Читать книгу Южная книга cтихий - Евгений Гатальский - Страница 2

Так, любопытство ушло, молодость пропала, Земля сменилась Воздухом, и Воздух победил, потому что пришёл позже Земли и своей пустотой разделил Земные вещи и дал Силуану дыхания на лет десять, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят, пока из хвоста фазана не осталась у Силуана короткоседая борода, пока стая уток не покинула его голову, оставив за собою плешь и пока старик Силуан не обратился в десятого из семидесяти апостолов и не обратил волею опечатки апостола Филиппа в Иоанна Богослова при переписывании Евангелия для эфиопов. И тогда птицы, символы Воздуха, источника жизни, сова и попугай, схватили Силуана за шею, и пришла она, по имени София – вечная женственность с древесными запахами, насыщенными мудростью мхов и жадностью кожи. Неизвестно, что произошло потом, но старик Силуан умер со стрелою в глазу.

2. [По смерти судят, по жизни осуждают, по погоне же могут только гадать. Погоня, она такая, но нужно получить посылку, и хакер получил её на почте, плотно запечатанную. Он прошёл мимо меня, шёл быстро, и пил воду из бутылки. На него смотрели. Негры и Косамов в саду искали чиновницу, а два подрывателя, отродия плоти, кинули бомбу в сад и убежали. Негры, разумеется, выстрелили, попали в одного, затем пробежали мимо хакера за другим.

Что вынудило хацкера спасти подонку жизнь? Случайность, очередной нелепый случай, что же ещё, плюс сила похоти. Ага. Хакер вспомнил ножки своей Кати и соотнёс это с понравившейся ему женщиной, ибо в подрывателе он разглядел подрывательницу Серпентин. В общем, похоть и ступор сохранили Джошуа жизнь. Женщина убили, мужчину – нет.

Начало и концовка, дамы и господа. Начало и концовка.

*

Наш хакер, бледный ворон, гримированный молчун, вначале шёл, это было начало, а подрыватель Вайнд в конце побежал, это был конец. А убитая подрывательница была очень важным персонажем, да. Возможно, вам рассказывали слегка другие события, «очередную версию правды», если цитировать фразу из северных стихий, ну да ладно. Где-то вас обманывают! Считайте меня лгуном, дамы и господа! У Вайнда из кармана, кстати, выпал синий штырь, и он его подобрал, даже несмотря на угрозу жизни. Бросил хакеру сквозь зубы «я тебе обязан» и побежал дальше. А хакер, что хакер, хакер хочет быть мужчиной, хочет жить и быть молотом человеческой дороговизны, но он – рефлексирующий страдалец, и он это знает. Если нравится страдать, то страдай, имеешь на то право. Но от инерции страдания, этой гнусной привычки организма цепляться за любое состояние, пусть даже отвратное, избавиться несложно. Хакер же поддался какому-то необъяснимому порыву и схватил подрывателя за рукав – вот и всё, избавился! может же иногда? – но жизнь ведь постоянна, а не «иногда».

**

Да-да. Все люди равны, говорят идиоты, но мы-то с хакером знаем, что природа города прорывается единственно лишь внутри Джошуа. Иногда, да-да! Внутри его посылки были средства, имеющие отношение к грядущей войне. Технические средства – то есть прослушка. И хакер с нею хочет оказаться в школе ради смертельных случайностей.]

Занавес.

