Читать книгу В небо на сломанных крыльях. Как мы на костылях и каталках спасали Вселенную - Евгений Давидюк - Страница 4

В ту ночь особенно жутко орали павлины… Мы ещё не знали, что павлины могут орать не только по своей птичьей дури, а к таинственным и даже страшным событиям.

Был такой санаторский павлинник неподалёку от набережной. Когда-то, до нас, он даже был «оленником», вольером для оленя, который оттуда сбежал… В наше время в той просторной клетке, окружённой сеткой-рабицей и небольшим лесочком из туй, бродили три павлина и несколько фазанов. А ещё – роскошный чёрный петух с алым гребнем. Почти не заметный в окружении экзотической пижонской публики, он вёл себя скромно и даже робко.

Счастливчикам удавалось оказаться у клетки в ту редкую минуту, когда павлин ронял перо. Тогда всё дело было в длинной волшебной палочке, которую нужно просунуть в ячею сетки и добраться ею до пера, «павлиньего глаза»… Летом к той палочке можно было прикрепить клейкую травинку, и тогда дело упрощалось.

«Павлиний глаз» прекрасен, а крик павлина ужасен. Случалось, спешишь ночью по холодку из палаты в туалет по открытой галерее летнего корпуса, стоящего на пляже сваями прямо в прибой, а эта райская птица ка-ак гаркнет во тьме на берегу! Кровь в жилах стыла. Да что кровь – не опорожниться б раньше времени!

Да, и кстати, о «нашем времени». В эту секунду я обращаюсь к юному поколению. Чтобы понять, как давно случилась эта удивительная история, вообразите, что вы идёте… нет, просто бежите сломя голову в кино смотреть совсем новый блокбастер «Белое солнце пустыни»! И больше никаких новых крутых боевиков во всей стране нет и не предвидится. И никакого интернета тоже. Думаете, нам было скучнее, чем вам? Развлечений, «готовых к употреблению», у нас было – да, маловато, зато наша собственная выдумка, не требовавшая всяких экранчиков, и наше общение друг с другом кипели куда жарче, это уж точно! И невольная наблюдательность (без экранчиков-то!), и любопытство – тоже! Может, именно по этой причине все чудеса и случились… а то ребята и не заметили бы их, уткнувшись носами в гаджеты!

В общем, этот рассказ не о павлинах, а о той ночи… и тех днях, когда палаты в летних морских корпусах были просторны, через их большие стеклянные двери и окна от пола до потолка навылет сквозил свет солнца и луны. И бриз гулял как хотел. И в каждой было по двенадцать коек – на двенадцать молодцов (и девчонок – в их палатах) с анекдотами, страшными ночными историями, мечтами, приколами и подушечными сражениями…

Та ночь могла стать исторической – намечался опасный поход на девчонок. Цель – измазать их, таких-сяких, спящих, зубной пастой! Мне в походе была отведена важнейшая роль… «будильника»! Полагалось где-то ближе к двум часам ночи разбудить главных смельчаков-«десантников».

Нет, бессонницей я в отрочестве не страдал. Просто старался долго-долго не засыпать, потому что уж больно любил смотреть на звёзды в окно, занимающее всю стену палаты, и слушать шум прибоя. Во всех «тёплых заездах» я старался заполучить койку у окна летнего корпуса. А чтобы не заснуть подольше, старался выспаться днём, в тихий час (в Санатории он тогда назывался «час покоя»), когда вся палата бесчинствует и куролесит, дерётся подушками и занимается другими важными делами. И представьте себе, умудрялся!

Спать днём никто, конечно, не дал бы, если бы у меня не было особой должности по палате… Даже слышал однажды днём спросонку: «Эй, Начитанному не мешай спать!» Я трудился «штатным ночным рассказчиком палаты»: после отбоя пересказывал какую-нибудь из множества прочитанных историй – по большей части из научной фантастики или кино. Бывало и такое: рассказываю и вот не торопясь дохожу до самого интересного места, делаю паузу… Тишина… Спрашиваю: «Кто меня слышит?» А все уже дрыхнут без задних ног! Значит, назавтра – сначала.

Так вот – про ту самую ночь: тогда дежурила самая добрая из всех медсестёр – Марьванна. Даже если бы она нас «накрыла», большого скандала не случилось бы – так, по крайней мере, мы всегда предполагали…

Честно дождался я глубокой ночи. Сам оделся «по-десантному»: хоть было тепло, натянул для маскировки синюю нашу, санаторскую, вельветовую курточку. И принялся будить пацанов. Но не тут-то было! Самые крутые зачинщики спали как убитые – не растолкать. Может, и раздумали, а признаться робели и теперь умело притворялись… И вот что удивительно! В скольких заездах ни собирались мазать пастой девчонок, а при мне ни разу такого не случилось. Хотя легенд о таких походах ходило много.

