживания, и МАДИКС, по моему мнению, помог бы пережить тяжелый период разброда и шатаний. Более того, МАДИКС создавался с разрешения руководства МИДа и еще не начал работать, поэтому упрекать меня вряд ли было возможно.

Отстранение меня от работы не прошло незамеченным. Оказалось, что я довольно известный в Москве человек. За время работы ректором я активно выступал в СМИ, писал книги, был членом Союза журналистов и Союза писателей, членом правления десятка Обществ дружбы с арабскими странами, выступал с лекциями в Москве и других городах. Группа послов арабских стран посетила МИД и просила разъяснять ситуацию: арабы показывали статью в лондонской газете на арабском языке «Аль-Хаят», в которой утверждалось, что ректора О. Пересыпкина убрали потому, что он как председатель Совета Императорского православного Палестинского общества потребовал от Израиля вернуть русские земельные участки и недвижимость. Появились статьи в мою поддержку в газетах «Правда» и «Труд». Совет ИППО выступил в мою защиту, и, наконец, я сам написал короткое письмо Б. Ельцину с просьбой восстановить меня на работе.

Руководство МИДа того периода не ожидало, видимо, такой огласки и решило пойти на мировую. В начале июля 1993 года меня пригласили в отдел кадров МИД России и предложили написать заявление с просьбой освободить от работы ректора Дипакадемии по собственному желанию и прекратить публичную полемику. В обмен обещали взять меня в центральный аппарат МИД России и ровно через два года отправить послом в хорошую арабскую страну. Я согласился.

Вскоре состоялось заседание Коллегии МИД России, на котором Г. Кунадзе нудно читал написанный кем-то доклад о финансовых нарушениях в Дипакадемии. Первым не выдержал замминистра Борис Николаевич Пастухов.

– Скажите, Пересыпкин украл что-нибудь или нет? – спросил он.

– Нет, не украл, – растерянно сказал Г. Кунадзе. – Но комиссия продолжает работать.

В мою поддержку выступил приглашенный на заседание коллегии проректор по науке Евгений Петрович Бажанов, принятый в мае 1991 года после долгих проволочек в МИДе и отказов ЦК КПСС, где он работал. Мой давний друг Виктор Викторович Посувалюк, бывший в то время директором Департамента Ближнего Востока и Африки, сказал, что он готов взять в свой департамент такого специалиста, как О. Пересыпкин.

Сергей Каллистратович Романовский на этом же заседании Коллегии был назначен на должность ректора Дипломатической академии МИД России.

Я проработал ректором Дипакадемии семь лет. Эти годы были сложными и тяжелыми для России, нашего народа, МИДа и Дипакадемии. Мне удалось в этот сложный период сохранить уникальный профессорско-преподавательский состав, по мере возможностей совершенствовать учебный процесс и адаптировать учебные программы к новым политическим реалиям, открыть закрытое учебное заведение и вывести его на сотрудничество с мировыми научными и образовательными центрами. Как говорится, «один в поле не воин», и вряд ли мне удалось бы решать такие масштабные вопросы без заинтересованной поддержки большого коллектива. Посильную помощь оказывали мне преподаватели и административно-технические сотрудники, и я не хотел бы кого-то выделять особо, чтобы ненароком не обидеть других»[2].

* * *

Когда Сергея Каллистратовича Романовского назначили ректором, ему уже стукнуло 70 лет, и это был человек старой закалки. Работал на комсомольских, затем государственных постах, водил дружбу с членами высшего советского руководства Шелепиным и Семичастным. После того как тех сместил Брежнев, «полетел» и Романовский. Но до дна не долетел, сделали его послом – в Норвегии, Бельгии, Испании. В промежутке успел побывать на хорошей должности в Москве.

По своим политико-идеологическим установкам Романовский резко отличался от Козырева. Запад оставался в глазах нового ректора противником, слово «либерал» воспринималось им как ругательное. Романовский, однако, имел давние связи с министром, и тот поручил ему важную миссию – как следует перетряхнуть Дипакадемию, а может быть, и закрыть ее. Позднее Романовский признавался, что пришел именно с намерением положить конец существованию нашей организации, но постепенно убедился в ее полезности, стал бороться за укрепление позиций и престижа Дипакадемии. При этом в мидовских кругах продолжала тогда муссироваться идея о вливании Дипакадемии в состав МГИМО в качестве научного центра и курсов по повышению квалификации дипработников.