Даже посторонних кадров нету…

Из философии разноцветных точек напрашивался нелестный для приверженцев традиции политический вывод, свойственный больше не философиям, академической или континентальной, а публицистике анархического толка, вроде той, что была у Бакунина, Кропоткина и Кафки. Постжизнь, которыми были лес (0) и город (1), подразумевала смерть институтов, регулирующих обычную жизнь, и тот факт, что хакер подумывал о логике льда или логике воды в стремлении подчинить своему небольшому мóзгу свои тяжёлые открытия, этот факт был как бы маркером, что красным светом вопил о бесполезности стройных систем, где одно вытекает из другого и где совершенные случайности сближаются друг с другом в случайной же схожести и становятся при этом сближении закономерностями – всё это, весь этот тяжёлый мир напоминал теперь в свете открывшейся постжизни заброшенный корабль в деревьях, хотя совсем недавно этот корабль успешно преодолевал океаны беззакония, вот только вóды высохли, и остались леса такого же беззакония, и бесполезный корабль, как насмешка над прошлым. Раз жизнь умерла и осталась постжизнь, решил хакер, так для какого же лешего нужны человеческие аппараты из привычек, традиций, морали и законов? «Жало смерти – грех, а сила греха – закон» – так написано в Библии, и под смертью хакер имел в виду постжизнь из 0 и 1, под грехом – так называемый технический прогресс, чьей силой был всё тот же закон, закостенелый, но плавный, громоздкий и полый внутри, прямой потомок закона библейского. «Убивающее жало постжизни кроется в техническом прогрессе, а сила технического прогресса – в законе» – такой парафраз библейской фразы приходил на ум хакеру возле мусорок Парижа, где он некоторое время жил после возвращения с войны, познавал прелести онтологического анархизма и был счастлив, т.к. чувствовал жизнь.

Он действительно был хакером-энтузиастом из криптоанархистического сообщества CFP, т.е «сифипишник», если на сленге, зарабатывал воровством на окраинах Парижа, изучал неровный овал столицы любви, изучил его до последнего булыжника, одним из многих оставивший острый отпечаток на его щеке ранним межбулонским утром и в свободное ото сна или воровства время разведывал старые позы на выложенных фотографиях и новоприобретённые увлечения в прочих разных группах своей любимой Кати, которыми та с притворной скромностью и дамскими приличиями делилась в социальных сетях. Кто же такая Катя? Скажем так – она была для хакера почти тем же, кем была для меня, т.е. автора, Мария Лебедева, которая сейчас разгуливала с животом по Одессе. Больше ничего не скажем. Скажем только, что хакер вернулся в Брянск не из-за Кати, несмотря на все свои охи и ахи об ней.

Но зачем же он тогда вернулся в Брянск? Хакеру не хватило денег даже на клошарство в Париже? Но ему настолько не хватало денег, что даже о возврате мечтать не приходилось. Однако он вернулся – помог военный друг, неожиданно ему написавший. В общем, хакера притянула в Брянск скорее принципиальная, нежели любовная, тяга. Однако одна тяга не мешала другой, как он позже убедился. Принципиальная тяга заключалась в том, что военный друг, который ему помог с возвращением в Брянск (кстати, не индус), дал ему кое-что и попросил кое-что сделать в память о погибшем брате-близнеце хакера, и это нужно сделать, говорил хакер, «в какой-нибудь вашей школе». Хакер кивнул и по приезду устроился в школу уборщиком, где драил туалеты и подстёгивал свою тягу любовную, которая заключалась в том, что в этой школе училась его любимая Катя, о которой хакер знал гораздо больше, чем Кате того бы хотелось. «Война скоро будет», – говорил хакер и очищал пол туалета от засохшей крови, от памятника одному или двум полузабытым убийствам, – «война скоро будет, а я так и не разобрался с un émotif, ибо что это, чёрт побери, такое? поддаются ли эмотивы анализу? музыкальный ли это звон нейронов, отправляющий на сетчатку разные цвета? от чего он появляется? от лишней ли энергии в человеке? спрошу об этом сестрёнку, ибо тягу богини к спортивным костюмам, присущую ей, без эмотива мне не объяснить…