Палата дрыхнет беспробудно, а я стою одетый посреди неё, и спать вообще ни разу неохота! Что делать?… И я решился-таки потратить адреналин на небольшой «криминал»… Я взбил постель так, чтобы от двери казалось, что она не пуста, осторожно покинул палату, огляделся, тихонько дошёл до лестницы, по ней уже на четвереньках (лестница-то выносная, внешняя, и кто на ней, видно отовсюду) поднялся на солярий… Перебежкой, пригнувшись, достиг ближайшего топчана и… вот он – кайф!

Я лежу ночью на топчане, гляжу в бездонное звёздное небо, на Млечный Путь, а прохладный ветерок напоминает об опасности быть застуканным… Я чувствовал себя космонавтом, вышедшим в открытый и ох какой опасный космос!

Тишина тоже была почти космическая, если бы не павлины. Орали то и дело! Помню, даже подумал: «Ну, накаркаете вы мне!..»

По небесной бездне изредка пролетали метеоры. Желаний не загадывал – просто балдел… И вот вдруг среди звёзд Млечного Пути стала разгораться одна звезда всё ярче и ярче. Я подумал, что это метеор летит под очень острым углом относительно направления моего взгляда… Но спустя пару мгновений даже испугался: этот метеор летел прямёхонько мне в правый глаз!

И вдруг яркая и очень тонкая молния стрельнула из чистого неба сверху вниз куда-то за мою голову – и ни удара, ни грома… Только павлины вскрикнули хором как резаные.

Стал голову ломать, что это за метеорит такой, что вроде долетел до земли, а упал тихо, как снежинка.

И в это самое мгновение мощный пограничный прожектор, рыскавший по заливу с другого конца береговой дуги, вдруг накрыл меня своим всеохватным лучом! И я осознал, что уже не лежу на топчане, а стою у парапета солярия в полный рост и вглядываюсь во тьму за набережной, в ту сторону, куда падала та звезда. Хватай меня, нарушителя, голыми руками – вот он я, виден со всей набережной и из соседнего корпуса!

Опрометью кинулся я к лестнице. Почти не пригибаясь, сбежал на наш второй этаж, нырнул в палату, лихорадочно разделся и с головой закопался под одеяло.

Сердце бухало до рассвета, отдаваясь болью в висках. Я не заснул, а, скорее, ненадолго забылся до восхода солнца. А тут уже и грянула музыка подъёма.

… Заканчивалась вторая неделя очень тёплого и солнечного сентября. Мы продолжали жить в летнем корпусе Санатория и надеялись, что нас не переведут в зимний хотя бы до конца месяца. Утро было чудесным. Только я в то утро встал мутным и квёлым.

Я двинулся на зарядку как лунатик (а такие у нас тоже в отряде были, очень интересные ребята, им только иногда помощь требовалась по ночам: встанет – проверь, во сне он или нет… и постарайся уложить в постель, если спит) – Мне казалось, что кругом царит зимний холод.

Меня толкнул в плечо мой тёзка, Андрюха Павлов, зачинщик ночного похода и практически самый здоровый среди нас, всего лишь сколиозник:

– Ты чего не разбудил нас?

– Да я расталкивал, а вы все – как жмурики валялись, – вяло откликнулся я.

– Что, совсем не спал? – вдруг, приглядевшись ко мне, вошёл в положение Андрюха.

– Вроде того, – отмахнулся я.

И вот спускаюсь я, спотыкаясь, вниз, на зарядку – и вижу ЕЁ…

И очухиваюсь разом, будто меня, спящего, подушкой по голове кто-то из друзей от всей души шарахнул – практиковались такие развлечения, но никто из жертв не обижался!

Вместе с другими девчонками она шла по открытой галерее первого этажа на набережную. В самой обычной тогдашней санаторской одежде – белая рубашечка с короткими рукавами, синие мешковатые вельветовые брючки… Примерно моя ровесница – четырнадцати-пятнадцати лет. Левой рукой она опиралась на костыль-«канадку». Левая нога у неё была с каким-то серьёзным дефектом, но не короче и не тоньше правой. И шла девочка довольно легко и даже изящно при своей хромоте.

В общем, это была на вид обычная санаторская девчонка из Первого отделения, в котором лечились дети и подростки с болезнями опорно-двигательного аппарата и нервно-мышечными проблемами… Правда, очень красивая. Она меня сразу обожгла своей красотой – таких девчонок я ещё не видел. Описать? Красоту не опишешь как надо! Да и вкусы разные. А мне ещё и пятнадцати не было, мало я красивых в жизни повидал… Вот только про причёску скажу – такая вроде «каре» называется. У неё было длинное такое каре, до плеч. Когда она шла – мне казалось, будто светлые, почти прозрачные, золотистые крылышки у её головы приподнимаются и опускаются. Тоже вроде ничего необычного, от чего можно было бы сразу ошалеть.