Начал новый ректор с кадровой перетряски. Убрал с руководящих должностей тех, кто имел отношение к МАДИКСу и состоял в близких отношениях с Пересыпкиным. Похоже, хотел избавиться и от меня, но что-то ему помешало. Взамен отстраненных выдвинул другие кадры. Первым проректором назначил главного антагониста Пересыпкина завкафедрой международного права В.И. Кузнецова – человека в высшей степени неприятного, амбициозного, злобного, вероломного, реакционного, который, в частности, откровенно враждебно воспринимал меня и научное подразделение Академии.

Другим проректором стал А.А. Ашихмин, выдвиженец из слушателей партийного набора. В профессиональном отношении был слабоват, но зато умел втереться в доверие к начальству своей услужливостью и притворной преданностью. На него работал и фактор происхождения – Ашихмин в прошлом являлся функционером обкома КПСС в Свердловске, входил якобы в «уральскую мафию» Ельцина и теперь постоянно намекал на свой доступ в Кремль. Ашихмину поручили кадровые вопросы, а также изъятые у меня международные связи (при том, что он не владел иностранными языками и вообще очень смутно представлял себе внешний мир).

С помощью Ашихмина Романовский освободил от проректорства Наталью Петровну Гераскину, добрую, гибкую, неконфликтную женщину. Начал Ашихмин с того, что снял фотографию Гераскиной с Доски почета. Ее функции стали одну за другой передавать вышеупомянутому Кузнецову и в конце концов должность проректора по учебной работе упразднили. Ашихмин, однако, не оставлял Гераскину в покое и в дальнейшем, после ее перехода в научное подразделение.

Как-то Ашихмин спрашивает меня, знаю ли я, что моя подчиненная Гераскина ездила недавно в США. Отвечаю, что она в отпуске, который может проводить в любой точке земного шара, причем без уведомления администрации Дипакадемии. Разве есть закон, запрещающий трудящимся отдыхать за пределами Москвы? Ашихмин соглашается, что такого закона нет, но, переходя на шепот, уведомляет меня, что, будучи за океаном, Гераскина критиковала ректора Романовского. Откуда это известно? Получена официальная депеша из посольства СССР в Вашингтоне. Приходится высказывать изумление:

– Сейчас такие времена, что российские граждане на каждом перекрестке громогласно костерят президента страны. То же самое делают телевидение и пресса. Все это воспринимается как законное и нормальное явление. А тут вдруг оказывается, что критика ректора Дипакадемии – большой криминал. И наши дипломаты в Вашингтоне не жалеют государственных средств и собственного времени для информирования Родины о такой «угрозе национальной безопасности»!

Романовский сделал еще ряд довольно странных назначений, чем не способствовал повышению качества учебного процесса. А вот с хозяйственником отгадал. Прежнего проректора по хозяйственным вопросам В.И. Рудакова справедливо освободил от должности. Тот мало что делал и с пренебрежением относился к профессорско-преподавательскому составу и его нуждам. В ужасном состоянии пребывало хозяйство Дипакадемии. На одном из ректоратов Романовский назвал академическую столовую «хлевом» и потребовал привести ее в «человеческое состояние». Рудаков отрезал: «Это невозможно!». Аналогичным образом реагировал он на другие поручения и призывы.

В процессе поиска замены Рудакову Романовский обратился за помощью ко мне. Я рекомендовал сначала одного, потом второго приятеля, имевших определенный опыт хозяйственной деятельности. Ректор одобрил обе кандидатуры, но приятели, увы, сдрейфили, после длительных колебаний один за другим отказались. Причем первый из них, Володя Куликов, еще и обвинил меня, что я «пытался его подставить», работенка, мол, ужасная.

В конечном счете Романовский нашел в высшей степени достойного кандидата, Анатолия Александровича Иллюка. Он проработал в Дипакадемии 12 лет, вплоть до 2006 года, и сделал для развития нашей организации больше, чем кто-либо другой. Начал, кстати, со столовой, которую очень быстро привел в приличное состояние.

