Читать книгу Не теряйте отчаянья. Новая книга. Стихи 2014–2015 гг. - Евгений Евтушенко - Страница 3

Двадцать лет я в Оклахоме, в Талсе,

словно в неоконченном бою,

будто бы один в живых остался,

Эльбы братский дух преподаю.

Я люблю моих американцев,

чьи солдаты-дедушки тогда

с русскими не стали пререкаться,

и война была на всех одна.

Как они на лодках с водкой в глотках

обнимались, видел я в кино,

при регулировщицах-красотках,

их и наших, что не все ль равно.

Дина Дурбин пела о Победе

и была у стольких на значках.

«Едут леди на велосипеде»,

распевая, я по ней зачах.

Вжились вместе Рузвельт, Черчилль, Сталин

и де Голль, как бурлаки, в их роль.

Чаплином и Теркиным был свален

Гитлер – разгероенный герой.

Все фашисты носом ткнулись слепо

в геббельсовский пепел заодно.

Сент-Экзюпери разил их с неба,

а Хемингуэй пускал на дно.

Вот какое удалось кино!

Правда, все мы сделали полдела –

почему? Понять я не могу,

а потом война опять сдурела,

превратясь в холодную каргу.

Я учу всех не иметь с ней дела,

как не верить общему врагу.

Но о мире фразы, фразы, фразы,

обещая вроде благодать,

превращаться стали в дроны, в базы,

а сквозь них сердец не увидать.

Не шестидесятники-поэты,

а за лицемером лицемер

объявили собственной победой

роковой развал СССР.

Разве ты, искусство, разучилось

нас объединять? Я не пойму,

как в стране Шевченко приключилось

с пушкинской страной вести войну?

Вкрадчивая Третья мировая

на земле измученной идет,

но не устает, нас примиряя,

пырьевский князь Мышкин, «идиот».

Если б «идиоты» все такие

были бы, мир стал бы исцелим,

были б в дружбе и Луганск, и Киев,

даже Газа и Иерусалим.

Как сплотились воры и воришки

в мафии, где жизни на кону,

и как слиплись войны и войнишки

в третью лицемерную войну!

Помню – вместе с жертвами сгорая,

небоскреб пронзя в конце концов,

полетел к обещанному раю

самолет джихадовских слепцов.

И по той преступной страшной трассе

до сих пор, почти полузабыт,

во французском фильме[1], в киноклассе

он сквозь наши ребра все летит.

Но я, слава Богу, был свидетель,

как, прокляв тот день календаря,

встали в ряд арабские студенты,

жертвам взрывов кровь свою даря.

Ненависть я с детства ненавижу.

Я люблю тебя, мой кинокласс,

и, надеюсь, будущее вижу

в глубине твоих беззлобных глаз.

Отрезают головы ножами.

Без голов о чем поговорим?

А потом – лишь кнопочку нажали,

да и меньше племенем одним.

Ну а человеческое племя –

неужели нам не до того?

Неужели атомное пламя

выжжет окончательно его?

Может быть, кому-то снится слава

здесь, на этой лучшей из планет,

доктора нацистского Стрейнджлава?[2]

Обещаю – в нашем классе – нет.

Не бомбят младенцев бомбовозы

в классе нерехнувшемся моем.

Лошадь тянет Сталина под слезы

лишь о трупах Трубной – не о нем[3].

Здесь так любят о холодном лете

прошкинский, пожалуй, лучший фильм[4]

дети Чили и Анголы дети,

парагвайка, чероки[5] и финн…

Плакали ковбоистые янки,

что Папанов уркой был убит.

И не будет в сердце китаянки

никогда Приемыхов забыт.

Жаль, что запоздало Мордюковой

выразил ковбой за «Комиссар»

благодарность дедовской подковой –

этот фильм – он стольких потрясал.

Вот что написала поэтесса,

и представьте, что из США:

«Думала над фильм „Unfinished пьеса“[6]…

У меня теперь другой душа…»

И в письме Самойловой Татьяне,

веря, что она еще жива,

фото мужа, павшего в Афгане,

принесла талсанская вдова.

Разве землю мало истерзали?

Кинокласс – особая страна.

Войнообожателей нет в зале.

В зале все твои враги, война.

Снайпером Кабирия[7] не стала,

хоть жилось ей вовсе не легко,

и дорогу к храму показала

всем Анджапаридзе Верико[8].