Но! Было одно огромное НО! Я мог поклясться, что видел её в то утро впервые. И – в том, что ещё накануне, перед ночным отбоем, её не было в отделении. Просто не существовало! Совсем! То есть начисто!.. Однако она шла, весело болтая с другими девчонками, как будто те прекрасно знали её с самого начала заезда.

Бессонница оказалась на руку – на реальный испуг сил не хватило. Слово «Альцгеймер» я ещё не знал, да и рановато было… Зато я очень хорошо знал, что такое «травматическая амнезия», потому что со мной однажды случилось то, что мало с кем случается. Именно тот случай и привёл меня в Санаторий. Я совершенно не помнил число и кто меня позвал во двор, и как мы оказались на стройке за три квартала, и что там было, а только – хлоп! И очухиваюсь через неделю эдаким тяжёлым, материальным, стонущим всеми костями и мышцами телом на больничной койке – весь как вскрытая, а потом снова запаянная консервная банка… У моих приятелей-пацанов шок был. Я стоял и вдруг – хлоп! Меня нет! А на моём месте – бетонная плита, и над ней пыль вьётся. Наверно, обложка книги моей жизни так и захлопнулась бы навсегда, если бы я стоял на твёрдом грунте, а не на рыхлом, почти по колено песке… Да и с приятелями-пацанами повезло – не растерялись, навалились, сдвинули с меня плиту.

В общем, я умно рассудил, что у меня опять выпадение памяти… фрагментарное такое… одно из последствий той травмы… вот ведь у меня от волнения даже мышечная спастика началась, почти как при детском церебральном параличе, ДЦП, тоже посттравматическая такая – слегка скрючило руку, нога закаменела… но это всё ерунда. Вопрос остался: как я мог забыть самую красивую девчонку заезда? Как?! Что между нами могло произойти такое, чтобы у меня от стыда началась амнезия? У меня хорошо тренированное воображение – и я все силы бросил на то, чтобы отключить его…

Но не мог. Пока выходили всем скопом на набережную и строились в шеренги на зарядку, я перебрал в уме все возможные провалы и «косяки». Представьте себе, самый ужасный провал, пришедший мне в голову тогда, – она спросила, читал ли я такую-то книгу или смотрел такое-то кино, а я не читал и не смотрел! Было отчего впасть в амнезию!

Грянула бодрая музыка из репродукторов, в унисон ей дунул прохладный ветерок, солнышко светило тоже не грустно… В общем, «руки шире – три-четыре», как в песне поётся. Я, конечно, постарался встать к ней поближе, но – не так, чтобы слишком мозолить ей глаза. Через пару-тройку упражнений у меня уже шею свело… Она положил свой костыль-«канадку» на скамеечку, встала в третьей, задней, шеренге и вместе со всеми поднимала руки. И, поверьте, она так их поднимала, что я тут же придумал грустную историю: училась девочка в балетной школе, танцевала маленького лебедёнка – и вдруг ужасная травма! Но она всё равно улыбается, умеет радоваться жизни… вот как мой лучший друг Сергей!

В общем, зарядка для меня кончилась ломотой в шее. Слегка пришёл в себя, только когда дело дошло до обтирания холодной, мокрой и колючей, как морской ёж, варежкой! Закалка у нас в Санатории была что надо!

… Но то, что девочка ни разу не обратила на меня внимания, даже немножко успокаивало: значит, не было какого-то совсем уж постыдного провала, вызывающего неудержимое девчоночье хихиканье. Да и остальные девчонки отряда не посматривали на меня злорадно. Значит, если что-то и случилось между нами, она – молодец, не стала сплетничать и тыкать в меня пальцем!

Пока умывался в туалете на этаже, радуясь холодной воде из крана, спокойно убеждал себя в том, что в этот выходной день ни на завтраке, куда отряды вот-вот пойдут весёлым строем, ни на пляже мне не удастся узнать про неё ничего определённого. Не подходить же, не спрашивать, как её зовут!

Правда, на пляже придуманная мною грустная история немножко изменилась в сюжете: в купальнике девочка выглядела слишком крепкой, спортивной для невесомой ученицы-стрекозки из балетного училища. Скорее уж занималась гимнастикой и сорвалась с бревна или турника… Мне почему-то думалось, что какой-нибудь злостной болезни вроде остеомиелита она не заслужила!

Когда она заходила в воду, мне показалось, что хромота её совсем пропала – и поплыла она удивительно красиво, стремительно, при этом как будто вовсе не двигая руками и ногами… и почти не тревожа воду… Да, и загар её показался мне необычным… прекрасным… Наверно, зимой она была совсем белой, но не бледной, а под солнцем кожа её светилась так же, как её волосы, золотистым отливом спелой пшеницы. Что и говорить, в тот день я не видел ничего и никого, кроме неё.