Обратил свой взор новый ректор и на науку. Сразу же посетил Большой Козловский переулок. Обошел все кабинеты, познакомился с сотрудниками, поинтересовался, кто чем занимается, удивился почему-то наличием у одного из исследователей бороды. Ужаснулся состоянием служебных помещений. Заинтересовался сауной, которая принадлежала бывшему проректору по хозяйственным вопросам. Поклялся ее закрыть, но не сделал этого и вообще больше никогда об этой сауне не вспоминал.

Заглянул новый ректор и в музей Дипакадемии, располагавшийся в третьем корпусе на Б. Козловском. На стенах там висели фотографии выпускников ДА, ставших впоследствии послами СССР и стран-союзников, таких насчитывалось более 300 человек. На стеллажах лежали огромные альбомы, каждый из которых был отведен под фотографии всех выпусков Академии с 1940-х годов и до наших дней.

Романовский выразил удивление:

– Зачем вы держите подобный хлам?

– Как зачем? Это же история Дипломатической академии и то, чем мы можем гордиться. Когда показываем музей посетителям, в том числе иностранным, они проникаются уважением к нашему вузу!

Мои доводы Романовского не убедили, он недовольно фыркнул и обещал «разобраться» с музеем. И, действительно, разобрался – альбомы были уничтожены, фотографии на стенах оставлены без присмотра. Часть их со временем исчезла, остальные (уже после ухода Романовского с ректорского поста) сорвали и перевезли на Остоженку.

По настоянию ректора началась переаттестация кадров в научном отделе. Некоторых сотрудников, действительно нерадивых, уволили. Кто-то, от кого тоже следовало освободиться, сумел найти подход к ректору и уцелел. Скандал возник в связи с неким Дико. Он числился в научном отделе, но на службе не появлялся. Я его и в глаза никогда не видел. Прежний ректор Пересыпкин велел мне не беспокоиться о трудовой дисциплине Дико. Тот, мол, специализируется на проведении общественных форумов, вне рамок ДА, пусть и продолжает.

Романовского такая ситуация не устроила, тем более что он, как оказалось, знал Дико по прошлой жизни и за что-то его очень не любил. Гнев обрушил прежде всего на меня, как, мол, допускаю такое безобразие? Мы попытались Дико уволить, но оказалось, что это сделать непросто. Дико забросал письмами министра иностранных дел и другие высокие инстанции, понося Романовского на чем свет стоит, называя его «ретроградом, бездарностью, профаном в науке» и т. п. Одновременно подал на Дипакадемию в суд за нарушение законодательства и выиграл тяжбу. Романовского оштрафовали. Уволился Дико гораздо позднее и по собственной воле.

В целом переаттестация мало что дала, ни структура научного отдела, ни его деятельность по-прежнему никого не удовлетворяли. Сотрудники эпизодически готовили аналитические справки для МИДа, также эпизодически проводили научные мероприятия (конференции и семинары). Вот, пожалуй, и все. В основном же каждый занимался личными делами. Один превратил кабинет в коммерческий офис. Нанятые им на собственные деньги секретарши с утра до вечера вели по телефону распродажу товаров со склада. Другой месяцами пропадал в загранпоездках. Третий просто гулял. Как-то я заинтересовался, почему отсутствует молодая сотрудница, позвонил ей домой. Трубку снимает мама, и на просьбу позвать дочь к телефону откровенно сообщает:

– А ее нет, она на пляже.

Звоню еще одной сотруднице. Та, оказывается, в бассейне. Были и такие, которые, числясь в Дипакадемии, на самом деле трудились в других организациях – банках, турфирмах, частных вузах. Выяснилось, например, что скромный, застенчивый, немножко даже подобострастный рядовой сотрудник нашего научного отдела ведет вторую жизнь, в которой он могущественный, авторитарный и очень высокооплачиваемый декан частного университета. Но этот хоть был связан со сферой образования и науки.

В конце концов у меня возникла идея, поддержанная Романовским, упразднить научно-исследовательский отдел (НИО) и создать новую научную структуру – институт. Такой «маневр» позволял на законных основаниях избавиться от балласта и попытаться сформировать дееспособный коллектив, нацеленный на решение серьезных задач.

На создание института ушел почти год. К объективным трудностям примешивались сугубо субъективные. Так, проректор по кадрам Ашихмин регулярно терял передававшийся ему пакет документов по институту. Первый проректор Кузнецов не терял документы, но держал их месяцами, а потом возвращал с требованиями коренной переделки. Он также настоял, что по уставу директором института может быть только проректор по науке. Иначе, заявлял Кузнецов, директор будет пытаться вывести институт из-под контроля ректората и вообще «украсть» его у Дипакадемии.

