Читать книгу Пограничная стража России от Святого Владимира до Николая II - Евгений Ежуков - Страница 4

Сильный, отважный, решительный, талантливый… Этими и многими другими подобными эпитетами наделяют историки и литераторы Александра Невского. Но вот фрагмент картины художника Г.И. Семирадского «Александр Невский в Орде». Удивленное, словно застывшее в изумлении лицо, потемневшие от нанесенной обиды глаза, выпяченная вперед и как будто дрожащая от гнева нижняя губа и непроизвольно прижатая к груди рука выдают состояние человека, охваченного страхом и сомнениями. «Боже! Что требует этот хан? Неужто такая неимоверная тяжесть обрушится на истерзанную Русь? Ведь это же погибель для нее!» – говорят, нет, скорее кричат его изумленные глаза. А где-то в их глубине, в могучем облике одетого в боевые доспехи воина, как горячий жар под черно-пепельной золой остывающего костра, неистребимой силой дышит вера в неизбежную победу Руси. Надо только выиграть время, не дать монголо-татарам окончательно разорить и обескровить ее.

Александр Невский

Да, и это тяжкое унижение пришлось испытать прославленному князю: неоднократно ездил он в Орду за ханским ярлыком, подтверждающим его право на княжение и дающим возможность улаживать всякие недоразумения, чтобы предотвратить набеги. Делал он это не ради того, чтобы сохранить за собой престол, а ради попавшего в тяжелую неволю народа, которому грозило вечное рабство. И надо было глубоко любить Святую Русь, чтобы, не колеблясь, принести ей в жертву свою княжескую гордость и демонстрировать хану смирение и покорность. Так мог поступить лишь человек государственного масштаба, политик расчетливый и тонкий, видевший намного дальше своих современников.

Князь Ярослав, по опыту зная, как трудно править Новгородом, готовил своих сыновей – Федора и младшего Александра – к этой миссии исподволь, заранее. В 1228 году, едва старшему из братьев исполнилось девять, а младшему восемь лет, он, отправляясь в этот город на княжение, взял их с собой. Лето было в разгаре, и потому вся городская жизнь проходила на улицах и площадях. Гончары без устали крутили гончарные круги, в кузницах громыхали тяжелые молоты, своими глухими ударами смешиваясь с легким перестуком небольших молоточков, тяжело скрипели груженные всяким скарбом телеги. Народ толпился на торговой площади, у церквей и храмов. Город жил насыщенной, деловой жизнью.

Дядька княжичей, Федор Данилович, без устали водил их по мощенным толстыми деревянными плахами улицам и все повторял: для того чтобы удержать стол (власть. – Авт.) в этом своенравном городе, надо его знать, надо хорошо изучить его историю, традиции и обычаи, сердцем принять все, чем гордятся и дорожат новгородцы. Много часов провел он в беседах с княжичами, рассказывая им о новгородской земле, ее прошлом и настоящем, о нравах и привычках жителей.

По словам Федора Даниловича, Новгород, добившись независимости, имел свое самоуправление, решающий голос в котором принадлежал народному собранию – вече. Но это была только видимость народной власти. На деле же она сосредоточилась в руках господы – верхушки бояр, объединявшей триста «лучших мужей». Народ, «выпустив пар» на шумных и бурных вече, наивно полагал, что он вершит судьбу города, но правили им все же бояре. Имея деньги, они могли влиять как на своих сторонников, так и на противников и добиваться того, что было выгодно им.

Править в городе было нелегко, одной силы еще недостаточно. Андрей Боголюбский пробовал и «добром и лихом» – привел под стены города чуть ли не всю свою рать, три дня воевал, а на четвертый был разбит. Теперь новгородцы считают день победы над ним своим праздником и отмечают его каждый год. «В посадниках и князьях мы вольны», – говорили новгородцы, и не один князь слышал их холодные речи, требовавшие покинуть город: «Кланяемся тебе, княже! Ты себе, а мы себе!»

Таков был Господин Великий Новгород.

Обширна и богата была его земля. От Финского залива до Каменного пояса (Уральские горы) тянулись его владения с запада на восток. Весь север Руси до Смоленского княжества на юге подвластен ему. Ижоряне и волжане, карелы и финны платили ему дань медом и воском, драгоценным моржовым клыком, мехами, рыбой и серебром. И все было бы хорошо, да вот беда: нет мира на западных новгородских границах.