…я, Ангел Исраэль, проклинаю Ферештеха-клеветника! Все его истории лживы, но в них есть и правда, оттого его ложь ещё возмутительнее! Я должен был подробнее об этом подумать, но сказанного не ворóтишь. Я жалею, что проговорился, но у ангелов тоже есть воля и вытекающие из неё недостатки. Я постараюсь ничего не перемешивать и рассказать всё по порядку. Продолжу о Геракле в Океане, которому оставалось найти ещё пару яблок. Любовь и Красота. За последней он стал погружаться в Египет. Именно с Египта и пошла вражда ангелов, вражда меня и мною прóклятого. Тогда мы в образе молодых юношей присутствовали при дворе Ахинатона на Чёртеже чертей, и уже тогда мною прóклятый Ангел держал в своём кармане найденное семечко Ламеха, и природа этого семени уродливо преломлялась в его тёмном кармане. Дерево Египта в скорости начнёт произрастать из земли, а его убивающие ветви поклонения к себе появятся в самых неожиданных местах, как космическое зло, которое вечно мешает. Об этом дереве был документ в знаменитой Александрийской библиотеке. В пристроенном к ней музее не только поклонялись девяти музам, пересказывая сочинения Аристотеля в религиозном экстазе, как на манер поклонения Дионису, но и вместе с каждым из фараонствующих Птолемеев, кроме глупой бабы Клеопатры, там ещё и обсуждали это странное дерево, то появляющееся, то исчезающее, делали об этом дереве заметки, выставляя за каждую огромный ценник в двадцать один талант, дабы такой вне-бытия-предмет никогда не смог быть вынесен на обсуждение вне стен библиотеки, и, если бы не Клеопатра и приход римлян, то обсуждение и накопление заметок продолжилось бы, но однако, что было, то прошло, предмет дерева ввиду его неустойчивости был предан забвению, появляясь только в виде мифов в неожиданных местах земного шара, а заметки об нём, как и прочие немалые документы, были сожжены завоевателями-арабами, пока ещё не искушёнными, как византийцы или персы, видом золота, но уже преподававшими вовсю свою исковерканную версию арианства. В наше время это дерево, точнее, одна его ветвь убила двух маленьких детей, мальчика и девочку, одиночествующих в общении в тихом зале детского сада. Матерь девочки, понимая в этом вину Египта, взяла себе имя Изида, поменяла в нём две буквы местами, дабы попрать историю, и стала Идизой. Ножом она подрéзала свои очень длинные светлые волосы и с просто длинными волосами стала носиться с ножом по всему Брянску в надежде отомстить и подрубить произрастающую сквозь провинциальный асфальт острую ветвь египетского колдовства. Отвлекалась она только на уговоры совершить аборт, точнее, уговаривала она, и уговаривала свою слабовольную сестру, пряча, впрочем, на время уговоров нож – достаточно и того, что её клятвы сестре и проклятие какой-то ветке дерева, убившей её маленькую Ангелину, всё слышащий и не видящий ничегошеньки Брянск соединил в один сюжет и напросто наиуподобил и ветку и сестру в одно. (6.22)

А что Геракл? Он только усмехнулся проблемам каменного города и технологиям современности. Он продолжил искать утерянные яблоки, проклиная судьбу за столь бессмысленный и затяжной последний подвиг. Похищать Цербера из царства мёртвых куда было проще. Он обнаружил, что яблоко (на самом деле шар) соединилось с кровью на асфальте. Таким образом, Красота, одна из Граций, в сочетании с Месковой кровью воплотилась в сладкодивной Шторм. И Геракл начал следить за ней.