* * *

В заключение этой главы привожу дневниковые записи, дополняющие картину наших с Натулей трудовых будней в 1993 году:

6 января 1993 года

5 января утром поехал в ДА, где с 10:00 до 14:00 участвовал в круглом столе для консульских работников (это учебная нагрузка по кафедре Ю.М. Мельникова). Далее – совещание на Остоженке по аттестации (выясняется, что ее скорее всего не будет).

19 января 1993 года

18 января кафедра международных отношений Ю.М. Мельникова поддержала мою кандидатуру на ученое звание профессора, завтра необходимо утвердить на заседании Ученого совета Дипакадемии. Собираю документы.

21 января 1993 года

Сегодня я с утра был на работе, беседовал с коллегами. Пришла тайваньская аспирантка Юй Миньлин. Проговорили пару часов. Толковая девица. Писала магистерскую диссертацию на Тайване по Белинскому! Похвастался ей статьями на Тайване – она говорит, что «Чжун’ян жибао», увы, никто не читает. Похвалила за интересный рассказ, говорит, пишите для Foreign Affaires и других американских журналов. К 15:00 поехал на Ученый совет. Меня рекомендовали на ученое звание профессора. 22 «за», 3 «недействительных» (остальные голосования в этот день имели подобные результаты). Просидели долго. Обычные демагоги (Кузнецов и т. п.) качали права, пытались разобраться с коммерческими структурами. Я, как всегда, помалкивал.

23 января 1993 года

…С утра испортили нервы подчиненные. Научно-исследовательский отдел был почти пустым. Стал писать служебные записки на выговора. Потом потек народ. Выкурил одну сигарету и уже к полудню в очередной раз болела голова.

К 14:00 поехал в МИД, беседовал с двумя канадскими советниками (дамами) о выступлении их министра в ДА 4.II.93. Потом встретил И. Лебедева, начальника Историко-документального управления (ИДУ), он рассказал, что приезжает профессор Городецкий из Израиля. Просил поселить его в общежитии ДА.

29 января 1993 года

Всю неделю мотался, высунув язык, – встречи, разговоры, заседания. Так переутомился, что сегодня решил отдышаться.

Во вторник были с Натулькой на приеме в австралийском посольстве, участвовали в четверг в заседании у А.С. Дзасохова и пр. Готовим ряд конференций – с США, Испанией, Болгарией, Тайванем. 4 февраля выступает мининдел Канады.

Был в гостях Ши Цзэ (КНР). Собираются приехать Гарик Орбелян, профессор Скотт Норвуд, Ким Дэ Сун.

30 января 1993 года

Готовим представление в Минобразования на меня на ученое звание профессора.

3 февраля 1993 года

Очень неприятными и суетными были понедельник и вторник. В понедельник опять непрерывный поток посетителей на работе – сотрудники, просители и т. п. Отсутствовал А. Гордиевский, а он нужен был в связи с подготовкой визита в ДА канадского мининдел Макдугалл.

К 15:00 вызвали в МИД, в кадры. Беседовал с Г.А. Черноволом, зам. нач. кадровой службы. Тема: жалоба посла России в Канаде Белоногова, он возмущается, что мы запросили у канадцев 1,5 тыс. долларов за аренду зала для выступления министра. Объяснил, что берем не за аренду, а за расходы на прием. «А, вы прием устраиваете, – воскликнул Черновол, – другое дело». Просил объяснительную написать на имя нач. отдела кадров В.Ф. Кеняйкина.

Поехал на Остоженку. Ректора нет. Проректоры уже были в курсе (Н.П. Гераскина, А.А. Ашихмин). После длительной болтовни поехал домой. От курева здорово болела голова – теперь одной сигареты достаточно, чтобы голова раскалывалась.

Утром написал объяснительную записку, приехал на работу, показал Гераскиной, напечатал, стал поджидать ректора. Повалил народ, звонки. Наедине с собой и минуты не побыл. Ректор подъехал к 14:00, все ему рассказал, дал проект записки. Он одобрил, отослали с Оксаной в кадры (вместе с приглашением на прием для кадровика).