Слушал Александр, и все тревожней становилось у него на душе. В 1202 году рижский епископ Альберт, папский ставленник, основал здесь Орден немецких рыцарей-меченосцев. Под флагом утверждения католического христианства рыцари вооруженной рукой захватывали земли местных народов, подчиняя их власти магистра. Орден, покорив живущих в низовьях Западной Двины ливов, стал называться Ливонским. Его аппетиты все время росли, угрожая независимости всех восточных славян. Он уже захватил основанный еще Ярославом Мудрым город Юрьев, переименовав его в Дерпт. Положение осложнялось еще и тем, что литовцы не ощущали для себя опасности со стороны немцев, не искали союза с русскими в борьбе против общего врага, а, наоборот, сами все чаще нападали на их земли.

Уже тогда Александр понял, что княжение здесь не будет спокойным и войны с ливонцами не избежать. А когда вскоре умер старший брат Федор, то у него уже не оставалось сомнений, что оборона западных границ ляжет на его юные плечи.

За пониманием последовали дела. Новгородцы все чаще видели молодого, ладно скроенного княжича вместе с дружиной, переданной ему отцом. Он рос, набирался опыта, мужал. Но история отпустила ему немного времени для подготовки.

Когда Александру исполнилось шестнадцать лет, отец, Ярослав Всеволодович, собрал новгородское вече. Крепко обняв сына, он вручил ему меч – символ наместника. Новгородцы не противились: им нравился молодой князь. Сдержанный и немногословный, он молча поклонился жителям этого славного города, которых успел узнать и полюбить и с которыми теперь ему предстояло долгие годы вместе защищать рубежи родной земли.

Ярослав Всеволодович уехал в Киев, и Александр остался один. Юность кончилась. Начиналась взрослая жизнь, полная тревог и борьбы. Случилось это в 1236 году.

А на востоке, за Волгой, в это же время происходили события, которым суждено было круто изменить судьбу Руси. В 1235 году монгольская знать решила, что наступило время выполнить волю Чингисхана и покорить Европу «до самого моря». Собранное со всех улусов войско спешно готовилось к походу. В тот год, когда Александр начинал княжить в Новгороде, оно, предводимое ханом Бату, вышло на Каму. До похода на Русь оставались считаные месяцы.

Александр родился всего на три года раньше сражения русских с монголо-татарами на Калке, о котором много потом говорили, и поэтому знал, какой тяжелый след в сознании людей оставила эта битва. Еще в детстве ему рассказывали былины о гибели русских богатырей и всего «цвета русского воинства» в этом первом столкновении с новой волной жестоких и коварных кочевников. Много говорили и о том, что суздальский полк, посланный на помощь Киевскому князю, тогда уцелел лишь чудом, опоздав к месту сражения. И все почему-то думали, что власть суздальских князей будет вечной, что монголо-татары не осмелятся идти войной на Русь, а будут кочевать в степях Причерноморья. Факты же настораживали. Ханские посольства несколько раз приезжали во Владимир, предлагая союз в борьбе с половцами. Посещали монголы и Венгрию. «Неужели, – думал Александр, – они настолько слабы, что сами не могут справиться с половцами?» Что-то зловещее крылось в глазах у послов, когда они смотрели на русские дружины, на укрепления городов, на золоченые купола церквей… И глубокая тревога селилась в сердце молодого князя, и теперь, получая известия о приближении монголо-татар к русским границам, Александр с горечью видел, что никто из князей, увлекшись междоусобной борьбой, не думал о совместной обороне Руси, не предполагал соединить полки в единое войско и дать им полевое сражение еще на дальних подступах. Все рассчитывали отсидеться за стенами своих крепостей. Совсем скоро этим князьям суждено будет убедиться в близорукости своей политики.

А события развивались со зловещей быстротой. Монголы, разорив Волжскую Булгарию, подошли к рязанской земле. В начале зимы оттуда прискакал гонец и сообщил о том, что «пришли безбожники татары и почаша воевати Рязанскую землю». Вскоре Александр узнал, что Рязань пала. Ни Владимир, ни Чернигов ей не помогли.

А потом пошли известия одно горше другого. В начале 1238 года была разрушена Москва, а затем испили свою горькую чашу и владимирцы. На берегу реки Сити их полки были окружены многочисленным врагом и честно сложили свои головы в неравном бою. Война приближалась к стенам Новгорода.