Она была учительницей и случайно увидела отражение Геракла в зеркале школьного туалета. Она поняла, что красивее никого не видела, и стала лобызать своё отражение, т. к. Геракл уже пропал. Пропал, но надежда найти его овладело ею и превратило в одержимую. Но нашёл её первым Нарайя, которому его происхождение из отрубленного пальца Меска позволило притвориться нечто подобным самому Гераклу, и даже бледного подобия полубога (хоть и по земным меркам Нарайя был вполне красавец) оказалось ей достаточно, и начались её измены мужу, которые достойны обсуждения где-нибудь в родильном доме, а не тут. А дальше? А дальше Шторм-учительница занялась итальянской стрегерией и молитвами милой Диане, которая оставалась во тьме, чтобы создать в мире свет в лице себе брата по имени Аполлон, коего она, учительница, как ей казалось, видела что в зеркале, которое лобызала, что в собственной постели мужа, когда в ней был Нарайя. Диана во сне сообщила учительнице важное пророчество. Она сказала, что стекло ихней ссоры с Нарайей, которым Шторм проткнёт свою милую ножку, спасёт ей в дальнейшем жизнь, поэтому Шторм всегда искала ссоры со своим любовником и приобрела мазохизм, который в её женском, не способном думать, организме раскололся на две противоположные друг другу логики – на логику льда и логику воды. Столь объёмное порождение двух логик можно объяснить кровью Меска и самой Грацией в её теле, однако же, первые постулаты обеих её логик начинались с почти мужского утверждения о том, что красивая женщина всегда та, что без одежды красивее одетой, но какая в мире философия не начиналась с чего-нибудь глупого в подобном роде? К примеру, правый анархизм хакера. Этот анархизм довольно тактический, он тоже, как и две логики Шторм, ценит путь куда более цели. Он как-то органично вылился в предыдущие случайности, рассказанные Вторым Ангелом. Хакер решил не занимать себя верховным противоречием Ангелов, а направиться к женщинам, понятной и двухсложной плоти с её ароматом корицы, пряным и сладким. Первой на ум пришла Катя, тщетно желавшая грядущим замужеством выместь бабий сор из юной головы, и дабы её увидеть, хакер завернул в столовую, школьную столовую, хотя хакер есть не хотел, да и уборщиков в двенадцатом часу кормить не принято.

Новая весна и растворённый в воздухе снег пьяняще ворвались в его сероватые лёгкие да там и остались, когда он зашёл в душную школу. Мост Адама в моей чёрной Сибири из лунных камней начал разрушаться – я с ненавистью подумал об М.Л., но сейчас не время как отвлекаться, ох как не время! Извините.

Школьные столовые славились своей тусклой едой, и эта не была исключением. Он увидел Таню Т. и повернулся к ней спиной, ибо не желал с ней здороваться. Он подсел к одной из старшеклашек и разглядел кетчуп в борще. Свою тарелку юная брюнеточка трогать не спешила, она говорила с подружаками. «Какого чёрта я, со своею любовью к брюнеткам, тащусь за этой Катей?» – недоумевал хакер и воспринимал себя сейчас как серое продолжение Катиной длинной косы. Катя же сидела в двух столах от него и иногда на него поглядывала, когда он не видел, и он об этом знал. Вдруг его в спину кто-то грубо ткнул.

– Какого хрена ты не здороваешься?

Эта была Таня Т., и настроена была она весьма дружески. Хакер же нет.

– Пошла отсюда вон!

– Слышь, да я тебе жопу порву за такие разговоры!

– Да я тебе сам порву.

Таня Т. хотела отвесить ему пощёчину, но хакер схватил её за запястье и тут же мягко отпустил. Разъярённая, Т. направилась вон, прихватив с собою и юную брюнеточку, к которой хакер подсел. Стыд перед Катей взял над хакером верх, она же сидела совсем неподалёку и не знала, что он уборщик и что может обращаться с женщинами подобным образом. В столовой сидели ученицы самых разных возрастов, похожие больше на студенток, так что возрастало искушение подсесть к какой-нибудь ещё. Хакер сжал в кармане пузырёк с греческой отравой и покинул столовую.

Он начал думать о ножках Кати. Её нежные ступни подобны сливочному маслу, каждый их поцелуй, каждая мокрость на её большом пальце с красным лаком сделает его богаче, причём финансово. Да. Величественные секты в замшелых подвалах проведут небольшой культ к её живой молодости даже при возможных угрозах её ревнивого старшего брата, если он, хакер, отважится к ней подойти. Он бедный этруск, а Катя знатная римлянка. Как падаль разлагает изнутри пожирающего его падальщика, как время пожирает вечность, так и он заберёт себе её недалёкий ум, её быструю молодость и вечную только в поэзии её красоту. Умирающий род заберёт себе вечный род, цитируя былину юэчжей. Так думал хакер, пока шёл туда, куда ему нельзя идти, чтобы установить полученную прослушку. А ещё он думал купить чаю, мыла и водки после всего этого.