Потом ужасный обед в столовой (омерзительная пища), опять встречи (китаец, Гордиевский и т. п. и т. д.). Вернулся домой. Наташенька уже была дома. Ей осталось 5 раз в Выхино. Скорее бы прекратить эти мучительные поездки и диету!

7 февраля 1993 года

Прошедшая неделя была суматошной из-за выступления в ДА мининдел Канады Макдугалл. Убил в общей сложности около сотни часов на это дело. Прошло ничего, но зачем все это? По моей инициативе на приеме побывал М.С. Горбачев, так мидовские чиновники подняли шум: зачем, что подумает Ельцин?! Абсолютно рабский народ, и реформы у нас невозможны. Это факт, который подтверждается ежедневно.

В дополнение к канадке, провозился с адвокатом из С.-Фр. Дэвидом Стрэндом. Субботу провел дома. Написал две статьи. Сегодня в четыре дня приезжает тайванец Дай Ванцинь. Поедем встречать в аэропорт. Кстати, я ему гостиницу «Москва» через Жарихина забронировал.

11 февраля 1993 года

Понедельник и вторник (8 и 9 февраля) были заполнены на работе встречами, делами, суетой настолько, что домой приходил измочаленным. В понедельник, в частности, неожиданно участвовал во встрече с преподавателем из Ю. Африки. 22-го он выступит на семинаре. Появилась какая-то зацепка для связей с этой весьма загадочной страной. По договоренности с гостем подготовил письмо его ректору и статью для публикации. Думаем пригласить его с женой домой.

Во вторник принимал Пола Коула из «РЭНД корпорейшн», прочитал лекцию по истории России двум девушкам-иностранкам, занимался тайваньской конференцией.

7 февраля вечером встретили тайваньского профессора Дай Ванциня в аэропорту, отвезли в гостиницу «Москва». Она поразила тем, что среди постояльцев почти исключительно кавказцы. Фойе выглядит пусто и голо. Давно, лет 20 назад, заходил в эту гостиницу в последний раз. А в 1960-х годах, во время учебы в институте, бывал в «Москве» регулярно – в ней любил останавливаться Папуля, когда приезжал в Москву. И была она тогда начальственной, престижной. Сейчас совсем иная атмосфера.

Тайваньцу в «Москве» оказалось дорого, перевели его утром в наше общежитие на Преображенке. Бесплатно. Завтра еще и машину обещали подать для поездки в аэропорт. А в понедельник вечером Дай Ванцинь гостил у нас на Университетском. Натуля, как обычно, закатила шикарный ужин.

28 февраля 1993 года

С. Норвуд будет гостем Дипакадемии две недели. Сейчас готовим сразу две конференции: одну во Владивостоке, по АТР, вторую в Москве, по Тайваню.

13 марта 1993 года

Была страшная суета – конференция по Тайваню (Макаров, Лобов, совещания, добывание денег и т. п.), далее штатное расписание, аттестация, беседы, факсы. Устал страшно.

21 марта 1993 года

17-го начал работать с тайваньской делегацией. Беседовал с тайваньцами в ДА, обговаривал все детали программы. 18–19 марта прошла конференция «Проблемы и перспективы развития неправительственных связей между Россией и Тайванем». Мероприятие крупное, отняло много сил и нервов. С нашей стороны участвовало в общей сложности около 200 человек. Была информация о конференции по телевидению. Дал знакомый тележурналист, который рекламировал в основном себя. Дипакадемию упоминал лишь вскользь.

Я два дня напролет как проклятый исполнял функции ведущего. И, по-моему, плохо. Не слушался язык, был скован. После окончания устроили прием, затем тайваньцы потащили нас в ресторан. Я повез всю компанию не туда, куда надо. С трудом нашли нужный ресторан в Колпачном переулке. Очень солидное заведение и с хорошей едой.

Устал так, что не досидел до конца. Тайваньцы продолжали петь песни (любимое их занятие), а я на «леваке» за 2 тыс. (!) рублей вернулся домой и в изнеможении упал в кресло.