И я ждал своего часа. Какая-то развязка должна была наступить в очень точное время, прямо как с Золушкой… Но не в полночь, а в 13 часов 30 минут по московскому времени!

Потому что в 13.30 (в то, наше время) вся власть в отделении, а также свобода и право передвижения по палатам на пятнадцать-двадцать минут передавалась в руки старшего санитара, инспектировавшего их аж с тремя понятыми на предмет образцовой опрятности! И этим старшим санитаром в заезде был я! Ребята и девчата выбрали меня, видно, сразу почуяв, что этот, вечно с книжкой в руках и слегка отсутствующим видом, придираться не станет ни к чему – не из заноз он…

И вот все рассосались по палатам… Корпус затих. И мы с дежурными (по одному от каждого отряда) движемся весёлым, но делающим серьёзный вид «взводом проверки». Сначала – по второму этажу, где жили пацаны, а потом – по первому, где… Когда спускался, сердце уже стучало, как пулемёт, лицо горело – но это можно было списать на солнечный «перегрев» на пляже, если б спросили.

Она была в палате старшего отряда девчонок… Галлюцинации, которые у меня там начались, я потом до поры до времени объяснял тем, что переволновался и моя когда-то припечатанная строительной плитой «крыша» слегка поехала…

Её кровать – вторая от окна, в левом ряду. Но в ряду должно быть шесть кроватей… а получалось, если посчитать, – семь! И краем взора я заметил справа… одну пустую… получалось тоже семь, чего быть не могло никогда и никак! Я повернул голову вправо, пересчитал от двери – шесть! То есть когда дошёл взглядом до окна, пустая исчезла!.. Теперь и слева было шесть, но что-то важное, весомое и материальное ускользало от моих глаз… Девчонок тоже было шесть – всё путём, по числу коек! Или всё же семь? Что-то беспокоило меня слева, за границей взора…

Выходил полный бред: все койко-места в корпусе были заняты в начале заезда, а она как-то втиснулась со своей седьмой кроватью… которой не было. Да, полнейший бред!

Я почувствовал, что меня будто укачивает и уже начинается тошнота. Голова пошла кругом – я испугался, что упаду. И закрыл глаза. Тотчас всё прошло! Открыл глаза – и увидел её прямо перед собой! Она смотрела на меня! В меня! Глаза её переливались, как ясное тёплое море в полосе прибоя – синими и зелёными оттенками. Да, утренний прибой словно запечатлелся в её глазах. У меня дыхание сперло. Казалось мне, в её глазах таился вопрос, на который она знала ответ куда лучше меня: «Ты догадался, да? Ты же догадался обо всём!» О том же вещала её таинственная улыбка… И я пока не знал, о чём это «обо всём»… И я сбежал!

– Тут всё в норме, – прохрипел я. – Ставим пять. Пошли.

Пятерка была аккуратно внесена в толстую тетрадь в клетку – и я чуть не побежал из палаты, удивив дежурных. Снаружи моё вспотевшее лицо обдало холодком…

Два совершенно разных чувства бились во мне, когда мы вышли на балюстраду. Мучительное осознание того, что я не выяснил ничего и даже не узнал её имени, хотя это можно было как-то выведать (на пляже тоже никто не назвал её по имени – я тогда навострил ухо). И радостное осознание того, что никакого позора с моей стороны между нами случиться не могло.

Кажется, это был первый в заезде послеобеденный «час покоя», когда я даже не пытался заснуть впрок на ночь. Тупо смотрел в потолок, пока в палате кипела жизнь. Тупо смотрел и думал, что этажом ниже, прямо подо мной, есть какая-то тайна! Такая тайна, какой в моей жизни ещё не случалось!

… Никак не могу вспомнить, когда же произошла та наша судьбоносная встреча с Серёгой – в тот же день или на следующий… и что было в промежутке. В общем, тогда были два неучебных дня – в субботу то ли производилась какая-то срочная покраска в школе, то ли ещё по какой-то причине школа не работала… Так что, скорее всего, мы встретились вечером следующего, в воскресенье. На большой спортивной площадке за корпусом Второго, самого «серьёзного» отделения, в котором проводили хирургические операции.

Помню, там были отдельные площадки для мини-футбола и волейбола с густым песочным покрытием – прямо кусочки пляжа. Мы, «перваки», пришли туда с нашими воспитателями.