Еще в конце февраля отряд монголо-татар осадил Торжок – небольшой городок в новгородской земле. Александр не мог им помочь: люди были парализованы страхом. Все в «недоумении и страхе» – записано в летописи того времени. Не раз собиралось новгородское вече, чтобы обсудить положение, и, наконец, после бурных дебатов решили запереться, молиться и ждать, а если враг подойдет к стенам города – обороняться, покуда хватит сил.

В марте завоеватели двинулись к Новгороду. Его жители укрепляли стены, молились и плакали, прощаясь друг с другом. Наконец дозорные, выставленные Александром у Игнача Креста, принесли радостную весть: «злодеи» повернули обратно. До Новгорода оставалось чуть более ста километров. Зазвенели колокола, люди бросились в церкви и храмы благодарить Господа Бога. «Новгород же заступи Бог, и святая великая и соборная апостольская церковь, святая София…» – записал в свою книгу неутомимый летописец.

Монгольская «стая», оставив после себя горы убитых и проклинаемая оставшимися в живых, ушла покорять Киев и Европу, а Александру надо было думать об обороне западных границ. Сведения, полученные им от верных людей, говорили о том, что против Новгорода готовится крупный поход крестоносцев, на этот раз в союзе со Швецией и Данией.

Готовясь к предстоящей войне, Александр укреплял западные и северо-западные границы. Новгородские бояре поддержали его просьбу о выделении средств для строительства укрепленной линии по реке Шелони: в случае нападения крестоносцев надо было обезопасить себя от возможных набегов литовцев. Александр вместе со строителями выбирал места для крепостей, засек, укрепления переправ. Своему помощнику – тиуну – он приказал обеспечить их мясом, хлебом, рыбой, пшеном и брагой.

К зиме 1239 года укрепления были готовы. Александр расположил в городках заставы засечную стражу, которая должна была поддерживать связь с гарнизонами Великих Лук, Старой Руссы и Городца.

На этом рубеже он создавал также поселения свободных крестьян, обязанных нести военно-пограничную службу. Александр считал, что свободный собственник будет лучше оберегать границу, чем придавленный боярским или монастырским ярмом хлебопашец.

Нападения со стороны Швеции следовало ожидать, по мнению Александра, с моря, в районе Финского залива и устья Невы. Лишь это направление было доступно для вторжения, так как кругом раскинулась болотистая, покрытая лесом низменность. Здесь располагалась подвластная Новгороду Ижорская земля. Старейшиной у ижорян был Пелгуй (от финского Пелконен), крестившийся в православной церкви под именем Филиппа. Ему суждено было сыграть заметную роль в разгроме шведов.

Александр, готовясь отразить нападение, еще в 1239 году расположил здесь, по обоим берегам Финского залива и в устье Невы, «стражу морскую», подчинявшуюся специальному тиуну, судье-наместнику. Стража имела строгое указание от новгородского князя вести зоркое наблюдение и в случае появления шведских судов немедленно послать гонца с донесением.

В одну из белых июльских ночей, когда «заря с зарею сходится», пост морской стражи, возглавляемый Пелгуем, увидел прямо-таки волшебное зрелище: огромный шведский флот – около ста судов, – бесшумно скользя по водной глади залива, тихо и плавно входил в устье Невы. Зрелище было настолько завораживающим и сказочным, что стражники воочию увидели на головном корабле святых Бориса и Глеба, плывущих на помощь своему «сроднику» Александру. Из оцепенения Пелгуя вывели зычные команды и свистки на шведских кораблях: они начинали причаливать к берегу Невы, вдоль которого им предстояло еще плыть. С причаливших судов на берег перебрасывались мостки, а по ним на землю высаживались рыцари. Сомнений не оставалось – шведы начали против Руси военный поход. Не мешкая, Пелгуй поскакал в Новгород, где и доложил Александру, что видел «силу ратных», которая с кораблей высадилась на берег и установила станы.

Предводитель шведов Биргер не сомневался в успехе: Русь разорена Бату-ханом и вряд ли окажет сопротивление. Бравируя своей силой, он отправил князю в Новгород короткое письмо: «Аще можеши противитися мне, то се есмь уже зде, пленяя землю твою». Весь его вид выражал уверенность и самодовольство.

Александр был готов к такому ходу событий. Его расчет именно на такой способ действий шведов полностью оправдался. Новгородцы, собравшись на вече, на этот раз были единодушны: надо отразить наступление врагов, да так, чтобы в другой раз неповадно было. Казалось, весь город собрался у Софийского собора, чтобы вместе с владыкой Спиридоном благословить воинов на победу: иной исход битвы со шведами был просто недопустим. Об этом сказал молодой князь и своей дружине, закончив речь словами, что «не в силе Бог, но в Правде».