Деньги мы так еще от А.И. Лобова не получили. А.Н. Макаров обещал перевести 3 млн руб. в понедельник, остальное – потом. Обращался к тайваньцам с просьбой повлиять на Лобова. Они даже не среагировали. Вообще дикие жмоты. За все наши хлопоты и, несмотря на жалобы на отсутствие в Дипакадемии денег, получили по приемнику (мини). Зато Су Ци расхваливал статьи Натули на Тайване, другие тоже похваливали. Организовывать конференции подобно этой надо не с Лобовым, а без него, и, вообще, только самостоятельно.

18-го пришел журнал Asian Survey с нашей статьей. Вроде ничего. Подарил тайваньцам – Линь Бичжао, Су Ци, Дай Ванциню, Хан Суньлиню, Лэн Хошую.

Впереди новый ворох дел, от которых я уже устал. Телефон дома звонит, просто не переставая, и мы не поднимаем трубку, записываем на пленку. Просьбы накатываются волнами, цунами.

24 марта 1993 года

Дни вновь были суетные. В понедельник подбивали бабки конференции с тайваньцами; во вторник провели аттестацию в НИО, ездил с китайцами из посольства (Ши Цзэ и первый секретарь) в ресторан. Они также пригласили В.С. Мясникова и Н.А. Симония. Пили вино, китайскую водку «Улян’е», пиво. Еда так себе. Ресторан – убогая комнатка в Институте повышения квалификации учителей, метро «Аэропорт». В.С. Мясников дал высокую оценку внешней политике КНДР.

25 марта 1993 года

Сегодня получил диплом (аттестат) профессора. В Комитете образования в торжественной обстановке, даже розу подарили. Датирован аттестат 18 марта 1993 года. Вот я и профессор. Ожидал с нетерпением, но получил и особого удовольствия не испытываю. Цель достигнута, и хочется чего-то нового.

Во второй половине заседала аттестационная комиссия, а затем делили премии по тайваньской конференции. Мне – 75 тыс. рублей. Лобов 3 млн перевел, плюс будет еще 2 млн рублей. Это на конференцию в Хабаровске. Ответ положительный оттуда получен. Надо сообщить в Монтерей.

Завтра приезжает Норвуд, затем появится Гарик Орбелян. Толку от этих визитеров, правда, очень мало.

4 апреля 1993 года

Устал от гостей. Поссорился вчера с этим поганым шпионом Норвудом. Явился сюда и вел себя так, как будто он граф в стране дикарей. Бесконечно рассказывает нам что делать, поливает российское правительство и предрекает гражданскую войну. Пусть убирается.

Приехал Гарик Орбелян. Он будет висеть на шее три недели. И тоже, видимо, пустой вариант. Вскоре явится целая ватага корейцев и прочих студентов-аспирантов. Придется повозиться и с ними.

10 апреля 1993 года

Гарик Орбелян повис на шее. Принимали дома, поил его и ораву в ДА, возил на такси. Бахнул на Гарика (не считая банкета дома) 12 тысяч руб. Возникнут и новые расходы.

Читает Гарик лекции ужасно. Просто позор. Двух слов связать не может, я уж не говорю о мыслях. Ни о каких делах, сотрудничестве, тем более приглашениях в С.-Фр., он не говорит. Долбит лишь одно и то же – зови в гости представителей корпорации «Бехтель» и т. п. На осень, пусть читают лекции. Объяснения, что они нам не нужны, не помогают. Тезис о том, что мы хотим не тратить деньги (у нас их нет), а зарабатывать, пропускается мимо ушей. Ректору ничего не подарил, к нам в гости пришел с духами и палкой салями. С американцами нечего иметь дело. Пустая потеря денег, времени, сил. Жлобы самопоглощенные, самовлюбленные и наглые.

То, что Гарик и другие делали для нас в Сан-Франциско, думаю, было не на их деньги и не из любви к нам. Все они, конечно, работали и работают шпионами и стукачами, причем на примитивном уровне.

Единственное заинтересовавшее предложение Гарика – статья для San Francisco Chronicle о китайцах в России. Правда, об оплате он не заикается.

У Хонга умерла мама, он срочно выехал в Ю. Корею. Просил, однако, защиту диссертации не переносить. Вернется 21 апреля. Мы документы продолжаем готовить, но когда подготовится к защите он сам?

На улице опять похолодало. Выпал ночью небольшой снежок. Настроение среднее. Потерял всякую надежду чего-то добиться значительного в жизни. Просто существую, пытаюсь что-то заработать для своей женушки, устроить ей поездки за рубеж.