Основная часть общей площадки была уже оккупирована ребятами из Второго отделения. Их футбол стоило посмотреть. Каждой команде было приписано по опытному игроку-«костыльнику». Один был, кажется, с остеомиелитом, а другой и вовсе без ноги, ампутированной почти до самого таза. Причём он укреплял более слабую команду. Это могло показаться странным, если не знать того парня (имя, увы, не помню) – не только отлично игравшего в распасовке, но и лучшего снайпера по штрафным. Качнувшись маятником на костылях, он своей ногой посылал мяч пушечным ударом в «девятку» ворот с любой точки поля. А ещё у него был один коронный удар, который, вывеси его теперь в сети, живо набрал бы тысячи просмотров…

Путём переговоров с участием воспитателей волейбольная площадка временно перешла во владение «перваков». В волейбол я не играл – после того путешествия на тот свет у меня были проблемы с быстрой координацией движений на этом свете. Зато я, по обыкновению, с удовольствием двигал исполинские пеньки – шахматы и шашки – на наземных стационарных досках… Потом уселся с книгой на лавочку зрителей так, чтобы наблюдать за НЕЙ, старательно делая вид, что смотрю футбол. Если бы футбол вдруг кончился, я бы «прикрылся» книжкой.

Она уже предложила сыграть в бадминтон неходячей девчонке-колясочнице из Второго. Они явно были знакомы и играли не в первый раз. Я вдруг подумал, что таинственную девочку перевели из Второго в Первое, а я и не заметил. Хотя не помнил также, чтобы такого рода переводы когда-либо происходили.

Уже с первой минуты игры я поразился, как точно она посылает волан на ракетку своей неходячей подружки…

И вот первый «улов»! Подружка назвала её по имени – Аня! Как же я обрадовался!

И вдруг страшная клешня ухватила меня за плечо! Я вздрогнул так, что книжка с колен отлетела в сторону. То был какой-то из томов собрания Майн Рида, взятый в библиотеке…

– Чегой-то ты сегодня пугливый такой, Андрюха? – раздался надо мной басок моего лучшего друга.

«Есть от чего!» – хотел было сказать я, но, потянувшись за книгой, ответил по-другому:

– Да ты, Серёг, всегда подкрадываешься тихо, как этот… цапаешь, как тираннозавр.

Замечу, это ныне динозавры в моде и все сызмала всё про них знают, а тогда, так сказать, прямо изыск эрудиции! Грешен был, да…

И тут я понял, чего ждал больше всего, – именно появления Серёги (замечу, мобильников тоже никаких ещё не было и в помине)… чтобы поделиться с ним своим бредом – уж он бы всё объяснил и успокоил бы!

Серёга, как всегда, сначала грохнул своими стариковскими тростями, пристраивая их к скамейке, а потом громыхнул по скамейке собою, резко садясь на неё. Точнее – громыхнул своими «аппаратами».

Мой лучший друг Серёга Лучин в младенчестве переболел полиомиелитом. Обе ноги с атрофированными мышцами были у него как тростиночки и, чтобы хоть как-то ходить (объясняю для тех, кто не в курсе), нужно было укреплять их специальными конструкциями, которые мы все называли в обиходе «аппаратами» или «станками». Ноги помещались в кожаные футляры, снабжённые с внешней стороны мощным металлическим каркасом с суставами, – получался «экзоскелет». Но даже в таких «аппаратах» ноги в брюках выглядели очень худыми.

Зато выше пояса Серёга был красавцем во всех отношениях. Мышцы как жгуты. Широкие плечи. Руки силы неимоверной. Никаким каратэ не занимаясь, он мог ударом кулака – причём костяшками пальцев – расщепить доску. Руки он тренировал на удар любого вида… В нашем дворе долгое время стоял доминошный стол с «выгрызенным» куском – следом спора Серёги с какими-то мужиками, которые после этого больше никогда не обзывали его «инвалидом». Его рукопожатие могло быть смертоносным – сам видел. Серёга был очень силён. Всегда, когда вижу на старых фотографиях обнажённый торс Брюса Ли и его руки, вспоминаю Серёгу: поверьте, картинка мышечного рисунка – один в один! И да, костыли он не признавал – только трости, на которые опирался с отработанным изяществом. «Если драться, то костылями неудобно», – говорил он. Как Серёга дрался на улице – отдельная песня.

Добавьте великолепную сияющую улыбку, абсолютно уверенный взгляд тёмных глаз, «рубленое» очень взрослое лицо, высокий лоб, крупные кудряшки темно-каштановых волос. И потрясающую жизнерадостность, которой Серёга лучился всегда… Недаром его фамилия – Лучин!.. Притом что к тому дню он уже перенес двенадцать (да-да, двенадцать!) тяжёлых операций и основную часть жизни провёл в больницах. «Корчишься ночью после операции от боли и слушаешь, как другие кругом орут, – вот что учит жить по-настоящему!» – навсегда, ныне и присно и во веки веков запомню эти слова пятнадцатилетнего паренька, который познал, что есть Жизнь…

Мы и подружились, в общем-то, на почве наших дефектов. А учились в параллельных классах, я – в А, он – в Б. И вот какое совпадение: здесь, в Санатории, мы по стечению судеб уже третий раз оказывались тоже как бы в «параллелях»: я – в Первом, он – во Втором отделении.