Войско, спешно выступив из Новгорода, двигалось вдоль Волхова и к 15 июля, преодолев 150 километров, подошло к Ижоре. Разведка подтвердила, что большая часть рыцарей по-прежнему на берегу, и Александр решил атаковать их с ходу.

Для шведов оказалось полной неожиданностью появление из-за леса русской конной дружины, устремившейся на них в тесно сомкнутом строю. Бой был жестоким и скоротечным. Потеряв «множество много» воинов, шведы «посрамлени отъедоша». Русские недосчитались двадцати человек и со славой возвращались в Новгород. Александра Ярославовича за эту блистательную победу народ стал называть Невским.

«Князь Александр наносит рану шведскому военачальнику», А.Д. Кившенко

Однако недолго пришлось князю наслаждаться лаврами победы. Месяц спустя он получил известие, что ливонские крестоносцы при поддержке датчан из Ревеля (ныне Таллин. – Авт.) начали новый поход против Северо-Восточной Руси. После ожесточенного штурма пала крепость Изборск, а затем рыцарское войско осадило Псков. Александр надеялся, что крепость выстоит, но бояре, сторонники Ордена, пошли на предательство и тайком «подвели рыцарей во Псков».

Для большой войны нужны были деньги, оружие и многочисленное войско. Прижимистое новгородское боярство на это не шло, и тогда решительный Александр поступил так же, как некогда делал его отец. Забрав жену и детей, зимой 1240 года он уехал в Переяславль. Князь был уверен, что жизнь заставит новгородцев «бить ему челом» и пойти на военные расходы, столь необходимые в это тревожное время. Вооруженного до зубов и закованного в латы немецкого рыцаря голыми руками не возьмешь. Боярам придется раскошелиться, чтобы снарядить свою рать и подготовить для отпора крестоносцам.

Между тем рыцари, не встречая отпора, вели себя, как шайка закоренелых разбойников. Они уводили в плен девушек и женщин, воровали скот, растаскивали нехитрое крестьянское добро. Жители деревень сбегались в город, надеясь в его стенах найти защиту от крестоносцев. И тогда народ решительно потребовал от боярской господы призвать на помощь Александра Невского.

Посольство во главе с архиепископом Спиридоном жаловалось Ярославу Всеволодовичу, что «немцы поимаша по Луге вси кони и скот, и нелзе бяше орати (пахать) по селам нечим…». Ярослав, пославший княжить в Новгород своего младшего сына Андрея, сжалился над горожанами, вернул им Александра. Новгородцы встретили своего князя радостно, но теперь тяжелая рука Александра уверенно легла на боярскую верхушку. Началась подготовка военного похода против зарвавшихся крестоносцев.

Решающее сражение, к которому так стремился Александр Невский, началось рано утром 5 апреля 1242 года. Тяжелый, закованный в латы, клин рыцарей врезался в передовой заслон русских войск. Зазвенели мечи, и белоснежный покров Чудского озера окрасился первой кровью убитых и раненых. Ломались копья, вдребезги разбивались железные шлемы и латы, падали на лед всадники и кони. Жестокая сеча собирала свою кровавую жатву.

Александр, стоя на небольшой возвышенности, все отчетливее ощущал, что немцам не выдержать этой схватки. Русские рубили так яростно и с таким ожесточением, что, казалось, нет силы, которая могла бы остановить их порыв. В каждый удар своих тяжелых мечей они вкладывали все горе, всю обиду и всю боль настрадавшейся в последние годы Руси. И если вражеский меч пробивал сердце русича, он умирал, не выпуская из рук оружия. Они «исполнишася духом ратным: бяху бо сердца их, акы сердца лвом».

Александр и его дружина возвратились, овеянные славой победы. Народ радовался и ликовал, прославляя героев. Радовался и князь, но мало кто из новгородцев видел на его лице улыбку. После монголо-татарского нашествия он словно разучился смеяться. И в походах, и в радостях победы его ни на миг не покидало ощущение тяжкой беды, обрушившейся на его «отчину». Мысль упрямо искала ответа на непростой вопрос, от которого никуда не уйти: где выход из того отчаянного положения, в котором оказалась Русь? Разрушенная и обескровленная, она становится легкой добычей врагов. Князю как дальновидному политику было ясно, что только мечом проблемы не решить. Нужна гибкая политика, надо укрепить границы заключением договоров с соседями.