За окном накрапывал дождь. Дощщь, как говорят в святом Каменном граде Ленинграде, в общем, дощщь есть жизненная энергия и обновление. Но выглянуло солнце, и дождь почти сразу исчез, словно был не обновлением, а фальшивыми слезами передумавшего бога.

Хакер замер. Под стихающие жалкие капли раздавались чьи-то шаги. По лестнице спускался завуч. Мимо проходила маленькая девочка, и хакер привлёк её к себе.

– Отвлеки её.

– А зачем?

Девочка станет упрямой женщиной, совсем как Катя, хотя Катю хакер толком не знал. Он улыбнулся.

– Говори ей хоть про сефевидов в Индии.

Хакер скрылся под лестницей, а девочка, выполняя его просьбу, завела разговор с завучем не про Индию, а про нативных американцев, слова вроде «инки», «ацтеки» и «майя» словно были невпопад из её маленького рта:

– Инки не придумали колеса, но зато плавали в Полинезию на каменных лодках, созданных из неудачно построенных пирамид. Морская вода не могла со дна лодок смыть засохшую кровь, оставшуюся после визита в Перу ацтеков, где они не забывали про свои регулярные жертвоприношения…

– Регулярные, – прошептал под лестницей хакер и усмехнулся. Завуч же всему сказанному верила. Хакер же нет, но слабый девочкин голос заставил его думать про Шахмане и Махабхарату, свои прародины, и про Коран и тысячу ночей, свои неродины. Прослушка тем временем была установлена. «Quote the Raven – nevermore!» – вспомнилось сейчас хакеру, ибо мысли о Кате были теперь так далеки, как это карканье вороны. Наконец завуч ушла, узнав немало нового, а хакер стал подниматься по лестнице. Шоколад избавляет от стресса, говорили они. Хакер доел плитку полностью, на ходу, и его чуть не стошнило. Он пожалел, что не отдал кусочек той девочке, что отвлекала закон ацтеками. Поедание плитки незаметно привело хакера к большому помещению под лестницей на первом этаже, где стояли люди в пиджаках. Он испугался. Неужели он перепутал лестницы? Страх был иррационален, он точно помнил чертежи и указания брата. Сомнений не было, он установил прослушку в правильное место, но был страх, что установил в неправильное. В том помещении не было зеркал, в этом же они есть. Атмосфера напряжения сияет заревом пожара в зеркальном отражении каждого мужского персонажа, одетого в пиджак – все они смотрят на хакера, и хакер вынужден уйти.