В Санатории Серёга любил щеголять в больших, почти квадратных пластиковых тёмных очках. Были такие модны в то время. В очках он выглядел круто… Вот и в этот раз он сдвинул их наверх, на свои плотные кудряшки, и говорит:

– Я ещё издали увидел, как ты на неё зыришь…

И сделал паузу.

Я затаил дыхание. От Серёгиной проницательности не скроешься.

– Что? Нравится? – растянулся в загадочной улыбке Серёга.

– А чё? Разве некрасивая? – уклончиво и, невольно понизив голос, раскололся я перед другом.

– А я спорю?… – Серёга стал уверенно смотреть на Аню, не боясь её ответного взора… и вдруг проронил как бы в сторону: – Это моя добыча.

Тысяча… нет, миллион ос… даже шершней вонзили свои жала в моё сердце! Никогда такого со мной не бывало!

– А как же Вера? – просипел я в полубессознательном состоянии.

Серёга был почти на год старше меня. И здесь, в Санатории, он уже вышел за пределы «возрастного лимита», но, в отличие от меня, лежавшего здесь отдельными заездами, он был тут с весны, и пятнадцать ему исполнилось как раз в Санатории… Да и, помню, для некоторых ребят, продолжавших лечение, делались исключения по возрасту. То есть я хочу сказать, что Серёга был моим старшим другом, он был взрослее меня. И вообще, взрослее своих сверстников! Он был уже взрослым! И жутко нравился девчонкам. И к тому дню, по его словам, уже имел «серьёзные отношения» с девчонкой из старшего класса, Верой Козенковой… Он доверительно рассказывал мне о своих первых поцелуях – это был фантастически целомудренный рассказ! Таких сейчас, наверно, не услышишь.

Серёга крепко обнял меня за плечо своей сильной рукой – она легла на меня прямо как рельс.

– Да ладно тебе! Успокойся! Шучу… – сказал он, продолжая глядеть на таинственную Аню, и снова через необъяснимую, какую-то вопросительную паузу добавил: – Это я – в другом смысле. Вера – это железно. – Тут он резко посмотрел на меня: – Да ты чего? Уже втрескался в неё?

Сердце моё упало в желудок, утонуло в нём и похолодело. Но тут у меня вдруг включился инстинкт самосохранения, и я сообразил, что это даже здорово – втрескаться! Почему бы и нет! Если так, то я теперь наравне с Серёгой, влюблённым в Веру Козенкову из старшего класса! Я теперь тоже почти взрослый!

– А что, нельзя? – прямо с вызовом сказал я.

Серёга улыбнулся. Сначала – одобрительно. Но потом его улыбка стала почему-то грустноватой, как мне показалось.

– Почему нельзя? – снова обратив взор на меня, дал уважительный откат Серёга. – Это даже клёво!

Тут он снова отвернулся, помолчал загадочно… и вдруг сказал:

– Только я боюсь, тебя ждёт офигительное разочарование…

– Это с какого перепугу? – обиженно пробубнил я.

И честно скажу – снова перехватило дыхание: неужели эта таинственная Аня уже в кого-то здесь влюблена, неужели у неё есть парень?! Тогда мне нечего тут делать! Нечего, вообще, больше делать в этом Санатории!

Серёга придвинулся ко мне ближе и прошептал на ухо:

– Вот именно что «с перепугу»… Ты за ней никаких странностей не заметил?

Тотчас почувствовал я удивительное, грандиозное облегчение и с ним – самую горячую благодарность своему старшему другу. Я ведь этого момента и ждал – повода и возможности рассказать Серёге о том, как у меня «крыша» поехала… ага! Из-за неё, этой самой Ани. А Серёга сам вызвал меня на откровенный разговор. И уж ему-то можно признаться во всём. Он – друг!

«Ещё как заметил!» – начал я… и стал в самых ужасных красках расписывать происшедшее со мной. Рассказывал, дрожа от волнения, и притом – шёпотом, хотя и в голос бы говорил – никто бы не услышал. Серёга так кивал, будто уже знал обо всём заранее.

Я прервался только на коронный удар того одноногого парня. «Эй, навесь-ка!» – услышали мы его голос – и сразу обратили взоры на площадку.

Мяч уже опускался по дуге к нему, крайнему полузащитнику. Он взял его высоко над землёй: костыль плюс весь его рост, только в верхней точке – ступня, а не голова… а макушка его, перевернувшись сверху вниз, к земле, почти коснулась верхнего упора костыля. Да, он сделал стойку на одном костыле, взметнув ногу вверх и второй костыль – тоже. Бах! Мяч пушечным ядром полетел в ворота. Но вратарь на этот раз оказался героем – смог отбить его обеими руками на угловой. Вратаря бросились обнимать свои, а он контужено улыбался. Одноногий игрок не огорчился и даже похвалил вратаря: «Нормально взял!»