Александра удручали дикие порядки, установленные ханами на Руси. Отряды войск во главе с баскаками стали собирать десятую часть имущества и десятую часть людей. «Отсчитав десять – одного забирали: то же делали с девицами, забирали и уводили их в свои земли. Мужчин, не имевших жен, – тоже забирали, а также и женщин, не имевших мужей, и нищих тоже забирали… Кроме того, у отца, у которого было три сына, одного забирали…»

И взрослые, и дети должны были отдавать по шкуре медведя, бобра, соболя, хорька и лисицы. В случае войны дополнительно забирался каждый десятый мужчина. Князья лишались права иметь свои дружины. Кажется, худшей доли и придумать было нельзя, и она выпала на его «отчину».

В 1245 году Александр в последний раз видел своего отца Ярослава. Ханша Туракина вызвала его в Каракорум, сама угощала вином, после чего князь заболел и через семь дней умер. Наступила очередь Александра. Гонец, прибывший из далекой Монголии, требовал его ко двору. Новгородский князь, однако, разгадал кровожадные замыслы ханши: покончить с ним, чтобы окончательно сломить Русь. Решив, что «брань славна лучше есть мира стыдна», он не явился на вызов и остался в своем городе.

Вскоре Александр получил приглашение от Батыя: «Аше хочеши спасти свою землю, то приди ко мне». Отступать было уже некуда, и князь вместе с братом Андреем прибыли к хану. Он принял их ласково и отправил в Монголию, где они были приняты верховным ханом и получили ярлыки: Александр – на Киевский стол, Андрей – на Владимир-Суздальский.

После двухлетнего путешествия братья вернулись домой.

Поездка в Монголию окончательно убедила Александра в правильности избранной им политики. Как это ни горько сознавать, но разоренная Русь еще не скоро наберется сил, чтобы бросить вызов Орде. Сейчас речь может идти о простом выживании, сохранении физического существования народа, а освобождение – это дело времени, к сожалению, не близкого. Внешняя покорность, терпение и постепенное накапливание сил – вот линия, которая, в конечном счете, обеспечит успех. Что касается западных соседей, то с ними надо искать пути к установлению прочных добрососедских отношений.

Зимой 1253 года Александр послал посольство в самую северную соседнюю страну – Норвегию. Установить с ней хорошие отношения было проще: Русь с ней не воевала. Послы вели речь о поддержании на границе двух стран порядка и добрососедства. Граница здесь установлена не была, и послы предлагали ее определить, чтобы исключить всякие поводы для конфликтов.

Обратно русское посольство возвращалось вместе с норвежским. Состоялись переговоры с участием Александра, закончившиеся подписанием «Разграничительной грамоты» 1254 года. Граница сбора дани была определена справедливо, по исторически сложившемуся рубежу, «тому, что говорили старые люди и говорят теперь старые поселенцы и финны – саамы». Она доходила до Ивгей-реки и Люн генфьорда, то есть почти до норвежской территории. Договор оказался долговечным. Он существовал семьдесят три года и лег в основу нового русско-норвежского договора 1327 года. Политика Александра оказалась верной и выдержала проверку временем.

Сложнее оказалось определить границы и установить на них мир с другими соседями – Швецией, Ливонским орденом и Литвой. В 1250 году давний противник Александра шведский правитель Биргер захватил Финляндию и насильственно крестил ее жителей. Окрыленный успехом, он задумал захватить Ижорскую и Карельскую земли и закрыть для русских выход в Финский залив. На русском берегу реки Норовы он начал строить свою крепость. Новгородцы стали собирать полки, и тогда шведы спешно отступили.

Однако Александр не удовлетворился этим. Он все еще пытался сохранить за Новгородом южную Финляндию. Зимой 1256 года он совершил туда поход, осложненный лишь тем, что пришлось передвигаться на лыжах. Путь был долгим – дошли до самого Полярного круга, где попали в царство глухой ночи. Многие дружинники погибли от холода, но, главное, Александр не нашел базы, где можно было закрепиться. Князь понял, что Финляндия для Руси утрачена… Политика же Александра получила продолжение в делах его внука Юрия Даниловича, который в 1323 году заключил со Швецией Ореховский договор, разграничивший владения двух стран и закрепивший мирные отношения Руси с ее северным соседом.