Брат-близнец хакера умер на войне с растрёпанными волосами, поэтому хакер занял его место в качестве связного здесь, в Брянске. Хакер не знал, как убили брата. Местный военком говорил об осколке гранаты, что задевает юнца в первый день на фронте, региональная пресса сообщала о пуле снайпера в лоб, последнее звучало солиднее, но хакер об этом не думал. В его голове звучали странные сообщения, которые брат передавал со фронта. Странные, почти пророческие, сообщения были связаны с незнакомцем, который окажется в квартире девушки хакера и которого хакер жестоко задушит. Сейчас хакер знает, что это перекликается с поношениями Ангела, но тогда он посмеялся брату в телефон и заявил, что он не настолько токсичный ревнивец, чтобы убивать своего соперника в квартире девушки, тем более если это Катина квартира. Это был их последний смех – брат-близнец был убит на войне, тогда как Джошуа не был. Если это сообщение было прямиком перед пулей или осколком, тогда его непременно нужно обратить в пророчество, дабы не обидеть память о брате. Да, разговоры с Ферештехом уведут его на тёмную мораль, хотя он сам себе выберет мораль, ему не нужен пастырь. Таким в некоем роде был ему брат. Но он умер, убитым в лесу, хотя хакер считал его «большим и сильным». С его смертью он почувствовал, что прежде якобы огрубевший осколок его души всё так же в основе своей кристально-чистый, каким был, каким есть и каким будет всегда и везде, как и у любого иного человеческого существа. Это правило мужчины и Бога на небе. У женщин всё другое, так что никогда не слушайте мам. Мамы выберут сыночкам женские носочки. Матери у братьев, кстати, не было, у людей так надо, чтобы мать умирала от детей. У людей так надо, чтобы мать умирала от детей, повторил он ещё раз, хотя шоколад избавляет от стресса. Но шоколад всё-таки нужен, порою он полезен для совершения не очень опасных поступков, таких, например, как подглядывание за незнакомыми учителями. Хакер уже оказался возле одной из дверей и посмотрел в замочную скважину. Там он увидел молодую красивую учительницу и старую некрасивую плачущую блондинку, которая почему-то ему учительницей не показалась. Однако подглядыванию пришёл конец, достаточно скоротечный, ибо хакер и подумать не мог, что столкнётся в этом коридоре со своим знакомым, которого не очень любил. Хакер просто ушёл, дабы не заговаривать с ним и не грубить, как Тане Т. На лестнице он повстречал совсем незнакомую и уже молодую блондинку, которая ему широко улыбнулась и которая без этой широкой улыбки совсем бы ему не приглянулась. Он улыбнулся ей в ответ и остановился на первом этаже, возле лестницы, где висел портрет героя, его брата-близнеца. Это было странно. Хакер видел, что это всё-таки его портрет, а не мёртвого брата-солдата, видимо, менеджерам в интернете первой попалась его фотография. На ней волосы хакера гораздо длиннее, чем сейчас, у брата таких длинных сроду не было, он же солдат. В любом случае, независимо от того брат ли на портрете или он сам, это иронично, что их направленные против школы усилия ставили им в награду. Была ещё странная особенность у этих братьев – они не переносили левые идеи, а их противники при этом ненавидели памятники и все культурные сооружения СССР куда сильнее, чем они. Их противники были наглыми и жадными чиновницами, и предводительствовал ими чиновник с латинской буквой вместо имени. Хакер даже увиделся, что сохранил способность говорить, появившись в городе, здесь немота от недоверия к людям была бы столь уместна, как и слепота от недоверия к миру.

Когда хакер отвернулся от замочной скважины, Учительница просто убила плачущую женщину, ожидавшую утешение по поводу убийства в метро, а не собственного, чёрт побери, убийства! Начиная с этого момента мир, связанный с Джошуа или хакером, отрывается от него самого, поэтому этим будут объяснены дальнейшие эпизоды, в которых нет даже косвенного его присутствия – так что речь сейчас немного об убийстве: чем его оправдать, Учительница не знает. Конечно, феромоны напоминают о любимом человеке, но вот кем он был, она пока не знает. Вероятно, в этом убийстве есть просто элемент исполнения приказа, однако это только один из осколков, когда остальные куски этого разбитого зеркала под названием мотив связаны именно с её незнанием. Учительница была женщиной красивой, напоминала персиянку или украинку: если бы она была менее привлекательной мужскому глазу, то её смертный грех менее бы заслуживал прощения в лучшем из миров. Учительница сполоснула руки в огуречной воде, пахнущей кумином или зирой, вытерла руки и принялась выводить вчерашнюю дату на грифельной доске, впрочем, мел постоянно соскальзывал и издавал неприятный звук. Учительница оставила это дело. Вряд ли сегодня доведётся преподовать, ибо она знает, от своего кавалера, который не муж, что в противоположном крыле школы готовится серьёзный захват заложников, который должен пройти без улик, указывающих на её знание. Всё бы прошло по плану, если бы не пожар, о котором даже не знаю, говорить или нет, ибо мысли об М.Л. отвлекают меня от главного. А что такое главное? Не знаю. Пусть будет Учительница. Хотя точно не она, но пусть она будет. Итак, она считала, что может убивать людей за счёт своей способности, которую приписал ей муж, когда вспоминал собственное детство, когда родная мать его обзывала и говорила, что нету денег. Тогда он приказывал ей криком заткнуться, и этим порой ему удавалось избавить себя от обзывательств. Собственно, это он приписал своим способностям, которые потом приписал своей жене Учительнице, и она в это поверила. Сейчас Учительница забыла про всё на свете, потому что какая-то девочка с молитвой ворвалась в её кабинет. Учительница испугалась и уже хотела убить девочку своими способностями, но девочка не замечала труп старой блондинки, читала свою молитву на белорусском и медленно шла к окну. Еле дотянувшись до пожарной лестницы, висящей у окна, девочка поднялась на крышу. Там валялась куча пустых бесполезных коробок белого цвета. Девочка спряталась в сáмой середине этого нагромождения, дабы Учительница ни с какого угла не смогла её заметить, хотя Учительница даже не думала её искать, ибо в стрессе поливала глицинию и ожидала звонка своего любовника. А вот девочка на крыше благодарила Господа за то, что ей удалось невозмутимо пройти мимо учительницы, чтобы затем от неё скрыться, ибо девочка провела странный маневр со школьными тетрадями, который нет времени описывать, но который в своё время ошеломит и обескуражит Учительницу.