– Ну, и что дальше? – тут же обратился ко мне Серёга.

Оставалось рассказать немного. Но, пожалуй, самое шизофреническое – про «седьмую кровать».

Серёга снова кивнул так, будто и эта галлюцинация была для него в порядке вещей и объяснима элементарно.

Я замолчал и, не дождавшись от друга быстрого ответа – он снова смотрел в сторону двух бадминтонисток, не вытерпел:

– Ну, что скажешь?

– А ты сам ещё не дотумкал? – тихо вопросил Серёга, не повернув ко мне головы.

– Не-а… – Перед лучшим другом не стыдно иногда показаться честным дурачком, если совершенно не понимаешь, что происходит.

– Странно, – повёл плечами Серёга и только теперь убрал руку с моего плеча. – Ты вроде фантастику любишь. Мог бы сразу сообразить.

Серёга фантастику не любил. Он читал военные мемуары и приключения.

– Ладно… Прощаю, потому что ты стал его жертвой, – как-то напряженно улыбаясь, повернулся ко мне Серёга. – Точнее сказать «недожертвой».

– Чего… жертвой? – сидел я пень пнём, потея.

– Чего-чего, психотронного оружия – вот чего! – опять так буднично проговорил Серёга, словно воздействие психотронного оружия было здесь в порядке обычных физиотерапевтических процедур.

Это сейчас не оригинально, когда туфты на эту тему полно и в интернете, и на всяких мистических телеканалах…

А в ту пору просто вообразить такое, правильно назвать… да ещё вслух – это было круче крутого!

Меня потряхивало, левая рука и нога слегка каменели. Но я нашёл в себе силы на скептическую усмешку:

– Ну, и где оно тут? Это оружие…

– А прямо в ней, – весело сказал Серёга.

Он умел шутить всерьёз.

– В ком? – выдохнул я, проглотив тугой комок.

– А в ней! – И Серёга уверенно, но аккуратно указал приподнятой тростью в ту самую сторону. – В Аньке Крыловой.

То, что теперь я знал её фамилию, меня не обрадовало. Я сидел как контуженный пушечным ударом мяча.

Некоторое время Серёга молчал, а потом понял, что пора приводить меня в чувство.

– А вот эту странность ты замечаешь? – перешёл он на шёпот. – Ну, ладно, она точно бьёт на ракетку Надьки, но Надька-то лупит кое-как. А волан ложится точно на ракетку Аньки.

И как этого никто ещё не заметил, кроме Серёги?! И даже сама Надя, та колясочница, воспринимала происходящее как само собой разумеющееся. А между тем неудачно отбитый ею из сидячего положения волан словно менял свою траекторию и иногда летел дальше, чем ожидалось. За четверть часа игры волан, кажется, ни разу не побывал на земле. Нет, вроде пару раз падал… для виду – недалеко от Ани, одной рукой державшей ракетку, а другой опиравшейся на свою «канадку» и не сходившей с места. Надя только весело смеялась, радуясь своей мастерской игре. Тоже была жертвой «психотронного оружия»?

– Похоже, она и гравитацию может изменять… – проговорил мне на ухо не любивший научную фантастику мой друг Серёга Лучин. – И магнитные поля.

– Ну… может, ветер там… воздушные потоки, – промямлил ему в ответ я, фанат научной фантастики.

– Нет, ну ты меня удивляешь по полной, – даже отстранился от меня Серёга. – Ты что, забыл, кто мы, кто у нас бати?

Мы с Серёгой жили в подмосковном городе Калининграде, который ныне Королёв, – считай, в столице всяких космических успехов и секретов страны. Я жил там с рождения, Серёга – полжизни, с тех пор как его отца перевели из Днепропетровска, города тоже серьёзного. Оба наши родителя были военными инженерами.

– Нет, не забыл, – отвечал я безвольно.

– И никаких соображений о том, кто она? – продолжал мучить меня Серёга. – Никаких гипотез?

Тут я не постыдился дать по полной «дурака»:

– Ну, и кто она, по-твоему?

– А я так думаю, что она… – Серёга сделал паузу, вгляделся в бадминтонистку, «изменявшую гравитацию» и притягивавшую волан на свою ракетку… да как снова шарахнет меня «мячом»: – Робот… Робот она, вот кто!

Не знали ещё тогда таких слов, как «киборг» и «андроид»… Но если такие слова дают хоть какую-то надежду на что-то человеческое, то робот – это робот. Что-то железное, холодное и бесчувственное – однозначно!

– Какой ещё робот? – убито ронял я слова, сражённый наповал: была красивая девочка, в которую я… и вдруг.