У Александра Невского иногда опускались руки от обилия врагов и их бесконечных набегов на земли русские: едва отбивал одно нападение, как сразу начиналось другое, еще более изощренное и коварное. Немцы, уже битые князем, снова напали на Псков, разрушили его посад. Пришлось выслать к реке Норове вооруженный отряд, который жестоко покарал рыцарей. «Сами виноваты, окаянные нарушители правды», – отметил новгородский летописец.

Очень агрессивен был литовский князь Миндовг. Он направлял на Русь уже не одиночные дружины, как раньше, а целые отряды, возглавляемые жестокими литовскими князьями. Александр знал, что, получив из ханских рук ярлык великого и новгородского князя, он отвечал за безопасность границ всего северо-западного региона. Здесь по линии Псков – Смоленск – Полоцк – Витебск он выставлял заставы, устраивал засады, организовывал дозорную пограничную службу, но все-таки литовцы прорывались. В 1249 году они дошли до Торжка, Бежиц, а затем и Торонца, что в Смоленской земле. Здесь их настиг Александр со своей дружиной. Произошла жестокая сеча, в которой князь лично зарубил восемь литовских бояр.

Но литовцы не унимались. Несколько лет спустя они «взяли на щит», то есть полностью опустошили, город Войшину и перебили русскую засаду у Торжка. Об этом стало известно, не без помощи Александра, в Сарае. Ханы организовали против Литвы большой поход своих войск, в составе которых было много русичей, взятых ими в качестве дани. Бурундай, опытный монгольский воевода, возглавивший этот поход, разгромил войска Миндовга и подверг его землю ужасному разорению. Теперь к литовскому князю пришло понимание того, что с Александром лучше не ссориться, а жить в мире. Тем более что давление на Литву со стороны Ливонского ордена усиливалось. Миндовгу удалось разгромить рыцарей у озера Дурбе 13 июля 1260 года, но опасность сохранялась. Что касается Александра, то он уверен был в одном: лишь добрые русско-литовские отношения помогут обоим государствам остановить ползучую агрессию со стороны крестоносцев.

Два выдающихся современника – Александр, а затем и Миндовг – удивительно точно заметили совпадение интересов своих народов, и подписанный ими в 1262 году договор лишь юридически закрепил их взаимные стремления к сближению. Документ хотя и не определил линию границы между двумя странами, однако сыграл положительную роль. Он распределял сферы влияния, что само по себе имело немаловажное значение. Александр добился восстановления своих прав в Полоцкой земле, временно попавшей под литовское влияние. Его передовые заслоны несли теперь службу на законных основаниях, охраняя закрепленные договором земли.

Александр и Миндовг договорились провести совместный поход в Ливонию, который, по замыслу князей, должен был покончить с немецким засильем в Прибалтике. И они его начали успешно, но из-за несогласованности действий отменили. Он не дал ощутимых результатов, однако продемонстрировал военные возможности двух соседних государств, объединенных общими жизненными интересами. В то же время поход вынудил немцев Риги и Любека возобновить старый торговый договор с Новгородом и Псковом, что свидетельствовало о крушении их планов овладеть этими землями силой. Александр оказался не только выдающимся полководцем, но и дальновидным политиком.

В 1262 году хан Берке вызвал Александра в Сарай. Поездка в это «осиное гнездо» всегда таила в себе смертельную опасность, но отказ от нее расценивался как неповиновение и мог вызвать самое жестокое нашествие ордынских полчищ. Скрепя сердце Александр выехал по уже знакомому маршруту. Он знал, что Берке будет требовать дополнительной людской дани для участия в войне с иранским ханом Хулагу, и намеревался защищать интересы Руси. Кроме того, он хотел просить хана об облегчении дани и передачи права ее сбора русскому князю…

Берке не прощал даже малейшей непокорности. Целый год продержал он русского князя в Сарае. Ездил Александр по стойбищам и кочевьям, ожидая в любой момент либо удара кривой татарской сабли, либо отравленного блюда на своем столе. Вскоре он заболел. Хан видел, что здоровье князя ухудшается с каждым днем, и отпустил его домой. 14 ноября 1263 года Александр умер в укрепленной им крепости Городце. Современники считали, что он был отравлен по приказанию Берке. Ему было только сорок три года. Русь лишилась своего талантливого руководителя.

Народ оплакивал кончину великого князя. Пожалуй, лучше всех выразил эти чувства слуга и соратник Александра Невского: «О горе тебе, бедный человече! Како можеши написати кончину господина своего! Как не упадета ти зеници вкупе со слезами! Како же не урвется сердце твое от корения!»