Читать книгу Жизнь по крупицам - Евгений Гешин - Страница 6

Кабы день начинался как в чистый четверг,

если выбор был наш не случаен,

то кого ни узнал бы, кого б ни отверг —

всё прощалось заутренним чаем.

Пусть, как утварь нехитрая, радует дом,

Пусть, как карта козырная, ляжет —

неизвестность всегда заключается в том,

что живёт за чужим эпатажем.

И не важно: обида ль по сердцу стучит,

или радуга брызгает в окна —

исчезает, невидимо глазу почти,

мир, что был нашим временем соткан.

И, хотя круг сомкнулся на это число,

и последние копья сломали,

может, время от нас бы вообще не ушло,

если б мы от него не устали?!

Если этот мир вас не радует,

и куда идти, вдруг возник вопрос —

я махну рукой за оградою,

веткой инея молодых берёз,

прикоснусь к дверям, постучу в косяк:

отпирай засов, приглашай за стол —

я – твой Новый Год, и нельзя никак

мне соврать в глаза, что дом занят мол.

И нельзя никак загрустить сейчас,

запечалиться в одиночестве —

я надежду нёс на своих плечах

от оси Земли, от отрочества!

В парке том, над рекою извилистой,

не давала природа нам вымереть,

где надеялся я, божьей милостью,

все ступнями окрестности вымерять.

На пеньке, или выцветшем лежбище

так мечтал о познании сущего —

что представить не мог сам давно уже,

что уже не найти в мире лучшего.

Тишина над заливами сомкнута,

заполняя поверхности бликами,

словно светлые глазки из омута

улыбались призывными ликами.

И нырял я, страдая неверием

на святое спасение будущим,

как любовь, задыхаясь от времени,

уступает постель голым чудищам.

Впрочем, зря я грущу у черёмухи

и смущаюсь рассветами синими —

кто же выдаст судебные промахи

за удачу, которую примем мы?!

Как у первого в школе задания,

пусть с годами не копится лесть,

про решенье в коре подсознания,

что оно где-то всё-таки есть.

Наши дни, как каймой, оторочены,

и теряем друзей без вины,

но все чувства, что были отсрочены,

никому не дадим мы взаймы.

Пусть те ноши, что давят до одури,

нам не сбросить, пусть жизнь – не печать,

просто, годы для нас – это годы ли?!

Чисто вехи – не надо считать…

И грустить нам ещё не положено,

раны сердца – зачем бередить?!

На дороге, геройски проложенной,

пыль сапог наших вся впереди!

Пыль, полынь и память полем,

с мятой, мёдом сладким – в дом.

Забываем жизнь, что молим,

оставляя на потом.

Всё давно в глазах заснято,

всё в вине, в словах – в былом,

всё, что было – былью смято,

всё отправлено на слом.

Ворожилось на дорогу,

капал в чашку стеарин…

Ищут ту, какую Богу

не найти среди перин.

Ищут то, что где-то ныне

за изъезженным мостом,

в кружевах прозрачных стынет

зимней сказкой… или сном.

Он зимой приходит к людям

и снегами плодовит,

а тепло совсем не любит,

хоть румянен его вид.

Он сосульками стекает

по горбатым крышам вниз

и на что-то намекает,

зацепившись за карниз.

Даже если пальцы хрустнут,

я вам искренне скажу:

он на улицу не пустит

ту, которой дорожу.

В шубе красного отлива,

с бородой из-под бровей,

может долго сиротливо

стынуть у её дверей.

Нарисует в окнах сказку

про искристый снег, потом

проникает сквозь замазку

тонкой изморозью в дом.

В Новый год так – без умолку

по округе стук да бряк: сам,

с подарками, – к ребёнку,

внучкой юной – для тебя!

На подоконнике герань,

потом окно, за ним в избытке

сомнений, в этакую рань,

и лёгкий утренник в улыбке.

Он, точно сон на Рождество,

ещё рассветом не надломлен

и свято верит в торжество,

что звёзд полно на небосклоне.

Восток светлеет по краям,

свернувшись в розовый калачик

так, словно спит у Мариам

рождённый этой ночью мальчик.

Вокруг волхвы и пастухи,

орут ослы и блеют овцы,

но стены у пещер сухии

и чёрный мир не страшен вовсе.

И все они, кто шёл туда

в мороз, по снегу острым настом,

мечтают снова, что звезда

взойдёт под утро не напрасно.

Чтоб стоял бокал

И лилось вино

Да чтоб каждый знал:

Нам не всё равно.

Пусть молодочки

Принарядятся,

После водочки —

Жизни наладится!

Не совсем она,

Бессердечная,

Нам с тобой дана,

Пусть – до вечера.

Там у мужика —

Словно он с мечом:

Размахнись рука,

Раззудись плечо!

Ни к чему скрывать

Буйну силушку:

Эх, прости мя, мать,

Дурачинушку!

Но, когда придёт

Время ворога

Жизнь готов отдать

Я задорого,

За тебя и ту,

Что румянится

И за красоту,

Что останется!

Хочешь, я встану рядом,

первым из позабытых,

просто сказать, что надо,

чьи-то простить визиты.

Впрочем, уже не вспомнить

утренники ненастья,

солнцем залитых комнат,

запах весны в запястьях.

В сине-холодной луже,

с белыми облаками,

можно зайти поглубже

их, разогнав руками.

Или пройтись вдоль улиц,

встретить знакомых даже,

чтобы вам улыбнулись

старые трубы в саже.

То ли сегодня будет,

в Светлое Воскресенье?!

Знают лишь те, кто любит…

Им уже нет спасенья.

Начало жизни – ни при чём.

Всё на фасадах утром в краске

облито преданным лучом

приговорённого огласке.

Заветных мыслей не стыдясь,

стоишь, неприбранной, в рассвете,

и бахрома портьер и бязь

не склонны истины завесить.

Зачем капель стучится в дверь,

в окно врывается без спросу,

и чьей подружкой быть теперь

ты знаешь по чьему доносу?!

Растают мысли, сны… С колен

снега протянут реки к богу —

в день сотворенья перемен

они пожаловаться могут.

Уходишь ты, и слава богу! —

так долго собиралась,

давно заросшую дорогу

всё отыскать пыталась.

Забрезжил маковый рассвет,

и ветер дунул в спину,

уходишь ты, сомнений нет,

хотя б наполовину.

Никто не плачет, не стыдит,

нет выверенной злости,

как будто взял вчера кредит —

а утром – на погосте.

Какой за дверью ныне век,

кто правит в этом мире —

уже неважно, человек

оставил ключ в квартире.

Он ждёт: быть может, из окна

знак истина покажет,

но штор не трогает рука,

не поправляет даже.

Отроги горные крушат

лавины водопадов,

а тут – молчания ушат —

и никого нет рядом!

И в этом, вычурная всем,

оскомина сквозная —

уходит человек совсем,

а для чего – не знает!