– Нормальный такой, – сухо дал экспертную оценку «на глазок» Серёга. – Экспериментальная модель. Поэтому ещё с недоделками…

Дальнейшие вопросы вполне отражали мою беспомощную убитость гипотезой, уже воспринятой мною как неоспоримый факт, – Серёга был для меня высшим авторитетом!

Но я продолжал сопротивляться:

– Я видел, как она ела. В столовой. Разве роботы едят?

– Я тоже видел. И не раз. Гаек в её рожках точно не было, а суп не из машинного масла был… А разве для них не могли сделать секретный двигатель на обычной нашей еде? – запросто проектировал Серёга секретного робота. – Она ж не трактор, чтоб солярку глотать… Робот-разведчик должен быть неотличим от человека.

– А почему такая маленькая… робот-разведчик?

… У меня не хватало воображения представить себе мальчика «Электроника» в роли шпиона. Получалась какая-то карикатура на героического разведчика, а в ту пору для нас все наши советские разведчики в кино и книгах были супергероическими.

Серёга посмотрел на меня с жалостью, но без злорадства:

– Ну, включи мозги! Маленький шпион-разведчик – удобный шпион. Меньше внимания привлекает. А может, таких начали делать для работы в космосе. На замену человеку, обычным космонавтам. Там, на корабле – чем меньше, тем лучше, верно? Вес меньше. Объём. Вместо одного большого космонавта можно трёх таких запустить. Представляешь, как американцы обозлятся, когда увидят, что у нас даже дети в космос могут летать и работать там, как взрослые!

Вот скажи, издевался Серёга или нет! Скорее нет… Что-то он знал такое, от чего уже и ему свернуло мозги! Надо было подождать, пока расскажет.

Я смотрел на прекрасную девочку с золотистыми волосами… весело смеявшуюся… игравшую в бадминтон… и пытался свыкнуться с ужасной научно-фантастической правдой. Надо было на всякий случай свыкнуться. Жизнь уже однажды ударила меня так, что сразу приучила ожидать худшее и очень-очень неожиданное… но и надежду на выживание пока тоже оставляла.

Одно, самое ужасное, ещё не укладывалось в моём сознании:

– А зачем ей это… ну… психотронное?

– Ни фига себе вопросик! – изумился от всей души Серёга. – Зачем разведчику психотронное оружие? Да память у всех стирать о себе, как она уже делала и делает. Видение мира у людей изменять, как ей надо. Вчера была во Втором, а сегодня уже в Первом. И никаких вопросов! Я не удивлюсь, если хирурги даже не помнят, сколько ей операций делали… Одинаковых… По-моему, две или три за месяц! Чинили… И забывали, с кем имеют дело… А, как тебе такое?

И тут я вдруг начал умнеть! Какая-то ледяная пронзительность появилась в мыслях. Кристальная ясность!

– Ну да… Никто ничего не помнит, и все видят не так. А почему мы такие… как это… всевидящие? Почему мы с тобой помним?!

Серёга шмыгнул носом и снова положил мне руку на плечи. Рука его как будто сделалась в два раза тяжелее.

– Вот это первый от тебя нормальный вопрос, – тихо признал Серёга. – Сам не пойму!.. Ну, с тобой-то всё ясно…

– Что ясно? – не на шутку встревожился я.

В Серёге, оказывается, таился фантаст покруче меня:

– А ты на том свете побывал. У тебя теперь мозги на другие волны настроены. Сбой произошёл. Допустим, у всех – на длинные, а у тебя теперь – на короткие… или УКВ… или наоборот. Понятно?

– А у тебя? – Получалось чуть ли не «сам дурак!»

– А вот это – мировая загадка, – снова странно шмыгнул носом Серёга. – А, может, и не загадка…

И он постучал костяшками пальцев по своему «экзоскелету»:

– Догадываешься?… Может, это… я тоже – робот… Первая модель. Бракованная такая получилась… Никак не починят.

И Серёга улыбнулся… так горько… что мне стало по-настоящему страшно!

И от настоящего страха я совсем поумнел… Нет, не от страха – а от осознания того, что никакой научной фантастике я своего друга Серёгу Лучина ни за что не отдам! Пусть все вокруг – роботы, пусть даже я – робот с того света, а Серёга – он один настоящий человек! Потому что он мой лучший друг!

– Если бы ты был бракованным роботом, – чеканно выговорил я, – тебя бы сразу отправили на металлолом. И память бы уж точно стёрли всю! Как на магнитофонной ленте! И мы бы с тобой тут не си-де-ли! Понял?

У Серёги брови полезли аж до тёмных очков, сдвинутых на шевелюру.

– Вот это логика, Андрюха! – Он хлопнул меня по плечу, забивая, как сваю. – Класс! Уважаю! Убедил!

И он вздохнул с грандиозным облегчением.