В это время какая-та посторонняя девушка находилась в вестибюле школы. Она направлялась в школьную столовую, где якобы забыла телефон, который был переделан под взрывное устройство. В бездвадцати двенадцать прозвучало два звонка – сродни́ тюремному, звонок на перемену и звонок на мобильный телефон. После двух раздражающих мелодий устройство сдетонировало. Столовая загорелась. Девушка предусмотрела, чтобы в столовой никого не было, однако мальчик с огромной родинкой на лбу упал то ли от страха, то ли в эпилептичечком припадке, как его отец, а девушка, стыдясь за своё существование, спешила пройти мимо. Она верила, что её не убьют. Хакер ни во что не верил и ничего не ждал, однако громкий хлопок и последующий пожар его только обрадовали. Они подарили ему ощущение жизни, которое легко забыть за привычными делами. Он пробежал мимо женской душевой, откуда валил серый дым, и помимо удушливой гари он различил еле уловимую женскую ваниль, подействовавшую на него как природный афродизиак. Несмотря на риск, он туда завернул и увидел голую девушку, задыхающуюся от дыма. Он молча взял её на руки и понёс в сторону выхода. Она молчала и не сопротивлялась. Только оказавшись в вестибюле, она произнесла:

– Спасибо. Мне легче. Я могу ходить.

Он поставил её на ноги и, не глядя на неё, ибо стеснялся, спросил:

– Твоя одежда там? Сгорела?

Девушка кивнула и густо покраснела.

– Мне нужно срочно скрыться. Ты можешь меня прикрыть? Буквально.

Хакер покраснел тоже.

– Хорошо, – и прикрыл ей ладонью треугольное лоно. Ему мерещилась чёрная смородина и малина оттуда. Он старался не глядеть на неё, однако его избегающий взгляд коснулся всего, чем девушка могла похвастаться. Правда, ноги в синяках и на руке следы мучений как-то омрачали её безусловную красоту, но хакер верил, что этот случайный перец в мягком десерте скоро пройдёт. Ворона села на провод, стала покачиваться вперёд-назад, не смогла удержаться и улетела. Хакер прикрывал свою голую незнакомку, как мог, и она принимала его прикосновения. Это делало его больше и сильнее в собственных глазах, он готов был улыбаться каждому при встрече, если бы не ужасающий пожар и связанные с ним людские приличия, которые заставляли его показывать волнение, страх и поганое милосердие вместо обычной улыбки этому миру, такому маленькому сейчас, ибо он такой большой. Девушка спрятала лицо за его плечо и старалась поспевать за ним. Казалось, она либо задыхается, либо просто засыпает на его плече.